ех
пор, пока это дело не получит должного исхода.
   Он еще несколько раз перекрестился, бормоча молитвы и  совершая  мно-
гократные коленопреклонения, и передал ковчег в руки сопровождавшего его
монаха - брата Амвросия; потом уже без всякой церемонии, но, может быть,
с неменьшим удовольствием сгреб со стола золотую цепь и опустил ее в на-
душенную сафьяновую сумку, висевшую у него на поясе.
   - Ну, сэр Седрик, - сказал аббат, - ваше доброе вино так крепко,  что
у меня в ушах уже звонят к вечерне. Позвольте нам еще раз выпить за здо-
ровье леди Ровены, да и отпустите нас на отдых.
   - Клянусь бромхольским крестом, - сказал Сакс, - вы плохо поддержива-
ете свою добрую славу, сэр приор. Молва отзывается о вас как об  исправ-
ном монахе: говорят, будто вы только тогда отрываетесь от доброго  вина,
когда зазвонят к заутрене, и я на старости лет боялся осрамиться, состя-
заясь с вами. Клянусь честью,  в  мое  время  двенадцатилетний  мальчиш-
ка-сакс дольше вашего просидел бы за столом.
   Однако у приора были причины настойчиво придерживаться  на  этот  раз
правил умеренности. Он не только по своему званию был  присяжным  мирот-
ворцем, но и на деле терпеть не мог всяких ссор и столкновений. Это про-
исходило, впрочем, не от любви к ближнему или к самому себе; он опасался
вспыльчивости старого сакса и  предвидел,  что  запальчивое  высокомерие
храмовника, уже не раз прорывавшееся  наружу,  в  конце  концов  вызовет
весьма неприятную ссору. Поэтому он стал распространяться о том, что  по
части выпивки ни один народ не может сравниться с крепкоголовыми  и  вы-
носливыми саксами, намекнув даже, как бы мимоходом, на  святость  своего
сана, и закончил настойчивой просьбой позволить удалиться на покой.
   Вслед за тем прощальный кубок обошел круг. Гости, низко  поклонившись
хозяину и леди Ровене, встали и разбрелись по залу, а хозяева  в  сопро-
вождении ближайших слуг удалились в свои покои.
   - Нечестивый пес, - сказал храмовник еврею Исааку, проходя мимо него,
- так ты тоже пробираешься на турнир?
   - Да, собираюсь, - отвечал Исаак, смиренно кланяясь,  -  если  угодно
будет вашей досточтимой доблести.
   - Как же, - сказал рыцарь, - затем и идешь, чтобы  своим  лихоимством
вытянуть все жилы из дворян, а женщин  и  мальчишек  разорять  красивыми
безделушками. Готов поручиться, что твой кошелек битком набит шекелями.
   - Ни одного шекеля, ни единого серебряного  пенни,  ни  полушки  нет,
клянусь богом Авраама! - сказал еврей, всплеснув руками. - Я иду просить
помощи у собратий для уплаты налога, который взыскивает  с  меня  палата
еврейского казначейства. Да ниспошлет мне удачу праотец Иаков. Я  совсем
разорился. Даже плащ, что я ношу, ссудил мне Рейбен из Тадкастера.
   Храмовник желчно усмехнулся и проговорил:
   - Проклятый лгун!
   С этими словами он отошел от еврея и, обратившись к своим мусульманс-
ким невольникам, сказал им что-то на языке, не известном никому из  при-
сутствующих.
   Бедный старик был так ошеломлен обращением к нему воинственного мона-
ха, что тот успел уже отойти на другой конец зала,  прежде  чем  бедняга
решился поднять голову и изменить свою униженную позу. Когда же он нако-
нец выпрямился и оглянулся, лицо его выражало изумление человека, только
что ослепленного молнией и оглушенного громом.
   Вскоре храмовник и аббат отправились в отведенные им спальни.  Прово-
жали их дворецкий и кравчий. При каждом из них шло по два прислужника  с
факелами, а еще двое несли на подносах прохладительные напитки; в то  же
время другие слуги указывали свите храмовника и приора и остальным  гос-
тям места, где для них был приготовлен ночлег.
 
 
   Глава VI
 
   С ним подружусь, чтобы войти в доверье:
   Получится - прекрасно, нет - прощай.
   Но я прошу, меня не обессудь!
