Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
и все
предполагаемые остановки - по большей части глухие деревни, уединенные
монастыри и другие места, удаленные от городов. Тут же он получил устные
наставления насчет мер предосторожности, которые следовало принимать,
особенно вблизи бургундской границы, и насчет того, как ему себя вести, что
делать и говорить, чтобы сойти за дворецкого двух знатных англичанок,
путешествующих по святым местам, побывавших у святого Мартина Турского и
теперь направляющихся в благословенный город Кельн, к мощам трех мудрых
царей Востока, приходивших в Вифлеем поклониться родившемуся спасителю <По
евангельскому мифу, после рождения Христа три волхва (мудреца) явились
поклониться младенцу, ибо им свыше была внушена мысль, что родился сын
божий. В средние века волхвов представляли в виде восточных царей, в городе
Кельне хранились мощи этих царей, которых католическая церковь объявила
святыми.>. Под этим благовидным предлогом должно было совершаться
путешествие беглянок.
Не отдавая себе ясного отчета в причине своей радости, Квентин Дорвард
чувствовал, как сильно билось его сердце при одной мысли, что он будет так
близко к таинственной красавице из башенки и в таком положении, которое даст
ему некоторое право на ее доверие, так как исход путешествия будет во многом
зависеть от его находчивости и храбрости. Он нисколько не сомневался, что
вполне благополучно доставит графиню к месту ее назначения, несмотря на все
опасности предстоящего пути. Молодость редко думает об опасности, а тем
более бесстрашный, выросший на свободе, уверенный в своих силах Квентин,
привыкший не только пренебрегать ими, но даже искать их. Теперь у него было
одно желание - поскорей избавиться от стеснительного присутствия короля и
остаться одному, чтобы вполне отдаться своему восторгу, проявления которого
были бы совсем неуместны в этом обществе.
Но Людовик и не думал его отпускать. Этот осторожный монарх хотел
посоветоваться еще с одним человеком, который был полной противоположностью
Оливье, ибо его высокие познания приписывали внушению свыше, тогда как, судя
по результатам советов Оливье, их обычно приписывали внушениям самого
дьявола.
Итак, Людовик в сопровождении изнывавшего от нетерпения Квентина
направился к уединенной башне замка Плесси, где не без роскоши и комфорта
проживал знаменитый астролог, поэт и философ того времени Галеотти Марти,
или Мартиус, или Мартивалле, уроженец Нарни в Италии, автор известного
трактата "De Vulgo Incognitis" <"О вещах, непонятных толпе" (лат.).>,
вызывавший восхищение всех своих современников и панегирики Паулуса Иовиуса
<Паулус Иовиус (Паоло Джовио) - итальянский историк XVI века; пользуясь
расположением папы, королей и вельмож, приобрел надолго славу величайшего
историка своего времени.>. Знаменитый ученый долго жил при дворе доблестного
венгерского короля Матвея Корвина <Матвей Корвин - король Венгрии в 1458 -
1490 гг., прославился успешной борьбой с турками, угрожавшими независимости
Венгрии (победа над турками при Яйце (Жайсе) в 1464 году и др.).>, от
которого Людовику удалось его переманить, так как он не мог перенести мысли,
что венгерский король пользуется обществом и советами мудреца, умевшего, как
говорили, проникать в тайны самого неба.
Мартивалле не был одним из тех иссохших, бледных аскетов, служителей
мистической науки того времени, слепивших свои глаза в ночных бдениях над
пылающим горном и изнурявших плоть в наблюдениях над небесными светилами. Он
любил радости жизни; а прежде, когда еще не был так тучен, прекрасно владел
оружием и отличался во всевозможных военных и гимнастических упражнениях.
Янус Паннониус составил даже латинскую эпиграмму в стихах с описанием
поединка между Галеотти и одним из известных борцов того времени, поединка,
происходившего будто бы в присутствии венгерского короля и его двора и в
котором астролог одержал полную победу.
