твоя весть пришла  как
нельзя более вовремя, потому что теперь мы, во всяком случае, можем спросить
совета у нашего государя (тут Карл поклонился  Людовику  и  бросил  на  него
взгляд, говоривший о самой жгучей, хотя и подавленной  ненависти),  как  нам
наказать этих негодных мятежников. Есть у  тебя  еще  какие-нибудь  новости?
Говори, а потом дай нам ответ, почему ты не пошел на помощь епископу.
   - Государь, мне будет так же тяжело сообщить вам  дальнейшие  вести,  как
вам выслушать их. Ни я да и ни один рыцарь на  свете  не  может  уже  больше
помочь почтенному прелату. Гийом де  ла  Марк  соединился  с  возмутившимися
льежцами, замок Шонвальд взят приступом, а епископ убит в своем  собственном
зале.
   - Убит! - повторил герцог глухим шепотом, прозвучавшим, из конца в  конец
зала. - Тебя обманули ложным донесением, Кревкер.., это невозможно!
   - Увы, ваша светлость! Я  знаю  это  от  очевидца,  королевского  стрелка
шотландской  гвардии,  который  находился  в  зале,  когда  злодеяние   было
совершено по приказанию Гийома де ла Марка.
   -  И,  конечно,  этот  стрелок  был   подстрекателем   и   пособником   в
святотатстве! - закричал герцог, вскочив с места,  и  так  ударил  ногой  по
скамье, стоявшей у его ног, что она разлетелась вдребезги. - Двери на запор,
господа, охраняйте окна, и чтобы никто из чужих не смел  двинуться  с  места
под страхом немедленной смерти! Бургундцы, обнажите мечи!
   И, повернувшись к Людовику,  Карл  медленно  опустил  ладонь  на  рукоять
своего меча; но король, не обнаруживая ни малейшего  страха  и  не  принимая
оборонительной позы, спокойно сказал:
   - Эти горестные вести помутили ваш разум, любезный кузен.
   - Нет! - воскликнул герцог громовым голосом. - Они только подняли в  моей
душе справедливое негодование, которое я  слишком  долго  подавлял  в  угоду
мелочным соображениям и расчетам. Но теперь, братоубийца,  предатель  своего
отца, жестокий тиран, коварный союзник, вероломный король, человек без чести
и совести! - теперь ты в моей власти, и я благодарю за это бога!
   - Лучше поблагодарите мое безрассудство, - холодно ответил король, - ибо,
когда мы при таких же обстоятельствах встретились с вами  под  Монлери,  вы,
кажется, были очень не прочь  очутиться  от  меня  подальше,  не  то  что  в
настоящую минуту.
   Рука герцога по-прежнему сжимала рукоять меча, но, казалось, он колебался
обнажить его и поразить врага, который не оказывал никакого сопротивления  и
не давал ни малейшего повода к насилию.
   Между тем в зале началось всеобщее смятение. По приказанию герцога  двери
были заперты и охранялись; но французские рыцари и дворяне, как ни были  они
малочисленны, вскочили с мест  и  приготовились  защищать  своего  государя.
Людовик не обменивался ни одним словом ни с герцогом Орлеанским, ни с Дюнуа,
с тех пор как их освободили из Лоша, если можно  назвать  освобождением  то,
что их присоединили к королевской свите, где с ними обращались скорее как  с
людьми подозрительными, чем как с особами, достойными  уважения  и  доверия.
Тем не менее первый голос в защиту короля, который раздался среди  царившего
кругом шума, был голос Дюнуа.
   - Герцог, вы забываете, что вы вассал французской короны, - сказал он,  -
и что мы, ваши гости, - французы! Если вы поднимете руку на нашего  монарха,
приготовитесь встретить страшные последствия нашего отчаяния; и верьте  мне:
прежде чем мы падем, мы упьемся кровью Бургундии, как только  что  упивались
ее вином... Вперед, герцог Орлеанский! А вы, французы,  ко  мне!  Соберитесь
вокруг Дюнуа и следуйте его примеру!
   Только в такие минуты всякий король имеет возможность  убедиться  воочию,
на кого он действительно может положиться. Та горсточка независимых  рыцарей
и дворян, которая сопровождала Людовика и обычно не видела от  него  ничего,
кроме косых взглядов и презрения, нимало не устрашенная  огромным  численным
превосходством своих врагов и грозившей ей  верной  смертью,  если  бы  дело
дошло до мечей, немедленно собралась вокруг  Дюнуа  и  вслед  за  ним  стала
прокладывать себе путь к тому концу стола, где сидели оба государя.
