ое пение четырех девушек остальные  занимались
вышиванием, по собственному вкусу и умению, большого  шелкового  покрова
на гроб Ательстана или выбирали из расставленных перед ними корзин цветы
и плели венки. Девицы держали себя скромно, как полагалось на похоронах,
но нельзя было сказать, что они горевали. Иные украдкой  перешептывались
или улыбались, что всякий раз вызывало нарекания со стороны пожилых дам.
Можно было заметить, что некоторые из девиц гораздо больше думали о том,
идет ли к ним траурный наряд, чем  о  печальной  церемонии.  Нужно  соз-
наться, что появление двух незнакомых  рыцарей  еще  более  усилило  это
настроение: девушки стали оглядываться, шептаться  и  подталкивать  друг
друга. Одна Ровена, слишком гордая, чтобы быть  тщеславной,  поклонилась
своему избавителю с любезной грацией. Она была серьезна, но не печальна,
и нельзя было решить, чем был вызван ее озабоченный  вид  -  отсутствием
известий о судьбе Айвенго или же кончиной ее родственника.
   Седрик, как мы уже не раз имели случай заметить, не отличался  особой
проницательностью, и уныние его питомицы казалось ему столь  глубоким  и
естественным, что он счел приличным объяснить его гостям, шепнув  им  на
ухо: "Она была нареченной невестой благородного Ательстана". Вряд ли это
сообщение могло  побудить  Уилфреда  особенно  грустить  о  кончине  ко-
нингсбургского тана и сочувствовать тем, кто его оплакивал.
   Обойдя с гостями все покои замка, где происходили  погребальные  тор-
жества, Седрик провел их в небольшую комнату,  предназначенную,  по  его
словам, для почетных гостей, которые были не так близко знакомы с покой-
ным, а потому, быть может, не желали проводить все время с теми, для ко-
го эта скорбь была особенно чувствительна. Сказав, что им немедленно бу-
дет доставлено все, что они пожелают, он уже собрался уходить, но Черный
Рыцарь удержал его за руку.
   - Позвольте вам напомнить, благородный тан, - сказал он, - что  когда
мы с вами в последний раз расставались, вы обещали за те услуги, которые
мне удалось оказать вам, сделать мне подарок.
   - Все, что угодно, благородный рыцарь, - сказал Седрик, - но в  такую
печальную минуту...
   - Я и об этом подумал, - прервал его король, - но у меня мало  време-
ни. К тому же, мне кажется, что в тот час, когда  мы  опустим  в  могилу
благородного Ательстана, было бы желательно похоронить вместе с его  ос-
танками некоторые предрассудки и несправедливые суждения...
   - Сэр Рыцарь Висячего Замка, - сказал Седрик,  покраснев  и,  в  свою
очередь, прерывая гостя, - я надеюсь, что подарок, которого вы  просите,
касается только вашей собственной особы. Во все, что относится  к  чести
моего дома, постороннему человеку не подобает вмешиваться.
   - Я и не желаю вмешиваться, - сказал король мягко, - во  всяком  слу-
чае, до тех пор, пока вы не признаете, что я на это имею некоторое  пра-
во. До сих пор вы меня знали под именем Черного Рыцаря  Висячего  Замка.
Знайте же, что я Ричард Плантагенет.
   - Ричард Анжуйский! - воскликнул Седрик, отступив в величайшем  изум-
лении.
   - Нет, благородный Седрик, я Ричард, король английский. Заветное  мое
желание заключается в том, чтобы все сыны Англии жили между собою в мире
и согласии... Что же, почтенный тан, ты и не думаешь  преклонить  колено
пред твоим государем?
   - Перед норманской кровью оно никогда не преклонялось, - сказал  Сед-
рик.
   - Тогда воздержись от присяги, - сказал король, - пока не  убедишься,
что я одинаково покровительствую и норманнам и саксам.
   - Государь, - отвечал Седрик, - я всегда отдавал справедливость твоей
храбрости и достоинствам. Знаю также, на чем основаны твои права на  ко-
рону: ты потомок Матильды, а она была племянницей Эдгара Атлинга  и  до-
черью шотландского короля Малькольма. Но Матильда,  хоть  и  королевской
саксонской крови, не была наследницей престола.
   - Я не буду спорить с тобой о моих правах, благородный тан, -  сказал
Ричард спокойно, - но попрошу тебя оглянуться вокруг и сказать, кого  же
ты теперь можешь выставить мне соперником.
