врасплох,  чем  матушку  Мабель.  Она  всегда   рада
друзьям.., у нее всегда,  благодарение  богу,  найдется  для  гостя  готовая
комната.., всегда припасено, чем его угостить. Нет женщины в  мире  радушнее
ее... Одно досадно, что у нее такой странный характер.
   - Одним словом, наше пребывание здесь ей неприятно, не так ли?  -  сказал
Квентин и, вскочив с постели, стал торопливо одеваться.  -  Если  бы  я  был
уверен, что леди  Изабелла  может  пуститься  в  дорогу  после  всех  ужасов
вчерашней ночи, мы ни на  минуту  долее  не  стали  бы  стеснять  вас  своим
присутствием.
   - Точь-в-точь то же самое  сказала  молодая  барышня  матушке  Мабель,  -
заметил Павийон. - И если б вы могли  видеть,  как  при  этом  вспыхнуло  ее
личико, ну, право, простая молочница, пробежавшая на коньках от  деревни  до
рынка пять миль против ветра, могла бы назваться лилией в сравнении с ней  в
эту минуту. Что же тут удивительного, если  матушка  Мабель  и  приревновала
меня немного, бедняжка?
   - Да разве леди Изабелла уже вышла из своей комнаты? -  спросил  Квентин,
продолжая одеваться с еще большей поспешностью.
   - Как  же,  -  отвечал  Павийон,  -  и  ждет  вас  с  нетерпением,  чтобы
сговориться насчет дороги.., раз уж вы оба решили  ехать.  Надеюсь,  однако,
что вы сначала позавтракаете?
   - Ах, зачем вы мне раньше  этого  не  сказали!  -  воскликнул  с  досадой
Квентин.
   - Полегче, полегче! Я и то, кажется, слишком поторопился,  если  это  вас
так взволновало, - ответил бургомистр. - А я хотел было переговорить с  вами
еще кое о чем, да только вряд ли вы будете теперь в состоянии выслушать меня
терпеливо.
   - Говорите, сударь, говорите, но только скорей! Я вас слушаю.
   - Ладно, - сказал бургомистр.  -  Всего  одно  слово.  Дело  в  том,  что
Трудхен, которая так горюет по случаю разлуки с хорошенькой барышней, словно
она ей родная сестра, советует вам переодеться в дорогу, так  как  в  городе
ходят  слухи,  что  дамы  де  Круа  путешествуют  под  видом  пилигримок   в
сопровождении стрелка  шотландской  гвардии  французского  короля.  Говорят,
будто вчера, когда мы вышли из Шонвальдского замка,  какой-то  цыган  привел
одну из них к Гийому де ла Марку и уверил его, что у  вас  не  было  никаких
поручений ни к нему, ни  к  добрым  льежским  гражданам,  а  что  вы  просто
похитили молодую графиню и путешествуете с нею в качестве ее  возлюбленного.
Все эти новости пришли сегодня утром из Шонвальда  и  были  переданы  мне  и
другим членам совета. Теперь мы не знаем,  как  нам  быть,  ибо  хотя  мы  и
держимся того мнения, что Гийом де ла Марк поступил вчера слишком круто  как
с бедным епископом, так и с нами, но все же считаем  его  неплохим  малым  -
разумеется, когда он не пьян. Притом он единственный человек, который  может
вести нас против герцога Бургундского, а при настоящем положении дел я и сам
начинаю подумывать, что нам надо держаться де ла Марка:  мы  слишком  далеко
зашли, чтобы отступать.
   - Ваша дочь  права,  -  сказал  Квентин,  не  пытаясь  ни  возражать,  ни
уговаривать почтенного синдика, ибо видел, что решение его, принятое отчасти
в  угоду  жене,  отчасти  из  политических  расчетов,  все  равно  останется
неизменным. - Она дала прекрасный совет. Мы должны  ехать  переодетыми  -  и
сейчас же. Надеюсь,  мы  можем  рассчитывать,  что  вы  нас  не  выдадите  и
достанете нам все необходимое для побега?
   - С радостью, с радостью! - ответил честный горожанин, в глубине души  не
очень довольный своим поведением и потому хватаясь за эту  возможность  хоть
немного загладить свою вину. - Я никогда не забуду, что вы дважды спасли мне
жизнь в эту ужасную ночь: во-первых, освободив меня от  проклятой  брони  и,
во-вторых, выручив из еще худшей беды. Ведь этот Вепрь со своим  выводком  -
сущие дьяволы, а не люди. Я буду вам верен, как нож черенку, -  так  говорят
наши ножовщики, лучшие в мире мастера своего дела... А, да  вы  уже  готовы!
