ратился ко всему собранию:
   - Преподобные и храбрые мужи, рыцари, прецепторы, друзья нашего  свя-
того ордена, братья и дети мои! И вы также,  родовитые  и  благочестивые
оруженосцы, соискатели честного креста! Также и вы, наши братья во Хрис-
те, люди всякого звания! Да будет известно вам,  что  не  по  недостатку
личной нашей власти созвали мы настоящее собрание, ибо я, смиренный  раб
божий, силою сего врученного мне жезла облечен правом чинить суд и расп-
раву во всем, касающемся блага нашего святого ордена.  Преподобный  отец
наш святой Бернард, составивший устав нашей рыцарской и  святой  общины,
упомянул в пятьдесят девятой главе оного, что братья могут собираться на
совет не иначе, как по воле и приказанию своего настоятеля, а нам и дру-
гим достойным отцам, предшественникам нашим в сем священном  сане,  пре-
доставил судить, по какому поводу, в какое время и в каком месте  должен
собираться капитул нашего ордена. При этом вменяется нам  в  обязанность
выслушать мнение братии, но поступить согласно  собственному  убеждению.
Однако когда бешеный волк забрался в стадо и унес одного ягненка, добрый
пастырь обязан созвать всех своих товарищей, дабы они луками  и  пращами
помогали ему истребить врага, согласно всем известной статье нашего  ус-
тава: "Всемерно и во всякое время предавать  льва  избиению".  А  посему
призвали мы сюда еврейскую женщину по имени Ревекка, дочь Исаака из Йор-
ка, - женщину, известную своим  колдовством  и  гнусными  волхвованиями.
Этим колдовством возмутила она кровь и повредила  рассудок  не  простого
человека, а рыцаря. Не мирянина, а рыцаря,  посвятившего  себя  служению
святого храма, и не рядового рыцаря, а прецептора нашего ордена, старше-
го по значению и почету. Собрат наш  Бриан  де  Буагильбер  известен  не
только нам, но и всем здесь присутствующим как храбрый и усердный защит-
ник креста, совершивший множество доблестных подвигов в Святой  Земле  и
многих других святых местах, очистив их от скверны кровью язычников, по-
носивших их святость. Не менее чем своей храбростью и воинскими заслуга-
ми, прославился он среди братии и мудростью своей, так что рыцари нашего
ордена привыкли видеть в нем собрата, к которому перейдет сей жезл, ког-
да господу угодно будет избавить нас от тягости владеть им. Когда же  мы
услышали, что этот благородный рыцарь  внезапно  изменил  уставу  нашего
Храма и, вопреки произнесенным обетам, невзирая  на  товарищей,  презрев
открывающуюся ему будущность, связался с еврейской девицей, рисковал ра-
ди нее собственной жизнью и, наконец, привез ее и  водворил  в  одну  из
прецепторий нашего ордена, - чему мы могли приписать  все  это,  как  не
дьявольскому наваждению или волшебным чарам? Если  бы  мы  могли  думать
иначе, ни высокий сан его, ни личная доблесть, ни его слава не  помешали
бы нам подвергнуть его строгому наказанию, дабы искоренить зло.  Auferte
malum ex vobis [43]. Ибо в этой прискорбной истории  мы  находили  целый
ряд  преступлений  против  нашего  святого  устава.  Во-первых,   рыцарь
действовал самовольно,  в  противность  главе  тридцать  третьей:  "Quod
nullus juxta propriam voluntatem incedat"  [44].  Во-вторых,  вступил  в
сношения с особой, отлученной от церкви, а  в  главе  пятьдесят  седьмой
сказано: "Ut fratres поп participent cum excommunicatis" [45],  следова-
тельно, обрек себя Anathema Maranatha [46]. В-третьих, он знался с чуже-
земными женщинами,  вопреки  главе  "Ut  fratres  поп  conversantur  cum
extraneis mulieribus" [47]. В-четвертых, не избегал, но  есть  основание
опасаться, что сам просил поцелуи женщины, а этого,  согласно  последней
статье нашего устава "Ut fugiantur oscula" [48], есть повод  к  великому
соблазну для воинов святого креста. За все эти  богомерзкие  прегрешения
Бриана де Буагильбера следовало бы исторгнуть из нашего  братства,  хоть
бы он был правой рукой и правым глазом нашего ордена.
