лжен мне послужить  до
конца.
   - И послужу, государь, - ответил Тристан. - Я хоть и простой человек,  но
никогда не был неблагодарным. Я исполню свой долг в этих стенах,  как  и  во
всяком другом месте. И, пока я жив, каждое слово вашего величества будет для
меня законом и каждый ваш приговор будет так же точно исполнен, как если  бы
вы сидели на своем троне. А там пусть расправляются со мной как  хотят,  мне
все равно!
   - Этого именно я и ожидал от тебя, куманечек, - сказал Людовик. - Но есть
ли у тебя хорошие помощники? Изменник силен и ловок и, наверно, будет во все
горло звать на помощь. Шотландец взялся охранять дверь -  и  только;  хорошо
еще, что он на это согласился, да и то мне долго  пришлось  его  ублажать...
Оливье ни к черту не годен, кроме лганья да лести;  правда,  он  к  тому  же
большой  мастер  давать  опасные  советы...  Нет,  скорей  он  сам   попадет
когда-нибудь в петлю, а уж накинуть ее на другого - для этого он  совсем  не
годится. Подумай-ка: есть ли у тебя люди и  средства,  чтоб  покончить  дело
живо и верно?
   - Со мной Труазешель и Птит-Андре, - ответил Тристан,  -  люди  настолько
искусные в своем ремесле, что из трех человек повесят одного так,  что  двое
других и не  заметят.  Все  мы  решили  жить  или  умереть  вместе  с  вашим
величеством, ибо мы знаем, что, когда вас не станет, с нами  расправятся  не
лучше, чем мы расправлялись с нашими подопечными... Но, с позволения  вашего
величества, с кем нам придется иметь дело? Я люблю знать об этом точно,  так
как ваше величество не раз изволили мне выговаривать за ошибки, когда вместо
настоящего преступника мне случалось вздернуть какого-нибудь  ни  в  чем  не
повинного человека.
   - Правда, Тристан, - сказал Людовик. - Так знай же: осужденный -  Мартиус
Галеотти!..  Ты  удивлен,  но  тем  не  менее  это  так.   Негодяй   лживыми
предсказаниями заманил всех нас в эту ловушку и выдал герцогу Бургундскому!
   - Ну, это не пройдет ему даром! - воскликнул Тристан. - И если б даже это
было последним делом в моей жизни, я вопьюсь в него, как оса, а потом  пусть
меня хоть раздавят!
   - Я знаю твою верность, - сказал король,  -  знаю,  что  ты  как  честный
человек находишь удовольствие в исполнении своих обязанностей:  добродетель,
говорят мудрецы, сама в себе несет награду. Ступай же  и  приготовь  жрецов:
жертва приближается.
   -  Прикажете  исполнить  приговор  в  вашем  присутствии,   государь?   -
осведомился Тристан.
   Людовик отказался от этого предложения, но велел  прево  все  приготовить
заранее, чтобы привести приговор в исполнение, как только астролог выйдет из
его комнаты.
   - Я непременно хочу, - добавил король,  -  еще  раз  встретиться  с  этим
мерзавцем, чтобы поглядеть, как он будет себя  вести  в  присутствии  своего
господина, которого он предал. Я с наслаждением буду смотреть, как  сознание
неминуемой смерти сотрет краску с его румяных  щек,  как  потускнеют  глаза,
которые смеялись, когда лгали мне... Ах, почему здесь нет и  другого,  того,
кто поддерживал его предсказания своими советами! Но, если я  останусь  жив,
берегите ваш пурпур, господин кардинал! Сам  Рим  не  спасет  вас  -  да  не
прогневлю я своими словами святого Петра и пречистую деву Клерийскую!..  Что
же ты медлишь? Ступай предупреди своих молодцов. Негодяй каждую минуту может
явиться. Об одном молю небо  -  чтоб  он  чего-нибудь  не  заподозрил  и  не
отказался прийти. Это была бы жестокая неудача! Ступай же, Тристан! Кажется,
прежде ты никогда не медлил, исполняя мои приказания.
   - Напротив, как ваше величество сами часто замечали, я всегда был слишком
скор, что подчас вело к  ошибкам:  мне  случалось  принимать  одно  лицо  за
другое. Я даже попросил бы ваше величество,  когда  вы  будете  прощаться  с
Галеотти, подать мне какой-нибудь знак - приступать ли мне к делу.  Я  помню
случаи, когда ваше величество изволили менять ваши решения и потом  обвиняли
меня в торопливости.