   "Венецианский купец"
 
   Когда пилигрим, сопровождаемый слугою с факелом, проходил по запутан-
ным переходам этого огромного дома, построенного без определенного  пла-
на, его нагнал кравчий и сказал ему на ухо, что если он ничего не  имеет
против кружки доброго меда, то в его комнате уже собралось  много  слуг,
которым хотелось бы послушать рассказы о Святой Земле, а в особенности о
рыцаре Айвенго. Вслед за кравчим с той же просьбой явился Вамба, уверяя,
будто один стакан вина после полуночи стоит трех после сигнала к тушению
огней.
   Не оспаривая этого утверждения, исходившего от такого сведущего лица,
пилигрим поблагодарил обоих за любезное приглашение, но сказал, что дан-
ный им обет воспрещает ему беседовать на кухне о том, о чем нельзя гово-
рить за господским столом.
   - Ну, такой обет, - сказал Вамба, обращаясь к  кравчему,  -  едва  ли
подходит слуге.
   - Я было собирался дать ему комнату на чердаке, - сказал  кравчий,  с
досадой пожимая плечами, - но раз он не хочет водить компанию с  добрыми
христианами, пускай ночует рядом с Исааком. Энвольд, - продолжал он, об-
ращаясь к факельщику, - проводи пилигрима в южную келью.  Какова  любез-
ность, такова и благодарность. Спокойной ночи, сэр пилигрим.
   - Спокойной ночи, и награди вас пресвятая дева, - невозмутимо отвечал
пилигрим и последовал за своим провожатым.
   В небольшой, освещенной простым  железным  фонарем  прихожей,  откуда
несколько дверей вели в разные стороны, их остановила горничная леди Ро-
вены, которая повелительным тоном объявила, что ее госпожа желает  пого-
ворить с пилигримом, и, взяв факел из рук Энвольда и велев ему подождать
своего возвращения, она подала знак пилигриму следовать за ней. По-види-
мому, пилигрим считал неприличным отклонить это приглашение, как  откло-
нил предыдущее; по крайней мере он повиновался  без  всяких  возражений,
хотя и казалось, что он был удивлен таким приказанием.
   Небольшой коридор и лестница, сложенная из  толстых  дубовых  бревен,
привели его в комнату Ровены, грубое великолепие которой соответствовало
почтительному отношению к ней хозяина дома. Все стены были завешены  вы-
шивками, на которых разноцветными шелками с примесью золотых и  серебря-
ных нитей были изображены различные эпизоды псовой  и  соколиной  охоты.
Постель под пурпурным пологом была накрыта богато вышитым покрывалом. На
стульях лежали цветные подушки; перед одним стулом, более  высоким,  чем
все остальные, стояла скамеечка из слоновой кости с затейливой резьбой.
   Комната освещалась четырьмя восковыми факелами в серебряных  подсвеч-
никах. Однако напрасно современная красавица стала бы завидовать роскош-
ной обстановке саксонской принцессы. Стены комнаты были так плохо проко-
нопачены и в них были такие щели, что нарядные драпировки вздувались  от
ночного ветра. Жалкое подобие ширм защищало  факелы  от  сквозняка,  но,
несмотря на это, их пламя постоянно колебалось от ветра, как развернутое
знамя военачальника. Конечно,  в  убранстве  комнаты  чувствовалось  бо-
гатство и даже некоторое изящество; но комфорта не было, а так как в  те
времена о нем не имели представления, то и отсутствие его не ощущалось.
   Три горничные, стоя за спиной леди Ровены, убирали на ночь ее волосы.
Сама она сидела на высоком, похожем на трон стуле. Весь ее вид и  манеры
были таковы, что, казалось, она родилась на свет для преклонения. Пилиг-
рим сразу признал ее право на это, склонив перед ней колени.
   - Встань, странник, - сказала она приветливо, - заступник отсутствую-
щих достоин ласкового приема со стороны каждого, кто дорожит  истиной  и
чтит мужество.
   Потом, обратясь к своей свите, она сказала:
   - Отойдите все, кроме Эльгиты. Я желаю побеседовать со святым  пилиг-
римом.
   Девушки отошли в другой конец комнаты и сели на узкую скамью у  самой
стены, где оставались неподвижны и безмолвны, как статуи, хотя  свободно
могли бы шептаться, не мешая разговору их госпожи со странником.