Помещение этого мудреца, рыцаря и придворного было обставлено несравненно
роскошнее тех покоев, что Квентину довелось видеть в королевском дворце.
Изящные резные шкафы его библиотеки и великолепные ковры на стенах
свидетельствовали об изысканном вкусе ученого итальянца. Одна дверь вела из
этой комнаты в его спальню, другая - в башню, служившую ему обсерваторией.
Посередине стоял огромный дубовый стол, покрытый богатым турецким ковром -
трофеем, взятым из палатки паши после великой битвы при Яйце, в которой
астролог дрался бок о бок с доблестным поборником христианства Матвеем
Корвином. На столе были разложены дорогие математические и астрономические
инструменты прекрасной работы. Здесь же лежали серебряная астролябия -
подарок германского императора - и посох Иакова из черного дерева с богатой
золотой инкрустацией, присланный ученому мужу самим папой в знак особого к
нему уважения <Астролябия - прибор для определения положения небесных
светил; посох Иакова - посох с делениями, который мог служить для
измерений.>.
Было тут множество и других разнообразных предметов, разложенных на столе
и развешанных кругом по стенам; между прочим, два полных вооружения с
кольчугой и латами, принадлежавших, судя по их величине, самому астрологу,
человеку громадного роста; были тут испанская шпага, шотландский меч,
турецкая сабля, лук, колчаны со стрелами и другое оружие; были всевозможные
музыкальные инструменты, серебряное распятие, античная погребальная урна,
несколько маленьких бронзовых пенатов древних язычников и множество других
любопытных вещей, не поддающихся описанию, из которых многие считались в тот
темный, суеверный век необходимыми принадлежностями магической науки. Не
менее разнообразна была и библиотека этого замечательного человека. Рукописи
древних классиков лежали здесь вперемешку с объемистыми трудами христианских
богословов и с произведениями кропотливых ученых алхимиков, мнивших с
помощью оккультной науки открыть своим ученикам великие тайны природы
<Алхимики - ученые средних веков, которые искали волшебное средство, с
помощью которого, как они думали, можно превращать неблагородные металлы в
золото. Оккультная наука или науки (т.е. тайные науки) - ложные учения,
основанные на вере в то, что есть таинственные сверхъестественные силы (духи
и т, п.), которые можно подчинить с помощью заклинаний, волшебных средств.>.
Некоторые из манускриптов были написаны восточными письменами; смысл или
бессмыслица других скрывались под таинственными иероглифами и
кабалистическими значками <Кабала (Каббала) - распространившееся в средние
века среди евреев учение о том, что слова Библии имеют особый символический
или тайный смысл, который можно разгадать путем перестановки букв в словах с
помощью особых шифров (знаков).>. Убранство всей комнаты и каждый отдельный
предмет сильно действовали на воображение людей того времени, твердо
веривших в таинственную науку черной магии <Магия - чародейство, колдовство;
в средние века различали белую магию, делавшую чудеса с помощью
"божественных сил", и черную магию, прибегавшую к помощи "нечистой силы",
дьявола.>. Впечатление это еще усиливалось благодаря наружности и манерам
самого ученого, который, сидя в огромном кресле, был углублен в изучение
образчика новоизобретенного в то время искусства книгопечатания; этот
образчик только что вышел из-под франкфуртского станка.