   Напротив, ни один из любимцев и приспешников Людовика, которых он  поднял
из ничтожества и возвысил до  незаслуженного  ими  величия,  не  тронулся  с
места; опасаясь навлечь на себя гнев Карла, эти трусы, очевидно,  решили  не
вмешиваться, какая бы участь ни постигла их благодетеля.
   Первым из тех,  кто  кинулся  на  помощь  королю,  был  благородный  лорд
Кроуфорд, который с удивительным в  его  годы  проворством  пробился  вперед
(надо, впрочем, заметить, что бургундцы, то  ли  из  чувства  чести,  то  ли
руководимые тайным желанием спасти Людовика от грозившей  ему  участи,  сами
расступились перед ним) и смело бросился между королем и герцогом.  Он  лихо
заломил набекрень свою шапку, из-под которой выбивались пряди  седых  волос;
его бледное, морщинистое лицо вспыхнуло, а старые  глаза  загорелись  огнем,
как у человека, решившегося на все. Так  стоял  он,  накинув  плащ  на  одно
плечо, готовый, когда понадобится, обернуть им левую руку, а правой обнажить
меч.
   - Я сражался за его отца и за деда, - сказал  он,  -  и,  клянусь  святым
Андреем, что бы ни случилось, не покину его!
   Эта  сцена,  на  описание  которой  нам  понадобилось  известное   время,
произошла с быстротой молнии. Не успел герцог стать в угрожающую  позу,  как
Кроуфорд уже очутился между ним и королем, а  французские  дворяне  окружили
своего государя.
   Герцог Бургундский все еще не выпускал меча и, казалось, готов был подать
сигнал  к  общему  нападению,  которое  неминуемо  кончилось  бы  поголовным
избиением слабейшей стороны;  но  тут  Кревкер  бросился  вперед  и  крикнул
громовым голосом:
   - Ваша светлость, всемилостивейший государь Бургундии, подумайте, что  вы
делаете! Это ваш дом, вы вассал короля! Не  обагряйте  же  ваш  очаг  кровью
гостя - вашего государя, которому вы сами воздвигли трон и который находится
под вашей охраной! Заклинаю вас честью вашего дома, не мстите  за  злодеяние
еще худшим злодеянием!
   - Прочь с дороги, Кревкер, не мешай мне! - воскликнул  герцог.  -  Прочь,
тебе говорят! Гнев венценосца подобен гневу небесному.
   - Да, если, как и гнев небесный, он справедлив, -  с  твердостью  ответил
Кревкер. - Умоляю, государь, обуздайте ваш  гнев,  как  бы  ни  было  велико
нанесенное вам оскорбление... А вас, французские дворяне, прошу не забывать,
что  ваше  сопротивление  будет  бесполезно  и  может  только   привести   к
кровопролитию.
   - Он прав, - сказал Людовик, хладнокровие которого не изменило ему даже в
эту страшную минуту и который прекрасно понимал, что  если  дело  дойдет  до
рукопашной, то в пылу схватки произойдет многое такое, чего можно  избежать,
не доводя дела до крайности. - Любезный кузен Орлеанский, храбрый  Дюнуа,  и
ты,  мой  верный  Кроуфорд,  не  навлекайте  на  нас  беды  вашей   излишней
горячностью. Наш кузен герцог обезумел от  горя,  услышав  о  гибели  своего
любимого друга, почтенного епископа Льежского, чью смерть мы  оплакиваем  не
меньше  его.  Давнишние  недоразумения,  раздутые,   к   несчастью,   новыми
событиями, заставляют его подозревать нас в подстрекательстве  к  злодеянию,
которое приводит в содрогание нас  самих.  Если  наш  хозяин  замышляет  нас
умертвить - нас, своего  короля  и  родственника,  -  на  основании  ложного
подозрения, будто мы содействовали этому  черному  делу,  вы  не  только  не
облегчите, но  ухудшите  нашу  участь  своим  вмешательством.  Итак,  назад,
Кроуфорд!.. Будь это мое последнее слово, я приказываю  тебе  как  король  и
требую повиновения... Назад и, если от тебя этого потребуют, отдай свой меч.
Так я приказываю тебе, и присяга обязывает тебя повиноваться.
