есть-герцога Карла на моих верных вассалов, а  я
не хочу быть причиной нового кровопролития,  да  еще  по  такому  ничтожному
поводу. Нет, я твердо решила покориться моему законному  государю  во  всем,
кроме моей личной свободы, свободы выбора; тем более что и моя родственница,
графиня Амелина, хотя она-то и убедила меня бежать,  вероятно,  уже  сделала
этот благоразумный шаг.
   - Ваша родственница! - повторил Квентин, у  которого  эти  слова  вызвали
воспоминания о событиях, не известных молодой графине и вытесненных  из  его
собственной памяти последующими происшествиями.
   - Да, моя тетка, графиня Амелина де Круа... Вы о ней что-нибудь знаете? -
спросила Изабелла.  -  Я  надеялась,  что  она  уже  находится  под  защитой
бургундского знамени... Но вы молчите... Значит, вам что-нибудь  известно  о
ней?
   Этот вопрос звучал такой тревогой, что  Квентин  был  принужден  сообщить
молодой графине кое-что из того, что ему  было  известно  о  судьбе  графини
Амелины. Он рассказал, как получил приказание графини помогать ей  в  побеге
из Шонвальда, в котором, как он  был  уверен,  принимали  участие  они  обе,
рассказал о своем открытии, сделанном уже тогда, когда беглецы добрались  до
леса, о своем возвращении в замок и о том, как ему наконец удалось разыскать
ее. Изабеллу. Но он ни словом не заикнулся ни о  надеждах,  которые  графиня
Амелина возлагала на него, покидая Шонвальд, ни о дошедшем  до  него  слухе,
будто графиня попала в руки Гийома де ла Марка. Скромность не позволяла  ему
упомянуть о первом, а заботливое внимание к чувствам его спутницы,  особенно
в такую минуту, когда  ей  нужны  были  все  ее  силы  и  присутствие  духа,
заставило его умолчать о втором, тем более что оно было пока только слухом.
   Но даже и в таком виде рассказ Квентина поразил графиню Изабеллу, и после
продолжительного молчания она произнесла наконец сухо и холодно:
   - Итак, вы покинули мою бедную родственницу в лесу, на  произвол  негодяя
цыгана и изменницы служанки! Бедная тетушка! А она еще так превозносила вашу
преданность!
   - Но поступи я иначе, графиня,  -  возразил  Квентин,  оскорбленный  этим
незаслуженным упреком, - какая участь постигла бы ту, которой я более  всего
предан? Если бы я не оставил графиню Амелину во власти тех, кому она сама же
доверилась, графиня Изабелла была бы в настоящую минуту во власти Гийома  де
ла Марка, Дикого Арденнского Вепря.
   - Вы правы, - мягко  сказала  Изабелла,  -  и  я,  кого  вы  охраняете  с
беззаветной преданностью, отплатила вам низкой неблагодарностью. Но мне  так
жаль бедную тетушку! А все эта негодная Марта, которая  пользовалась  у  нее
полным доверием! Ведь это Марта свела ее с Заметом  и  Хайраддином,  которые
совсем вскружили ей голову своей  ворожбой,  а  хитрая  служанка,  пользуясь
этим, внушила ей.., право, я не знаю, как мне  и  выразиться..,  внушила  ей
ложные надежды на любовь и замужество, что уже совсем не пристало тете в  ее
годы.  Я  убеждена,  что  все  это  с  самого  начала  было  делом  Людовика
Французского,  окружившего   нас   изменниками,   чтобы   заставить   искать
покровительства у французского двора, или, вернее, отдаться в его  руки.  И,
когда мы сделали эту неосторожность, как бессовестно, как не  по-королевски,
не по-рыцарски, как бесчестно он с нами поступил! Да вы и сами  это  знаете,
Квентин... Но бедная, бедная моя тетушка! Как вы думаете, что ее ждет?
   Стараясь ободрить молодую девушку надеждой, которую он едва ли  разделял,
Квентин стал говорить о том, что преобладающая страсть цыганского племени  -
жадность, и, следовательно,  Хайраддину  не  было  никакого  смысла  убивать
графиню Амелину или вообще  дурно  с  ней  обращаться;  напротив,  ему  было
выгодней обходиться с ней как можно лучше, ибо он мог тогда получить хороший
выкуп или награду. К тому же  и  Марта  намерена  была,  по-видимому,  взять
графиню Амелину под свое покровительство.