   - И ты явился сюда только затем, чтобы сказать мне об этом? -  сказал
Седрик. - Пришел укорять меня в гибели моего племени, когда еще не засы-
пана могила последнего отпрыска саксонских королей! -  При  этих  словах
лицо его омрачилось гневом. - Это смелый и опрометчивый шаг!
   - Нисколько, клянусь святым крестом! - возразил король. - Я  поступил
так в полной уверенности, что один храбрый человек может  положиться  на
другого, ничего не опасаясь.
   - Ты хорошо сказал, государь, и я признаю, что ты король Англии и бу-
дешь им впредь, невзирая на мое слабое сопротивление. Не смею прибегнуть
к тому средству, которое могло бы этому помешать, хоть ты и ввел меня  в
сильное искушение.
   - А теперь вернемся к моей просьбе, - сказал король, - и я ее выскажу
так же прямо и откровенно, как ты отказался признать  во  мне  законного
короля. Итак, на основании данного тобою слова и под страхом обвинения в
вероломстве и клятвопреступлении прошу, чтобы ты простил доброго  рыцаря
Уилфреда Айвенго и снова даровал ему свою  родительскую  любовь.  Согла-
сись, что в этом примирении и я лично заинтересован, так как оно касает-
ся счастья моего друга и должно прекратить распри среди моих верных под-
данных.
   - Это Уилфред? - спросил Седрик, указывая на сына.
   - Отец, отец! - воскликнул Айвенго, бросаясь к его ногам. - Даруй мне
твое прощение!
   - Дарую, сын мой, - сказал Седрик, поднимая его  с  пола.  -  Потомок
Херварда знает, как держать свое слово, даже если оно дано норманну.  Но
ты должен носить одежду наших предков - чтобы не было в моем доме  куцых
плащей, пестрых шапок и перьев! Если хочешь быть  сыном  Седрика,  то  и
держись как потомок саксонского рода. Ты, я вижу, хочешь что-то сказать,
- продолжал он сурово, - и я заранее знаю, о чем будет речь.  Знай,  что
леди Ровена два года будет ходить в трауре по  своему  нареченному.  Все
наши саксонские предки отказались бы от нас, если бы мы  вздумали  гово-
рить о другом союзе, еще не успев опустить в  могилу  того,  с  кем  она
должна была соединиться, кто и знатностью и родом своим был  несравненно
достойнее ее руки, нежели ты. Сам Ательстан сбросил бы с  себя  гробовые
пелены и призрак его предстал бы перед нами, чтобы воспретить такое  ос-
корбление его памяти.
   Казалось, будто этими словами Седрик  действительно  вызвал  призрак.
Только он успел их произнести, как дверь распахнулась, и на пороге явил-
ся Ательстан - в длинном саване, бледный, худой, похожий  на  выходца  с
того света.
   Его появление произвело на всех потрясающее впечатление. Седрик попя-
тился к стене, прислонился к ней, словно был не в силах держаться на но-
гах, и, широко разинув рот, уставился на своего друга неподвижным взгля-
дом. Айвенго крестился, произнося молитвы, посаксонски, по-латыни  и  на
нормано-французском наречии.  А  Ричард  вперемежку  то  читал  молитву:
"Benedicite", то ругался по-французски: "Mort de ma vie!" [52]
   Между тем в нижнем этаже слышался ужасный шум  и  раздавались  крики:
"Держи их, монахов-предателей! Упрятать их в подземелье! Швырнуть  их  с
самой высокой башни!"
   - Именем божьим заклинаю тебя, - сказал Седрик, обращаясь к тому, ко-
го он принимал за призрак своего умершего друга, - если  ты  смертный  -
говори! Если же ты бесплотный дух - поведай, зачем ты явился к нам и что
я могу сделать для упокоения твоей души? Живой или мертвый,  благородный
Ательстан, откройся Седрику!
   - Погоди, - отвечал призрак очень спокойно, -  дай  сперва  перевести
дух и отдохнуть немного. Ты спрашиваешь, жив ли я? Вот  уж  именно  чуть
жив - как человек, три дня сидевший на хлебе и воде, - три дня,  но  они
мне показались тремя веками. Да, отец Седрик, на хлебе и  воде!  Клянусь
небесами и всеми святыми, иной пищи у меня не было целых трое  суток,  и
только по воле бога случилось так, что я  здесь  и  могу  рассказать  об
этом.
   - Как же так, благородный Ательстан, - сказал Черный Рыцарь, - я  сам
видел, как вы пали от руки бешеного храмовника в Торкилстоне.  Я  думал,
да и Вамба нам говорил, что вам прорубили череп до самых зубов.
