- Спрячься! Чтобы он тебя не увидел, - а то спугнем. Я поскачу  в обход
лесом, и мы загоним его у брода.
     Он подождал, пока дядя Бак не скрылся в лесу. Потом  доехал. И все-таки
Томин Терл увидел его.  Он  слишком быстро  сблизился с Терлом  - испугался,
наверное, что не поспеет к концу охоты. Лучшей гоньбы он  в жизни  не видел.
Он никогда  не видел,  чтобы старый Джейк  бежал так  резво,  - и  никто  не
помнил, чтобы  Томин Терл  передвигался  быстрее,  чем  обычным  своим пешим
шагом,  даже когда  ехал верхом на муле.  Дядя Бак гикнул раз из лесу, потом
показался  сам,  потом  -  Черный  Джон,  устремленный   вперед,  вытянутый,
распластавшийся  в воздухе, как  коршун, и дядя Бак вопил, лежа у него прямо
за ушами,  так  что казалось, это и в  самом  деле  большой черный коршун  с
воробьем на спине, - через поле, через ров,  через другое поле, - и  он тоже
скакал;  кобылка перешла  на галоп  неожиданно для него, - и он тоже  вопил.
Потому  что Томин Терл, едва  завидя  их, должен был бы спрыгнуть  с мула  и
убегать  на своих двоих, как подобало негру. А он этого не сделал; наверное,
он столько раз  удирал от дяди  Бака, что и  удирать  приучился как белый. И
похоже  было, что  Томин Терл  со  старым  Джейком прибавили  обычную  пешую
скорость Терла к самой большой, какую Джейк показывал в жизни, - и этого как
раз хватило, чтобы успеть к броду раньше дяди Бака. Когда он прискакал  туда
на своей лошадке, бока у Черного Джона вздымались и были в пене, а дядя Бак,
спешившись, водил его по кругу, чтобы остудить, и в какой-нибудь миле трубил
обеденный рог мистера Хьюберта.
     Но Томин  Терл и там не появился.  Мальчишка  все еще сидел на верее  и
трубил  в  рог  -  ворот  не  было,  только  два  столба,  и на одном  сидел
мальчишка-негр его роста и трубил в охотничий рог: это мисс Софонсиба до сих
пор  напоминала людям, что усадьба зовется Уорик,  хотя они давно запомнили,
как она хочет  ее звать,  а  когда не  называли ее  Уориком, мисс  Софонсиба
словно  бы и не понимала, о чем идет речь, и создавалось впечатление, что  у
нее с  мистером  Хьюбертом две разные  плантации  на одном и том  же участке
земли,  одна поверх  другой. Мистер  Хьюберт, разутый, сидел  в кладовке над
родником  и,  опустив ноги  в  воду, пил пунш. Томиного Терла  тут  никто не
видел; мистер Хьюберт как будто и не сразу понял, о ком говорит дядя Бак.
     - А-а, этот негр, - сказал он наконец. - Найдем его после обеда.
     Только похоже  было, что обедать им не придется. Мистер Хьюберт  и дядя
Бак выпили пуншу, и  наконец  мистер  Хьюберт  послал  сказать  мальчишке на
воротах, что можно перестать трубить, потом они с дядей Баком  опять  выпили
пуншу, и дядя Бак все повторял:
     - Мне только негра поймать, и все. И сразу поедем домой.
     - После обеда, - отвечал мистер Хьюберт. -- Не застукаем его где-нибудь
возле кухни, так пустим собак.  Они его найдут  - если это по силам смертным
уокеровским гончим {2}.
