твенной  лампады,  освещавшей  маленькое  готическое  здание,   -   все
способствовало тому, чтобы привести душу юноши в то состояние, когда человек
легче всего сознает свою слабость и просит защиты и покровительства свыше, а
это всегда связано с покаянием в прошлых грехах и решимостью  исправиться  в
будущем. Если даже благочестивый  порыв  юноши  был  неверно  направлен,  во
всяком случае, он был искренен, и мы не сомневаемся, что его горячая молитва
достигла единственного истинного божества, для которого важны побуждения,  а
не обряды и в глазах которого искреннее умиление язычника  дороже  лицемерия
фарисея.
   Поручив  себя  и  своих  беззащитных  спутниц  покровительству  святых  и
промыслу  божию,  Квентин  отправился  наконец  на   отдых,   произведя   на
францисканца сильное впечатление своей глубокой набожностью.

Глава 18

ГАДАНЬЕ ПО РУКЕ

   Смеялись много мы и пели много,
   Хотели, чтоб продолжилась дорога.
   И, как от наважденья колдовского,
   Для нас дорога удлинялась снова.
   Сэмюел Джонсон

   С первым лучом рассвета Квентин Дорвард вышел из своей  маленькой  кельи,
разбудил слуг и еще тщательнее, чем всегда, стал следить за  приготовлениями
к путешествию. Он сам осмотрел  все  уздечки,  поводья,  всю  сбрую  и  даже
подковы лошадей, во избежание тех мелких  случайностей,  которые,  при  всей
своей кажущейся незначительности, часто задерживают, а иногда даже прерывают
путешествие. Он заставил при себе хорошенько накормить  лошадей,  чтобы  они
могли выдержать долгую дорогу и, если понадобится, быструю скачку.
   Покончив со всеми сборами, Квентин вернулся в свою  келью,  где  особенно
тщательно  вооружился  и  опоясался  мечом,  как  человек,   который   видит
приближающуюся опасность,  но  смотрит  ей  в  глаза  с  твердой  решимостью
бороться до последней возможности.
   Эта благородная решимость придала твердость  его  походке  и  достоинство
осанке, которых графини де Круа не замечали раньше, хотя им всегда нравились
его грация, естественность обращения и разговора и  оригинальное  соединение
природного ума с какой-то своеобразной простотой - следствие его  воспитания
и уединенной жизни на родине. Квентин объявил дамам, что  в  этот  день  они
должны будут тронуться в путь раньше обыкновенного.  И  они  выехали  тотчас
после  раннего  завтрака,  за  который,  как  и  вообще  за  гостеприимство,
оказанное им монастырем, дамы отблагодарили щедрым приношением алтарю, более
соответствовавшим их настоящему, нежели вымышленному званию. Но эта щедрость
не возбудила ничьих подозрений, так как их принимали за англичанок, а  в  те
времена, как и в наши дни, англичане  пользовались  славой  самого  богатого
народа.
   Настоятель благословил путников, когда они садились на коней, и поздравил
Квентина с тем, что он избавился от беспутного проводника.
   - Лучше споткнуться на дороге, чем опереться на руку вора или разбойника,
- добавил почтенный старик.
   Квентин не вполне разделял его мнение. Он понимал, что на  цыгана  нельзя
полагаться, но теперь, зная об измене, надеялся его перехитрить  и  все-таки
воспользоваться его услугами. Беспокойство Квентина  насчет  цыгана  длилось
недолго:  не  успела  маленькая  кавалькада  отъехать  и  сотни   ярдов   от
окруженного поселком монастыря, как Мограбин нагнал  ее  на  своей  косматой
горячей лошадке. Дорога шла по берегу того самого ручья, где накануне  ночью
Квентин подслушал таинственное совещание, и вскоре после того, как Хайраддин
присоединился к ним, они поравнялись с  той  развесистой  ивой,  где  юноша,
притаившись, слушал разговор проводника с ландскнехтом.
   При виде этого места Квентин вспомнил, что он до сих пор не обменялся  ни
словом с изменником, и резко обратился к нему:
   - Где ты провел эту ночь, негодяй?
   - Ваша мудрость вам это подскажет, если  вы  взглянете  на  мой  плащ,  -
ответил цыган, указывая на сено, приставшее к его платью.
   - Хороший стог сена - постель, вполне подходящая для звездочета, - сказал
Квентин, - и даже слишком роскошная для безбожника, поносящего  нашу  святую
религию и ее слуг.