   Леди Ровена помолчала с минуту, как бы не зная, с чего начать,  потом
сказала:
   - Пилигрим, сегодня вечером вы произнесли одно имя. Я хочу сказать, -
продолжала она с усилием, - имя Айвенго; по законам  природы  и  родства
это имя должно было бы встретить более теплый и благосклонный  отклик  в
здешнем доме; но таковы странные превратности судьбы, что хотя у  многих
сердце дрогнуло при этом имени, но только я решаюсь вас спросить, где  и
в каких условиях оставили вы того, о ком упомянули. Мы слышали,  что  он
задержался в Палестине из-за болезни и что после ухода оттуда английско-
го войска он подвергся преследованиям со стороны французской  партии,  а
нам известно, что к этой же партии принадлежат и храмовники.
   - Я мало знаю о рыцаре Айвенго, - смущенно ответил пилигрим, -  но  я
хотел бы знать больше, раз вы интересуетесь его судьбой. Кажется, он из-
бавился от преследований своих врагов в Палестине  и  собирался  возвра-
титься в Англию. Вам, леди, должно быть известно лучше, чем мне, есть ли
у него здесь надежда на счастье.
   Леди Ровена глубоко вздохнула и спросила, не может ли  пилигрим  ска-
зать, когда именно следует ожидать возвращения рыцаря Айвенго на родину,
а также не встретит ли он больших опасностей в пути.
   Пилигрим ничего не мог сказать относительно времени  возвращения  Ай-
венго; что же касается второго вопроса леди Ровены, пилигрим уверил  ее,
что путешествие может быть безопасным, если ехать через Венецию и Геную,
а оттуда - через Францию и Англию.
   - Айвенго, - сказал он, - так хорошо знает язык и  обычаи  французов,
что ему ничто не угрожает в этой части его пути.
   - Дай бог, - сказала леди Ровена, - чтобы он  доехал  благополучно  и
был в состоянии принять участие в предстоящем турнире, где все рыцарство
здешней страны собирается показать свое искусство и  отвагу.  Если  приз
достанется Ательстану Конингсбургскому, Айвенго может услышать  недобрые
вести по возвращении в Англию. Скажите мне, странник, как  он  выглядел,
когда вы его видели в последний раз? Не уменьшил ли недуг  его  телесные
силы и красоту?
   - Он похудел и стал смуглее с тех пор, как прибыл в Палестину с  ост-
рова Кипра в свите Ричарда Львиное Сердце. Мне казалось,  что  лицо  его
омрачено глубокой печалью. Но я не подходил к нему, потому что  незнаком
с ним.
   - Боюсь, - молвила Ровена, - то, что он увидит на родине, не сгонит с
его чела мрачной тени... Благодарю, добрый пилигрим, за  вести  о  друге
моего детства. Девушки, - обратилась она к служанкам,  -  подайте  этому
святому человеку вечерний кубок. Пора дать ему покой, я не хочу его  за-
держивать долее.
   Одна из девушек принесла серебряный кубок горячего вина с пряностями,
к которому Ровена едва прикоснулась губами, после чего его подали пилиг-
риму. Он низко поклонился и отпил немного.
   - Прими милостыню, друг, - продолжала леди Ровена, подавая ему  золо-
тую монету. - Это - знак моего уважения к твоим тяжким трудам и к святы-
ням, которые ты посетил.
   Пилигрим принял дар, еще раз низко поклонился и вслед за Эльгитой по-
кинул комнату.
   В коридоре его ждал слуга Энвольд. Взяв факел из  рук  служанки,  Эн-
вольд поспешно и без всяких церемоний повел гостя в пристройку, где  це-
лый ряд чуланов служил для ночлега низшему  разряду  слуг  и  пришельцев
простого звания.
   - Где тут ночует еврей? - спросил пилигрим.
   - Нечестивый пес проведет ночь рядом с вашим преподобием,  -  отвечал
Энвольд. - Святой Дунстан, ну и придется же после него скоблить  и  чис-
тить этот чулан, чтобы он стал пригодным для христианина!
   - А где спит Гурт, свинопас? - осведомился странник.
   - Гурт, - отвечал слуга, - спит в том чулане, что по правую  руку  от
вас, а еврей - по левую, держитесь подальше от сына этого неверного пле-
мени. Вам бы дали более почетное помещение, если бы вы приняли приглаше-
ние Освальда.
   - Ничего, мне и здесь будет хорошо, - сказал пилигрим.
   С этими словами он вошел в отведенный ему чулан и,  приняв  факел  из
рук слуги, поблагодарил его и пожелал спокойной  ночи.  Притворив  дверь
своей кельи, он воткнул факел в деревянный подсвечник и окинул  взглядом
свою спальню, всю обстановку которой составляли грубо сколоченный  дере-
вянный стул и заменявший кровать плоский  деревянный  ящик,  наполненный
чистой соломой, поверх которой были разостланы две или три овечьи шкуры.