     Наконец в проломленной ставне на втором этаже рука замахала платком или
еще чем-то белым. Они отправились в дом,  и, проходя  через  заднюю террасу,
мистер Хьюберт, как  всегда, предупредил их насчет гнилой половицы,  которую
надо  бы  заменить.  Пока  они стояли в  передней,  послышалось  звяканье  и
шуршание, запахло духами, и по лестнице спустилась  мисс Софонсиба. Волосы у
нее были убраны под  кружевную шапочку, она была в воскресном платье, на шее
бусы и  красная  лента, веер ее несла отдельно девочка-негритянка, и он тихо
стоял позади дяди Бака и наблюдал  за  ее  ртом, дожидаясь,  когда покажется
чалый зуб. До нее он никогда не видел людей с чалым зубом и сейчас вспомнил,
как  бабушка, беседуя  с отцом о дяде Бадди  и дяде Баке, сказала, что  мисс
Софонсиба в свое время созрела в красивую женщину. Может, так оно и было. Он
в этом не разбирался. Ему шел только десятый год.
     - А-а,  мистер Теофил, - сказала она. -  И Маккаслин, - сказала она. На
него  она  не  посмотрела и  говорила не с ним,  -  он это понимал,  но  уже
изготовился отвесить поклон, когда поклонится дядя Бак. - Добро пожаловать в
Уорик.
     Дядя Бак отвесил поклон, и он тоже.
     - Я приехал за своим негром, - сказал дядя Бак. - И сразу поедем домой.
     Тогда мисс Софонсиба произнесла что-то насчет шмеля, но он не запомнил,
что  именно.  Сказано  было  слишком  много и слишком быстро, серьги  и бусы
позванивали и позвякивали, как цепочки в сбруе  игрушечной  лошадки, а  духи
пахли сильнее прежнего, как будто серьги и  бусы  прыскали  ими  при  каждом
ударчике, и он следил за чалым  зубом, то и дело мелькавшим между губ, - но,
в  общем, что-то  в том  смысле,  что дядя Бак это  шмель, который порхает с
цветка  на  цветок  и снимает  нектар,  нигде  не задерживаясь,  и  вся  эта
накопленная сладость будет растрачена  в пустыне {3} дяди Бадди, причем дядю
Бадди она называла мистером Амодеем, так же как дядю Бака мистером Теофилом,
- а  может  быть, мед сберегается до  пришествия некоей  королевы,  и кто же
будет эта королева? и когда?
     - Простите? - сказал дядя Бак.
     А мистер Хьюберт сказал:
     - Хм. Шмель. Я думаю, негру он покажется шершнем, когда он доберется до
этого негра.  А  что  до  нектаров, я думаю. Бак предпочел бы  сейчас мясной
подливки и чашку кофе с бисквитом. Я тоже.
     Они пошли в  столовую, начали  есть, и мисс  Софонсиба  сказала, что, в
самом деле,  соседи, которые живут друг  от друга всего в полудне  езды,  не
должны пропадать так надолго, как дядя Бак, и дядя  Бак сказал: "Да, мэм", -
а  мисс  Софонсиба  сказала, что  дядя Бак просто  прирожденный  холостяк  и
перекати-поле, и на этот раз  дядя Бак даже перестал жевать и,  посмотрев на
нее, сказал: да,  мэм, именно  так, и слишком  давно  притом  родился, чтобы
стать другим,  но и на  том  спасибо, что ни одной даме  не грозит печальная
участь  коротать свои дни в обществе его и дяди Бадди; на что мисс Софонсиба
сказала: ах, может быть, дядя Бак просто еще не встретил женщины, которая не
только смирится с тем, что дяде Баку угодно называть печальной участью, но и
убедит дядю Бака,  что его свобода будет совсем недорогой ценой; и  дядя Бак
сказал:
     - Да, мэм. Еще не встретил.
     Потом  мистер  Хьюберт, дядя Бак и он вышли на переднюю террасу и сели.
Не успел мистер Хьюберт снять башмаки и предложить дяде Баку снять свои, как
появилась мисс Софонсиба с пуншем на подносе.
     - Черт,  Сибби, -  сказал мистер  Хьюберт.  --  Он  только что поел. Он
сейчас не хочет этого.
