судки той эпохи делали подобный брак
почти невозможным, автор позволяет себе попутно заметить, что  временное
благополучие не возвышает, а унижает людей, исполненных истинной  добро-
детели и высокого благородства. Читателем романов является молодое поко-
ление, и было бы слишком опасно преподносить им роковую  доктрину,  сог-
ласно которой чистота поведения и принципов естественно согласуется  или
неизменно вознаграждается удовлетворением наших страстей или исполнением
наших желаний. Словом, если добродетельная и самоотверженная натура  об-
делена земными благами, властью, положением в свете, если на ее долю  не
достается удовлетворение внезапной и несчастной страсти, подобной страс-
ти Ревекки к Айвенго, то нужно, чтобы читатель был  способен  сказать  -
поистине добродетель имеет особую награду. Ведь созерцание великой  кар-
тины жизни показывает, что самоотречение и пожертвование своими страстя-
ми во имя долга редко бывают вознаграждены и что внутреннее сознание ис-
полненных обязанностей дает человеку подлинную награду - душевный покой,
который никто не может ни отнять, ни дать.
   Эбботсфорд, 1 сентября 1830 года.
 
 
   ПОСВЯЩЕНИЕ ДОСТОПОЧТЕННОМУ Д-РУ ДРАЙЕЗДАСТУ Ф.  А.  С.  В  КАСЛ-ГЕЙТ,
ЙОРК
 
   Многоуважаемый и дорогой сэр,
   Едва ли необходимо перечислять здесь  разнообразные,  но  чрезвычайно
веские соображения, побуждающие меня поместить ваше имя перед нижеследу-
ющим произведением. Однако, если мой замысел не увенчается успехом,  ос-
новная из этих причин может отпасть. Если бы я мог  надеяться,  что  эта
книга достойна Вашего покровительства, читатели сразу поняли  бы  полную
уместность посвящения труда, в котором я пытаюсь изобразить  быт  старой
Англии и в особенности быт  наших  саксонских  предков,  ученому  автору
очерков о Роге короля Ульфуса и о землях, пожертвованных им престолу св.
Петра.
   Однако я сознаю, что поверхностное, далеко  не  удовлетворительное  и
упрощенное изложение результатов моих исторических разысканий на страни-
цах этого романа ставит мое сочинение гораздо ниже  тех,  которые  носят
гордый девиз: Detur digniori [3]. Напротив, я боюсь подвергнуться  осуж-
дению за самонадеянность, помещая достойное, уважаемое  всеми  имя  д-ра
Джонаса Драйездаста на первых страницах книги, которую  более  серьезные
знатоки старины поставят на одну доску с современными пустыми романами и
повестями. Мне было бы очень желательно снять с себя это обвинение,  по-
тому что, хотя я и надеюсь заслужить снисхождение в Ваших глазах,  расс-
читывая на Вашу дружбу, мне бы отнюдь не хотелось быть обвиненным  чита-
телями в столь серьезном проступке, который предвидит мое боязливое  во-
ображение.
   Поэтому я хочу напомнить Вам, что, когда мы впервые совместно  обсуж-
дали этого рода произведения, в одном из которых так неделикатно  затро-
нуты частные и семейные дела Вашего ученого северного друга мистера Олд-
бока из Монкбарнса, у нас возникли разногласия относительно причин попу-
лярности этих произведений в наш пустой век. Каковы бы ни были их много-
численные достоинства, нужно согласиться, что все они  написаны  чрезвы-
чайно небрежно и нарушают все законы эпических произведений.
   Тогда Вы, казалось, придерживались мнения, что весь секрет очарования
заключается в искусстве, с которым автор,  подобно  второму  Макферсону,
использует сокровища старины, разбросанные повсюду, обогащая свое  вялое
и скудное воображение готовыми мотивами  из  недавнего  прошлого  родной
страны и вводя в рассказ действительно существующих людей, порою даже не
изменяя имен.