Галеотти Мартивалле был высокий, тучный, но все еще статный человек,
далеко не первой молодости. Приобретенная им с детства привычка к физическим
упражнениям, не совсем оставленная и теперь, не могла помешать его природной
наклонности к полноте, усиливавшейся из-за сидячей жизни и слабости к
хорошему столу. Черты его лица, немного огрубевшие, были тем не менее
значительны и исполнены благородства, а его окладистой черной бороде,
спускавшейся до половины груди, мог бы позавидовать даже турок. На нем был
просторный халат богатого генуэзского бархата с широкими рукавами на золотых
застежках, отороченный соболем и перехваченный широким поясом из белого
пергамента, на котором были изображены знаки Зодиака <Зодиак - двенадцать
созвездий; знаки Зодиака - знаки, обозначавшие созвездия (например,
созвездие Рака обозначалось фигуркой рака, созвездие Стрельца - стрелой и
т.п.).>. Ученый встал и поклонился королю с видом человека, привыкшего к
столь высокому обществу и не желающего даже в присутствии государя ронять
того достоинства, с которым в ту эпоху держались все представители науки.
- Вы заняты, отец мой, - сказал король, - и, если не ошибаюсь, изучаете
вновь изобретенный способ распространения рукописей посредством машин. Могут
ли такие низменные вещи, имеющие лишь земное значение, занимать мысли
человека, перед которым само небо развернуло свои письмена?
- Брат мой, - ответил Мартивалле (ведь обитатель этой кельи не должен
называть иначе даже короля Франции, когда тот как ученик удостаивает его
своим посещением), - верьте мне, что, глядя на это изобретение, я так же
ясно, как в сочетании небесных светил, вижу в грядущем те великие и чудесные
перемены, которые ему суждено совершить. Когда я думаю о том, какой
медленной и скудной струей изливался на нас до сих пор поток знания, с каким
трудом добывали его даже самые пылкие изыскатели, как пренебрегали им люди,
оберегающие свой покой и благополучие, как легко уклонялся этот поток от
своего русла или даже совсем иссякал с каждым вторжением варварства, - когда
я думаю обо всем этом, могу ли я взирать без удивления и восторга на судьбу
грядущих поколений! Знания будут орошать их непрерывным благодатным дождем,
оплодотворяющим в одном месте, наводняющим в другом, меняющим весь строй
общественной жизни, создающим и ниспровергающим религии, порождающим и
разрушающим целые государства...
- Постой, Галеотти... - сказал Людовик. - Произойдут ли все эти перемены
в наше время?
- Нет, мой царственный брат, - ответил Мартивалле, - это изобретение
можно сравнить с только что посаженным молодым деревцом, которому суждено в
будущем принести столь же драгоценный и роковой плод, как и дереву в саду
Эдема <Сад Эдема - так назывался в библейских мифах сад в раю, где пребывали
Адам и Ева; в саду росло дерево, вкусив плод которого Адам и Ева познали
добро и зло.>, - плод познания добра и зла.
После минутного раздумья Людовик произнес:
- Так предоставим грядущее грядущему. Мы же, люди нашего века, должны
думать о настоящем. Довлеет дневи злоба его... Скажи, окончил ли ты
гороскоп, который я поручил тебе составить и о котором ты уже мне кое-что
сообщил? Я привел к тебе того, чью судьбу он определяет, чтобы ты с помощью
хиромантии <Хиромантия - гадание по линиям на ладонях рук, применявшееся
всякого рода шарлатанами.> или какой-либо другой науки предсказал мне его
будущее. Время не терпит!
Почтенный ученый поднялся со своего места и, подойдя к юному воину,
устремил на него свои большие, черные, проницательные глаза; он смотрел на
него так пристально, как будто изучал отдельно каждую черточку его лица и
старался проникнуть ему в душу. Смущенный таким упорным вниманием этого
почтенного и важного человека и краснея под его взглядом, Квентин потупил
глаза, но вскоре поднял их снова, повинуясь звучному голосу астролога,
который сказал:
- Смотри на меня. Не бойся и протяни руку. Внимательно осмотрев линии
протянутой ему руки по всем правилам своей мистической науки, Мартивалле
отозвал в сторону короля и сказал ему:
- Царственный брат мой, наружность этого юноши и линии его руки вполне
подтверждают как заключение, сделанное мною раньше на основании его
гороскопа, так и ваше собственное суждение о нем, составленное благодаря
вашему знанию нашей высокой науки. Все обещает, что этот юноша будет отважен
и счастлив.