   Пилигрим потушил факел, не раздеваясь растянулся на этом грубом  ложе
и уснул или по крайней мере лежал неподвижно до тех пор, пока первые лу-
чи восходящего солнца не заглянули в маленькое решетчатое окошко, сквозь
которое и свет и свежий воздух проникали в его келью.  Тогда  он  встал,
прочитал утренние молитвы, поправил на себе одежду и, осторожно  отворив
дверь, вошел к еврею.
   Исаак тревожно спал на такой же точно постели, на какой  провел  ночь
пилигрим. Все части одежды, которые снял накануне вечером, он навалил на
себя или под себя, чтобы их не стащили во время сна. Лицо  его  выражало
мучительное беспокойство; руки судорожно подергивались, как бы отбиваясь
от страшного призрака; он бормотал и издавал какие-то восклицания на ев-
рейском языке, перемешивая их с целыми фразами на местном наречии; среди
них можно было разобрать следующие слова: "Ради бога Авраамова, пощадите
несчастного старика! Я беден, у меня нет денег, можете заковать  меня  в
цепи, разодрать на части, но я не могу исполнить ваше желание".
   Пилигрим не стал дожидаться пробуждения Исаака и слегка дотронулся до
него концом своего посоха. Это прикосновение, вероятно, связалось в соз-
нании спящего с его сном: старик вскочил, волосы  его  поднялись  дыбом,
острый взгляд черных глаз впился в стоявшего перед ним странника,  выра-
жая дикий испуг и изумление, пальцы судорожно вцепились в одежду, словно
когти коршуна.
   - Не бойся меня, Исаак, - сказал пилигрим, -  я  пришел  к  тебе  как
друг.
   - Награди вас бог Израиля, - сказал еврей,  немного  успокоившись.  -
Мне приснилось... Но будь благословен праотец Авраам - то был сон.
   Потом, очнувшись, он спросил обычным своим голосом:
   - А что же угодно вашей милости от бедного еврея в такой ранний час?
   - Я хотел тебе сказать, - отвечал пилигрим, что, если ты сию же мину-
ту не уйдешь из этого дома и не постараешься отъехать как можно дальше и
как можно скорее, с тобой может приключиться в пути большая беда.
   - Святой отец, - воскликнул Исаак, - да кто захочет напасть на такого
ничтожного бедняка, как я?
   - Это тебе виднее, - сказал пилигрим, - но знай,  что,  когда  рыцарь
Храма вчера вечером проходил через зал, он обратился к своим мусульманс-
ким невольникам на сарацинском языке, который я хорошо знаю, и  приказал
им сегодня поутру следить за тем, куда поедет еврей, схватить его, когда
он подальше отъедет от здешней усадьбы, и отвести  в  замок  Филиппа  де
Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа.
   Невозможно описать ужас, овладевший евреем при этом  известии;  каза-
лось, он сразу потерял всякое самообладание. Каждый мускул, каждый  нерв
ослабли, руки повисли, голова поникла на грудь, ноги подкосились,  и  он
рухнул к ногам пилигрима, как бы раздавленный неведомыми силами; это был
не человек, поникший в мольбе о сострадании, а скорее безжизненное тело.
   - Бог Авраама! - воскликнул он. Не подымая седой головы  с  полу,  он
сложил свои морщинистые руки и воздел их вверх. - О Моисей! О  блаженный
Аарон! Этот сон приснился мне недаром, и видение посетило меня  не  нап-
расно! Я уже чувствую, как они клещами тянут из меня жилы. Чувствую зуб-
чатые колеса по всему телу, как те острые пилы, бороны и  секиры  желез-
ные, что полосовали жителей Раббы и чад Аммоновых.
   - Встань, Исаак, и выслушай, что я тебе скажу, - с  состраданием,  но
не без презрения сказал пилигрим, глядя на его муки. - Мне понятен  твой
страх: принцы и дворяне безжалостно расправляются с  твоими  собратьями,
когда хотят выжать из них деньги. Но встань, я  тебя  научу,  как  изба-
виться от беды. Уходи из этого дома сию же минуту,  пока  не  проснулись
слуги, - они крепко спят после вчерашней попойки.
