костей! Такой человек не покинет
друга и не станет поминать старые обиды, когда того  приперли  к  стенке,  а
поспешит ему на выручку.
   - Если уж Кроуфорд тебя обнял, так дай и я обниму тебя,  племянник,  хотя
тебе и следовало бы знать, что для солдата засада то же, что молитвенник для
священника!
   - Уж ты бы лучше помолчал, Людовик! Ты, мой друг, просто  осел,  если  не
понимаешь, каким племянником тебя наградил господь!.. А  теперь  скажи  мне,
дружок: знает ли король о твоем благородном и мужественном намерении? Видишь
ли, ему, бедняге, в теперешнем его положении очень важно знать, на  кого  он
может положиться. Ах, и зачем только его гвардия не с ним! Но да будет  воля
господня! Так как же, знает король о твоем намерении или нет?
   - Наверное не могу сказать, милорд, - ответил Квентин, - хоть я и сообщил
Мартиусу Галеотти, астрологу, что ни в коем случае не выдам герцогу  ничего,
что могло бы повредить королю. Что же касается  моих  подозрений,  то  прошу
меня извинить: я не могу поделиться ими даже с вашей милостью;  тем  меньше,
понятно, у меня было охоты сообщать их ученому философу.
   - А,  так  вот  оно  что!  -  сказал  лорд  Кроуфорд.  -  Недаром  Оливье
рассказывал мне, что Галеотти вчера смело  пророчествовал  перед  королем  о
том, как ты станешь вести себя дальше. Очень рад, что его предсказания имели
на этот раз более надежный источник, чем язык звезд.
   - Он пророчествовал! - сказал со смехом Меченый. - Небось его  звезды  ни
разу не поведали этому мудрецу, что почтенный Людовик Лесли  помогает  одной
смазливой бабенке тратить его собственные дукаты!
   - Замолчи, Людовик! - вскричал Кроуфорд. - Замолчи, скотина! Если  ты  не
уважаешь моих седин, потому что я такой же старый routier <Стреляный воробей
(франц.).>, как и ты сам, так  пощади  хоть  молодость  и  невинность  этого
мальчика и не заставляй его выслушивать подобные непристойности.
   - Ваша милость можете говорить что вам угодно, -  ответил  Лесли,  -  но,
клянусь честью, наш ясновидящий Сондерс Суплджо, сапожник из  Глен-хулакина,
десять раз заткнул бы за пояс вашего Галотти,  Галипотти  или  как  его  там
зовут! Он предсказал, что все дети моей сестры умрут; он заявил это  в  день
рождения младшего из них - вот этого самого Квентина. Конечно,  когда-нибудь
и он умрет, и тогда предсказание  сапожника  сбудется  до  конца:  из  всего
выводка он единственный пока уцелел. Тот же самый  Сондерс  предсказал  мне,
что я разбогатею благодаря женитьбе; правда, я еще не женился, когда  и  как
это случится - не знаю, ибо сам пока не думаю  о  браке,  а  Квентин  -  еще
мальчишка, и жениться ему рано. И еще Сондерс предсказал...
   - Будет, будет, Людовик! Если и это пророчество так же кстати,  то  лучше
помолчи. Нам пора проститься с твоим племянником, и да  укрепит  его  благие
намерения пречистая  дева,  потому  что  одного  его  легкомысленного  слова
довольно, чтобы наделать столько зла,  что  потом  его  не  поправит  и  сам
парижский парламент <Парижский парламент был высшим судом во  Франции.>.  Да
благословит тебя бог, дитя  мое!  И  послушай  меня,  старика:  не  торопись
бросать службу в нашей дружине. Скоро, очень  скоро  нам  предстоит  славное
дело, и драться мы будем при свете дня, без всяких засад.
   - Прими и мое благословение, племянник, - добавил Людовик Лесли, - потому
что, если тобой доволен наш доблестный начальник, я тоже должен быть доволен
тобой.
   - На минуту, милорд, - сказал Квентин, отводя в сторону лорда  Кроуфорда.
- Я должен вас предупредить, что ряд обстоятельств, от сохранения которых  в
тайне зависит безопасность его величества, известен, кроме меня, еще  одному
лицу.  Лицо  это  не  связано  с  королем  ни  долгом  службы,  ни  чувством
благодарности. Может быть, она считает молчание необязательным для себя...
   - Она! Значит, в деле замешана женщина? - воскликнул лорд Кроуфорд. -  Да
сжалится над нами небо! Мы пропали!