     Мисс Софонсиба будто не слышала. Она стояла перед ними, и чалый зуб уже
не мелькал, а виден был все время, потому что она не разговаривала, а только
протягивала поднос дяде  Баку;  но  немного  погодя  сказала: ничто  так  не
подсластит  миссисипский  пунш,  как рука миссисипской дамы - так говорил ее
папа, и не хочет ли дядя Бак попробовать, как она  подслащивала  пунш своему
папе? Она взяла пунш, отпила и опять протянула дяде Баку, и на этот рам дядя
Бак его взял. Он опять  поклонился,  выпил пунш и  сказал,  что если  мистер
Хьюберт хочет прилечь, то он тоже прилег бы, потому что, кажется, Томин Терл
заставит их сегодня побегать - если только собаки  мистера Хьюберта не стали
за это время намного лучше.
     Мистер Хьюберт с дядей Баком ушли в дом. Немного погодя он тоже встал и
отправился на задний двор, ждать их. И  не успел выйти, как увидел  плывущую
над изгородью голову Томиного Терла. Он кинулся  через двор,  ему наперерез,
но  оказалось, что Томин Терл и не думал  убегать. Он сидел  на корточках за
кустом  и наблюдал  за  домом, поглядывая  из-за куста  на черный  ход и  на
верхние окна, и не то чтобы шепотом, а просто вполголоса спросил:
     - Чего делают?
     - Поспать легли, - ответил он. - Но будь спокоен: когда встанут, пустят
на тебя собак.
     - Хе, - сказал Томин Терл.  - И ты  будь спокоен. У меня теперь защита.
Теперь мне только не попасться старому Баку, пока не дадут знать.
     -  Что  дадут  знать?  - спросил он.  - Кто даст? Мистер Хьюберт  хочет
купить тебя у дяди Бака?
     -  Хе, - опять сказал Томин Терл. - У меня защита получше, чем у самого
мистера  Хьюберта.  -  Он поднялся на ноги.  -  Я  тебе  вот как скажу, и ты
запомни: если  тебе  надо  чего  сделать,  хлопок  обрыхлить  или  жениться,
приспособь к этому делу женщину. И жди себе посиживай. Запомнил?
     Томин Терл ушел. А он немного погодя вернулся  в дом. Но там ничего  не
происходило, кроме храпа - храпели в комнате дяди Бака и мистера Хьюберта и,
понежнее,  - наверху.  Он  пошел  к кладовке  над  родником, сел, как мистер
Хьюберт, и опустил ноги в воду, потому что жара должна  была скоро спасть, и
тогда можно  начинать  погоню.  И в  самом деле, немного  погодя  на  заднюю
террасу вышли дядя Бак и мистер Хьюберт, а за ними по пятам мисс Софонсиба с
пуншем на подносе, только на этот раз дядя Бак не стал дожидаться, когда она
подсластит,  выпил  сразу,  а  мисс   Софонсиба  попросила  их  возвращаться
пораньше, потому что дядя  Бак  ничего  не знает  в  Уорике, кроме  собак  и
негров, и, коль скоро он у нее, она покажет ему свой сад, где мистер Хьюберт
и все остальные не смеют распоряжаться.
     - Да,  мэм, - сказал дядя Бак. -  Я  хочу только негра поймать. И сразу
поедем домой.
     Четверо или  пятеро негров привели  трех лошадей. Слышен был лай собак,
дожидавшихся за забором, пока на сворках; они сели на лошадей, поехали вдоль
забора к  негритянским домам, и  дядя Бак сразу  оказался впереди всех, даже
собак. Поэтому сам он так  и не узнал, когда и где они наскочили на Томиного
Терла, выбежал Терл из  какой-нибудь хибарки  или нет.  Дядя  Бак  на Черном
Джоне был  впереди, и они  не успели  даже  спустить собак, как он  гаркнул:
"Уходит, прах его возьми! Мы  его подняли!" - и Черный  Джон наддал, грохнув
копытами четыре раза, будто из револьвера, и вместе с дядей Баком скрылся за
холмом, будто  за  краем  света.  Мистер  Хьюберт  тоже  закричал:  "Уходит!
