русами. Я и сам чувствую, что совсем раскис  в  этой  проклятой  клетке  на
башне!
   - Ну уж, так и быть, слушай, что  птичка  недавно  пропела  мне  на  ухо:
"Скоро в поле затрепещет наше знамя боевое".
   - За эту песенку я нынче же выпью лишнюю чарку, милорд, - сказал Меченый.
   - Кажется, ты не прочь выпить лишнюю чарку и без всякой песенки,  братец,
- заметил на это лорд Кроуфорд. - Берегись, Людовик: боюсь я, как бы тебе не
пришлось когда-нибудь выпить горькую чашу твоей собственной стряпни!
   Несколько смущенный этим замечанием, Лесли ответил, что вот уже несколько
дней, как он не притрагивался к вину, но что  его  милости  известен  обычай
дружины спрыскивать вступление нового товарища в ее ряды.
   - Правда твоя, я об этом совсем позабыл, - сказал старый лорд.  -  Я  сам
пришлю вам несколько фляжек вина на подмогу. Но  чтобы  к  закату  все  было
кончено. Да смотрите: сегодня послать в караул людей ненадежней и, во всяком
случае, не участников вашей попойки.
   - Приказания вашей милости будут исполнены в точности, - ответил Лесли. -
Не забудем выпить и за ваше здоровье, милорд.
   - Может быть, я и сам к вам зайду, - сказал лорд Кроуфорд, -  посмотреть,
все ли у вас в порядке.
   - Милорд для нас всегда желанный гость, - ответил Лесли.
   И  вся  компания  вышла  в  самом  веселом  настроении  и  принялась   за
приготовления к предстоящей пирушке,  на  которую  Лесли  пригласил  человек
двадцать товарищей, обыкновенно обедавших с ним за одним столом.
   Солдатские пирушки незатейливы: было бы вдоволь  выпивки  да  закуски,  и
больше ничего не нужно; но на этот  раз  Лесли  позаботился  раздобыть  вина
получше, пояснив товарищам, что старик - тоже не дурак выпить, хоть и  любит
проповедовать воздержание; сам он,  говорят,  здорово  пьет  за  королевским
столом да и ввечеру никогда не упустит  случая  побеседовать  с  бутылочкой.
"Так вы, братцы, готовьтесь нынче слушать  старые  рассказы  про  битвы  при
Вернойле  и  Боже".  <В  обеих  этих  битвах  шотландские  союзники  Франции
отличились под предводительством одного из Стюартов, графа Бьюкана. При Боже
они одержали блестящую победу: герцог Кларенс, брат Генриха V, был  убит,  а
войско его обращено в бегство; при Вернойле они потерпели поражение и  почти
все были перебиты. (Примеч. автора.)>. Готический  зал,  служивший  столовой
шотландским стрелкам, был наскоро приведен  в  порядок;  разослали  слуг  за
зеленым  камышом,  чтобы  устлать  пол,  а  стены  и  стол  убрали   старыми
шотландскими  флагами,  видевшими  немало  битв,  и  знаменами,  отбитыми  у
неприятеля.
   Следующей заботой было достать для молодого рекрута необходимую  форму  и
вооружение, чтобы  он  мог  явиться  на  пир  в  приличном  виде,  настоящим
шотландским  стрелком,  достойным  пользоваться  дарованными   его   дружине
привилегиями, благодаря которым теперь, с помощью своих  товарищей,  он  мог
открыто презирать могущество и злобу всесильного и неумолимого прево.
   Пир удался на славу; гости  веселились  от  души;  к  обычному  оживлению
присоединилась еще радость  свидания  с  земляком,  так  недавно  покинувшим
далекую,  любимую  родину.  Стрелки  распевали  старые  шотландские   песни,
рассказывали старинные предания о шотландских героях,  о  подвигах  отцов  и
дедов и вспоминали места, где они были совершены, - словом, на время богатые
туреньские равнины превратились для наших стрелков в их  родную  бесплодную,
гористую Каледонию <Каледония - древнеримское название Шотландии.>.
   Когда веселье было в полном разгаре и каждый старался вставить  словечко,
вспоминая далекую милую Шотландию, явился наконец и лорд Кроуфорд,  который,
как предсказывал Меченый,  сидел  словно  на  иголках  за  столом  короля  и
воспользовался   первым   предлогом,   чтобы    присоединиться    к    своим
соотечественникам. Появление старого воина еще подогрело общее  веселье.  На
верхнем конце стола для него заранее приготовили  почетное  место,  так  как
обычаи того времени, да  и  самый  состав  шотландской  дружины,  все  члены
которой были дворянами, вполне дозволяли  ее  начальнику,  несмотря  на  его
высокое положение (выше его стояли лишь король  и  великий  коннетабль),  не
только садиться за один стол со своими подчиненными, но и пировать  с  ними,
нисколько не роняя своего достоинства.