   - А все-таки она пришлась больше по вкусу моему коняге, чем мне, - сказал
Хайраддин, похлопывая свою лошадку по шее. - Он нашел там  разом  и  корм  и
приют. Те старые бритые дурни выгнали его за ворота - видно, боялись,  чтобы
лошадь разумного человека не заразила умом все это стадо ослов. Хорошо  еще,
что конь знает мой свист и бегает за мной  как  собака,  не  то  мы  с  ним,
пожалуй, никогда не нашли бы друг друга, и тогда вы, в свою  очередь,  могли
бы до скончания века свистать своего проводника.
   - Я уже не раз советовал тебе, - сказал Дорвард  строго,  -  придерживать
твой длинный язык, когда тебе случится попасть в общество порядочных людей -
что, я думаю, тебе до сих пор не часто выпадало на долю. И клянусь,  если  я
узнаю, что  ты  не  только  презренный  язычник  и  богохульник,  но  еще  и
предатель, мой шотландский кинжал быстро найдет дорогу к твоему  нечестивому
сердцу, хотя такая расправа для меня так  же  унизительна,  как  если  бы  я
зарезал свинью.
   - Однако дикий вепрь сродни свинье, -  заметил  цыган,  не  сморгнув  под
проницательным    взглядом     Квентина     и     нисколько     не     меняя
язвительно-равнодушного тона, который он на себя напустил, - и тем не  менее
многие не только находят удовольствие и выгоду, но считают для  себя  честью
бить вепрей.
   Пораженный этими словами, в которых ему почудился намек, и не  уверенный,
могли ли быть известны цыгану события из его прошлого, о которых  ему  вовсе
не хотелось с ним говорить, Квентин прекратил  разговор,  смутивший,  против
ожидания, не цыгана, а его самого, и отъехал  к  дамам  -  на  свое  обычное
место.
   Мы уже упоминали выше, что с некоторых пор между молодым человеком и  его
спутницами  установились  почти  дружеские   отношения.   Старшая   графиня,
убедившись, что он настоящий дворянин, стала обращаться с ним как с равным и
даже как с человеком, пользующимся ее особенной  благосклонностью;  и,  хотя
племянница ее была  гораздо  сдержаннее  с  их  общим  защитником,  Квентину
казалось, что в ее застенчивом обращении проглядывает  некоторый  интерес  к
его скромной особе.
   Ничто  так  не  оживляет  молодого  веселья  и  не  придает  ему  столько
искренности, как сознание, что оно нравится другим.  Вот  почему  Квентин  в
продолжение всего пути старался занять своих дам то оживленной  беседой,  то
песнями и сказаниями своей родины. Песни он пел на  своем  родном  языке,  а
сказки и легенды пытался передавать на ломаном французском, что часто давало
повод к оговоркам, не менее забавным, чем самые  рассказы.  Но  в  это  утро
встревоженный  Квентин  ехал  молча  подле  своих  спутниц,  углубившись   в
размышления, что обе они, разумеется, сейчас же заметили.
   - Должно быть, наш молодой кавалер увидел волка, и эта встреча лишила его
языка <По словам Плиния, в Италии встреча с волком считается очень  опасной;
говорят, что человек лишается дара речи, если только волк увидит его раньше,
чем он - волка. (Примеч. автора.)>, - сказала графиня  Амелина,  намекая  на
старинное поверье.
   "Вернее было бы сказать, что я выследил лисицу", -  подумал  Квентин,  но
ничего не ответил.
   - Здоровы ли вы, сеньор Квентин? - спросила графиня Изабелла с тревогой и
тут же вся вспыхнула, почувствовав, что выказала  молодому  человеку  больше
участия, чем то допускало разделявшее их расстоянием -  Он,  верно,  пировал
вчера с веселыми монахами, - сказала леди Амелина. - Шотландцы, как и немцы,
растрачивают свою веселость за  рейнвейном,  а  вечером  приходят  на  танцы
шатаясь и не  стесняются  являться  поутру  в  дамские  гостиные  с  больной
головой.
   - Уж я, во всяком случае, графиня, не заслужил от  вас  этого  упрека,  -
ответил Квентин. - Почтенная братия провела всю ночь в молитве, а я за  весь
вечер выпил не больше чарки самого слабого и простого вина.