   - Что за подозрительное существо! - воскликнул король. - Говорят тебе, на
этот раз я не изменю решения! Ну уж ладно... Чтобы покончить с этим, запомни
хорошенько: если я, прощаясь, скажу этому плуту:  "Над  нами  есть  бог!"  -
тогда делай свое дело; если же я скажу:
   "Иди с миром!" - значит, я изменил свое решение. Понял?
   - У меня тупая голова, государь, во всем, что не касается моего  ремесла,
- сказал Тристан Отшельник. - Позвольте мне повторить. Если вы скажете: "Иди
с миром!" - значит, я должен делать свое дело?
   - Нет, дурень, нет! - воскликнул король. - Тогда дай ему свободно уйти. А
если я скажу: "Над нами есть бог!",  вздерни  его  ярда  на  два  поближе  к
звездам, с которыми он так любит беседовать.
   - Не знаю только, найдутся ли  у  нас  необходимые  средства,  -  заметил
прево.
   - Так придуши его, вот и все! - сказал король с мрачной улыбкой.
   - А труп.., куда нам девать труп? - спросил прево.
   - Постой, дай подумать... Окна в зале слишком узки... Но  вот  это  будет
достаточно широко. Сбросим его в Сомму, а на грудь ему  прицепим  бумажку  с
надписью:
   "Пропустить беспошлинно: правосудие короля". А там пусть солдаты  герцога
вылавливают его как контрабанду, коли им охота!
   Великий прево вышел из спальни короля и отозвал обоих своих помощников  в
амбразуру окна на совет. Труазешель, чтобы было  светлее,  воткнул  в  стену
зажженный факел, и все трое принялись  совещаться  шепотом,  хотя  никто  не
думал их подслушивать, так как Оливье был погружен в  глубокое  раздумье,  а
Меченый крепко спал.
   - Друзья, - так начал прево свою речь, - вы,  может  быть,  думаете,  что
наша песенка спета и что теперь пришел нам черед попасть кому-нибудь в лапы.
Радуйтесь  же,  братцы.  Наш  милостивый  король  еще  раздает  нам   случай
отличиться,  и  мы  должны  исполнить  наш  долг  как  люди,  которые  хотят
прославиться в истории.
   - Ого, я, кажется, догадываюсь, в чем дело! - сказал  Труазешель.  -  Наш
господин, как римские императоры,  когда  они  попадали  впросак,  или,  как
сказали бы мы, на первую ступеньку к виселице, избирает  опытных  лиц  среди
исполнителей правосудия, чтобы избавить свою священную  особу  от  неопытных
рук новичка в этом деле. Прекрасный обычай для язычников! Но  я  как  добрый
католик.., право, уж и  не  знаю,  решусь  ли  я  наложить  руки  на  нашего
христианнейшего короля...
   - Полно, брат, слишком уж ты щепетилен, - возразил Птит-Андре. - Если сам
король приказывает нам исполнить над ним приговор, я, право, не вижу, как мы
можем ослушаться. Живущий в Риме должен слушаться папу! Слуги прево  обязаны
повиноваться своему господину, а он - королю!
   - Молчать, негодяи! - прикрикнул прево. -  Речь  идет  не  об  особе  его
величества, а  только  об  этом  греческом  еретике,  язычнике  и  шарлатане
Мартиусе Галеотти.
   - Галеотти! - сказал Птит-Андре. - Ну что же, вещь вполне естественная. Я
не знал еще, кажется, ни одного фокусника, танцующего на канате, который  не
закончил бы жизнь, повиснув на одном из его концов, - прыг, и готово!
   - Одно жаль, - заметил Труазешель, воздевая глаза к небу, -  что  бедняга
должен будет умереть без покаяния.
   - Молчи! - сказал прево. - Ведь он еретик, чародей... Целый  собор  попов
не мог бы наставить его на путь истинный и избавить от  участи,  которую  он
заслужил. А впрочем, если б ему пришла охота покаяться, так у тебя есть дар,
Труазешель: ты можешь сойти и за духовного отца!.. Но вот что гораздо важнее
- кажется, вам придется пустить в ход кинжалы, потому  что  у  нас  нет  под
рукой необходимых средств и орудий нашего ремесла.
   - Храни нас богоматерь Парижская,  чтобы  приказание  короля  никогда  не
застало нас врасплох! - воскликнул Труазешель. -  У  меня  всегда  при  себе
шнурок святого Франциска, трижды обмотанный вокруг тела,  с  готовой  петлей
<Веревку, обмотанную вокруг тела, палач назвал шнурком св. Франциска потому,
что монахи-францисканцы подпоясывались веревкой.>. Недаром  я  принадлежу  к
его братству - благодарение господу богу.