   - Нет, милорд, не думайте этого, - ответил Дорвард. - Постарайтесь только
употребить все ваше влияние на графа Кревкера: добейтесь, чтобы он  разрешил
мне повидаться с графиней Изабеллой де Круа, и я ручаюсь,  что  мне  удастся
убедить ее хранить тайну так же свято, как сделаю это я сам.
   Старый лорд долго о чем-то  раздумывал,  то  поглядывая  на  потолок,  то
опуская глаза к полу, то с недоумением покачивая головой, и наконец сказал:
   - Клянусь честью, во всем этом есть что-то, чего я не понимаю! Повидаться
с графиней Изабеллой де Круа,  с  такой  знатной  и  богатой  дамой!  И  ты,
шотландский юноша-бедняк, так уверен, что она тебя послушает? Или  ты  не  в
меру самонадеян, или, мой юный друг, ты не тратил времени даром, путешествуя
с ней. Клянусь святым Андреем, я поговорю с  Кревкером!  Может  быть,  он  и
исполнит твою просьбу, потому что сам не на шутку  боится,  как  бы  бешеный
нрав Карла не запятнал его герцогскую честь  слишком  жестокой  расправой  с
Людовиком. Но просьба странная, очень странная!
   С этими  словами  старый  лорд,  пожимая  плечами,  вышел  из  комнаты  в
сопровождении Людовика Лесли, который, не желая ни в чем отстать  от  своего
начальника, напустил на себя такой же важный и таинственный вид, какой был у
лорда Кроуфорда, хотя решительно не понимал,  в  чем  дело  и  что  его  так
изумило.
   Через несколько минут лорд Кроуфорд вернулся, но уже один, без Лесли.  На
этот раз старик был в очень странном настроении. Он был не в силах  удержать
улыбку, которая, казалось, против воли морщила его суровое лицо, и покачивал
головой с видом человека, думающего о чем-то, чего он не  одобряет,  но  что
его не может не смешить.
   - Ну, земляк, - обратился он к Дорварду, - как видно, ты малый не промах,
- знаешь, как взяться за дело! Кревкер  проглотил  твое  предложение,  точно
стакан уксусу. Он клялся всеми святыми, что, если б дело не шло о чести двух
государей и благополучии их держав, не видать бы тебе графини  Изабеллы  как
своих ушей. Не будь у него красавицы жены, можно было бы  подумать,  что  он
сам не прочь скрестить копье в  честь  прелестной  графини.  Впрочем,  может
быть, он имел в виду интересы своего племянника, графа  Стефана...  Графиня!
Вишь ты куда залетел! Ну, пойдем! Помни только, что свидание будет  кратким;
ну, да ты не станешь терять времени даром! Ха-ха-ха! Клянусь честью, мне так
смешно, что я даже не могу побранить тебя как следует.
   С пылающими щеками, смущенный и раздосадованный грубыми  шутками  старого
воина, задетый за живое тем, что все опытные люди находят его любовь смешной
и нелепой,  Дорвард  молча  последовал  за  лордом  Кроуфордом  в  монастырь
урсулинок, куда поместили графиню Изабеллу. Здесь  в  приемной  их  поджидал
граф де Кревкер.
   - Итак, юнец, - сказал  граф  сердито,  обращаясь  к  Дорварду,  -  тебе,
говорят,  необходимо  еще  раз  повидать  спутницу   твоего   романтического
путешествия?
   - Да, граф, - ответил Квентин. - И, что еще важней, я должен увидеться  с
нею с глазу на глаз, - добавил он решительно.
   - Этому не бывать! - воскликнул Кревкер. - Рассудите сами, лорд Кроуфорд.
Молодая девушка, дочь моего  старого  друга  и  товарища  по  оружию,  самая
богатая наследница во всей Бургундии, признается мне в  какой-то  нелепой..,
но что ж это я, в самом деле?., короче говоря,  она  сошла  с  ума,  а  этот
мальчишка - самонадеянный повеса... Словом, им нельзя встречаться наедине.
   - В таком случае я не скажу графине ни слова. И, как я ни самонадеян,  вы
открыли мне такую вещь, о которой я никогда не смел даже мечтать!  -  сказал
восхищенный Квентин.
   - Это правда, мой друг, - заметил лорд Кроуфорд,  -  вы  поступили  очень
опрометчиво. Вы только что просили, чтобы я вас  рассудил.  Так  посмотрите:
здесь, в приемной, есть надежная железная  решетка;  положитесь  на  нее,  и
пусть себе болтают, сколько их душе угодно. Неужели жизнь государя, а  может
быть, и тысяч людей не стоит того, чтобы дать двум младенцам  пошептаться  в
течение каких-нибудь пяти минут?