   Вы отмечали, что не прошло еще шестидесяти -  семидесяти  лет  с  тех
пор, как весь север Шотландии находился под управлением, почти таким  же
простым и патриархальным, как управление наших добрых союзников  мохоков
и ирокезов. Признавая, что сам автор мог и не быть уже свидетелем  собы-
тий того времени, Вы указывали, что он все  же  должен  был  общаться  с
людьми, которые жили и страдали в ту эпоху. Но уже за последние тридцать
лет нравы Шотландии претерпели такие глубокие изменения, что  сами  шот-
ландцы смотрят на нравы и обычаи своих прямых предков как  мы  на  нравы
времен царствования королевы Анны или даже времен Революции.  При  таких
условиях единственное, что могло бы, по Вашему мнению,  смутить  автора,
при наличии огромного количества отдельных фактов и  материалов,  -  это
трудность выбора. Поэтому не было ничего удивительного, что, начав  раз-
рабатывать столь богатую жилу, он получил от своих работ выгоду и славу,
не оправдываемые сравнительной легкостью его труда.
   Соглашаясь в общем с правильностью Вашей точки зрения, я не  могу  не
удивляться тому, что до сих пор никто не попытался возбудить  интерес  к
преданиям и нравам старой Англии, тогда как по отношению к нашим  бедным
и менее знаменитым соседям мы имеем целый ряд таких попыток.
   Зеленое сукно, несмотря на то, что оно древнее, должно, конечно, быть
не менее дорого нашему сердцу, чем пестрый тартан северянину. Имя Робина
Гуда, если с умом им воспользоваться, может так же воодушевлять,  как  и
имя Роб Роя, а английские патриоты заслуживают не меньших похвал в нашей
среде, чем Брюс и Уоллес в Каледонии. Если южные пейзажи не  так  роман-
тичны и величественны, как северные горные ландшафты, то зато  они  пре-
восходят их своей мягкой и спокойной красотой. Все  это  дает  им  право
воскликнуть вместе с патриотом Сирии: "Не прекрасней ли всех рек Израиля
- Фарфар и Авана, реки Дамаска?"
   Ваши возражения против такого рода попыток, дорогой доктор,  если  Вы
разрешите напомнить, были двоякими. С одной стороны.  Вы  настаивали  на
преимуществах шотландцев, в чьей стране еще совсем  недавно  существовал
тот самый быт, который  должен  был  служить  фоном  для  развивающегося
действия. Еще и теперь многие хорошо помнят людей, которые не только ви-
дели знаменитого Роя Мак-Грегора, но и пировали и даже сражались  вместе
с ним. Все мельчайшие подробности, относящиеся к частной  жизни  и  быту
того времени, все, что придает правдоподобие рассказу и своеобразие  вы-
веденным характерам, - все это хорошо знают и помнят в Шотландии. Напро-
тив, в Англии цивилизация уже давно достигла такого высокого уровня, что
единственным источником сведений о наших предках стали старые  летописи,
авторы которых как бы сговорились замалчивать все интересные подробности
для того, чтобы дать место цветам монашеского красноречия и избитым рас-
суждениям о морали. Вы утверждали, что  было  бы  несправедливо  равнять
английских и шотландских писателей, соперничающих в воплощении и оживле-
нии преданий своих стран. Вы говорили, что шотландский волшебник, подоб-
но лукановской колдунье, может свободно бродить по еще свежему полю бит-
вы, выбирая, чтобы воскресить своим колдовством, те тела, где только что
трепетала жизнь и на чьих устах только что замерли последние стоны.
   А ведь сама могущественная Эрихто должна была выбирать  именно  таких
мертвецов, ибо только их могло воскресить ее искусное волшебство:
   ...gelidas leto scrutata medullas,
   Pulmonis rigidi stantes sine vulnere fibras
   Invenit, et vocem defuncto in corpore quaerit". [4]
   А в то же время английскому писателю, - будь он столь же  могуществе-
нен, как Северный Волшебник, - предоставлено, в поисках  своих  сюжетов,
рыться в пыли веков, где ничего нельзя найти, кроме сухих, безжизненных,
истлевших и разметанных костей, подобных тем, какими была усеяна Иосафа-
това долина. С другой стороны, Вы выражали опасения, что  лишенные  пат-
риотизма предрассудки моих земляков не позволяет им справедливо  оценить
то произведение, возможность успеха которого мне хотелось доказать.  Это
обстоятельство, говорили Вы, лишь отчасти обусловлено всеобщим  предпоч-
тением иностранного своему; оно зависит еще также от той  особой  обста-
новки, в которой находится английский читатель.