   Гроссмейстер умолк. По всему собранию прошел тихий ропот. Иные из мо-
лодых людей начинали было посмеиваться, слушая рассуждения гроссмейстера
о статье "De osculis fugiendis" [49], но теперь и они присмирели и с за-
миранием сердца ждали, что он скажет дальше.
   - Такова, - сказал гроссмейстер, - была бы тяжелая кара, которой под-
лежал рыцарь Храма, если бы нарушил столько важнейших статей нашего  ус-
тава по собственной воле. Если же с помощью колдовства и волхвований ры-
царь подпал под власть сатаны лишь потому, что легкомысленно взглянул на
девичью красу, то мы вправе скорее скорбеть о его грехах, нежели  карать
за них; нам подобает, наложив на него  наказание,  которое  поможет  ему
очиститься от беззакония, всю  тяжесть  нашего  гнева  обратить  на  суд
дьявольский, едва не послуживший к его окончательной  гибели.  А  потому
выступайте вперед все, кто был свидетелями этих деяний,  дабы  мы  могли
выяснить, может ли правосудие наше удовлетвориться наказанием нечестивой
женщины, или же нам надлежит с сокрушенным сердцем покарать также и  на-
шего брата.
   Вызвано было несколько человек, которые показали, что они сами  виде-
ли, как Буагильбер рисковал своей жизнью, спасая  Ревекку  из  пылающего
здания, и каким подвергал себя опасностям, заботясь единственно только о
ней. Подробности этого происшествия описывались с теми  преувеличениями,
которые свойственны простым людям, когда  их  воображение  поражено  ка-
ким-нибудь необычайным событием. К тому же склонность ко всему чудесному
усиливалась здесь приятным сознанием, что их показания доставляют  види-
мое удовольствие важному сановнику. Благодаря этому опасности, которым в
действительности подвергался Буагильбер, приобрели в их рассказах  чудо-
вищные размеры. Пылкая отвага, проявленная рыцарем ради спасения  Ревек-
ки, выходила, судя по этим показаниям, за пределы не  только  благоразу-
мия, но и величайших подвигов рыцарской преданности. А его  почтительное
отношение к речам красавицы, жестким и полным  упреков,  изображалось  с
такими прикрасами, что для человека, прославившегося гордостью и надмен-
ным нравом, казалось сверхъестественным.
   Затем был вызван прецептор обители Темплстоу, рассказавший о  приезде
Буагильбера с Ревеккой в прецепторию. Мальвуазен давал  показания  очень
осмотрительно. Казалось, он всячески  старается  пощадить  чувства  Буа-
гильбера, однако по временам он вставлял в свой  рассказ  такие  намеки,
которые показывали, что он считает рыцаря впавшим в какое-то безумие.  С
тяжким вздохом прецептор покаялся в том, что сам принял Ревекку и ее лю-
бовника в свою обитель.
   - Все, что я мог сказать в оправдание моего поступка, - сказал  он  в
заключение, - уже сказано мною на исповеди перед высокопреподобным отцом
гроссмейстером. Ему известно, что я сделал это не из дурных  побуждений,
хотя поступил неправильно. Я с радостью готов подвергнуться любому нака-
занию, какое ему угодно будет наложить на меня.
   - Ты хорошо сказал, брат Альберт, - сказал Бомануар. - Твои  побужде-
ния не были дурны, так как ты рассудил за  благо  остановить  заблудшего
брата на пути к погибели, но поведение твое было ошибочно.  Ты  поступил
как человек, который, желая остановить  коня,  хватает  его  за  стремя,
вместо того чтобы поймать за узду. Так можно только повредить себе и  не
достигнуть цели. Наш благочестивый основатель повелел нам  читать  "Отче
наш" тринадцать раз на заутрене и девять раз за  вечерней,  а  ты  читай
вдвое против положенного. Храмовнику трижды в неделю дозволяется  кушать
мясо, но ты постись во все семь дней. Такое послушание назначается  тебе
на шесть недель, по истечении которых ты и отбудешь срок своего  наказа-
ния.
   С лицемерным видом глубочайшей покорности прецептор Темплстоу  покло-
нился владыке до земли и вернулся на свое место.