   - Вы ошиблись, сэр рыцарь, а Вамба просто соврал, - сказал Ательстан.
- Зубы у меня все целы, и я докажу это сегодня за  ужином.  Впрочем,  за
это нечего благодарить храмовника: просто меч перевернулся в его руке  и
удар пришелся плашмя; к тому же я отразил его плицей. Будь у меня на го-
лове стальной шишак, я бы не заметил этого удара и сам так бы хватил Бу-
агильбера, что он бы не сбежал. А тут я упал, правда оглушенный, но нев-
редимый. В этой драке на меня навалились убитые и раненые норманны и ио-
мены, а я так и не пришел в сознание до тех пор, пока не очнулся в  гро-
бу, по счастью не заколоченном; гроб стоял перед алтарем в  монастырской
церкви святого Эдмунда. Я несколько раз чихал, стонал, наконец пришел  в
себя и собрался было встать, как на шум прибежали сильно испуганные  по-
номарь с аббатом. Они, конечно, очень удивились, но совсем не  обрадова-
лись, когда увидели живым того человека, наследством которого  собрались
поживиться. Я попросил у них вина. Вина-то они дали,  но,  должно  быть"
подсыпали в него снотворного, потому что  я  заснул  крепче  прежнего  и
проспал очень долго. Когда же я проснулся, то оказалось, что руки у меня
связаны, а ноги стянуты так крепко, что до сих пор, как  вспомню,  щико-
лотки ноют. В помещении было совсем темно, видимо,  это  была  подземная
темница проклятого монастыря, а судя по затхлому, смрадному  запаху,  ею
пользовались как покойницкой. Я никак не мог сообразить, что же  это  со
мной происходит, но тут заскрипела дверь и вошли два негодяя монаха. Они
принялись меня уверять, что я попал в чистилище, только я сразу узнал по
голосу и одышке отца настоятеля. Святые угодники! Совсем по-другому  за-
говорил, и тон совсем не тот, каким он, бывало, просил меня отрезать ему
еще ломоть говядины! Проклятый пес! Ведь пировал у меня  с  первого  дня
рождества до крещения.
   - Погодите, благородный Ательстан, - сказал король, - переведите  дух
и рассказывайте спокойней. Будь я проклят! Но ваш  рассказ  стоит  того,
чтобы его послушать как роман.
   - Ну, - сказал Ательстан, - клянусь бромхольским крестом, нет  ничего
похожего на роман! Краюха ячменного хлеба да кувшин воды - вот все,  что
они давали мне, скаредные прохвосты; мой отец и я обогатили  их,  раньше
их доходов только всего и было, что копченое сало да мерка зерна,  кото-
рые они вымогали у рабов и крепостных за свои молитвы, - гнездо гнусных,
неблагодарных гадюк! Ячменный хлеб и вода из канавы такому  благодетелю!
Ну, погодите, я их выкурю из гнезда, пусть даже отлучают меня от церкви!
   - Именем пресвятой девы, благородный Ательстан, - сказал Седрик, хва-
тая его за руку, - скажи, как же ты избавился от  неминуемой  опасности?
Смягчились ли их сердца?
   - Их сердца смягчились! - воскликнул Ательстан. - Ну нет, скорее ска-
лы растают от солнца. Я бы и до сих пор оставался там, если бы не подня-
лась суматоха из-за моих поминок: они, как рой пчел из  улья,  прилетели
сюда обжираться, а уж им-то хорошо было известно, как и где я заживо по-
хоронен. Я сам слышал, как они пели погребальные псалмы, но мне и в  го-
лову не приходило, что это они пекутся о моей душе, а тем временем морят
голодом мое тело. В конце концов они ушли, а я долго ждал, что мне дадут
чего-нибудь поесть. И не диво: хромой пономарь слишком  усердно  занялся
собственным угощением, чтобы подумать обо мне. Наконец он явился и  едва
сполз по ступеням, так его качало, да и несло же от него вином и прянос-
тями! Должно быть, хорошая еда расположила его к милосердию, потому  что
он принес мне кусок пирога и флягу вина. Я поел, выпил и подкрепился. На
мое счастье, пономарь был так пьян, что не мог исправно  исполнять  обя-
занности тюремщика. Уходя, он повернул ключ, но дверь не захлопнул,  так
что она приоткрылась. От света, сытной еды и вина в голове у меня прояс-
нилось. Железная скоба, к которой были прикреплены мои цепи, совсем  пе-
рержавела, чего не подозревали ни я, ни этот подлец аббат. У них в прок-
лятом подвале такая сырость, что и железо не может долго выдержать.