- И верен? - спросил король. - Ибо отвага и счастье не всегда идут рука
об руку с верностью.
- И верен, - сказал астролог. - Глаза его выражают твердость и мужество,
a linea vitae <Линия жизни (лат.).> пряма и глубока, что означает верность и
преданность тем, кто будет ему покровительствовать и доверять. Но если...
- Если что? - переспросил король. - Отчего ты не продолжаешь, отец
Галеотти?
- Оттого, что уши королей подобны вкусу избалованного больного, который
не переносит горечи спасительного лекарства, - ответил ученый.
- Но мои уши и мой вкус вовсе не так избалованы, - сказал Людовик. - Я
всегда готов выслушать хороший совет и проглотить полезное лекарство, не
смущаясь суровостью одного и горечью другого. Меня не баловали с детства, а
молодость я провел в изгнании и лишениях. Я умею выслушивать горькие истины,
не обижаясь.
- В таком случае, государь, я выскажусь откровенно, - ответил Галеотти. -
Если в задуманном вами предприятии есть что-нибудь такое.., словом, что
могло бы оскорбить его чувствительную совесть, не поручайте такого дела
этому юноше, по крайней мере до тех пор, пока он не пробудет у вас на службе
несколько лет и не сделается столь же неразборчивым в средствах, как и
другие.
- Так вот чего ты не решался мне сказать, мой добрый Галеотти! Ты боялся
меня оскорбить? - сказал король. - Увы, ты знаешь не хуже меня, что в делах
государственной политики не всегда можно руководствоваться отвлеченными
правилами религии и нравственности, хотя так и следует всегда поступать в
частной жизни. Почему же мы, земные владыки, строим церкви, основываем
монастыри, ездим на богомолье, налагаем на себя посты и даем обеты, без
которых обходятся прочие смертные, как не потому, что общественное благо и
процветание нашего государства часто вынуждают нас к поступкам, противным
нашей совести как христиан? Но небо милосердно, заслуги нашей святой церкви
неисчислимы, а заступничество пречистой девы Эмбренской и блаженных святых
неустанно, неусыпно и всемогуще.
С этими словами он положил на стол свою шляпу, опустился перед ней на
колени и прошептал благоговейно:
- Sancte Huberte, Sancte Juliane, Sancte Martine, Sancta Rosalia, Sancti
quotquot adestis, orate pro me peccatore <Святой Губерт, святой Юлиан,
святой Мартин, святая Розалия, все святые, молитесь за меня, грешного!
(лат.).>!
Кончив молитву, он ударил себя в грудь, встал, надел шляпу и продолжал:
- Будь уверен, добрый отец мой, что, если и есть в нашем предприятии
что-либо такое, на что ты сейчас намекал, исполнение его не будет поручено
этому юноше, он ни о чем даже не будет подозревать.
- Это весьма благоразумно с вашей стороны, царственный брат мой, -
ответил астролог. - Еще я должен вам заметить, что отвага этого юноши,
неизбежный недостаток людей сангвинического темперамента, также внушает мне
некоторые опасения. Однако, основываясь на данных моей науки, я почти с
уверенностью могу сказать, что этот недостаток искупается прочими его
качествами, которые мне открыли его гороскоп и другие мои наблюдения.
- Будет ли полночь благоприятным часом для начала опасного путешествия,
отец мой? - спросил король. - Смотри, вот твои эфемериды <Эфемериды -
таблицы положения небесных светил на определенные дни года.>: видишь ли ты
положение Луны относительно Сатурна и восходящего Юпитера? Осмелюсь
заметить, не умаляя твоих высоких познаний, что такое сочетание предвещает
успех тому, кто посылает экспедицию в этот час.