   Однако на этот раз лорд Кроуфорд отказался занять приготовленное для него
место и, попросив собравшихся "веселиться и не обращать на  него  внимания",
отошел в сторонку и, по-видимому, с большим удовольствием стал  смотреть  на
пирующих.
   - Оставь его, - шепнул Каннингем Линдсею, когда тот предложил  было  вина
старому лорду. - Оставь его... Зачем погонять чужого вола? Погоди, он и  сам
повезет.
   И правда,  лорд  Кроуфорд,  который  сначала  только  улыбнулся,  покачал
головой и  отставил  в  сторону  кубок,  предложенный  ему  Линдсеем,  начал
понемногу, будто в рассеянности, прихлебывать из него; потом вдруг вспомнил,
что нельзя же не выпить за здоровье нового товарища, вступающего в их  ряды,
и предложил тост за Дорварда, встреченный, само собою разумеется, дружными и
веселыми криками. Затем старый воин сообщил товарищам, что он уладил дело  с
Оливье.
   - А  так  как  брадобрей,  как  вам  известно,  не  очень-то  долюбливает
живодера, - прибавил он, -  то  он  охотно  помог  мне  добиться  от  короля
предписания, чтобы прево прекратил на  будущее  время  всякие  преследования
Квентина Дорварда и всегда уважал привилегии, дарованные шотландской гвардии
королем..
   Эти слова были встречены новыми оглушительными  криками  восторга.  Кубки
были  наполнены  до  краев,  и  все  выпили  за  здоровье  лорда  Кроуфорда,
благородного  защитника   прав   и   привилегий   своих   соотечественников.
Разумеется, почтенный  лорд  не  мог  не  ответить  на  учтивость  такой  же
учтивостью, после чего, рассеянно опустившись в кресло, он подозвал  к  себе
Квентина и засыпал его вопросами о Шотландии и о знатных шотландских  семьях
- вопросами, на которые Квентин часто не знал, что отвечать. В то  же  время
старик  продолжал  частенько  прикладываться  к  кубку,   вставляя   изредка
замечания насчет того, что шотландский джентльмен должен быть общительным  и
не чуждаться веселой компании; однако молодым людям вроде Квентина следует в
этом отношении соблюдать большую осторожность, чтобы не впасть в излишество.
Старый лорд наговорил по этому поводу кучу прекрасных вещей  и  говорил  так
долго, что под конец  его  язык,  усердно  прославлявший  воздержание,  стал
заметно тяжелеть и заплетаться. Между тем с  каждой  новой  распитой  флягой
воинственный  пыл  веселой  компании  все  возрастал,  и  наконец  Каннингем
предложил тост во славу Орифламмы - французского королевского знамени.
   - И за ветер из Бургундии, чтобы его развернуть! - подхватил Линдсей.
   - От всей души, уцелевшей в этом изношенном теле, принимаю ваш тост, дети
мои, - тотчас откликнулся лорд Кроуфорд, - и,  несмотря  на  свою  старость,
надеюсь еще увидеть, как  развернется  это  знамя!  Да  что  там!  Слушайте,
друзья, - добавил старик (вино сделало его болтливым), - все вы верные слуги
французского короля, и я не вижу, почему бы мне не  сказать  вам,  что  сюда
приехал  посол  от  герцога  Карла  Бургундского  с  поручением  далеко   не
миролюбивого свойства.
   - То-то, проходя мимо тутовой рощи, я видел там карету, лошадей  и  свиту
графа де Кревкера, - заметил один из гостей.  -  Говорят,  король  отказался
принять его в своем замке.
   - Хвала творцу! И да внушит он королю мужественный  и  твердый  ответ!  -
добавил Гутри. - Но в чем же дело?  Что  послужило  причиной  неудовольствия
герцога?
   - Множество всяких столкновений на границе, - ответил лорд Кроуфорд, -  а
главное, то, что король недавно принял под свое покровительство одну знатную
даму, подданную герцога, молодую графиню, бежавшую  из  Дижона,  потому  что
герцог, ее опекун, хотел выдать ее замуж за своего любимца Кампо-Бассо.
   - Она приехала сюда одна, милорд? - спросил Линдсей.