   Чтобы отвлечь графиню Изабеллу от печальных мыслей, Квентин рассказал  ей
со всеми подробностями, как ему удалось открыть измену Хайраддина  во  время
ночевки возле Намюра, и  высказал  подозрение,  что  все  это  было  заранее
задумано королем Людовиком, вошедшим в соглашение с де ла  Марком.  Выслушав
этот рассказ, Изабелла содрогнулась от ужаса, но сейчас же овладела собой  и
сказала:
   - Мне стыдно, что я осмелилась  хоть  на  минуту  усомниться  в  небесном
покровительстве и поверить возможности успеха  такого  низкого,  злодейского
замысла. Ведь есть же на небесах милосердный господь, который видит  людские
страдания и не допустит такого позорного  дела!  Нет,  бояться  таких  вещей
просто грешно, они должны  внушать  только  одно  отвращение.  Но  теперь  я
понимаю, отчего эта коварная Марта так старалась посеять раздор между мной и
тетушкой, зачем она вечно льстила в глаза каждой из нас  и  в  то  же  время
всячески старалась восстановить нас друг против  друга.  Но  все-таки  я  бы
никогда не поверила, что она сможет уговорить тетю, которая,  казалось,  так
горячо меня любила, бросить меня одну в Шонвальде в  минуту  такой  страшной
опасности.
   - Да разве графиня Амелина не предупредила вас о своем бегстве? - спросил
Квентин.
   - Ни одним словом, - ответила Изабелла. - Она сказала только,  что  Марта
сообщит мне нечто очень важное. Но, по правде сказать, все эти  таинственные
свидания с негодяем Хайраддином, с которым у нее и в тот  день  было  долгое
совещание, совсем вскружили голову бедной  тетушке,  и  она  говорила  тогда
такие странные вещи, что... Одним словом, видя, в каком она состоянии, я  не
хотела спрашивать у нее объяснений. Но все-таки это было очень жестоко с  ее
стороны.
   - Нет, графиня, я должен сказать,  что  вы  заблуждаетесь,  обвиняя  вашу
тетушку в жестокости, - возразил Квентин. - В  такую  страшную  минуту  и  в
такой темноте, как в ту ночь, легко было ошибиться; я думаю, она была так же
твердо уверена, что вы с нею, как и я, обманутый фигурой и  костюмом  Марты,
был убежден, что нахожусь в обществе обеих графинь де Круа, особенно той,  -
добавил он решительно, хотя и тихим голосом, - без которой никакие сокровища
в мире не заставили бы меня покинуть Шонвальд.
   Изабелла слегка отвернулась, делая вид, что  не  замечает  горячего  тона
последних слов своего спутника. Но, когда он опять заговорил - на этот раз о
низкой политике Людовика, - она снова повернулась к нему,  и  они  принялись
обсуждать подробности последних событий. Вскоре они пришли к заключению, что
оба брата цыгана была пособниками Марты и  все  трое  были  тайно  подосланы
коварным французским королем, причем старший из братьев,  Замет,  с  обычным
вероломством своего племени,  хотел  сыграть  двойную  игру  и  был  за  это
наказан. Молодые  люди  до  того  увлеклись  откровенными  разговорами,  что
позабыли всю странность своего положения и все  опасности  дороги.  Так  они
продолжали  свой  путь  в  течение  нескольких  часов,  останавливаясь  лишь
изредка, чтобы  дать  передохнуть  лошадям,  подле  какой-нибудь  уединенной
хижины или деревни по указанию Ганса Гловера, который все время вел себя как
самый рассудительный и порядочный человек.
   Между тем искусственная преграда, разделявшая влюбленных (теперь мы имеем
право их так называть), мало-помалу исчезала  благодаря  обстоятельствам,  в
которые они были поставлены; если графиня могла  похвалиться  более  высоким
званием и, владея замком, была несравненно богаче  Квентина,  все  достояние
которого заключалось в его мече, то в  настоящую  минуту  она  была  так  же
бедна, как и он, а ее безопасность, честь и жизнь целиком  зависели  от  его
присутствия духа, храбрости и верности. Они ни единым словом не  обмолвились
о любви,  хотя  сердце  молодой  девушки  было  преисполнено  такой  горячей
благодарности и доверия к юноше,  что  она  простила  бы  ему  самое  смелое
признание; но застенчивость  и  рыцарские  чувства  удерживали  Квентина  от
всякого  намека  на  любовь,  который  мог  быть  понят   ею   как   попытка
воспользоваться ее беспомощным положением. Итак, они не говорили о любви, но
оба непрестанно думали о ней. Между ними установились такие отношения, когда
чувство легче понимается, чем высказывается; отношения,  которые,  при  всей
своей неопределенности, допускают некоторую свободу обращения  и  доставляют
человеку лучшие минуты в жизни, хотя за ними иной раз следуют разочарование,
измена и муки обманутых надежд и неразделенной любви.