- Тому, кто ее посылает, - ответил астролог после минутного раздумья, -
оно действительно предвещает успех. Но кровавая окраска Сатурна грозит
опасностью и бедой тем, кто будет послан. Из этого я заключаю, что
путешествие может быть не только опасно, но даже гибельно. Мне кажется,
такое неблагоприятное сочетание светил предвещает плен и насилие.
- Плен и насилие для его участников, - сказал король, - и полный успех
тому, кто посылает, - так ты сказал, мой мудрый учитель?
- Именно, - ответил астролог.
Король промолчал и ничем не выдал астрологу, насколько его предсказание
(вероятно, потому и сделанное ученым мужем, что по вопросам Людовика он
догадался об опасном характере задуманного им предприятия) соответствовало
его собственным планам, состоявшим, как уже известно читателю, в том, чтобы
отдать графиню Изабеллу де Круа в руки Гийома де ла Марка - человека,
правда, знатного рода, но низведенного преступлениями до звания вожака
разбойничьей шайки, известного своим буйным нравом, жестокостью и
бесстрашием.
Затем король вынул из кармана какую-то бумагу и, прежде чем вручить ее
Мартивалле, сказал ему почти заискивающим тоном:
- Мудрый Галеотти, не удивляйся, если, считая тебя истинным чудом
пророческого искусства, стоящим неизмеримо выше всех своих ученых
современников, не исключая и великого Нострадамуса <Нострадамус - знаменитый
французский астролог XVI века; упоминание его имени в словах Людовика XI (XV
в.) - анахронизм (сознательный или случайный перенос черт одной эпохи в
другую)>, я так часто прибегаю к тебе в своих сомнениях и затруднениях,
осаждающих, впрочем, всякого государя, которому приходится вести борьбу и с
мятежниками внутри страны, и с внешними могущественными и непримиримыми
врагами.
- Когда вы удостоили меня своим приглашением, государь, - сказал философ,
- я оставил двор Буды и прибыл в Плесси с твердым намерением отдать в
распоряжение моего царственного покровителя все мое искусство и знание.
- Довольно, мой добрый Мартивалле, я уверен в тебе. Итак, прошу тебя
обратить особенное внимание на следующий вопрос. - И Людовик начал читать
бумагу, бывшую у него в руках:
- "Лицо, ведущее весьма важный спор, который может быть решен судом или
силой оружия, желало бы прекратить его, вступив в личные переговоры со своим
противником. Лицо это желало бы знать, какой день будет самым благоприятным
для выполнения задуманного им плана, а также увенчается ли успехом это
предприятие и ответит ли его противник на оказанное ему доверие таким же
доверием и признательностью или воспользуется преимуществами своего
положения, которые, быть может, даст ему это свидание?".
- Это важный вопрос, - сказал Мартивалле, когда король кончил читать. -
Он потребует точных астрологических исследований и серьезного размышления.
- Постарайся же ответить мне на него, мой мудрый учитель, и ты узнаешь,
что значит оказать услугу королю Франции. Мы решили, если только сочетание
звезд не будет враждебным нашему решению, - а наши ограниченные познания
указывают, что они благоприятны, - мы решили рискнуть собственной нашей
особой, чтобы прекратить наконец эти братоубийственные войны.
- Да поддержат все святые благочестивое намерение вашего величества, -
сказал астролог, - и да охранят они вашу священную особу!
- Благодарю тебя, отец мой. Прими нашу скудную лепту на пополнение твоей
редкостной библиотеки.
И король положил под один из объемистых томов маленький золотой кошелек.
Расчетливый даже в тех случаях, когда бывало затронуто его суеверие, Людовик
полагал, что получаемое астрологом жалованье служило вполне достаточным
вознаграждением за оказываемые им услуги, и считал себя вправе пользоваться
его советами за самую умеренную плату даже в весьма ответственных случаях.
Вручив таким образом вперед гонорар своему адвокату (выражаясь судейским
языком), Людовик повернулся к Дорварду и сказал ему:
- Теперь ступай