Так пойдемте, и я сейчас докажу, как я вам доверяю!
   Синдик повел гостя из спальни прямо в контору, где он вел  свои  торговые
дела. Плотно притворив за собой дверь  и  заботливо  оглядевшись,  он  отпер
сводчатый потайной чулан, скрытый под обоями, где у  него  стояло  несколько
железных  сундуков.  Отомкнув  один  из  них,  наполненный  гульденами,   он
предложил Квентину  взять  столько  денег,  сколько  тот  найдет  нужным  на
покрытие дорожных издержек его самого и его спутницы.
   Так как деньги, которыми Квентина снабдили в Плес-си, были уже на исходе,
то он не задумываясь взял двести гульденов. Этим он снял большую  тяжесть  с
души Павийона, смотревшего на невыгодную сделку, в  которой  он  добровольно
стал  кредитором,  как  на  возмездие,  искупавшее  до   некоторой   степени
недостаток его радушия, вызванный личными соображениями и расчетами.
   Тщательно заперев комнату, где хранились его сокровища,  богач  фламандец
повел своего гостя в приемную; там  они  нашли  графиню,  уже  переодетую  в
костюм фламандской девушки из зажиточной семьи. Изабелла  была  еще  немного
бледна после всех потрясений вчерашней ночи, но, по-видимому, бодра и  телом
и  духом.  В  комнате  не  было  никого,  кроме  нее  и  Трудхен,  заботливо
оправлявшей на ней платье и учившей ее, как себя держать, чтобы не возбудить
подозрений. Увидев Квентина, молодая графиня протянула ему руку, которую  он
почтительно поцеловал, и сказала:
   - Сеньор Квентин, мы должны  оставить  наших  здешних  друзей,  чтобы  не
навлечь на них несчастье, которое преследует меня с самой смерти моего отца.
Вы должны будете переменить  платье  и  ехать  со  мной,  если  вам  еще  не
наскучило быть защитником такого несчастливого существа, как я.
   - Мне.., мне наскучило быть вашим защитником.., служить вам! Да  я  готов
следовать за вами хоть на край света! Но вы-то сами в состоянии вынести  все
трудности предстоящего пути? Способны ли  вы  после  всех  ужасов  вчерашней
ночи...
   - Не напоминайте мне о них, - ответила графиня. Они,  как  страшный  сон,
оставили во мне лишь смутное воспоминание... Спасся ли добрый епископ?
   - Я надеюсь, что он теперь на свободе,  -  ответил  Квентин,  делая  знак
Павийону, собиравшемуся было начать рассказ об ужасной смерти епископа.
   - Нельзя ли нам присоединиться к  нему?  Собрал  ли  он  свое  войско?  -
спросила графиня.
   - Теперь вся его надежда на небеса, - ответил Квентин, - но, куда  бы  вы
ни вздумали направиться, я готов всюду сопровождать и охранять вас.
   - Мы еще все это  обсудим,  -  сказала  Изабелла.  И,  помолчав  немного,
прибавила:
   - Я выбрала бы монастырь,  но,  боюсь,  он  будет  недостаточной  защитой
против тех, кто преследует меня.
   - Гм, гм... Я бы вам не советовал скрываться в монастыре, по крайней мере
в окрестностях Льежа, - заметил синдик. - Хотя Арденнский Вепрь,  бесспорно,
храбрый вождь, верный союзник и старый друг нашего города, но  нрав  у  него
крутой, и, по правде говоря, он в грош не ставит все эти святые  обители  да
монастыри - и мужские и женские. Люди говорят, будто десятка  два  монахинь,
то есть бывших монахинь, повсюду следуют за ним в его походах...
   - Идите же и готовьтесь в  путь,  сеньор  Дорвард,  -  сказала  Изабелла,
прерывая эти подробности. - Я вверяю себя вашей чести.
   Как  только  синдик  и  Квентин  вышли  из  комнаты,  Изабелла  принялась
расспрашивать  Гертруду  о  дорогах  и  об  опасностях,  которые  могут   им
встретиться в пути,  и  проявила  при  этом  такую  ясность  ума  и  столько
самообладания, что фламандка не могла удержаться от возгласа:
   - Я, право, дивлюсь вам, сударыня! Толкуют о твердости  духа  мужчин,  но
ваша твердость и самообладание мне кажутся просто невероятными!