   Было два часа  пополудни,  когда  наших  путников  встревожило  донесение
проводника: с перепуганным, бледным лицом он объявил, что  за  ними  гонятся
черные рейтары де ла Марка. Эти солдаты или, вернее, разбойники набирались в
округах Нижней Германии и во всем походили на ландскнехтов, если не  считать
того, что последние действовали и как легкая кавалерия. Чтобы оправдать свое
наименование черных всадников и внушить больше страха врагам, черные рейтары
обыкновенно разъезжали на вороных  лошадях  и  мазали  свои  доспехи  черной
краской, после чего их лица и руки зачастую  тоже  становились  черными.  По
безнравственности и жестокости черные рейтары  могли  смело  соперничать  со
своими пешими собратьями - ландскнехтами.
   Оглянувшись назад и увидев вдали на ровной дороге  приближающееся  облако
пыли, впереди которого действительно неслись во  всю  прыть  два-три  черных
всадника, Квентин сказал своей спутнице:
   - Дорогая Изабелла, у меня нет другого оружия,  кроме  меча.  Я  не  могу
сразиться за вас, но я буду сопровождать  вас  в  вашем  бегстве.  Если  нам
удастся достигнуть леса, прежде чем они нас нагонят, мы можем спастись.
   - Пусть будет по-вашему, мой  единственный  друг,  -  ответила  Изабелла,
пуская свою лошадь в галоп. - А ты, дружок,  -  добавила  она,  обращаясь  к
Гансу Гловеру, - ступай другой дорогой. Тебе незачем  из-за  нас  подвергать
опасности свою жизнь.
   Но  честный  фламандец  только  покачал  головой  на   это   великодушное
предложение и ответил: "Nein, nein, das  geht  nichts"  <Нет,  нет,  это  не
годится (нем ).>, после чего все трое понеслись к лесу с такой скоростью, на
какую только были способны их усталые лошади; но, увидев, что они поскакали,
черные рейтары, в свою очередь, пустили вскачь своих коней. Однако, несмотря
на то что лошади беглецов были сильно измучены, им удалось далеко  опередить
своих преследователей, на которых были тяжелые доспехи, и им оставалось  уже
не более четверти мили до опушки, как вдруг из лесу выехал отряд вооруженных
людей под рыцарским знаменем и поскакал им наперерез.
   - Судя по  блестящим  латам,  это,  должно  быть,  бургундцы,  -  сказала
Изабелла. - Но кто бы они ни были, лучше сдаться им, чем безбожным  злодеям,
которые гонятся за нами.
   Минуту спустя, взглянув на развевающееся знамя, она воскликнула:
   - Я узнаю  это  знамя!  Видите  сердце,  пронзенное  стрелой?  Это  знамя
благородного бургундца, графа Кревкера! Я сдамся ему!
   Квентин Дорвард вздохнул, но другого выбора не было.  А  как  бы  он  был
счастлив минуту назад, если б мог  купить  спасение  Изабеллы  даже  гораздо
более дорогой ценой! Вскоре они съехались с отрядом Кревкера, остановившимся
при виде скакавших навстречу черных всадников. Графиня объявила, что  желает
говорить с начальником отряда. И  в  то  время  как  Кревкер  с  недоумением
смотрел на нее, она сказала:
   - Благородный граф. Изабелла де Круа, дочь  вашего  старого  товарища  по
оружию, графа Рейнольда де Круа, сдается вам и просит вашей защиты для  себя
и своих провожатых!
   - Я готов вам служить, прелестная родственница, против всех и вся,  кроме
моего  законного  государя,  герцога  Бургундского.  Но  теперь   не   время
разговаривать. Эти грязные негодяи остановились,  как  будто  хотят  на  нас
напасть... Клянусь святым Георгием Бургундским, эти  наглецы  намерены  идти
против знамени Кревкера! Неужели они воображают, что мы с ними не справимся?
Дамиен, мое копье! Знамя  вперед,  копья  наперевес,  Кревкер,  в  атаку!  -
прокричал граф и с  этим  военным  кличем  своего  дома  помчался  во  главе
маленького отряда навстречу черным рейтарам.