   Я провожу тебя тайными тропинками через лес, который мне так же хоро-
шо известен, как и любому из лесных сторожей. Я тебя не покину, пока  не
сдам с рук на руки какому-нибудь барону или помещику, едущему на турнир;
по всей вероятности, у тебя найдутся способы обеспечить себе его  благо-
воление.
   Как только у Исаака появилась надежда на спасение, он стал  приподни-
маться, все еще оставаясь на коленях; откинув назад свои  длинные  седые
волосы и расправив бороду, он устремил пытливые черные глаза на пилигри-
ма. В его взгляде отразились страх, и надежда, и подозрение.
   Но при последних словах пилигрима ужас вновь овладел им, он упал нич-
ком и воскликнул:
   - У меня найдутся средства, чтобы обеспечить себе благоволение!  Увы!
Есть только один способ заслужить благоволение христианина, но как полу-
чить его бедному еврею, если вымогательства довели его до нищеты Лазаря?
Ради бога, молодой человек, не выдавай меня! Ради общего небесного отца,
всех нас создавшего, евреев и язычников, сынов Израиля и сынов  Измаила,
не предавай меня. - Снова подозрительность взяла верх над остальными его
чувствами, и он воскликнул: - У меня нет таких средств, чтобы обеспечить
доброе желание христианского странника, даже если он потребует  все,  до
последнего пенни.
   При этих словах он с пламенной мольбой ухватился за плащ пилигрима.
   - Успокойся, - сказал странник. - Если бы ты имел все сокровища свое-
го племени, зачем мне обижать тебя. В этой  одежде  я  обязан  соблюдать
обет бедности, и если променяю ее, то единственно на кольчугу и  боевого
коня. Впрочем, не думай, что я навязываю тебе свое  общество,  оставайся
здесь, если хочешь. Седрик Сакс может оказать тебе покровительство.
   - Увы, нет! - воскликнул еврей. - Не позволит он мне  ехать  в  своей
свите. Саксонец и норманн одинаково презирают бедного  еврея.  А  одному
проехать по владениям Филиппа де Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бе-
фа... Нет! Добрый юноша, я поеду с тобой!  Поспешим!  Препояшем  чресла,
бежим! Вот твой посох... Скорее, не медли!
   - Я не медлю, - сказал пилигрим, уступая  настойчивости  своего  ком-
паньона, - но мне надо прежде всего  найти  средство  отсюда  выбраться.
Следуй за мной!
   Он вошел в соседнюю каморку, где, как  уже  известно  читателю,  спал
Гурт.
   - Вставай, Гурт, - сказал пилигрим, - вставай скорее. Отопри  калитку
у задних ворот и выпусти нас отсюда.
   Обязанности Гурта, которые в наше время находятся в пренебрежении,  в
ту пору в саксонской Англии пользовались таким же почетом,  каким  Эвмей
пользовался в Итаке. Гурту показалось обидным, что пилигрим заговорил  с
ним в таком повелительном тоне.
   - Еврей уезжает из Ротервуда, - надменно молвил он, приподнявшись  на
одном локте и не двигаясь с места, - а с ним за компанию и пилигрим соб-
рался.
   - Я бы скорее подумал, - сказал Вамба, заглянувший в эту минуту в чу-
лан, - что еврей с окороком ветчины улизнет из усадьбы.
   - Как бы то ни было, - сказал Гурт, снова опуская голову на  деревян-
ный обрубок, служивший ему вместо подушки, - и еврей  и  странник  могут
подождать, пока растворят главные ворота. У  нас  не  полагается,  чтобы
гости уезжали тайком, да еще в такой ранний час.
   - Как бы то ни было, - сказал пилигрим повелительно, - я  думаю,  что
ты не откажешь мне в этом.
   С этими словами он нагнулся к лежавшему  свинопасу  и  прошептал  ему
что-то на ухо по-саксонски. Гурт мгновенно вскочил на ноги, а  пилигрим,
подняв палец в знак того, что надо соблюдать осторожность, прибавил:
   - Гурт, берегись! Ты всегда был осмотрителен. Слышишь, отопри  калит-
ку. Остальное скажу после.
   Гурт повиновался с необычайным проворством, а  Вамба  и  еврей  пошли
вслед за ним, удивляясь внезапной перемене в поведении свинопаса.
   - Мой мул! Где же мой мул? - воскликнул еврей, как только  они  вышли
из калитки.
   - Приведи сюда его мула, - сказал пилигрим, - да и мне  достань  тоже
мула, я поеду с ним рядом, пока не выберемся из здешних  мест.  После  я
доставлю мула в ц