Спускайте!" Они высыпали на вершину и увидели вдалеке на ровном месте, перед
самым лесом, Томиного Терла, а свора скатилась с холма и припустила к  нему.
Собаки  взлаяли  раз, потом окружили Томиного Терла, - похоже было,  что они
прыгают и хотят лизнуть его в лицо, -  и тут Томин  Терл совсем сбавил шаг и
вместе с собаками вошел в лес,  не торопясь, словно возвращался  домой после
охоты на кроликов. Когда они нагнали в лесу дядю Бака, ни Терла, ни собак не
было уже и в помине,  и только  через полчаса они набрели на старого Джейка,
привязанного к  кусту, с какой-то кофтой Терла  на  спине вместо седла, и по
земле было рассыпано чуть  ли не полмешка овса из запасов мистера Хьюберта -
аппетит у старого Джейка  был плохой, и этого  овса он даже  в рот не  взял,
чтобы выплюнуть. Никакой гоньбы не получилось.
     - Ничего, возьмем  его ночью, - сказал мистер Хьюберт. - На приманку. В
полночь выставим пикет из негров и собак вокруг дома Тенни- и возьмем его.
     - Какой к черту ночью? - сказал дядя  Бак. -- Мы с  Касом и этот  негр,
все трое, будем вечером  на полпути к дому.  А не было ли у кого-то из ваших
негров шавки или кого-то такого - чтобы выследила этих собак?
     -  Болтаться  по  лесу  еще полночи?  - сказал мистер Хьюберт. - Ставлю
пятьсот долларов,  что стоит только вечером  подойти к  дому Тенни,  позвать
его, и он наш.
     - Пятьсот долларов? - сказал  дядя Бак. - Идет! Ни меня, ни его вечером
близко не будет от  этого дома. Пятьсот долларов! - Они с мистером Хьюбертом
свирепо глядела друг на друга.
     - Идет! - сказал мистер Хьюберт.
     Мистер Хьюберт отправил одного  из  негров на старом  Джейке  домой,  и
примерно через полчаса негр вернулся с куцей черной шавкой и свежей бутылкой
виски. Он подъехал к дяде Баку и протянул ему что-то завернутое в бумажку.
     - Что такое? - спросил дядя Бак.
     - Это для вас, - сказал негр.
     Тогда дядя Бак взял и развернул  сверток. Там был кусок красной ленты с
шеи  мисс  Софонсибы;  дядя Бак  сидел  на Черном Джоне и держал ленту,  как
маленькую мокасиновую  змею, только не  подавал виду, что  боится, и,  часто
моргая, глядел на негра. Потом он перестал моргать.
     - Для чего? - спросил он.
     -  Они  послали,  и  все,  - ответил  негр. -  Они велели  сказать вам:
"успеха".
     - Что сказать? - переспросил дядя Бак.
     - Я не знаю, сэр. Они сказали: "успеха".
     - Ага, - сказал дядя Бак.
     А главка нашла  гончих. Сперва они их услышали - издали. Было это перед
закатом, и собаки  не гнали: они лаяли так, как  лают, когда хотят откуда-то
выбраться. И  выяснилось откуда. Это  был сарай  для хлопка размером  десять
футов на  десять, посреди поля, милях в двух от дома мистера Хьюберта, и все
одиннадцать  собак находились  внутри,  а  дверь была подклинена деревяшкой.
Негр открыл дверь, собаки вырвались на волю, и все смотрели на них, а мистер
Хьюберт, сидя на лошади, глядел в затылок дяде Баку.
     - Так, так, - сказал мистер Хьюберт. - Это уже  кое-что. Можно опять их
использовать.  Кажется, им с вашим негром  так  же мало  хлопот, как негру с
ними.
     - Слишком мало, - сказал дядя  Бак.  - И ему и собакам. Буду  держаться
шавки.
     - Хорошо, - сказал мистер Хьюберт. Потом сказал: - Черт, поедемте, Фил.
Поужинаем. Говорю вам, чтобы поймать этого негра, надо только...