   Если Вы будете рассказывать ему о первобытном  состоянии  общества  и
диких нравах, существующих в горной Шотландии, он охотно  согласится  со
всеми Вашими рассказами. И это вполне понятно. Рядовой читатель либо во-
обще никогда не бывал в этих отдаленных районах, либо проезжал эти  пус-
тынные области во время своих летних поездок. Плохие обеды, убогие  ноч-
леги, нищета и разорение, встречаемые на каждом шагу, достаточно  подго-
товили его к самым необыкновенным рассказам о необузданном, своеобразном
народе, так хорошо гармонирующем с диким пейзажем. Но тот же самый  ува-
жаемый читатель, очутившись в своей уютной гостиной, окруженный  комфор-
том английского семейного очага, будет не особенно  склонен  выслушивать
рассказы о том, что его предки вели совершенно иной образ жизни, что по-
качнувшаяся башня, виднеющаяся из его окна, некогда принадлежала барону,
который не задумываясь вздернул бы его на воротах его собственного  дома
без всякого суда, что батраки, работающие в его маленьком поместье,  два
или три века тому назад были бы его рабами и что  неограниченная  власть
феодальной тирании простиралась на соседнюю деревушку, где сейчас  адво-
кат играет более видную роль, чем землевладелец.
   Хоть я и понимаю всю серьезность этих возражений, однако должен  соз-
наться, что они не кажутся мне решающими. Конечно, недостаток  материала
- трудно преодолимое препятствие, но кому же, как не  д-ру  Драйездасту,
знать, что для тех, кто умеет хорошо читать и любить нашу старину,  мел-
кие указания на нравы и обычаи наших предков разбросаны повсюду, в  раз-
личных исторических трудах; конечно, они представляют  совсем  ничтожный
процент по отношению ко всему содержанию этих сочинений, но все же, соб-
ранные вместе, они могут пролить свет на vie privee [5]  наших  предков.
Конечно, сам я могу потерпеть неудачу в  предпринятом  труде.  Однако  я
убежден, что более упорные поиски подходящего материала и более  удачное
использование найденного всегда обеспечат  успех  способному  художнику,
как это показывают труды доктора Генри, покойного мистера Стратта, а бо-
лее всего мистера Шерона Тернера. И потому я  заранее  протестую  против
каких бы то ни было общих выводов в случае неудачи настоящего опыта.
   Но повторяю: если мне удастся  нарисовать  правдивую  картину  старых
английских нравов, я хочу надеяться, что добродушие и здравый смысл моих
соотечественников обеспечат мне благоприятный прием.
   Ответив, насколько было возможно, на Ваши первые  возражения  или  по
крайней мере высказав твердое намерение преодолеть все трудности, о  ко-
торых Вы меня предупреждали, я хочу сказать несколько слов  о  том,  что
более непосредственно относится к моему произведению.  Вы,  по-видимому,
придерживаетесь мнения, что сама профессия исследователя старины,  зани-
мающегося трудными и, как принято утверждать, кропотливыми  и  мелочными
изысканиями, делает его неспособным  создать  занимательный  рассказ  из
этого материала. Разрешите мне сказать, дорогой доктор, что это возраже-
ние имеет скорее формальный характер, нежели касается существа дела. Ко-
нечно, подобные легкомысленные произведения не  гармонируют  со  строгим
умонастроением нашего друга мистера Олдбока. Однако Гораций Уолпол сумел
написать леденящий кровь рассказ о нечистой силе, а Джорджу Эллису  уда-
лось вложить живое очарование юмора, столь  же  восхитительного,  как  и
своеобразного, в свои переложения древних стихотворений.  Так  что  если
мне придется пожалеть о своей смелости, я могу сослаться в свое оправда-
ние на уважаемых предшественников.
   Все же строгий историк может подумать, что, перемешивая таким образом
правду с вымыслом, я засоряю чистые источники истории  современными  из-
мышлениями и внушаю подрастающему поколению ложное представление о веке,
который описываю. Соглашаясь лишь в незначительной степени с  справедли-
востью этих суждений, я попытаюсь противопоставить им следующие  сообра-
жения.