   - Нужда научит всему, мой дружок.  Нужда  -  мать  смелости,  -  ответила
графиня. - Не так давно я падала в обморок при виде капли крови  или  пустой
царапины. С тех пор - я смело могу  сказать  -  вокруг  меня  лились  потоки
крови, и я ни разу не только не лишилась чувств, но даже  не  растерялась...
Не думайте, однако, что это было легко, -  продолжала  графиня,  положив  на
плечо Гертруды свою дрожащую руку, хотя голос ее был  по-прежнему  тверд.  -
Мое  сердце  можно  было  бы  теперь  сравнить   с   крепостью,   осажденной
многочисленным неприятелем: спасение ее  гарнизона  зависит  только  от  его
собственной смелости и решительности. Будь мое положение менее опасно  и  не
будь я уверена, что единственное  для  меня  средство  спастись  от  участи,
худшей, чем  смерть,  -  это  сохранить  твердость  и  самообладание,  я  бы
бросилась к вам на шею, Гертруда, и облегчила бы свою наболевшую грудь таким
потоком горьких слез,  какой  никогда  еще  не  вырывался  из  растерзанного
женского сердца.
   - Ах нет, не плачьте, сударыня! - воскликнула растроганная  фламандка.  -
Мужайтесь! Положитесь на бога, молитесь, и  если  небо  когда-либо  посылало
человеку спасителя на краю гибели, так этот храбрый молодой шотландец спасет
вас от беды. Есть и у меня один человек, на кого я вполне могу положиться, -
добавила Гертруда, вся вспыхнув, - только вы  ничего  не  говорите  отцу.  Я
сказала моему жениху, Гансу Гловеру, чтоб он ждал вас у восточных ворот и не
смел являться ко мне на глаза иначе, как с известием,  что  вы  благополучно
переехали нашу границу.
   Графиня  могла  отблагодарить  добрую  девушку  только  нежным  поцелуем,
который та возвратила ей с не меньшей нежностью, причем заметила, улыбаясь:
   - Уж если две девушки со своими  дружками  не  сумеют  устроить  побег  с
переодеванием, так, значит, весь свет перевернулся и стал совсем  не  таким,
каким был прежде, как говорят.
   Простодушный намек молоденькой фламандки вызвал яркую краску  на  бледных
щеках Изабеллы, и нельзя сказать, чтобы смущение  ее  уменьшилось,  когда  в
комнату неожиданно вошел Дорвард. Он был уже в  полном  костюме  зажиточного
фламандского горожанина, любезно подаренном ему  Петером,  который  поспешил
выразить свою благодарность и участие к молодому шотландцу, отдав  ему  свое
воскресное платье, причем поклялся, что пусть его дубят  и  вытягивают,  как
воловью кожу, и тогда из него не вытянут тайны  молодой  парочки.  У  дверей
благодаря заботливости матушки Мабель уже стояла совсем готовая в путь  пара
прекрасных лошадей. Почтенная хозяйка, в сущности, ровно ничего не имела  ни
против графини, ни против ее  провожатого;  она  хлопотала  только  о  своем
благополучии и если хотела  от  них  избавиться,  то  лишь  потому,  что  их
присутствие грозило бедой  ее  дому.  Она  стояла  в  дверях,  пока  беглецы
садились на лошадей, и объяснила им, что  Петер  проводит  их  до  восточных
ворот, но будет идти поодаль, как будто не имеет с ними ничего общего,  и  с
нескрываемой радостью смотрела  им  вслед,  когда  они  наконец  выехали  за
ворота.
   Как только гости скрылись  из  виду,  почтенная  женщина  воспользовалась
удобным случаем и прочитала Трудхен длинное нравоучение  о  том,  как  глупо
набивать себе голову романами, из-за которых нынче знатные дамы, вместо того
чтобы тихо и скромно заниматься домашним хозяйством, как подобает порядочной
женщине, скачут  верхом  Очертя  голову,  словно  какие-нибудь  искательницы
приключений, в сопровождении каких-то шалопаев-пажей, пьяных оруженосцев или
распутных иноземных стрелков, с риском для собственного здоровья и  в  ущерб
своему карману и репутации.
   Гертруда выслушала нотацию молча, не возражая ни слова, но,  принимая  во
внимание ее характер, мы далеко  не  уверены,  что  она  вывела  из  нее  то
практическое заключение, которое имела в виду ее мать.