   - Так, значит, это монастырский пост привел его в  дурное  настроение,  -
сказала графиня Изабелла. -  Развеселитесь  же,  сеньор  Квентин,  а  я  вам
обещаю, что, если нам когда-нибудь придется посетить  вместе  мой  старинный
Бракемонтский замок, я предложу вам и даже готова сама  налить  чашу  такого
вина, какого никогда не производили виноградники Гохгейма и Иоганнисберга.
   - Стакан воды из ваших рук, графиня... - начал было Квентин, но голос его
дрогнул.
   А Изабелла продолжала, как будто не заметив нежного ударения, которое  он
сделал на слове "ваших":
   - Вино это стояло многие годы в глубоких погребах Бракемонта,  -  сказала
она, - оно еще из запасов моего прадеда, рейнграфа Готфрида...
   - Который получил руку ее прабабки, - подхватила леди Амелина,  перебивая
племянницу, - как победитель на знаменитом Страсбургском турнире,  где  было
убито десять рыцарей. Но, увы, те  времена  прошли,  и  нынче  вряд  ли  кто
способен пойти навстречу  опасности  во  имя  чести  или  ради  освобождения
угнетенной красоты.
   На эту речь, произнесенную таким же током, каким и в наши  дни  увядающие
красавицы обыкновенно  жалуются  на  грубость  современных  нравов,  Квентин
позволил себе возразить, что "рыцарский дух, который графиня Амелина считает
угасшим, не совсем исчез с лица земли, и если даже он где-нибудь и  ослабел,
то, во всяком случае, пылает прежним жаром в сердцах шотландских дворян".
   - Нет, это прелестно! - воскликнула  графиня  Амелина.  -  Он  хочет  нас
уверить, что в его холодном, унылом отечестве горит благородный огонь, давно
потухший во Франции и Германии! Бедняжка напоминает мне швейцарских  горцев,
помешанных на любви к своей родине... Он скоро  начнет  нам  рассказывать  о
шотландских виноградниках и оливковых рощах.
   - Нет, мадам, о вине и оливках я могу только сказать, что мы добываем  их
с мечом в руке, как дань от наших более богатых соседей, - ответил  Дорвард.
- Что же касается безупречной верности и незапятнанной чести  шотландцев,  я
скоро предоставлю решить вам самим, насколько можно на них  положиться,  ибо
ваш скромный слуга может предложить вам в залог  вашей  безопасности  только
свою верность и честь.
   - Вы говорите загадками... Уж не  грозит  ли  нам  близкая  опасность?  -
спросила леди Амелина.
   - Я уже давно прочла это в его глазах! Пресвятая дева, что с нами  будет?
- воскликнула графиня Изабелла, всплеснув руками.
   - Надеюсь, только то, что вы сами пожелаете,  -  ответил  Дорвард.  -  Но
позвольте мне спросить вас, благородные дамы: верите ли вы мне?
   - Верим ли? Конечно, - ответила графиня Амелина. - Но к чему этот вопрос?
И для чего вы требуете нашего доверия?
   - Я, со своей стороны, верю вам вполне и безусловно,  -  сказала  графиня
Изабелла. - Если вы обманете нас, Квентин, я буду знать,  что  правды  можно
искать только на небе.
   - И я оправдаю  ваше  доверие,  -  сказал  Дорвард,  восхищенный  словами
молодой девушки. - Дело в том, что я намерен немного изменить наш маршрут и,
вместо того чтобы переправиться через Маас у Намюра, хочу  проехать  в  Льеж
левым берегом реки. Это не вполне соответствует приказаниям короля  Людовика
и инструкциям, данным им нашему проводнику, но я слышал в монастыре, что  по
правому берегу Мааса рыщут шайки  разбойников  и  что  из  Бургундии  выслан
военный отряд для их усмирения. То и другое кажется  мне  одинаково  опасным
для нас. Даете ли вы мне разрешение переменить наш маршрут?
   - С радостью, если вы это находите нужным, - ответила молодая графиня.
   - Милая моя, - возразила графиня Амелина, - я верю, как и ты, что молодой
человек желает нам добра, но вспомни: поступая таким  образом,  мы  нарушаем
приказания короля Людовика, на которых он так настаивал.
   - А почему  мы  должны  слушаться  его  приказаний?  -  спросила  графиня
Изабелла.  -  Слава  богу,  я  не  его  подданная  и  если   вверилась   его
покровительству по его же настоянию, то  он  обманул  мое  доверие  и  таким
образом освободил меня от всяких обязательств по отношению к нему. Нет, я не
хочу оскорблять  нашего  молодого  защитника  и,  ни  минуты  не  колеблясь,
поступлю так, как он советует, несмотря ни на какие приказания вероломного и
себялюбивого государя!