   Правда, я не могу, да и не пытаюсь, сохранить абсолютную точность да-
же в вопросе о костюмах, не говоря уже о таких более существенных момен-
тах, как язык и нравы.
   Но те же причины, которые не позволяют мне передавать  диалоги  моего
романа на англосакском или франко-норманском языке  или  предложить  его
публике напечатанным шрифтом Кэкстона или Винкен де  Ворда,  мешают  мне
строго придерживаться рамок того времени, в котором происходит действие.
   Для того чтобы пробудить в читателе хоть некоторый интерес, необходи-
мо изложить избранную Вами тему языком и в манере той эпохи, в какую  Вы
живете. Ни одно произведение восточной литературы не пользовалось  таким
успехом, как первый перевод арабских сказок мистером Гэлландом: сохранив
дикость восточного вымысла вместе с  пышными  восточными  костюмами,  он
ввел в них простые чувства и естественные поступки героев,  что  сделало
их интересными и понятными для всех; а в то же время он сократил  растя-
нутые эпизоды и однообразные рассуждения и отбросил бесконечные повторе-
ния арабского оригинала. Конечно, в таком виде рассказы меньше отзывают-
ся Востоком, но зато значительно больше соответствуют потребностям евро-
пейского рынка; благодаря этому они вызвали такое одобрение, какого  ни-
когда бы не заслужили, если бы по своей форме и стилю не были до извест-
ной степени приспособлены к чувствам  и  привычкам  западных  читателей.
Учитывая вкусы толпы, которая, я надеюсь, с жадностью набросится на  эту
книгу, я постарался в такой мере переложить старые нравы на язык  совре-
менности и так подробно развить характеры и чувства моих  героев,  чтобы
современный читатель не испытывал никакого утомления от сухого изображе-
ния неприкрашенной старины. Но я считаю, что, приспособляясь к этим вку-
сам, я не превысил здесь прав и полномочий автора художественного произ-
ведения.
   Талантливый писатель - покойный мистер Стратт в своем  романе  "Куин-
ху-холл" действовал по другому принципу: противопоставляя старину совре-
менности, он, казалось, совершенно забыл о нравах и чувствах, общих  как
для наших предков, так и для нас самих - частью полученных нами по  нас-
ледству, частью же в такой мере общечеловеческих по своей  природе,  что
их существование во все эпохи не подлежит никакому сомнению. Исключив из
своей работы все, что недостаточно старо, чтобы быть чуждым  и  забытым,
этот человек, обладавший огромной эрудицией и талантом, тем самым  лишил
свое произведение значительной доли общедоступности. Права художника  на
некоторую вольность в обращении с материалом, которые я отстаиваю,  нас-
только важны для успешного осуществления моего замысла, что я буду  умо-
лять Вас терпеливо выслушать мои дальнейшие доказательства.
   Тот, кто впервые открывает сочинения Чосера или какого-нибудь другого
старого поэта, до такой степени пугается при виде устарелого  правописа-
ния бесчисленных согласных и старого языка вообще, что в отчаянии откла-
дывает эту книгу, как слишком загроможденную обломками древних  развалин
и потому чересчур трудную для понимания ее достоинства и  восприятия  ее
красот. Но если умный и образованный друг укажет ему, что  пугающие  его
трудности только кажущиеся, если он прочтет это произведение вслух, если
он заменит старинное правописание знакомых слов современным, - он  дока-
жет своему ученику, что, быть может, только одна  десятая  слов  в  этой
книге действительно вышла из употребления.  Таким  образом,  начинающего
легко будет уговорить подойти к "источнику чисто английского"  с  полной
уверенностью, что при небольшом терпении он вскоре  сможет  наслаждаться
тем юмором и пафосом, которыми старый Джефри восхищал век Кресси  и  Пу-
атье.