   Между тем наши путники доехали  до  восточных  ворот,  миновав  несколько
улиц, кишевших народом; но, к счастью, все были слишком озабочены вчерашними
событиями и новостями дня,  чтобы  обращать  внимание  на  молодую  чету,  в
наружности которой не  было  ничего  замечательного.  Стража  сейчас  же  их
пропустила, взглянув на пропуск за подписью Руслера, врученный им Павийоном,
и они наскоро, но дружески простились с Петером Гейслером, обменявшись с ним
пожеланиями всяких благ. Как только они очутились за городскими воротами,  к
ним подъехал статный молодой парень на добром сером коне и  назвался  Гансом
Главером, женихом Трудхен Павийон. Это был приятный  молодой  фламандец,  не
слишком умный, но добродушный и веселый, едва  ли  достойный,  как  невольно
подумала Изабелла, быть мужем великодушной Гертруды.  Впрочем,  он,  видимо,
всей душой был готов  им  помочь,  желая,  вероятно,  в  точности  выполнить
приказание  невесты.  Почтительно  поклонившись  Изабелле,  он  спросил   ее
по-фламандски, куда она прикажет себя вести.
   - Покажите нам дорогу к ближайшему городу на границе Брабанта, - ответила
графиня.
   - Так, значит, вы уже решили, куда  мы  направимся?  -  спросил  Квентин,
подъезжая к ней.  Он  задал  этот  вопрос  на  французском  языке,  которого
проводник не понимал.
   - Да, решила, - ответила девушка. - В моем положении я  должна  стараться
сократить по возможности наш путь, хотя бы это грозило мне заточением.
   - Заточением?! - воскликнул Квентин.
   - Да, мой друг, заточением.  Но  я  постараюсь,  чтобы  вам  не  пришлось
разделить мою участь.
   - Ах, не говорите.., не думайте обо мне! - воскликнул Квентин.  -  Только
бы видеть вас в безопасности, а там не все ли равно, что будет со мной!
   - Не так громко, не так громко, мой друг, - сказала Изабелла. - Смотрите,
наш проводник настолько скромен, что и так уж отъехал вперед.
   И действительно, добродушный фламандец, входя в положение молодой четы  и
боясь стеснить  ее  своим  присутствием,  поспешил  удалиться  на  приличное
расстояние, как только увидел, что Квентин приблизился к девушке.
   - Да...  -  продолжала  Изабелла,  убедившись,  что  никто  не  может  их
услышать, - да, мой друг, мой защитник, - я не стыжусь вас так  называть,  и
чего мне стыдиться, когда само небо послало мне вас! - вам я должна сказать,
что решила вернуться на родину, явиться с повинной к герцогу Бургундскому  и
положиться на его великодушие. Я сделала  большую  ошибку,  что  послушалась
совета, хотя и данного  мне  с  добрым  намерением,  и  решилась  бежать  из
Бургундии  и  отдаться   под   покровительство   этого   лицемера   Людовика
Французского.
   -  Значит,  вы  собираетесь  стать  невестой  графа  Кампо-Бассо,   этого
недостойного фаворита Карла? - спросил Квентин, и в намеренно небрежном тоне
этого  вопроса  звучало  затаенное  страдание,  какое  слышится   в   голосе
осужденного на смерть преступника,  когда  он,  стараясь  казаться  твердым,
спрашивает, получен ли его приговор.
   - Нет, нет, Дорвард, всей  своей  властью  герцог  Бургундский  не  может
принудить к такой низости девушку из дома де Круа! - сказала леди  Изабелла,
выпрямляясь в своем седле. - Герцог может захватить мои  земли,  мой  замок,
может заточить меня в тюрьму или в монастырь, но не  больше.  А  я  согласна
даже на худшее, но никогда не отдам своей руки Кампо-Бассо.
   - На худшее?! - воскликнул Квентин. - Да что же может быть хуже  бедности
и тюрьмы? О, подумайте, пока еще есть время, пока вы свободны и  рядом  есть
человек, готовый с  опасностью  для  жизни  сопровождать  вас  в  Англию,  в
Германию,  даже  в  Шотландию,  где  вы,   наверно,   найдете   великодушных
покровителей...  Подумайте  и  не  принимайте   столь   поспешного   решения
расстаться со свободой - лучшим даром небес! Послушайте, что говорит  о  ней
поэт моей родины:

   Всегда свобода благородна -
   Тот счастлив, кто живет свободно;
   Свобода радость нам дает -
   Свободный весело живет,
   А словом "рабство" мы назвали
   Смесь горя, нищеты, печали.