   -  Нет,  с  какой-то  старухой  родственницей,  тоже  графиней,   которая
согласилась ее сопровождать.
   - Только захочет ли король вмешиваться в  ссору  между  этой  графиней  и
Герцогом, ее опекуном, который имеет на нее такие же права, какие имел бы  и
сам король на бургундскую наследницу в  случае  смерти  герцога?  -  заметил
Каннингем. - Ведь король - сюзерен герцога Карла.
   - Король, по обыкновению, поступит так, как ему будет выгоднее, -  сказал
Кроуфорд.  -  То,  что  он  принял  дам  неофициально  и   не   поручил   их
покровительству своих дочерей - мадам де Боже <Мадам де Боже - старшая  дочь
короля Людовика XI, была замужем за герцогом Пьером Бурбоном, сиром де Боже,
и  после  смерти  Людовика  XI,  в  малолетство  своего  брата  Карла  VIII,
правительницей Франции; Жанна - младшая  дочь  Людовика  XI,  болезненная  и
некрасивая,  была  выдана  замуж  за  герцога  Людовика  Орлеанского.>   или
принцессы Жанны, доказывает, что он намерен  действовать  в  зависимости  от
обстоятельств. Он наш господин,  но,  я  думаю,  с  моей  стороны  не  будет
изменой, если я скажу, что он всегда готов служить и нашим и вашим.
   - Но герцог Бургундский не признает такой двуличной  политики,  -  сказал
Каннингем.
   - Разумеется, - отвечал Кроуфорд,  -  оттого-то  и  трудно  рассчитывать,
чтобы переговоры окончились мирно.
   - Да поможет им святой Андрей хорошенько подраться! - воскликнул Меченый.
- Лет десять.., нет,  двадцать  тому  назад  мне  было  предсказано,  что  я
поправлю свои дела женитьбой. А как знать,  что  может  случиться,  если  мы
начнем драться за честь и любовь прекрасных  дам,  как  бывало  в  старинных
романах?
   - Это ты-то, с твоим шрамом, мечтаешь о любви прекрасных  дам?  -  сказал
Гутри.
   - Лучше совсем не знать любви, чем  любить  цыганку-язычницу!  -  отрезал
Меченый.
   - Довольно, довольно, друзья, - сказал лорд Кроуфорд. - Не играйте острым
оружием: насмешка - не шутка.  Не  надо  ссориться.  Что  же  касается  этой
молоденькой дамы, то она слишком богата для бедного шотландского  дворянина,
иначе я бы и сам  был  не  прочь  предложить  ей  руку  и  сердце..,  и  мои
восемьдесят лет в придачу. А теперь выпьем за ее  здоровье,  друзья,  потому
что она, говорят, изумительно хороша.
   - Должно быть, ее-то я и видел сегодня, когда стоял  поутру  на  часах  у
внутренних ворот, - сказал один из стрелков. - Только вернее было бы назвать
ее потайным фонариком, чем светочем, так как ее  вместе  с  какой-то  другой
дамой внесли в замок в крытых носилках.
   - Стыдно, стыдно, Арно! - сказал  лорд  Кроуфорд.  -  Солдат  никогда  не
должен рассказывать того, что он видел, стоя на часах...  И  кроме  того,  -
добавил старый лорд, помолчав и уступая своему любопытству, после  того  как
была отдана должная дань дисциплине, -  отчего  ты  думаешь,  что  это  была
именно графиня Изабелла де Круа?
   - Я ничего  не  думаю,  милорд,  я  знаю  только,  что  мой  конюх  Стид,
прогуливая лошадей по дороге к деревне, встретил  Догина,  погонщика  мулов,
который возвращался из замка, чтобы отдать носилки хозяину гостиницы -  той,
знаете, с лилиями на вывеске... Вот Догин и предложил Сондерсу Стиду распить
с ним бутылочку, и, разумеется, тот охотно согласился...
   - Ну еще бы, как не согласиться! - перебил рассказчика старый лорд.  -  Я
давно собирался сказать вам, друзья, что пора изменить ваши порядки. Все эти
ваши конюхи да телохранители готовы пить со всяким встречным. Плохой  обычай
для военного времени, и с ним надо покончить... Однако, Эндрю Арно, я что-то
не вижу конца твоей истории, так мы уж подкрепимся к середине - "Skeoch doch
nan skial" <Обрежем сказку чаркой (шотл.).>, как говорят наши горцы. Пью  за
графиню Изабеллу де Круа  и  желаю  ей  лучшего  мужа,  чем  этот  трусливый
итальянец Кампо-Бассо!.. Ну, а теперь рассказывай, Эндрю Арно, что же сказал
погонщик твоему конюху?