   -  Правда,  правда,  ваше  величество,  -  сказал  Кроуфорд,  отступая  и
вкладывая в ножны до половины вынутый меч, - истинная  правда.  Но,  клянусь
честью, будь у меня за спиной семь  десятков  моих  верных  молодцов  вместо
семидесяти с хвостиком годов, я бы  вразумил  этих  щеголей  с  их  золотыми
цепями, пестрыми шляпами и девизами!
   Герцог простоял несколько  минут,  потупив  глаза,  и  наконец  сказал  с
горькой иронией:
   - Ты прав, Кревкер, честь наша требует, чтобы, сводя счеты с этим великим
государем, нашим уважаемым и любезным гостем, мы действовали  обдуманно.  Мы
не имеем права расправиться с ним, как хотели это сделать  в  первую  минуту
гнева. Мы поступим с ним так, что вся Европа признает  справедливость  наших
действий... Господа французские дворяне, сдайте  оружие  моим  рыцарям.  Ваш
государь  нарушил  перемирие  и  не  имеет  больше  права  пользоваться  его
преимуществами. Но из уважения к вашему чувству чести, а  также  к  высокому
сану и знаменитому роду, которые он обесславил, я не требую  меча  у  нашего
кузена Людовика.
   - Ни один из нас, - сказал Дюнуа, - не отдаст своего меча и не выйдет  из
этого зала, пока мы не будем уверены в неприкосновенности нашего короля.
   - И ни один из стрелков шотландской гвардии не положит оружия иначе,  как
по приказанию французского короля или его великого коннетабля!  -  подхватил
Кроуфорд - Храбрый Дюнуа, - сказал Людовик, - и  ты,  мой  верный  Кроуфорд,
ваше рвение только вредит мне. Я гораздо больше надеюсь на свою  правоту,  -
добавил он с достоинством, - чем на  ваше  ненужное  сопротивление,  которое
может лишить меня самых лучших и самых верных  друзей.  Отдайте  ваши  мечи.
Благородные бургундцы, которые получат от вас эти почетные  залоги,  защитят
нас с вами лучше, чем вы были бы в состоянии это сделать  сами.  Отдайте  же
ваши мечи, я сам приказываю вам!
   Таким образом, в эту страшную минуту Людовик выказал  ту  ясность  ума  и
присутствие духа, которые одни только и могли спасти  его  жизнь.  Он  знал,
что, пока не дошло до схватки, все бургундские рыцари будут на его стороне и
постараются сдержать бешенство своего государя. Но  как  только  мечи  будут
пущены в ход - и он сам и его немногие защитники будут  мгновенно  убиты.  И
тем не менее даже злейшие  его  враги  не  могли  не  признать,  что  в  его
поведении в эту минуту не было ничего трусливого  или  подлого.  Правда,  он
избегал всякого повода, который мог  бы  довести  гнев  герцога  до  полного
исступления; но он  не  пытался  смягчить  его  и,  не  обнаруживая  страха,
продолжал внимательно и  спокойно  смотреть  на  своего  врага,  как  смелый
человек смотрит на угрожающие жесты сумасшедшего,  полный  уверенности,  что
собственная его  твердость  и  самообладание  в  конце  концов  окажут  свое
действие и усмирят даже бешенство человека, лишенного рассудка.
   Повинуясь  приказанию  короля,  Кроуфорд  бросил  свой  меч  Кревкеру  со
словами:
   - Возьмите его и радуйтесь вместе  с  дьяволом!  Отдавая  этот  меч,  его
законный владелец не бесчестит себя, потому что ему не разрешили пустить его
в дело!
   - Постойте, господа...  -  произнес  герцог  прерывающимся  голосом,  как
человек, который от ярости не владеет языком. - Оставьте мечи при себе - мне
довольно, если вы дадите слово не пользоваться ими. А вы, Людовик де  Валуа,
должны считать себя моим пленником до тех пор,  пока  не  очистите  себя  от
подозрения в подстрекательстве к святотатственному убийству... Отвести его в
замок, в башню графа Герберта!.. Можете оставить при себе шесть  человек  из
вашей свиты по собственному выбору...  Милорд  Кроуфорд,  вы  должны  будете
снять ваши караулы из замка  -  вам  отведут  помещение  в  другом  месте...
Поднять мосты, опустить решетки, утроить число часовых  у  городских  ворот,
отвести плавучий мост на правый берег  реки!  Поставить  вокруг  замка  моих
черных валлонов <Валлоны - население  владений  герцога  Бургундского  (ныне
Бельгии),  говорящее  на  французском  языке,  отряды  бургундского  войска,
составленные из валлонов, носили черные латы и каски с черными  перьями.>  и
утроить охрану у каждого поста!..  А  вы,  д'Эмберкур,  позаботьтесь,  чтобы
город объезжали конные патрули каждые полчаса нынче ночью и каждый час  весь
завтрашний день, если еще эта  мера  предосторожности  будет  завтра  нужна,
потому что, я думаю, мы не станем медлить в этом деле. Смотрите же:  стеречь
мне Людовика, если дорожите жизнью!