   Изабелла с печальной улыбкой выслушала  эту  горячую  проповедь  в  честь
свободы и после минутного молчания отвечала:
   - Свобода  -  это  достояние  мужчины.  Женщина  же  всегда  нуждается  в
покровителе, потому что природа создала ее неспособной защитить себя. А  где
же мне искать  защиты?  У  этого  сластолюбца  Эдуарда  Английского?  Или  в
Германии, у пьяницы Венцеслава?.. Вы говорите - в Шотландии... Ах,  Дорвард,
будь я вашей сестрой и если б вы могли дать мне приют в одной из ваших тихих
долин, среди гор, которые вы с такой  любовью  описываете  и  где  бы  я  из
милости или на оставшиеся у меня немногие драгоценности могла  вести  мирную
жизнь, позабыв о грозившей мне  судьбе...  Если  бы  вы  могли  мне  обещать
покровительство какой-нибудь почтенной женщины, вашей соотечественницы,  или
какого-нибудь шотландского барона, чье сердце было бы так же верно, как  его
меч, тогда другое дело: такая будущность стоила бы того, чтобы  ради  нее  я
пренебрегла мнением света и пустилась в далекий и опасный путь.
   В голосе графини Изабеллы, когда она высказывала это признание, слышалась
робкая нежность, и сердце Квентина затрепетало от радости. С минуту он был в
нерешимости, что ему ответить; но, наскоро  перебрав  в  уме  все,  что  мог
предложить ей в Шотландии, он пришел к  печальному  заключению,  что  с  его
стороны было бы нечестно и жестоко указывать ей путь, который он  был  не  в
состоянии сделать для нее безопасным.
   - Графиня, - сказал он наконец, - я поступил бы против рыцарской чести  и
совести, если бы одобрил этот план и уверил вас, что могу найти  для  вас  в
Шотландии какую-нибудь иную  защиту,  кроме  верной  руки  вашего  покорного
слуги. Я даже не знаю, остался ли на моей родине хоть один человек,  в  чьих
жилах течет моя кровь. Рыцарь  Иннерквэрити  напал  ночью  на  наш  замок  и
перерезал всех моих родных. Вернись я в Шотландию, я не встречу там  никого,
кроме многочисленных и могущественных врагов, а я одинок и  бессилен  против
них. Если бы даже сам король захотел восстановить мои права, он  не  решился
бы ради такого бедняка, как я, вызвать  недовольство  могущественного  вождя
пятисот всадников.
   - Увы, - сказала графиня, - значит, на свете нет уголка,  где  люди  жили
бы, не зная притеснений, если  даже  в  ваших  диких  горах,  где  так  мало
соблазнов для корыстных людей, свирепствует такой же необузданный  произвол,
как и в наших богатых, плодоносных равнинах!
   - Да, это печальная истина,  которую  я  не  смею  оспаривать,  -  сказал
Квентин. - Из одной  только  жажды  мести  и  крови  наши  враждующие  кланы
истребляют друг друга. Огилви так же неистовствуют в Шотландии,  как  де  ла
Марк со своими разбойниками - здесь.
   - Значит, нечего больше и говорить о  Шотландии,  -  сказала  Изабелла  с
искренним или притворным  равнодушием,  -  не  будем  возвращаться  к  этому
вопросу... Впрочем, я и заговорила-то о Шотландии в шутку, только чтобы  вас
испытать и убедиться, будете ли вы настолько пристрастны, что поручитесь  за
верность убежища в самом беспокойном из  европейских  государств.  Теперь  я
вижу, что на вас можно вполне положиться даже в таком  деле,  где  затронуто
самое дорогое для вас чувство - любовь к  родине.  Итак,  решено:  я  сдаюсь
первому благородному вассалу герцога Карла, которого встречу, и  отдаю  себя
под его покровительство.
   - А отчего бы вам  не  вернуться  в  ваши  собственные  владения,  в  ваш
укрепленный замок, как вы сами говорили тогда, в Type? - спросил Квентин.  -
Отчего не собрать вассалов вашего отца и не заключить  с  герцогом  договор,
вместо того чтобы сдаваться ему? Уж конечно, нашлись бы смелые люди, готовые
сражаться за вас. По крайней мере я знаю одного, который с радостью  положит
за вас свою жизнь!
   - Увы, - сказала Изабелла, - этот план, придуманный  хитрым  Людовиком  и
имевший целью, как и все его планы,  лишь  его  собственную  выгоду,  теперь
неисполним благодаря двойной  измене  Замета  Мограбина,  выдавшего  герцогу
замыслы французского короля. Тогда же мой родственник был заключен в тюрьму,
а в моих замках поставлены  гарнизоны.  Нет,  такого  рода  попытка  с  моей
стороны только навлекла бы м