   - Теперь, братья, - сказал гроссмейстер, - будет уместно углубиться в
прошлое этой женщины и проверить, способна ли она колдовать  и  наводить
порчу на людей. Судя по всему, что мы здесь слышали, приходится  думать,
что заблудший брат наш действовал под влиянием бесовского  наваждения  и
волшебных чар.
   Герман Гудольрик был четвертым из  прецепторов,  присутствовавших  на
суде. Трое остальных были Конрад Монт-Фитчет, Альберт Мальвуазен  и  сам
Бриан де Буагильбер. Герман, старый воин, лицо которого покрывали  шрамы
от мусульманских сабель, пользовался большим почетом и  уважением  среди
своих собратий. Он встал и поклонился гроссмейстеру, который тотчас доз-
волил ему говорить.
   - Я желал бы узнать, высокопреподобный отец,  из  уст  брата  нашего,
доблестного Бриана де Буагильбера, что он сам думает обо всех этих  уди-
вительных обвинениях и о своей злосчастной страсти к этой девице.
   - Бриан де Буагильбер, - сказал гроссмейстер, - ты слышал вопрос  на-
шего брата Гудольрика? Повелеваю тебе ответить ему!
   Буагильбер повернул голову в сторону гроссмейстера, но продолжал без-
молвствовать.
   - Он одержим бесом молчания, - сказал гроссмейстер, - Сгинь,  сатана!
Говори, Бриан де Буагильбер, заклинаю тебя крестом, этим символом нашего
святого ордена!
   Буагильбер с величайшим усилием подавил  возрастающее  негодование  и
презрение, зная, что, обнаружив их, он ничего не выиграет.
   - Бриан де Буагильбер, - отвечал он, - не может отвечать,  высокопре-
подобный отец, на такие дикие и нелепые обвинения. Но если затронут  его
честь, он будет защищать ее своим телом и вот этим мечом, который неред-
ко сражался за пользу христианства.
   - Мы тебе прощаем, брат Бриан, - сказал гроссмейстер,  -  хоть  ты  и
согрешил перед нами, похваляясь своими боевыми подвигами, ибо  восхвале-
ние собственных заслуг идет от дьявола. Но мы даруем тебе прощение,  ви-
дя, что ты говоришь не сам от себя, а  по  наущению  того,  кого  мы,  с
божьей помощью, изгоним из среды нашей.
   Презрение и злоба сверкнули в черных глазах Буагильбера, но он ничего
не ответил.
   - Ну вот, - продолжал гроссмейстер, - хотя на вопрос нашего брата Гу-
дольрика и не было дано прямого ответа,  но  мы  будем  продолжать  наше
расследование, братия. С благословения нашего святого покровителя мы  до
конца раскроем тайну этого зла. Пусть те, кому что-либо известно о жизни
и поступках этой женщины, выступят вперед и свидетельствуют о том  перед
нами.
   В дальнем конце зала послышались какой-то шум и суматоха;  на  вопрос
гроссмейстера, что там происходит, ему отвечали, что в толпе есть  кале-
ка, которому подсудимая возвратила возможность  двигаться,  излечив  его
чудодейственным бальзамом.
   Из толпы вытолкнули вперед бедного крестьянина,  саксонца  родом.  Он
был в смертельном страхе, ожидая наказания за то, что  его  вылечила  от
паралича еврейка. Однако это излечение не было полным:  бедняга  до  сих
пор мог передвигаться только на костылях.
   Крайне неохотно, с горькими слезами рассказал он, что два  года  тому
назад, когда он проживал в Йорке и работал  столяром  у  богатого  еврея
Исаака, он внезапно заболел и слег в постель; тогда Ревекка стала лечить
его каким-то бальзамом, пахнувшим пряностями, который вернул ему способ-
ность двигаться. А когда он немного поправился, она дала ему с собой ба-
ночку этой драгоценной мази и денег на возвращение домой, к отцу,  живу-
щему вблизи обители Темплстоу.
   - И дозвольте доложить вашей преподобной милости, -  закончил  свиде-
тель, - не может того быть, чтобы эта девица имела на меня злой  умысел,
хотя и правда, на ее беду, она  еврейка.  Однако,  когда  я  мазался  ее
зельем, я всякий раз читал про себя "Отче наш" и "Верую", а снадобье  от
того действовало не хуже.