   - А у меня, - добавил Птит-Андре, - найдется в кармане подходящий блок  с
крепким болтом на случай, если бы пришлось работать в таком месте,  где  нет
деревьев или где ветви растут слишком высоко от земли. Это очень кстати.
   - Вот и чудесно! - сказал прево. - Значит, вам остается только привинтить
блок хотя бы вон к той балке  над  дверью  да  продеть  веревку.  Я  подведу
молодца к этому месту и займу его разговором, а вы живо  накинете  петлю,  а
затем...
   - А затем мы дернем за веревку. Прыг! Наш астролог очутится на небесах, -
подхватил Птит-Андре, - или по крайней мере ноги его уже не  будут  касаться
земли.
   - А не согласятся ли эти господа, - сказал Труазешель, поглядывая  искоса
в сторону камина, - помочь нам?
   - Гм.., не думаю, - ответил прево. -  Брадобрей  способен  только  чужими
руками жар загребать, а шотландец будет охранять дверь,  пока  мы  оборудуем
это дельце: у него не хватит ни ловкости, ни смекалки принять  в  нем  более
деятельное участие - каждому свое ремесло.
   С удивительным проворством и даже с  каким-то  наслаждением,  заглушавшим
сознание опасности их  собственного  положения,  достойные  подручные  прево
приладили необходимые приспособления для приведения в исполнение  приговора,
произнесенного над Галеотти пленным монархом, радуясь,  что  завершат  столь
славным подвигом свою не менее славную жизнь. Тристан Отшельник  сидел  и  с
видимым удовольствием наблюдал за работой своих молодцов. Оливье не замечал,
что делается вокруг. Что касается Людовика  Лесли,  то  он,  проснувшись  от
шума, смотрел на эти приготовления, как на дело, не  входившее  в  круг  его
обязанностей.

Глава 29

ПРЕРЕКАНИЯ

   Нет, час не пробил твой. Ты
   Не оставлен
   Тем дьяволом, которому ты служишь.
   Своим сообщникам он помогает,
   Как поводырь, который вел слепого
   И к пропасти привел его бездонной -
   И там столкнул его мгновенно вниз.
   Старинная пьеса

   Повинуясь приказанию Людовика или, вернее, исполняя его просьбу -  потому
что Людовик, не переставая быть королем, был теперь в таком  положении,  что
мог только просить, - ле Глорье пошел на розыски Мартиуса Галеотти, что было
для шута делом вовсе не трудным. Он  прямо  из  замка  направился  в  лучшую
пероннскую таверну, хорошо ему  знакомую,  ибо  он  сам  был  ее  постоянным
посетителем, имея сильное пристрастие к напиткам, которые  приводили  головы
его собеседников в такой же беспорядок, в каком была и его собственная.
   Здесь, в общем зале, или "очаге", как его  называли  фламандцы  и  немцы,
потому что главную принадлежность составлял  большой  очаг,  он  нашел  или,
вернее,  издали  увидел  астролога,  углубившегося  в  разговор  с  какой-то
женщиной в странном, не то мавританском, не то  азиатском  одеянии.  Заметив
подходившего ле Глорье, женщина встала, собираясь уйти.
   - Это верные новости, вы  смело  можете  на  них  положиться,  -  сказала
незнакомка Галеотти и с этими словами исчезла в толпе посетителей,  сидевших
и стоявших вокруг отдельных столиков.
   - Что, брат философ, само небо, кажется, печется о тебе?  -  сказал  шут,
подходя к астрологу. - Не успел от тебя уйти один страж, как оно шлет ему на
смену другого; не успела покинуть тебя  одна  глупая  голова,  как  является
другая, чтобы вести тебя в апартаменты Людовика Французского.
   -  Тебя  послал  король?  -  спросил  Галеотти,   недоверчиво   оглядывая
говорившего и с первого взгляда угадав в нем шута, хотя, как мы уже знаем, в
костюме Глорье не было почти никаких отличий, выдававших его ремесло.
   - Не в обиду вам - он самый, - ответил шут. - И вашему мудрейшеству лучше
чем всякому другому должно быть известно, что когда Сила  шлет  Глупость  на
поиски Мудрости, это признак, безошибочно указывающий, на какую ногу хромает
больной.
   - А что, если я откажусь идти на такой поздний  зов,  да  еще  переданный
через такого посла? - спросил Галеотти.