   - Да благословит вас бог за ваши слова, графиня - с восторгом  воскликнул
Квентин. - И если я обману вас, пусть меня четвертуют в этой жизни и отдадут
на вечные муки в  будущей  -  и  это  будет  для  меня  еще  слишком  мягким
наказанием!
   С этими словами он пришпорил коня и  подъехал  к  цыгану.  Этот  молодчик
отличался, по-видимому, весьма миролюбивым и незлопамятным нравом: он  скоро
забывал оскорбления и обиды - так по крайней мере казалось; и, когда Квентин
обратился к нему, он отвечал так спокойно, как будто они  не  обменялись  ни
одним нелюбезным словом.
   "Собака не рычит, - подумал шотландец,  -  потому  что  собирается  разом
покончить со мной, когда улучит минуту схватить меня за  горло;  но  мы  еще
посмотрим: может быть, мне удастся побить изменника его же оружием".
   - Послушай, друг Хайраддин, - сказал он, - вот уже десять  дней,  как  мы
путешествуем с тобой, и ты  еще  ни  разу  не  показал  нам  свое  искусство
предсказывать будущее, а между тем  ты  так  им  гордишься,  что  не  можешь
устоять от искушения похвастаться своими знаниями в каждом монастыре, где мы
останавливаемся, рискуя, что тебя выгонят и тебе придется искать ночлега под
стогом сена.
   - Вы ни разу не просили меня погадать, - ответил цыган. - Ведь вы, как  и
другие, смеетесь над тем, что недоступно вашему пониманию.
   - Ну, так покажи  мне  теперь  свое  умение,  -  сказал  Квентин,  снимая
рукавицу и протягивая руку цыгану.
   Хайраддин внимательно осмотрел все перекрещивающиеся линии на его ладони,
а также и возвышения у основания пальцев, которым в то  время  приписывалась
такая же тесная связь с характерами, привычками и судьбою человека, какую  в
наши  дни  приписывают  выпуклостям  человеческого  черепа  <Речь   идет   о
френологии - учении, появившемся в начале XIX  века,  согласно  которому  по
выпуклостям на черепе можно судить об умственных способностях и нравственных
качествах человека Френология не пользовалась  широким  признанием  и  в  те
годы, а вскоре была доказана ее несостоятельность.>.
   - Эта рука, -  сказал  наконец  Хайраддин,  -  говорит  о  раннем  труде,
испытаниях и опасностях. Я вижу, что она с  детства  знакома  с  мечом;  но,
кажется, и застежки молитвенника ей не были чужды...
   - Ну, мое прошлое ты мог от кого-нибудь узнать, - перебил его Квентин.  -
Скажи мне о будущем.
   - Вот эта линия, - продолжал цыган, - которая начинается у бугорка Венеры
и, не прерываясь, сопровождает линию жизни, говорит о богатстве,  о  большом
богатстве, приобретенном женитьбой. Ваша любовь будет удачна и принесет  вам
состояние и знатность.
   - Такие предсказания вы делаете всем, кто  к  вам  обращается,  -  сказал
Квентин, - это обычная уловка вашего брата - То, что я сейчас говорил  тебе,
так же верно, как  и  то,  что  тебе  грозит  близкая  опасность,  -  сказал
Хайраддин -  Вот  эта  резкая  багровая  черта,  пересекающая  линию  жизни,
означает опасность от меча или  какого-то  насилия,  которого  вы,  впрочем,
избегнете благодаря верному другу.
   - Уж не тебе  ли?  -  спросил  Квентин,  раздосадованный  тем,  что  этот
шарлатан, рассчитывая на его легковерие, хочет предсказать последствия своей
же собственной измены.
   - Мое искусство ничего не говорит мне обо мне самом, - сказал цыган.
   - В таком случае,  -  продолжал  Квентин,  -  предсказатели  моей  родины
превосходят вас со всеми вашими хвалеными знаниями, ибо они могут предвидеть
не только чужую беду, но и опасности, которые грозят им самим. Я и сам,  как
шотландец, не лишен дара ясновидения, которым наделены наши горцы,  и,  если
хочешь, сейчас тебе это докажу в благодарность за твое  гаданье.  Хайраддин,
опасность, которую ты мне предсказал, ждет меня на правом берегу  Мааса,  и,
желая ее избежать, я намерен направиться в Льеж по левому берегу.