Глава 24

ПЛЕН

   Я пленник ваш. Со мною поступайте,
   Как ваше благородство вам велит,
   И помните: случайности войны
   Когда-нибудь и вас поставить могут
   В ряды печальных пленных.
   Неизвестный автор

   Схватка между черными рейтарами и бургундцами длилась  очень  недолго,  и
черные всадники были обращены в  бегство  благодаря  лучшим  коням,  лучшему
вооружению и боевому порядку отряда Кревкера. Не прошло и  пяти  минут,  как
граф де Кревкер, обтирая окровавленный меч о гриву коня, уже  возвращался  к
опушке леса, откуда  Изабелла  наблюдала  за  сражением.  Часть  его  отряда
следовала за ним, другая бросилась в погоню за неприятелем.
   - Стыд и срам, что оружие  рыцарей  и  дворян  оскверняется  кровью  этих
грязных свиней, - сказал граф.
   С этими словами он вложил меч в ножны и продолжал:
   - Ваша родина  встретила  вас  довольно  сурово,  прекрасная  кузина,  но
странствующие принцессы должны быть готовы ко  всяким  приключениям.  Хорошо
еще, что я подоспел вовремя, потому что, могу вас уверить,  черные  всадники
питают так же мало уважения  к  графской  короне,  как  и  к  чепцу  простой
крестьянки, а ваша свита едва ли была бы в состоянии вас защитить.
   - Граф, - сказала Изабелла, -  позвольте  мне  спросить  вас  без  всяких
предисловий: должна ли я считать себя  пленницей  и  куда  вы  думаете  меня
отвезти?
   - Вы сами знаете, неразумное дитя, как бы я вам ответил, будь на  то  моя
воля. Но в последнее время вы и ваша сумасбродная сваха-тетушка  так  широко
расправили крылышки, что, боюсь, теперь вам придется на время сложить  их  и
даже посидеть в клетке. Я же,  со  своей  стороны,  считаю  своим  долгом  -
печальным долгом, поверьте! - доставить вас  в  Перонну,  ко  двору  герцога
Карла. Я сдам начальство над этим отрядом моему племяннику, графу Стефану, а
сам буду вас сопровождать, так как думаю, что в ваших переговорах с герцогом
вам понадобится посредник...  Надеюсь,  этот  молодой  повеса  справится  со
своими обязанностями...
   - С вашего позволения, дядюшка, - перебил его  граф  Стефан,  -  если  вы
сомневаетесь в моей способности командовать воинами, отчего бы вам самому не
остаться при отряде? А я стал бы слугой и  защитником  графини  Изабеллы  де
Круа.
   - Конечно, племянничек, твоя поправка к  моему  плану  очень  недурна,  -
ответил де Кревкер, - но пусть уж будет так, как я решил.  Только  потрудись
хорошенько запомнить, что твои обязанности будут  заключаться  отнюдь  не  в
охоте на этих черных свиней - занятие, к которому ты, кажется,  почувствовал
особое призвание, - а в том, чтобы собрать и привезти мне точные сведения  о
положении дел в Льежском округе, откуда до нас стали доходить такие странные
слухи. Пусть человек десять едут за мной, остальные же  вместе  со  знаменем
останутся под твоим начальством.
   - Еще минуту, кузен Кревкер, - сказала графиня Изабелла. - Разрешите мне,
становясь вашей пленницей, хотя бы выговорить свободу для тех, кто делил  со
мной мою злую судьбу. Позвольте этому молодцу,  моему  верному  провожатому,
беспрепятственно вернуться в свой родной город Льеж.
   Граф де Кревкер бросил проницательный  взгляд  на  честное  круглое  лицо
Ганса Гловера и сказал:
   - Парень, кажется, в самом деле безобидный. Он может  доехать  с  отрядом
моего  племянника  до  того  места,  где  они  остановятся,  а   там   пусть
отправляется на все четыре стороны.
   - Не забудь передать мой  привет  доброй  Гертруде,  -  сказала  графиня,
обращаясь к проводнику, и, сняв с шеи нитку жемчуга, подала ему со словами:
   - Попроси ее принять эту вещь на память о ее несчастном друге.
   Честный Ганс  взял  жемчуг  и,  отвесив  неуклюжий  поклон,  с  искренней
признательностью поцеловал прекрасную  руку  графини,  нашедшей  средство  с
такой деликатностью отблагодарить его за оказанную услугу.