   - В таком случае, чтобы не утруждать ваше мудрейшество, мы вас снесем  на
руках, - ответил ле Глорье. - Здесь у  дверей  стоят  наготове  с  полдюжины
бургундских молодцов, которых Кревкер дал мне  именно  на  этот  случай.  Вы
должны знать, что мы с моим другом Карлом Бургундским еще не отняли у нашего
родича Людовика его корону, которую он, как осел, отдал в наши руки; правда,
мы ее подпилили и подрезали, но все же она из чистого золота, хоть  и  стала
не толще  лепестка.  Говоря  яснее,  Людовик  по-прежнему  повелитель  своих
подданных, в том числе и ваш. Наихристианнейший  король  у  себя,  в  старой
башне Пероннского замка, и вы, его верный  слуга,  обязаны  немедленно  туда
явиться!
   - Ступай, я следую за тобой, - сказал Галеотти  и  пошел  за  ле  Глорье,
может быть, потому, что уклониться было невозможно.
   - И прекрасно делаете, - заметил шут, направляясь к замку, -  потому  что
нам приходится обращаться с нашим родичем, как с  голодным  старым  львом  в
клетке, которому иной раз надо бросить теленка, чтобы дать работу его старым
зубам.
   - Уж не хочешь ли ты сказать,  что  король  что-нибудь  замышляет  против
меня? - спросил Галеотти.
   - Вам это лучше знать, - ответил шут. - Хоть ночь и темная, но, я уверен,
вы и сквозь тучи различаете звезды, а я в этой науке ничего не смыслю.  Знаю
только, что мать всегда советовала мне осторожнее подходить к старой  крысе,
попавшей в западню, потому что  в  это  время  она  будто  бы  больше  всего
расположена кусаться.
   Астролог прекратил свои расспросы, но ле  Глорье,  по  общей  всем  шутам
привычке, не переставал нести всякий вздор, пересыпая его злыми  насмешками,
вплоть до ворот замка, где он передал страже ученого мужа. Отсюда,  переходя
от часового к часовому, Галеотти попал наконец в башню Герберта.
   Однако намеки шута не пропали даром  для  Мартиуса  Галеотти,  а  угрюмый
взгляд и мрачный,  угрожающий  вид  Тристана,  провожавшего  его  в  спальню
короля, как ему казалось, подтверждали их. Астролог умел так же  внимательно
наблюдать все, что происходило на земле, как и то, что совершалось над  ним,
и от его острого взгляда не ускользнул блок с веревкой, которая  еще  слегка
покачивалась,  как  будто  приготовления  были  только  что   прерваны   его
неожиданным приходом. Смекнув, в чем дело, и призвав на  помощь  хитрость  и
изворотливость, он решил пустить в ход все  средства,  чтобы  избавиться  от
грозившей ему опасности; а если бы это не удалось, защищать  свою  жизнь  от
всякого, кто бы ни вздумал напасть на него.
   Полный решимости, выражавшейся и в его  походке  и  во  взгляде,  Мартиус
вошел к королю, нисколько, по-видимому,  не  смущенный  ни  своим  неудачным
предсказанием, ни гневом монарха, ни его вероятными последствиями.
   - Счастливые созвездия да  будут  благосклонны  к  вашему  величеству!  -
приветствовал он короля низким поклоном на восточный манер.  -  Да  отвратят
враждебные созвездия свое  пагубное  влияние  от  особы  моего  царственного
властелина!
   - Однако  стоит  тебе  оглядеться  вокруг,  -  ответил  король,  -  стоит
вспомнить,  где  помещается  эта  комната  и  кем  охраняется,  и  ты  легко
убедишься,  что  благосклонные  созвездия   изменили   мне,   а   враждебные
соединились в самые пагубные сочетания. И тебе не стыдно, Мартиус  Галеотти,
видеть меня здесь, видеть узником, зная, чьи советы и уверения привели  меня
сюда?