   Проводник выслушал эти слова с полнейшим равнодушием,  которого  Квентин,
зная его замысел, никак не мог себе объяснить.
   - Если вы выполните ваше намерение, -  ответил  Хайраддин,  -  опасность,
которая вам грозит, перейдет с вас на меня - Но ведь ты только  что  сказал,
что ничего не можешь предсказать себе самому! - заметил Квентин.
   - Да, не могу - вернее, не могу тем способом, которым предсказывал вам, -
ответил Хайраддин. - Но, зная Людовика Валуа, не надо быть  колдуном,  чтобы
предсказать, что он повесит вашего проводника, если вам вздумается  изменить
данный ему маршрут.
   - Он не поставит нам в вину это небольшое уклонение от  предписанного  им
пути, если мы в  точности  выполним  данное  нам  поручение  и  благополучно
достигнем цели нашего путешествия, - сказал Квентин.
   - Разумеется, - заметил цыган, -  если  только  вы  уверены,  что  король
рассчитывал добиться цели, которую вам поставил.
   - На что же другое мог он рассчитывать! И почему ты думаешь, что он  имел
в виду не ту цель, о которой говорил? - спросил Квентин.
   - Да  просто  потому,  что  всякий,  кто  хоть  сколько-нибудь  знаком  с
наихристианнейшим королем, не может не знать, что он никогда не заикнется  о
том, чего больше всего домогается, - ответил цыган. - Я готов протянуть свою
шею в петлю на год раньше, чем это  ей  предназначено,  если  из  двенадцати
посольств,  отправляемых  нашим  милостивым  Людовиком,  в  одиннадцати  нет
чего-нибудь такого, что не написано в верительных грамотах,  а  остается  на
дне чернильницы - Мне дела нет до твоих низких подозрений, - сказал Квентин.
- Мой долг мне совершенно ясен: я обязан благополучно доставить дам в  Льеж,
а так как я думаю, что лучше выполню данное мне  поручение,  слегка  изменив
маршрут, то и беру на себя смелость отправиться в Льеж левым берегом  Мааса.
Кстати, тут и путь короче Зачем же  нам  даром  терять  время  и  понапрасну
утомляться, переходя реку?
   - Единственно затем, что все богомольцы,  за  которых  выдают  себя  ваши
дамы, направляясь в Кельн, всегда следуют в Льеж  правым  берегом  Мааса,  -
сказал Хайраддин, - и  если  мы  изменим  общепринятому  обычаю,  это  будет
противоречить вымышленной цели их путешествия.
   - Если у нас потребуют объяснений, - возразил Квентин, - мы  скажем,  что
уклонились от принятого пути потому,  что  испугались  слухов  о  нападениях
герцога  Гельдернского,  или  Гийома  де  ла  Марка,   или   разбойников   и
ландскнехтов на правой стороне реки. Это и оправдает наши действия.
   - Как хотите, сударь, - ответил цыган, - мне ведь все  равно,  вести  вас
левым или правым берегом Мааса. Только потом  уж  вы  сами  отвечайте  перед
вашим господином.
   Квентин немного удивился, но в  то  же  время  очень  обрадовался  такому
скорому согласию Хайраддина, ибо он опасался, как бы цыган, убедившись,  что
его план не удался, не предпринял каких-нибудь решительных действий. А между
тем прогнать его теперь - значило бы наверняка навлечь на себя преследование
Гийома де ла Марка, с которым цыган поддерживал связь, тогда как,  постоянно
имея его на глазах, Квентин надеялся не дать ему вести тайные  переговоры  с
посторонними лицами.
   Итак, не думая больше о первоначально намеченной дороге, путники  поехали
левым берегом широкого Мааса и совершили  последний  переход  так  быстро  и
счастливо, что на  следующий  день  рано  утром  уже  достигли  цели  своего
путешествия. Здесь они узнали, что епископ (чтобы поправить здоровье, как он
говорил,  а  может  быть,  потому,  что  боялся  быть  захваченным  врасплох
мятежными жителями города) перенес свою резиденцию в прелестный Шонвальдский
замок, расположенный в миле от Льежа.
   В то время как путешественники подъезжали к  замку,  они  увидели  самого
прелата с огромной свитой,  возвращавшегося  из  соседнего  города,  где  он
служил