   - Не в обиду будь сказано вашей милости, - продолжал Арно,  -  он  сказал
ему по секрету, что две дамы, которых они с товарищем только что  отнесли  в
замок в  крытых  носилках,  очень  знатные  леди.  Они  уже  несколько  дней
скрываются у его хозяина, и сам король не раз тайно посещал их и оказывал им
высокие почести. А теперь они скрылись в замке  -  должно  быть,  из  боязни
встретиться с Графом  де  Кревкером,  послом  герцога  Бургундского,  приезд
которого был заранее возвещен прискакавшим гонцом.
   - Так вот оно что! - заметил Гутри. - Ну, теперь я готов поклясться,  что
слышал, как пела графиня! Сегодня, когда я  шел  через  внутренний  двор,  я
слышал пение и звуки лютни из Дофиновой башни. Ничего  подобного  я  еще  не
слыхивал в нашем замке... По чести, я  подумал,  уж  не  поет  ли  там  сама
волшебница Мелузина <Мелузина - фея из рыцарских романов  и  сказок  средних
веков.>. Я стоял и не мог сдвинуться с места, хоть и знал,  что  обед  давно
готов и что меня ждут, - стоял, как...
   - Как осел, Джонни Гутри, - перебил его начальник.  -  Твой  длинный  нос
чуял обед, твои длинные уши слушали  музыку,  а  твой  короткий  ум  не  мог
решить, чему  отдать  предпочтение...  Но  что  это?  Уж  не  к  вечерне  ли
благовестят? Не может  быть,  чтобы  было  так  поздно!  Верно,  этот  дурак
пономарь зазвонил часом раньше.
   - Нет, пономарь не ошибся, - сказал Каннингем. - Вон и солнце садится  на
западе этой равнины.
   - И правда, - сказал лорд Кроуфорд. - Да неужели уж  так  поздно?  Делать
нечего, ребята,  надо  и  честь  знать.  Пить  -  пей,  да  дело  разумей...
Умеренность - мать всех добродетелей; все это мудрые поговорки... Выпьем еще
по чарочке за нашу старую Шотландию и вернемся каждый к своему делу.
   Собравшиеся осушили  прощальные  кубки  и  разошлись.  Почтенный  лорд  с
достоинством взял под руку Людовика Меченого, как будто для того, чтобы дать
ему кое-какие наставления насчет его  племянника,  но,  быть  может,  просто
потому, что он боялся, как бы его походка не  показалась  подчиненным  менее
твердой и уверенной, чем это подобало его высокому сану. Торжественно прошел
он таким образом оба двора, отделявшие его квартиру от зала, где происходило
пиршество, внушительно наказывая  по  дороге  Людовику,  чтобы  тот  получше
присматривал за племянником, особенно когда дело коснется вина и хорошеньких
женщин.
   Между тем ни одно слово из того, что говорилось за  столом  о  прекрасной
графине Изабелле, не ускользнуло от молодого Дорварда, и, когда его  привели
в крошечную комнатку, которую он должен был занимать  вместе  с  молоденьким
пажом своего дяди, он весь отдался сладким мечтам. Что, если и обитательница
башенки, прелестная певица, голосом которой он так восхищался,  и  служанка,
прислуживавшая утром дядюшке Пьеру, и богатая, знатная графиня,  спасающаяся
бегством от ненавистного жениха и жестокого опекуна, злоупотребившего  своей
властью, - что, если все это одно и то же лицо?
   Читатель легко себе представит, какой прекрасный роман мог построить юный
воин на такой основе.
   Грезы нашего героя не раз заслонялись таинственным образом дядюшки Пьера,
имевшего, по-видимому, такую власть даже над  тем  страшным,  могущественным
человеком,  из  рук  которого  Квентину  с  таким  трудом  удалось   сегодня
вырваться.  Наконец  мечты  юноши,  которых  не  осмеливался  тревожить  его
сожитель Уилл Харпер,  были  прерваны  появлением  дяди.  Лесли  посоветовал
племяннику поскорее ложиться в постель, чтобы завтра  встать  пораньше,  так
как ему предстоит сопровождать дядю в приемную короля, куда он  назначен  на
караул вместе с пятью товарищами.

Глава 8

ПОСОЛ

   В глазах французов молнией сверкни!
   Едва о нашем возвестишь прибытье,
   Моих орудий гром они услышат.