   - А не стыдно тебе, мой царственный ученик, - ответил  философ,  -  тебе,
делавшему такие быстрые успехи в науке, тебе, с твоим острым умом,  с  твоей
всегдашней настойчивостью, - не стыдно тебе падать духом  при  первом  ударе
судьбы и бежать при первой же неудаче, как  бежит  трус  с  поля  брани  при
первом стуке оружия? Не ты ли говорил, что стремишься  проникнуть  в  тайны,
которые ставят человека выше его страстей, выше земных  забот,  несчастий  и
горя? Не ты ли мечтал достигнуть  того  состояния,  которое  можно  обрести,
только соперничая в  твердости  с  древними  стоиками?  <Стоики  -  философы
Древней Греции и Древнего Рима, которые проповедовали  жизнь,  свободную  от
страстей и влечений и подчиненную только  разуму;  так  же  называют  людей,
проявляющих твердость и стойкость  в  жизненных  испытаниях  и  несчастьях.>
Неужели первый удар грома  заставит  тебя  поникнуть  головой  и  забыть  ту
славную награду, к которой ты так страстно стремился? Неужели ты свернешь  с
избранного  тобою  пути,  как   пугливый   конь,   встревоженный   призраком
воображаемой опасности?
   -  "Призрак"!  "Воображаемая  опасность"!  Бесстыдный   ты   человек!   -
воскликнул с гневом король. - Да разве же эта  тюрьма  не  действительность?
Разве стража, которую расставил мой заклятый враг бургундец и которая сейчас
бряцает  оружием  у  моих  дверей,  -  призраки?  Предатель!  Что  же,  что,
по-твоему, истинное несчастье, если ты  не  считаешь  несчастьем  заточение,
потерю престола и самую опасность для жизни? Скажи - что?
   - Невежество, брат  мой,  невежество  и  суеверие,  -  ответил  мудрец  с
величайшей твердостью, - вот единственные истинные  несчастья.  Поверь  мне,
что даже король во всем блеске своего могущества и славы, если  он  ослеплен
невежеством и суеверием, менее свободен, чем мудрец,  закованный  в  тяжелые
цепи и брошенный в темницу. К этому  единственному  и  истинному  счастью  я
призван  указать  тебе  путь,  если  только   ты   будешь   следовать   моим
наставлениям.
   - Так вот она, та философская свобода, которую мне сулили твои уроки! - с
горечью воскликнул король. - Желал бы я, чтобы ты еще там, в Плесси,  сказал
мне, что власть, которую ты с такой щедростью мне обещал, будет властью  над
моими страстями; что успех, в  котором  ты  меня  убедил,  означал  успех  в
философской науке и что мне предстояло лишь  сделаться  таким  же  мудрым  и
ученым, как  итальянский  бродяга  и  шарлатан!  Конечно,  тогда  я  мог  бы
достигнуть этого духовного совершенства  менее  дорогой  ценой,  чем  потеря
прекраснейшей во всем христианском мире  короны  и  заточение  в  пероннской
темнице!..  Вон!  Ступай  вон,  но  не  думай,  изменник,  что  ты  избежишь
заслуженной кары: над нами есть бог!
   - Я не могу уйти и предоставить тебя твоей участи, - ответил  Мартиус,  -
не попытавшись оправдать в твоих ослепленных глазах свою добрую  славу;  она
светлее самых блестящих алмазов твоей короны, и ей будет дивиться мир спустя
века после того, как весь род Капетов <Род Капетов  -  династия  Капетингов,
французская королевская династия, ведущая начало от  Гуго  Капета,  ставшего
королем Франции в 987 году. В 1328 году Капетингов сменила династия Валуа  -
ветвь Капетингов; поэтому  иногда  всех  французских  королей  (и  Валуа,  и
Бурбонов) называют родом Капетов.>  превратится  в  прах,  давно  забытый  в
склепах Сен-Дени <Сен-Дени - старинный монастырь вблизи Парижа, где хоронили
французских королей.>.
   - Говори, - сказал Людовик, - но не думай, чтобы своей наглостью  ты  мог
поколебать мои намерения или мнения. Может быть, я в последний раз произнесу
приговор как король, и я не хочу осудить тебя,  не  выслушав.  Говори,  хотя
лучшее, что ты можешь сделать,  -  это  сказать  правду.  Признайся,  что  я
одурачен, что ты обманщик, что твоя мнимая наука - пустой бред и что сияющие
над нами планеты так же мало влияют на нашу судьбу, как их отражение в  реке
- на ее течение!
   - А что ты знаешь о таинственном влиянии этих небесных  светил?  -  смело
возразил астролог. - Ты говоришь, что они не властны над  течением  вод.  Но
разве ты не знаешь, что самая ничтожная из планет, луна, я  говорю  -  самая
ничтожная, потому что она ближе других к нашей жалкой земле,  -  держит  под
своим  владычеством  не  то  что  какую-нибудь  речонку  вроде   Соммы,   но
неизмеримый океан, который сообразует свои приливы и отливы с  ее  фазами  и
покоряется каждому ее движению, как повинуется раб малейшему знаку султанши?
А те