   Говоря это, старый лорд почти силой  увлек  из  комнаты  графа  Кревкера,
который, выходя, бросил грозный взгляд на молодого стрелка. Спустя минуту  в
приемной, по другую сторону решетки, появилась Изабелла и,  увидев  Квентина
одного в комнате, остановилась в смущении и с минуту не поднимала глаз.
   - Впрочем, зачем  мне  быть  неблагодарной  лишь  потому,  что  люди  так
подозрительны? - сказала  она  наконец.  -  Мой  друг,  мой  спаситель!  Мой
единственный верный и  преданный  друг  среди  грозивших  мне  опасностей  и
измены!
   С этими словами она быстро подошла к  решетке  и  протянула  юноше  руку,
которую тот стал целовать, не в силах удержаться от слез. Она не отняла руки
и только сказала:
   - Если бы это не было наше последнее  свидание,  Дорвард,  я  никогда  не
позволила бы вам такого безумия.
   Когда мы напомним, от каких ужасных опасностей спас ее Квентин, напомним,
что он был действительно ее единственным верным  и  преданным  другом,  быть
может, мои читательницы, даже если бы между ними оказались графини и богатые
наследницы,  простят  Изабелле  это   маленькое   нарушение   ее   графского
достоинства.
   Наконец она высвободила свою руку и, отступив от решетки,  спросила,  все
больше смущаясь, о чем он хотел поговорить с ней.
   - Я знаю от старого шотландского лорда, который приходил ко мне с  графом
Кревкером, что у вас есть ко мне просьба, - сказала она. -  Что  же  это  за
просьба? Скажите. Если бедная Изабелла в состоянии исполнить ее, не  нарушая
своего долга и чести, можете быть уверены, что она ее исполнит. Только прошу
вас, - добавила она, робко озираясь, - не говорите ничего такого, что  могло
бы повредить нам обоим, если бы кто-нибудь нас услышал.
   - Будьте спокойны, графиня, - грустно ответил Квентин, - не здесь могу  я
забыть разделяющее нас расстояние и, поверьте, никогда  не  навлеку  на  вас
негодования ваших гордых  родственников,  ибо  вы  внушили  самую  преданную
любовь тому, кто не так могуществен и богат, как они, но  все  же  не  менее
благороден. Пусть эта любовь забудется навсегда, как сон,  забудется  всеми,
кроме того, кому эта мечта навеки заменит действительность!
   - Молчите, прошу вас! - воскликнула Изабелла. Ради  себя  самого..,  ради
меня, - ни слова больше об этом! Скажите лучше, чего вы от меня хотите?
   - Прощения человеку, который ради личных целей и выгод  поступил  с  вами
как враг, - ответил Квентин.
   - Кажется, я никому не желаю зла, - сказала Изабелла. - Ах,  Дорвард,  от
каких опасностей меня спасло ваше мужество и присутствие духа! Этот страшный
окровавленный зал, этот несчастный епископ... Я только вчера узнала обо всех
ужасах, которые тогда совершились!
   - Не думайте о них! - проговорил с живостью Квентин,  заметив,  что  лицо
молодой  девушки  покрылось  смертельной  бледностью.  -   Не   вспоминайте!
Постарайтесь лучше с  твердостью  смотреть  вперед,  потому  что  опасности,
угрожавшие вам, еще не миновали. Выслушайте меня. Вы больше  чем  кто-нибудь
другой имеете право считать короля Людовика тем, что он есть на самом  деле,
то есть хитрым и коварным изменником. Но если сейчас вы обвините его в  том,
что он подстрекал вас к бегству и, что еще важнее, хотел предать в  руки  де
ла Марка, это может стоить ему если не жизни, то короны и, наверно,  вызовет
кровопролитнейшую войну между Францией и Бургундией.
   - Не я буду причиной таких  несчастий,  если  только  в  моей  власти  их
отвратить, - сказала Изабелла. - Впрочем, если  б  даже  я  жаждала  мщения,
малейшей вашей просьбы было  бы  довольно,  чтобы  заставить  меня  от  него
отказаться.  Могу  ли  я  дольше  помнить  обиды,  нанесенные  мне   королем
Людовиком, чем ваши бесценные услуги? Но как мне  быть,  когда  я  предстану
перед моим государем, герцогом Бургундским? Я должна буду или  молчать,  или
сказать всю правду. Молчать - значит прогневать его, а лгать.., вы  сами  не
захотите, чтоб я лгала.