     - Пятьсот долларов, - сказал дядя Бак.
     -  Что? -  сказал мистер Хьюберт. Они  с  дядей Баком смотрели друг  на
друга. Теперь  уже без свирепости. Но и без насмешки. Они сидели в  седлах и
просто смотрели друг на друга в светлых сумерках, прищурясь. - Что - пятьсот
долларов? - сказал мистер Хьюберт. -  Что ночью вы не поймаете негра  в доме
Тенни?
     - Что и я и негр будем ночью у меня дома, а ни у какой не у Тенни.
     Глаза у них опять загорелись.
     - Пятьсот долларов, - сказал мистер Хьюберт. - Идет.
     - Идет, - сказал дядя Бак.
     - Идет, - сказал мистер Хьюберт.
     - Идет, - сказал дядя Бак.
     Мистер Хьюберт с собаками и несколькими неграми уехал домой. А он, дядя
Бак и негр с шавкой двинулись дальше - негр одной рукой вел старого  Джейка,
а другой держал  шавку на поводке (изгрызенном  куске плужного  ремня). Дядя
Бак дал  понюхать  шавке  кофту  Томиного Терла, и тут она, кажется, поняла,
кого  ищут; ее спустили бы с поводка и  поехали бы за ней верхами, но  в это
время мальчишка-негр затрубил в рог к ужину, и они не рискнули.
     Потом  совсем  стемнело.  А потом  - он не  знал,  сколько еще  времени
прошло,  и где они,  и далеко ли от  дома, хотя  ясно было, что не близко, и
стемнело уже давно, а они все шли, и дядя Бак  время от времени наклонялся и
давал понюхать шавке кофту  Томиного Терла, а сам отпивал виски из бутылки -
они  обнаружили,  что  Томин Терл сделал  скидку  и  по  длинной  дуге  стал
возвращаться назад.
     - Попался, прах его возьми,  - сказал  дядя  Бак.  - Залечь хочет. Едем
прямо к дому - перехватим его, пока не залег.
     Негру было велено спустить шавку и ехать за ней на старом Джейке, а они
с  дядей  Баком  поскакали  к дому  мистера  Хьюберта  напрямик и только раз
остановились  на  холме,  чтобы  дать передышку  лошадям  да послушать голос
шавки, шедшей по кривому следу Томиного Терла вдоль речки.
     Но Терла они не поймали. Они подъехали к темным негритянским хибарам; у
мистера Хьюберта  окна еще светились, и кто-то опять трубил в охотничий рог,
только  уже не  мальчишка, - трубил как  сумасшедший,  такого он  никогда не
слышал,  -  и они с дядей Баком разошлись  на склоне под домом  Тенни. Потом
услышали шавку, примерно  в миле, и  она  не шла по  следу, а  просто лаяла,
потом  там  гикнул негр,  и они помяли, что шавка  потеряла след.  Это  было
где-то у речки. Больше часа они рыскали по берегу, но Терл как в воду канул.
Наконец дядя Бак прекратил поиски, и  они опять  поехали  к дому  - теперь и
шавка  верхом на муле, перед негром. Они подъезжали к негритянским  хибарам;
на холме, в той  стороне, где стоял  дом мистера Хьюберта, тоже  было темно;
вдруг  шавка залаяла, соскочила  со  старого  Джейка и помчалась, гавкая при
каждом прыжке;  дядя Бак  тоже  спешился,  стащил его с  лошади чуть  ли  не
раньше,  чем он выдернул ноги из стремян, и они побежали мимо темных хибар к
той, которую облаивала шавка.
     - Попался! - сказал дядя Бак. - Беги к черному  ходу. Не кричи - возьми
палку и колоти посильнее в дверь.