   - Вы бы отдохнули, благородный Ательстан, - сказал Ричард, - вам сле-
дует чем-нибудь подкрепиться,  прежде  чем  закончить  рассказ  об  этих
страшных событиях.
   - Подкрепиться? - молвил Ательстан. - Я сегодня уже раз пять поел,  а
впрочем, не худо бы отведать вот этой сочной ветчины. Прошу вас,  любез-
ный сэр, выпить со мной кружку вина.
   Гости, все еще не опомнившиеся от удивления, выпили за здоровье воск-
ресшего хозяина дома, и он продолжал свой рассказ. Теперь  слушателей  у
него было гораздо больше. Леди Эдит,  сделав  все  нужные  распоряжения,
последовала за своим восставшим из гроба сыном. Вслед за  ней  набралось
столько любопытных, сколько могла вместить тесная комната; остальные  же
столпились в дверях и на лестнице. Они подхватывали на лету то, что  ус-
певали услышать из рассказа Ательстана, и передавали дальше. Переходя из
уст в уста, история окончательно искажалась и доходила  до  ушей  толпы,
собравшейся на дворе замка, в неузнаваемом  виде.  Между  тем  Ательстан
продолжал рассказ о своем освобождении:
   - Кое-как вывернув железную скобу, я с трудом вылез из подвала, пото-
му что цепи были тяжелые, а я совсем ослабел от такого  поста.  Долго  я
бродил наугад, но веселенькая песенка привела меня в то  помещение,  где
почтенный пономарь служил молебен черту с какимто здоровенным монахом  в
сером балахоне с капюшоном - больше похожим на  вора,  чем  на  духовную
особу. Я появился внезапно, в могильном саване, под звон цепей  -  сущий
выходец с того света. Оба остолбенели, но когда я кулаком сшиб с ног по-
номаря, его собутыльник замахнулся на меня тяжелой дубиной.
   - Бьюсь об заклад, что это был наш отшельник! - сказал Ричард Уилфре-
ду Айвенго.
   - А хоть бы сам черт,  мне  все  равно,  -  сказал  Ательстан.  -  По
счастью, он промахнулся, а когда я подступил, чтобы сцепиться с ним,  он
бросился бежать. В связке ключей, что висели у пономаря на поясе, я  на-
шел один, которым отомкнул кандалы и так освободился от цепей. Думал бы-
ло той же связкой вышибить мозги у этого мерзавца, да вспомнил,  что  он
усладил мою неволю куском пирога и флягой вина, и пожалел. Дал я ему не-
сколько хороших пинков и оставил валяться на полу; потом, захватив кусок
жареного мяса и кожаную флягу с вином, которым угощались преподобные от-
цы, я поспешил в конюшню. Там, в отдельном стойле, я нашел моего лучшего
скакуна, очевидно припрятанного почтеннейшим аббатом для себя, и помчал-
ся сюда со всей быстротой, на какую была способна лошадь. Народ в  ужасе
разбегался, принимая меня за привидение, тем более что  я,  из  опасения
быть узнанным, надвинул колпак савана на лицо. Меня и в собственный  за-
мок не впустили бы, если б не подумали, что я помощник фокусника,  кото-
рый потешает народ во дворе замка, что  довольно  странно,  принимая  во
внимание, что они тут собрались на похороны хозяина... Дворецкий вообра-
зил, что я нарочно так нарядился для участия в представлении, и  пропус-
тил меня в замок. Я явился к матушке и наскоро перекусил, а потом отпра-
вился искать вас, мой благородный друг.
   - И застаешь меня, - сказал Седрик, - готовым немедленно  взяться  за
осуществление наших смелых замыслов, касающихся завоевания чести и  сво-
боды. Говорю тебе: еще ни одна утренняя заря не  была  так  благоприятна
для освобождения саксонского племени, как заря завтрашнего дня.
   - Пожалуйста, не толкуй мне о том, что кого-то нужно  освобождать,  -
сказал Ательстан. - Спасибо, что хоть сам-то я освободился. Для меня те-
перь важнее всего хорошенько наказать подлеца аббата. Повешу его на  са-
мой верхушке конингсбургской башни как есть - в стихаре и в  епитрахили,
а если его жирное брюхо не пролезет по лестнице, велю втащить его по на-
ружной стене.
   - Но, сын мой, - сказала леди Эдит, - подумай о его священном сане!