   - Молчи, раб, - сказал гроссмейстер, - и ступай прочь! Таким  скотам,
как ты, только и пристало лечиться у дьявольских знахарей да работать на
пользу исчадий сатаны! Я тебе говорю: враг рода  человеческого  насылает
болезнь только для того, чтобы ее  вылечить  и  тем  вызвать  доверие  к
дьявольскому врачеванию. У тебя еще осталась та мазь, о которой ты гово-
ришь?
   Крестьянин дрожащей рукой полез себе за пазуху и вытащил  оттуда  ма-
ленькую баночку с крышкой, на которой было написано несколько  слов  ев-
рейскими буквами. Для большинства присутствующих это было явным  доказа-
тельством, что сам дьявол стряпал снадобье. Бомануар перекрестился, взял
в руки баночку и, хорошо зная восточные языки, без труда прочел надпись:
"Лев из колена Иуды победил".
   - Удивительна власть сатаны! - молвил гроссмейстер. - Ведь  сумел  же
он обратить священное писание в орудие богохульства, смешав отраву с не-
обходимою нам пищей! Нет ли здесь лекаря, который бы мог нам сказать, из
чего приготовлена эта волшебная мазь?
   Двое медиков, как они себя величали,  -  один  монах,  а  другой  ци-
рюльник, - выступили вперед и, рассмотрев бальзам, объявили, что  состав
этой мази им совершенно неизвестен, а пахнет она мирой и камфарой, како-
вые суть, по их мнению, восточные  травы.  Однако,  движимые  профессио-
нальною ненавистью к успешной сопернице по ремеслу, они не преминули на-
мекнуть, что мазь сделана из каких-нибудь таинственных, колдовских зелий
противозаконным способом; что сами они хотя и  не  колдуны,  но  основа-
тельно знакомы со всеми отраслями медицины, насколько она  совместима  с
исповеданием христианской веры. По окончании этой  врачебной  экспертизы
сакс смиренно попросил, чтобы ему возвратили мазь, приносившую  облегче-
ние, но гроссмейстер нахмурился и спросил его:
   - Как тебя зовут?
   - Хигг, сын Снелля, - отвечал крестьянин.
   - Так слушай же, Хигг, сын Снелля, - сказал Бомануар,  -  лучше  быть
прикованным к ложу, чем исцелиться, принимая снадобья нечестивых  ерети-
ков, и начать ходить. И лучше также вооруженной рукой отнять у еврея его
сокровища, нежели принимать от него подарки  или  работать  на  него  за
деньги. Ступай и делай, как я приказываю.
   - Ох, - сказал крестьянин, - как угодно  вашей  преподобной  милости!
Для меня-то уж поздно последовать вашему поучению - я ведь калека, -  но
у меня есть два брата, они служат у богатого раввина Натана Бен-Самуэля,
так я передам им слова вашего преподобия, что лучше ограбить еврея,  чем
служить ему честно и усердно.
   - Что за вздор болтает этот негодяй! Гоните его вон! - сказал Боману-
ар, не зная, как опровергнуть этот практический вывод из своего  настав-
ления.
   Хигг, сын Снелля, смешался с толпой, но не ушел, ожидая решения учас-
ти своей благодетельницы. Он остался послушать, чем  кончится  ее  дело,
хотя и рисковал при этом снова встретиться с суровым взглядом судьи, пе-
ред которым трепетало от ужаса все его существо.
   В эту минуту гроссмейстер приказал Ревекке снять покрывало. Она впер-
вые нарушила свое молчание и сказала со смиренным достоинством, что  для
дочерей ее племени непривычно открывать лицо, если они  находятся  перед
собранием незнакомцев. Ее нежный голос и кроткий ответ пробудили в  при-
сутствующих чувство жалости. Но Бомануар, считавший особой заслугой  по-
давить в себе всякие чувства, когда речь шла об исполнении того, что  он
считал своим долгом, повторил свое требование. Стража бросилась  вперед,
намереваясь сорвать с нее покрывало, но она встала и сказала:
   - Нет, заклинаю вас любовью к вашим дочерям. Увы, я позабыла,  что  у
вас не может быть дочерей! Хотя бы в память ваших матерей,  из  любви  к
вашим сестрам, ради соблюдения благопристойности, не дозволяйте так  об-
ращаться со мною в вашем присутствии! Но я повинуюсь  вам,  -  прибавила
она с такой печальной покорностью в голосе, что сердце самого  Бомануара
дрогнуло, - вы старейшины, и по вашему приказанию я сама покажу вам лицо
несчастной девушки.