   Иди и протруби о нашем гневе!
   "Король Иоанн"

   Если бы  лень  была  способна  задержать  Дорварда  в  постели,  то  шум,
поднявшийся в казарме стрелков с первым  ударом  колокола  к  заутрене,  без
сомнения, не замедлил бы прогнать  от  него  это  искушение.  Но  дисциплина
отцовского замка и монастыря в Абербротике приучила его подниматься с зарей.
Он вскочил с постели и стал проворно одеваться под веселые  звуки  рожков  и
громкий лязг оружия, возвещавший смену часовых. Одни из них  возвращались  в
казарму с ночных караулов; другие отправлялись на  утреннюю  смену;  третьи,
наконец, и в их числе дядя  Квентина,  готовились  нести  службу  при  особе
короля. С восторгом, вполне естественным в  его  годы,  Квентин  надел  свою
новую нарядную форму и блестящее вооружение, а дядя, внимательно и с большим
интересом наблюдавший за процедурой его облачения, чтоб удостовериться,  что
все у него в порядке, не мог скрыть своего удовольствия  при  виде  выгодной
перемены в наружности своего племянника.
   - Если твоя храбрость и верность окажутся под стать  твоей  внешности,  у
меня будет самый красивый  и  самый  доблестный  оруженосец  во  всей  нашей
гвардии, что, конечно, сделает честь семье  твоей  матери.  Иди  за  мной  в
аудиенц-зал, да смотри не отставай от меня ни на шаг!
   С этими словами Лесли  взял  огромный,  тяжелый,  роскошно  разукрашенный
бердыш и, вручив  племяннику  такое  же  оружие,  только  несколько  меньших
размеров, спустился с ним  во  внутренний  двор  замка,  где  его  товарищи,
назначенные вместе с ним нести  караул  в  покоях  короля,  уже  ждали  его,
выстроившись в ряд,  с  оружием  в  руках.  За  спиной  стрелков  стояли  их
оруженосцы,  образуя  второй  ряд.  Тут  же  было  несколько   доезжачих   с
прекрасными собаками и красивыми,  статными  конями  в  поводу,  на  которых
Квентин так засмотрелся, что дядя  был  принужден  напомнить  ему,  что  эти
животные стоят тут  совсем  не  для  его  удовольствия,  а  для  королевской
охоты... Король страстно любил эту забаву  -  она  была  одним  из  немногих
развлечений, которые он себе позволял,  даже  в  ущерб  правильному  течению
государственных дел. Он так строго оберегал дичь в  своих  лесах,  что,  как
говорили, там можно было с  большей  безнаказанностью  убить  человека,  чем
оленя.
   По данному сигналу стрелки двинулись  вперед  под  начальством  Меченого,
назначенного в этот  раз  их  командиром;  и  через  несколько  минут  после
тщательного  выполнения  многих   формальностей,   доказывавших,   с   какой
исключительной точностью относятся стрелки к своим  служебным  обязанностям,
они вошли в аудиенц-зал, где с минуты на минуту ожидали выхода короля.
   Несмотря на то, что Квентин был здесь новичком и не имел представления  о
пышности и блеске королевского двора, то, что он теперь увидел, не оправдало
его ожиданий. Были  тут,  правда,  и  придворные  в  роскошных  костюмах,  и
телохранители в блестящих доспехах, и множество слуг, но Дорвард не видел ни
старейших государственных сановников, ни самых знатных вельмож королевства и
не слышал ни одного из имен, звучавших призывным набатом для  рыцарства  тех
времен. Не было тут ни великих вождей,  ни  старых,  заслуженных  генералов,
составлявших силу Франции, ни блестящей, жаждущей славы и подвигов молодежи,
составлявшей ее гордость. Подозрительный, замкнутый характер Людовика и  его
вероломная политика отдалили блестящих  царедворцев  от  его  трона,  вокруг
которого они собирались только в редких официальных случаях, да и то  весьма
неохотно,  с  радостью  покидая  королевский  дворец,  как  звери  в  басне,
приходившие в пещеру ко льву.
   Несколько  человек,  присутствовавших   здесь,   очевидно,   в   качестве
советников, были все люди весьма  непривлекательной  наружности.  Правда,  у
некоторых лица выражали недюжинный ум, но их осанка и манеры показывали, что
они попали в среду, для которой не были подготовлены  воспитанием.  Впрочем,
двое или трое из них показались Дорварду по виду более  благородными  а  так
как на этот раз служебные  обязанности  Лесли  не  мешали  ему  болтать,