   - Конечно, нет, - ответил  Дорвард.  -  Пусть  только  ваши  показания  о
Людовике ограничиваются тем, что вы  сами  знаете  как  несомненную  истину;
когда же вам придется упомянуть о том, что вы знаете с чужих слов, то как бы
достоверны ни казались вам эти слухи, передавайте их только  как  слухи,  не
больше, и не говорите, что придаете им веру или значение, если б даже это  и
было так. Не может бургундский совет отказать монарху в той  справедливости,
которой на моей  родине  пользуется  каждый  преступник!  Они  должны  будут
признать его невиновным, если против него не окажется явных, прямых улик,  а
все, что вы сообщите как простой слух, справедливость которого вы  лично  не
можете подтвердить, им надо будет еще  доказать  свидетельскими  показаниями
других лиц.
   - Кажется, я понимаю вас, - сказала Изабелла.
   - Я объясню вам это еще подробнее, - сказал Квентин и принялся разъяснять
свою мысль на примерах. Он еще говорил, когда  раздался  звон  монастырского
колокола.
   - Это знак, что мы должны расстаться, - сказала  Изабелла,  -  расстаться
навсегда! Не забывайте меня, Дорвард, а я вас никогда не забуду.., не забуду
и ваших верных услуг...
   Больше она не могла говорить и молча протянула ему руку. Он припал к  ней
устами, и уж не знаю, право, как  это  случилось,  но  только,  стараясь  ее
высвободить, графиня оказалась так  близко  к  решетке,  что  юноша  дерзнул
запечатлеть на ее губах прощальный поцелуй. Она не оттолкнула  его  -  может
быть, потому, что не успела, так как почти в ту же минуту в приемную стрелой
влетели Кревкер и Кроуфорд, подсматривавшие  в  щелку  за  молодыми  людьми,
беседу которых они, впрочем, не могли  слышать.  Кревкер  был  в  бешенстве,
Кроуфорд же от души хохотал, стараясь сдержать порывы своего товарища.
   - Ступайте в вашу комнату, сударыня, слышите? Вы стоите того,  чтобы  вас
засадить в келью на хлеб и  на  воду!  -  крикнул  граф  Изабелле,  которая,
опустив вуаль, поспешно удалилась. - А ты,  красавчик..,  ты  просто  нахал!
Настанет час, когда интересы государей и держав не будут иметь ничего общего
с такими молодцами, как ты, и тогда я проучу тебя  за  то,  что  ты,  нищий,
осмелился поднять глаза на...
   - Довольно, довольно, граф! Нельзя ли полегче! - перебил его старый лорд.
- А ты, Квентин, молчи, я тебе приказываю! Ступай  к  себе!..  И  позвольте,
граф, заметить вам теперь, когда он уже  не  может  нас  слышать,  что  ваше
обращение совершенно неуместно: Квентин Дорвард такой  же  дворянин,  как  и
король,  только,  как  говорят  испанцы,  он  бедней   короля.   По   своему
происхождению он так же знатен, как я, а я - глава  нашего  рода,  и  вы  не
имеете права нам угрожать...
   -  Ах,  милорд,  -  перебил  Кревкер  с  нетерпением,   нахальство   этих
чужестранных наемников  вошло  даже  в  пословицу,  и  вам,  их  начальнику,
следовало бы их сдерживать, а не поощрять!
   - Послушайте, граф, - ответил  лорд  Кроуфорд,  -  я  командую  стрелками
пятьдесят лет и до сих пор ни разу не просил советов ни у  французов,  ни  у
бургундцев; надеюсь, что, с  вашего  разрешения,  и  впредь  сумею  без  них
обойтись!
   - Полно, полно, милорд, - сказал Кревкер, - я не хотел вас обидеть,  ваше
звание и лета дают вам все преимущества надо мной. Что же  касается  молодых
людей, я готов забыть их прошлое, но приму свои меры и клянусь,  что  больше
они не увидятся!
   - Не клянитесь, Кревкер! - сказал со смехом старый лорд. - Гора с горой -
и то, говорят, сходятся, так как же не сойтись грешным людям, у которых есть
ноги, есть жизнь и любовь, толкающая их друг к другу! Поцелуй-то  был  очень
нежный: это дурной знак, Кревкер!
   - Вы опять хотите вывести меня из терпения, милорд, - сказал  Кревкер,  -
но это вам не удастся... Слышите, колокол в замке зовет  на  совет.  Страшен
будет этот совет, и одному богу известно, чем он кончится.