   Карл вышел из-за стола и, бросив на  короля  взгляд,  полный  смертельной
ненависти, быстро зашагал вон из зала.
   - Господа, известие о смерти союзника помутило рассудок вашего герцога, -
сказал король с достоинством, оглянувшись кругом. -  Надеюсь,  что  вы,  как
рыцари и дворяне, слишком хорошо знаете свои обязанности, чтобы поддерживать
его изменнические намерения и принять  участие  в  насилии  над  особой  его
законного государя.
   В эту минуту за окнами послышался барабанный бой и звук рогов, означавшие
сбор войска.
   -  Ваше  величество,  -  ответил  де  Кревкер,  исполнявший   обязанности
гофмаршала при бургундском дворе, - мы подданные  его  светлости  и  обязаны
исполнить свой долг. Мы приложим все наши усилия, чтобы  водворить  желанный
мир и согласие между вашим величеством и нашим государем. А пока мы  обязаны
слушаться его приказаний. Присутствующие здесь рыцари и  дворяне  сочтут  за
честь позаботиться об удобствах благородного герцога  Орлеанского,  храброго
Дюнуа и почтенного лорда Кроуфорда.  Я  же  должен  буду  препроводить  ваше
величество в отведенное вам помещение, хотя оно и не так обставлено,  как  я
желал бы, помня гостеприимство, оказанное мне в  Плесси.  Итак,  потрудитесь
избрать себе свиту, которая по приказанию герцога не должна превышать  шести
человек.
   - В таком случае, - сказал Людовик после минутного раздумья,  -  я  желаю
иметь при себе моего цирюльника Оливье, одного из рядовых моей  гвардии,  по
прозвищу  Меченый,  -  можете  его  обезоружить,  если  хотите,  -  Тристана
Отшельника с двумя из его людей и моего честного и верного философа Мартиуса
Галеотти.
   - Желание вашего величества будет исполнено  в  точности,  -  ответил  де
Кревкер. - Галеотти, - добавил он, после того как  поспешно  навел  какую-то
справку, - в настоящую минуту, как мне сказали, ужинает в веселой  компании,
но мы  сейчас  за  ним  пошлем.  Остальные  все  налицо,  к  услугам  вашего
величества.
   - Так идемте же  в  новое  жилище,  отведенное  нам  нашим  гостеприимным
кузеном, - сказал король. - Мы знаем, что  это  жилище  отличается  прочными
стенами; надо надеяться, что оно окажется в равной степени безопасным.
   - Обратил ты внимание на выбор Людовика? - шепнул ле  Глорье,  подходя  к
Кревкеру, следовавшему за королем, который в эту минуту выходил из зала.
   - Как же! А разве ты имеешь  что-нибудь  против  его  выбора,  дружок?  -
ответил ему де Кревкер.
   - О нет, решительно ничего, но только, право, выбор весьма замечательный!
Висельник-брадобрей, наемный головорез-стрелок, палач с двумя помощниками да
надувала-шарлатан в придачу. Я пойду с тобой, Кревкер, и  посмотрю,  как  ты
распределишь по чинам этих мошенников; хочу поучиться у тебя. Сам дьявол  не
мог бы подобрать себе лучшего совета и быть для него лучшим председателем!
   И находчивый шут, которому все дозволялось, фамильярно подхватил под руку
графа и зашагал рядом с ним во главе сильного конвоя, который, соблюдая  все
внешние формы почтения к королю, повел его в новое помещение.

Глава 28

НЕИЗВЕСТНОСТЬ

   Счастливый, мирно спи, простолюдин!
   Не знает сна лишь государь один.
   "Генрих IV", часть II

   Сорок вооруженных  воинов  с  обнаженными  мечами  и  пылавшими  факелами
сопровождали или, вернее, вели под конвоем,  короля  Людовика  из  ратуши  в
Пероннский замок. И, когда он вошел в, эту старинную мрачную  крепость,  ему
показалось, что какой-то  голос  прокричал  ему  в  ухо  слова,  начертанные
флорентийским  поэтом  над  вратами  ада:  "Входящие,   оставьте   упованье"
<Знаменитая строка из поэмы великого итальянского поэта, уроженца Флоренции,
Данте (1265 - 1321). В поэме Данте "Божественная комедия" изображен ад,  над
вратами которого начертаны эти слова (в  другом  переводе:  "Оставь  надежду
всяк сюда входящий").>.