   Пойдем дальше. Предположим, что наш неофит в своем новоявленном увле-
чении древностью попытается подражать тому, что вызывает его восхищение;
он поступит крайне неразумно, если извлечет из словаря устарелые слова и
будет пользоваться ими вместо слов и выражений, употребительных  в  наши
дни. Именно такие ошибки нередко совершал  Чаттертон.  Стараясь  придать
своему языку старинный характер, он отбросил  все  современные  слова  и
создал наречие, не имевшее ничего общего ни с одним из тех,  на  которых
когда-либо говорили в Великобритании. Тот, кто хочет подражать старинно-
му языку, должен уловить общий характер его грамматических форм, выраже-
ний, оборотов, принципов сочетания слов, а отнюдь не изощряться в  выис-
кивании редкостных и устарелых слов. Как я уже говорил, в  произведениях
старых авторов устаревшие слова встречаются гораздо реже, чем слова,  до
сих пор употребительные, но взятые с измененным значением и с  иной  ор-
фографией. Отношение между ними равно приблизительно одному к десяти.
   Все, что я говорил о  языке,  тем  более  применимо  для  изображения
чувств и нравов. Важнейшие человеческие страсти во всех своих проявлени-
ях, а также и источники, которые их питают, общи для всех сословий, сос-
тояний, стран и эпох; отсюда с несомненностью следует, что  хотя  данное
состояние общества влияет на мнения, образ мыслей и поступки людей,  эти
последние по самому своему существу чрезвычайно сходны между собой. Наши
предки отличались от нас, конечно, не более,  чем  еврей  отличается  от
христианина. "Разве у них нет рук, органов, членов тела, чувств,  привя-
занностей, страстей? Разве не та же самая пища насыщает его, разве не то
же оружие ранит его, разве он не подвержен тем же недугам, разве  не  те
же лекарства исцеляют его, разве не согревают и не студят его те же лето
и зима, как и христианина?" Поэтому их чувства и страсти по  своему  ха-
рактеру и по своей напряженности приближаются к  нашим.  И  когда  автор
приступает к роману или другому художественному произведению, вроде  то-
го, какое я решился написать, то оказывается, что материал,  которым  он
располагает, как языковой, так и исторически-бытовой, в  такой  же  мере
принадлежит современности, как и эпохе, избранной  им  для  изображения.
Это обстоятельство предоставляет автору свободу выбора и  облегчает  его
задачу в большей мере, чем кажется на первый взгляд. Возьмем  пример  из
области смежного искусства. Можно сказать, что  в  картинах  антикварные
детали придают ландшафту специфические черты.  Феодальный  замок  должен
возвышаться во всем своем величии, художник должен  изображать  людей  в
костюмах и позах, свойственных эпохе; местность, которую художник избрал
для изображения, должна быть передана со всеми своими  особенностями,  с
возвышающимися утесами или стремительным падением водопада. Колорит так-
же должен отличаться естественностью. Небо должно быть ясным или  облач-
ным, соответственно климату, а краски именно теми, которые преобладают в
самой натуре.
   В этих пределах законы искусства вынуждают художника строго следовать
природе. Но вовсе не обязательно, чтобы он погружался в  воспроизведение
мельчайших черт оригинала, чтобы он с  совершенной  точностью  изображал
траву, цветы и деревья, украшающие местность. Все это, так же как и  де-
тали распределения света и тени, принадлежит любому месту действия,  ес-
тественно для любой страны и потому может быть подсказано личными вкуса-
ми и пристрастиями художника.
   Правда, этот произвол всегда строго ограничен. Художник должен  избе-
гать всех тех красивых подробностей, которые не  соответствуют  климати-
ческим или географическим особенностям изображаемого пейзажа: не следует
сажать кипарисы на Меррейских островах или шотландские ели среди  разва-
лин Персеполиса; такого же рода ограничениям подлежит и писатель.  Писа-
тель может себе позволить обрисовать чувства и страсти своих героев  го-
раздо подробнее, чем это имеет место в старинных  хрониках,  которым  он
подражает, но, как бы далеко он тут ни зашел, он не должен вводить ниче-
го не соответствующего нравам эпохи; его рыцари, лорды, оруженосцы и ио-
мены могут быть изображены более подробно и живо, нежели в сухом и жест-
ком рассказе старинной иллюстрированной рукописи, но характер и  внешнее
обличье эпохи должны ост