     После дядя Бак признал, что это была его ошибка, что  он забыл правило,
которое известно малым детям: если напугал негра, никогда не становись прямо
перед  ним  или прямо позади него,  зайди  сбоку. Дядя Бак забыл об этом. Он
стоял прямо  против двери, а  впереди  него  стояла  шавка и заливалась  как
оглашенная,  умолкая, только  чтобы перевести дух: дядя Бак сказал, что он и
заметить ничего не  успел,  только шавка вдруг завизжала, крутанулась - а за
ней уже Томин Терл. Дядя Бак сказал, что не видел даже, как открылась дверь:
шавка  взвизгнула, пробежала у него  между ног, а потом  Томин Терл пробежал
прямо по нему. Даже не подпрыгнул: сшиб дядю  Бака, поймал на  ходу, не  дав
упасть,  подхватил под  мышку, пробежал с ним несколько шагов, приговаривая:
"Осторожней,  старый  Бак.  Осторожней,  старый Бак",  -  отбросил и побежал
дальше. А шавки уже и слышно не было.
     Дядя Бак  был цел и невредим; Томин Терл только сбил ему дыхание, когда
уронил на спину. Но в заднем кармане у него лежала бутылка с виски - остатки
он  приберегал  до той минуты, когда будет  пойман Томин  Терл;  поэтому  он
отказывался  встать, покуда не убедился, что  на нем виски, а не кровь. Дядя
Бак тихонько повернулся на бок, а он стал на колени рядом  с ним и выгреб из
кармана  битое стекло. Потом они пошли  к дому. Пешком. Негр подвел лошадей,
но сесть в седло дяде Баку уже не предлагали. И шавки совсем не было слышно.
     - Шагал он быстро, ничего не скажешь, -  заметил дядя Бак. - Но собачку
ему все равно не догнать, прах его возьми, ну и ночь.
     - Завтра поймаем, - сказал он.
     -  Черта  с два,  - сказал  дядя Бак. - Завтра мы будем  дома. И  пусть
только Хьюберт Бичем  или этот негр ступят на мою землю -  я велю арестовать
их за бродяжничество.
     Света  в доме не  было. Раздавался храп мистера Хьюберта,  раскатистый,
словно снаряжен был на  дальнюю дорогу. Зато  сверху не доносилось ни звука,
даже когда они прошли по темной передней к самой лестнице.
     - Она,  наверно, спит  в задней части дома, - сказал дядя  Бак. - Чтобы
можно было крикнуть в кухню, с кровати  не вставая. А кроме того, незамужняя
дама непременно запрет дверь, если в доме чужие.
     Дядя Бак сел на нижнюю ступеньку,  а он  стал на колени и стащил с дяди
Бака сапоги. Потом снял  свои, поставил к  стене, и они с дядей Баком ощупью
поднялись по  лестнице в верхний  коридор.  Тут тоже было темно и ничего  не
слышно, кроме  храпа  мистера  Хьюберта  внизу;  они  ощупью  пробрались  по
коридору  в переднюю  часть  дома и нашарили дверь. За дверью было тихо,  и,
когда дядя Бак нажал на ручку, дверь отворилась.
     - Слава богу, - прошептал дядя Бак. - Не шуми.
     Кое-что стало  видно -  очертания кровати,  москитную сетку.  Дядя  Бак
спустил  подтяжки,  расстегнул  штаны,  подошел к кровати, осторожно сел  на
край,  а он  опять  стал  на колени,  стянул штаны  с  дяди Бака, потом стал
снимать свои; дядя Бак  тем временем отвел  москитную  сетку, поднял  ноги и
улегся на кровать. Тут  мисс Софонсиба  села на кровати  позади дяди Бака  и
крикнула первый раз.


III

     На другой  день он приехал домой  только к  обеду - к почти без сил. Он
так  устал, что  даже есть  не  мог,  хоти дядя  Бадди  решил  прежде  всего
накормить его обедом; если бы ему пришлось проехать еще милю, он ус-пул бы в
седле.  Он и  уснул  -  наверное,  пока  рассказывал  дяде  Бадди, - а когда
проснулся, день подходил к  концу, и он лежал в сене на дне тряской повозки,
а дядя Бадди сидел над ним на скамье точн