   Возможно, что в эту минуту в душе Людовика заговорило бы раскаяние,  если
б он вспомнил о тех сотнях  и,  даже  тысячах  несчастных,  которых  он  без
малейшего повода или по самому ничтожному подозрению бросал  в  темницы  без
всякой надежды на освобождение, заставляя их проклинать  жизнь,  за  которую
они прежде так жадно цеплялись.
   От яркого пламени факелов слабый свет месяца, чуть мерцавшего из-за  туч,
казался еще бледнее, а багровое зарево,  которое  факелы  разливали  вокруг,
придавало еще более мрачный вид массивной старой тюрьме, называвшейся башней
графа Герберта. Это была та самая башня, при виде которой  в  душе  Людовика
еще вчера шевельнулось недоброе предчувствие. Теперь ему суждено было жить в
ней под постоянным страхом насилия, которое мог безнаказанно  совершить  над
ним под этими таинственными, молчаливыми сводами его могущественный вассал.
   Мучительный страх еще сильнее сжал сердце короля, когда, проходя  двором,
он увидел несколько трупов, наскоро прикрытых солдатскими плащами. Он  узнал
в этих мертвецах своих  шотландских  стрелков,  которые,  как  объяснил  ему
Кревкер, были убиты черными валлонами герцога. Стрелки, стоявшие на часах  у
королевских покоев, отказались исполнить приказание герцога и сдать  караул;
между  ними  и  бургундскими  солдатами  произошла  стычка,  и,  прежде  чем
начальники обеих сторон успели водворить  порядок,  несколько  человек  были
убиты.
   - Мои верные шотландцы! -  воскликнул  король,  глядя  на  это  печальное
зрелище. - Если б вам пришлось драться один на один, вся Фландрия, не говоря
о Бургундии, не могла бы выставить равных по силе воинов!
   - Еще бы! - отозвался Меченый, который шел следом за  королем.  -  Но,  с
позволения вашего величества, плетью обуха не  перешибешь...  Мало  найдется
таких молодцов, которые могут одолеть больше двух врагов зараз. Мне и самому
- хвастать не буду  -  с  тремя  сразу  не  справиться..,  разве  что  этого
потребует долг - тут уж, разумеется, не до счета.
   - Ты здесь, старый приятель, - сказал король, оборачиваясь. - Значит, при
мне есть еще верный слуга!
   - И еще один, готовый помочь вашему величеству  услугой  или  советом,  -
шепнул Оливье.
   - Все мы верные слуги, - добавил угрюмо Тристан Отшельник, - потому  что,
если герцог лишит жизни ваше величество, мы не надолго вас  переживем,  если
бы даже и хотели.
   - Вот это я называю прочной гарантией верности! - заметил неугомонный  ле
Глорье, который, как мы уже говорили, из любопытства увязался за  Кревкером,
сопровождавшим короля, Между  тем  срочно  вызванный  смотритель  возился  с
огромным ключом, тщетно стараясь повернуть его в заржавленном замке  крепких
дверей темницы, и наконец принужден был кликнуть на помощь одного из  солдат
Кревкера. Когда дверь была отперта, шесть человек с факелами  пошли  вперед,
освещая узкий, извилистый коридор, в толстых стенах которого  были  высечены
скрытые бойницы. Коридор оканчивался такой же узкой, очень крутой лесенкой с
грубо  вырубленными  из  камня,  неровными  ступенями.  Поднявшись  по  этой
лесенке, они вошли через толстую, окованную железом дверь в  так  называемый
большой зал башни. В это  огромное,  мрачное  помещение  дневной  свет  едва
проникал сквозь узкие окна, пробитые в толще стен и похожие скорее на  щели;
теперь же,  когда  только  небольшое  пространство  его  освещалось  красным
пламенем  факелов,  все  углы  тонули  во  мраке.  Две-три   летучие   мыши,
разбуженные непривычным светом, сорвались со своих мест и стали кружить  над
факелами, угрожая их погасить, в то время как  старик  смотритель  извинялся
перед Людовиком, что не  успел  привести  зал  в  порядок  из-за  того,  что
приказание герцога пришло слишком неожиданно и у него  не  хватило  времени;
это помещение лет