   - Я думаю о своем трехдневном посте, - отвечал Ательстан, -  и  жажду
крови каждого из них. Фрон де Беф сгорел живьем, а  виноват  был  меньше
их, потому что кормил своих пленников вполне сносно,  если  не  считать,
что в последний раз в похлебку положили слишком много  чесноку.  Сколько
раз эти лицемеры и неблагодарные рабы сами напрашивались ко мне на обед,
а мне даже не дали пустой похлебки и головки чесноку! Всех  казню,  кля-
нусь душой Хенгиста!
   - Но римский папа, мой благородный друг... - начал Седрик.
   - А хоть бы и  сам  сатана,  мой  благородный  друг,  -  перебил  его
Ательстан. - Казню, да и только! Будь они самые лучшие монахи на  земле,
мир обойдется и без них.
   - Стыдись, благородный Ательстан! - сказал Седрик. - Стоит  ли  зани-
маться такими ничтожными людишками, когда перед  тобой  открыто  поприще
славы! Скажи вот этому норманскому принцу, Ричарду Анжуйскому, что  хоть
у него и львиное сердце, но он не вступит без борьбы на престол  Альфре-
да, пока жив потомок святого Исповедника, имеющий право его оспаривать.
   - Как! - воскликнул Ательстан. - Разве это - благородный  король  Ри-
чард?
   - Да, это Ричард Плантагенет, - отвечал Седрик, - и едва  ли  следует
напоминать тебе, что он добровольно приехал сюда  в  гости,  -  следова-
тельно, нельзя ни обидеть его, ни задержать в плену. Ты сам хорошо  зна-
ешь свои обязанности по отношению к гостям.
   - Еще бы мне не знать! - сказал Ательстан. - А  также  и  обязанности
верноподданного: от всего сердца свидетельствую ему свою верность и  го-
товность служить.
   - Сын мой, - воскликнула леди Эдит, -  подумай  о  твоих  королевских
правах!
   - Подумай об английских вольностях, отступник! - сказал Седрик.
   - Матушка, и вы, друг мой, оставьте ваши попреки, - сказал Ательстан.
- Хлеб, вода и тюрьма - великолепные укротители честолюбия. Я  встал  из
могилы гораздо более разумным человеком, чем сошел в нее. Добрую полови-
ну этих тщеславных глупостей напел мне в уши не кто иной, как тот же ве-
роломный аббат Вольфрам, а вы теперь сами можете судить, что он  за  со-
ветчик. С тех пор как начались эти планы и переговоры, я только и  знал,
что спешные поездки, плохое пищеварение, драки да синяки, плен  и  голо-
довку. К тому же я знаю, что все это кончится избиением нескольких тысяч
невинных людей. Говорю вам: я хочу быть королем только в своих собствен-
ных владениях и нигде больше! И первым делом моего правления будет пове-
сить аббата.
   - А как же Ровена? - спросил Седрик. - Надеюсь, ты не намерен ее  по-
кинуть?
   - Эх, отец Седрик, будь же благоразумен! - сказал Атсльстан.  -  Леди
Ровена ко мне совсем не расположена. Для нее один мизинец перчатки моего
родственника Уилфреда дороже всей моей особы. Вот она сама тут  и  может
подтвердить справедливость моих слов. Нечего краснеть, Ровена: нет ниче-
го зазорного в том, что ты любишь пригожего и  учтивого  рыцаря  больше,
чем деревенского увальня франклина. И смеяться тоже нечего, Ровена,  по-
тому что исхудалое лицо и могильный саван вовсе не заслуживают смеха.  А
коли непременно хочешь смеяться, я найду тебе более подходящую  причину.
Дай мне руку, или, лучше сказать, ссуди ее мне, так как я  прошу  ее  по
дружбе. Ну вот, Уилфред Айвенго, объявляю,  что  я  отказываюсь...  Эге,
клянусь святым Дунстаном, Уилфред исчез. Неужто у меня от истощения  все
еще в глазах рябит? Мне казалось, что он сию минуту стоял тут.
   Все стали оглядываться в поисках Айвенго, но он исчез. Наконец  выяс-
нилось, что за ним приходил какойто еврей и что после короткого разгово-
ра с ним Уилфред позвал Гурта, потребовал свой панцирь  и  вооружение  и
уехал из замка.
   - Любезная родственница, - сказал Ательстан Ровене, - я  не  сомнева-
юсь, что только особо важное дело могло заставить  Уилфреда  отлучиться.
Иначе я сам с величайшим удовольствие