   - Я могу заранее предсказать только одно, - ответил старый  шотландец.  -
Если  допустят  насилие  над  особой  короля,  он  не  погибнет  одиноким  и
неотомщенным, хоть у него здесь мало  друзей  и  очень  много  врагов.  Жаль
только, что он строго запретил мне принять меры на случай такого исхода.
   - Позвольте вам заметить, милорд Кроуфорд,  -  сказал  бургундец,  -  что
принимать меры против иных  несчастий  -  значит  их  вызывать.  Повинуйтесь
приказанию  его  величества,  не  подавайте  повода   к   насилию   излишней
горячностью, и вы увидите, что день кончится благополучнее, чем вы ожидаете.
Глава 32

СЛЕДСТВИЕ

   Я видеть не хочу Твою любезность -
   Любовь твою почувствовать хотел бы.
   Встань! Знаю я, что сердцем
   Не склонился
   Ты предо мной, хоть и склонил колени.
   "Король Ричард II"

   С первым ударом колокола,  сзывавшего  на  совет  знатнейших  бургундских
дворян и незначительное число французских  вельмож,  бывших  в  то  время  в
Перонне,  герцог  Карл  в   сопровождении   отряда   своих   телохранителей,
вооруженных бердышами и алебардами, вошел в зал башни Герберта в  Пероннском
замке. Король Людовик, ожидавший этого посещения,  встал,  сделал  два  шага
навстречу герцогу и остановился, ожидая его приближения,  всем  своим  видом
выражая величие и достоинство,  которые  он,  несмотря  на  свой  далеко  не
изысканный наряд и обычно простые манеры, прекрасно умел напускать на  себя,
когда  находил  это  нужным.  Осанка  короля  и  его  спокойствие  в   такую
решительную минуту произвели, видимо, сильное впечатление на его противника:
с шумом распахнув дверь, Карл вошел было  в  комнату  быстрыми  шагами,  но,
взглянув  на  Людовика,  принял  вид,  более  подобающий  великому  вассалу,
являющемуся к своему государю. Вероятно, герцог заранее решил придерживаться
в обращении с королем всех внешних форм почтения,  подобающих  его  высокому
сану; но было совершенно очевидно, что  он  едва  сдерживает  порывы  своего
необузданного нрава и жажду мести, клокочущую в  его  душе.  И  хотя  как  в
обращении с королем, так и в речах Карл заставлял себя выполнять все правила
этикета, он то и дело менялся в лице, говорил хриплым,  отрывистым  голосом,
весь дрожал от сдержанного нетерпения, хмурил брови и до крови  кусал  губы;
одним  словом,  каждый  взгляд,  каждое  движение  этого  государя,   самого
запальчивого из всех когда-либо живших на  земле,  свидетельствовали  о  той
страшной буре, которая бушевала в эту минуту в его груди.
   Король совершенно хладнокровно наблюдал эту борьбу страстей; хотя взгляды
герцога и обдавали его ужасом, как бы предрекая ему  смерть,  пугавшую  его,
как всякого грешного смертного, однако он, как отважный и искусный  кормчий,
твердо решил не поддаваться собственному  страху  и  бороться  до  последней
крайности, не выпуская руля, пока будет  оставаться  хоть  малейшая  надежда
спасти свой корабль. Поэтому, когда герцог сказал несколько отрывистых  слов
извинения по поводу неудобств помещения, отведенного Людовику, он с  улыбкой
ответил, что пока  еще  не  может  пожаловаться:  во  всяком  случае,  башня
Герберта была для него до сих пор гораздо более приятным убежищем,  чем  для
одного из его предков.
   - Так вам рассказали это предание? - сказал  Карл.  -  Да,  он  был  убит
здесь, но только потому,  что  отказался  надеть  клобук  и  кончить  дни  в
монастыре.
   - Нельзя не признать, что он поступил  как  глупец,  -  ответил  Людовик,
притворяясь равнодушным, - ибо он умер смертью мученика  и  в  то  же  время
лишился возможности стать святым.
   - Я пришел сюда, - начал герцог, приступая прямо к делу, -  просить  ваше
величество  присутствовать  на  совете,  где  будут   обсуждаться   вопросы,
одинаково важные как для Франции, так  и  для  Бургундии.  Мы  можем  тотчас
отправиться, то есть, разумеется, если вашему величеству будет угодно...
   - Полноте, любезный кузен, -  ответил  Людовик,  -  не  простирайте  вашу
учтивость так далеко, чтобы просить там, где вы можете смело  приказывать..