   - Гм, гм... Сувениры и знаки дружбы! - пробормотал Кревкер. -  Ну-с,  нет
ли у вас еще каких просьб, прекрасная кузина? Говорите скорей, время ехать!
   - Только одна, -  сказала  графиня,  смутившись.  Будьте  благосклонны  к
этому.., к этому молодому дворянину.
   - Гм... - снова протянул граф, бросая на Квентина такой же проницательный
взгляд, каким он удостоил  Ганса  Гловера,  но  на  этот  раз,  по-видимому,
остался гораздо менее доволен результатом осмотра. - Гм..,  да!  Это  клинок
другого закала... А позвольте вас спросить, прелестная кузина,  -  продолжал
он, передразнивая замешательство Изабеллы, - чем, собственно,  этот..,  этот
слишком молодой дворянин заслужил с вашей стороны такое внимание?
   - Он спас мою жизнь и честь,  -  сказала  графиня,  краснея  от  стыда  и
досады.
   Квентин тоже весь вспыхнул, но то была краска негодования; тем  не  менее
он благоразумно сдержался, боясь еще больше испортить дело.
   - Жизнь и честь? - повторил граф де Кревкер.  -  Вот  как!  Гм..,  да!  А
по-моему,  прекрасная  кузина,  вам  не  следовало  ставить  себя  в   такое
положение, которое налагает на вас подобные  обязательства  по  отношению  к
этому.., слишком молодому дворянину... Но что  было,  то  было.  Пусть  этот
юноша, если звание ему дозволяет, сопровождает  нас,  я  о  нем  позабочусь.
Только предупреждаю, что на будущее время я буду сам охранять вашу  жизнь  и
честь, а для молодого дворянина постараюсь найти более  подходящее  занятие,
чем обязанность телохранителя при странствующих девицах!
   - Позвольте заметить вам,  граф,  -  сказал  Квентин,  не  в  силах  доле
молчать,  -  чтобы  впоследствии  вам   не   пришлось   пожалеть   о   вашем
пренебрежительном отношении к совершенно чужому и неизвестному вам человеку,
что мое имя Квентин Дорвард и что я стрелок шотландской гвардии, в  которую,
как вам известно,  принимают  только  дворян  и  вообще  людей  благородного
происхождения.
   - Целую ваши руки и благодарю за ценные  сведения,  господин  стрелок,  -
ответил граф Кревкер тем же насмешливым тоном. - Не будете ли вы  так  добры
выехать со мной вперед?
   В то время как Квентин исполнял приказание графа,  имевшего  в  настоящую
минуту если не право, то  власть  приказывать  ему,  он  заметил,  что  леди
Изабелла смотрит ему вслед с такой тревогой и нежным участием, что на глазах
у него невольно выступили слезы. Но он вовремя вспомнил, что должен показать
себя мужчиной в глазах Кревкера, который лучше, чем  любой  французский  или
бургундский рыцарь, был способен поднять на смех всякий намек  на  любовь  и
любовные страдания. Поэтому он  решил,  не  дожидаясь  вопросов  со  стороны
графа, начать с ним разговор таким тоном, который показал бы  ему,  что  он,
Квентин, заслуживает лучшего обращения и большего уважения,  чем  то,  какое
граф,  по-видимому,  намеревался  оказывать  ему,   задетый,   быть   может,
открытием, что какой-то ничтожный шотландский стрелок удостоился доверия его
знатной богачки кузины.
   - Граф де Кревкер, - сказал Квентин сдержанно, но решительно, - позвольте
мне вас спросить, прежде чем мы начали разговор: свободен ли  я  или  должен
считать себя вашим пленником?
   - Тонкий вопрос, - заметил граф, - на который я  могу,  в  свою  очередь,
ответить только вопросом. Как вы полагаете, воюют теперь между собой Франция
и Бургундия или находятся в мире?
   - Во всяком случае, граф,  вам  это  лучше  знать,  чем  мне,  -  ответил
Квентин. - Я давно уже оставил французский двор и с тех пор не  имел  оттуда
известий.
   - Вот видите, как легко задавать вопросы и как трудно на них отвечать,  -
сказал граф. - Знайте же, что я и сам не могу решить  эту  загадку,  хотя  и
провел при дворе герцога в Перонне всю последнюю неделю и даже больше. А так
как от решения ее зависит, будете ли вы свободным человеком или  нет,  то  в
настоящую минуту я должен считать вас своим пленни