   Она откинула покрывало и взглянула на них. Лицо ее отражало и застен-
чивость и чувство собственного достоинства. Ее удивительная красота выз-
вала общее изумление, и те из рыцарей, которые были помоложе, молча  пе-
реглянулись между собой. Эти взгляды, казалось, говорили, что  необычай-
ная красота Ревекки гораздо лучше объясняет безумную страсть  Буагильбе-
ра, чем ее мнимое колдовство. Но особенно сильное впечатление  произвело
выражение ее лица на Хигга, сына Снелля.
   - Пустите меня, пустите! - закричал он, обращаясь к страже,  охраняв-
шей выходную дверь. - Дайте мне уйти отсюда, не то я умру с горя -  ведь
я свидетельствовал против нее!
   - Полно, бедняга, успокойся, - сказала Ревекка, услышавшая его  воск-
лицание. - Ты не сделал мне вреда, сказав правду, и не можешь помочь мне
слезами и сожалением. Успокойся, прошу тебя, иди домой  и  позаботься  о
себе.
   Стража сжалилась над Хиггом и, опасаясь, что его  громкие  причитания
навлекут на них гнев начальства, решила выпроводить его из зала.  Но  он
обещал молчать, и ему позволили остаться.
   Вызвали двух наемников, которых Альберт  Мальвуазен  заранее  научил,
что им показывать. Хотя они оба были бессердечными негодяями, однако да-
же их поразила дивная красота пленницы. В первую минуту  оба  как  будто
растерялись; однако Мальвуазен бросил на них такой выразительный взгляд,
что они опомнились и снова приняли уверенный вид. С  точностью,  которая
могла бы показаться подозрительной менее пристрастным судьям,  они  дали
целый ряд показаний. Многие из них были целиком вымышлены, другие  каса-
лись простых, естественных явлений, но обо всем  этом  рассказывалось  в
таком таинственном тоне и с такими подробностями и толкованием, что даже
самые безобидные происшествия принимали зловещую окраску. В  наше  время
подобные свидетельские показания были бы разделены  на  два  разряда,  а
именно - на несущественные и на невероятные. Но в  те  невежественные  и
суеверные времена эти показания принимались за доказательства  виновнос-
ти.
   Так, например, свидетели говорили о том, что  иногда  Ревекка  что-то
бормочет про себя на непонятном языке, а поет так сладко, что у слушате-
лей начинает звенеть в ушах и бьется сердце; что по временам она  разго-
варивает сама с собою и поднимает глаза кверху, словно в ожидании  отве-
та; что покрой ее одежды странен и удивителен - не такой, как у  обыкно-
венной честной женщины; что у нее на перстнях есть таинственные знаки, а
покрывало вышито какими-то диковинными узорами.
   Все эти рассказы об обыкновенных вещах были выслушаны  с  глубочайшей
серьезностью и зачислены в разряд если не прямых доказательств, то  кос-
венных улик, подтверждающих сношения Ревекки с нечистой силой.
   Но были и другие показания, более важные, хотя  и  явно  вымышленные;
тем не менее невежественные слушатели отнеслись к ним с полным доверием.
Один из солдат видел, как Ревекка излечила раненого человека,  вместе  с
ними прибывшего в Торкилстон. По его словам, она начертила какие-то зна-
ки на его ране, произнося при этом таинственные слова (которых он, слава
богу, не понял), и вдруг из раны вышла железная головка стрелы, кровоте-
чение остановилось, рана зажила, и умиравший человек спустя четверть ча-
са сам вышел на крепостную стену и стал помогать свидетелю устанавливать
машину для метания камней в неприятеля. Эта выдумка сложилась, вероятно,
под впечатлением того, что Ревекка ухаживала за раненым Айвенго,  приве-
зенным в Торкилстон. В заключение свидетель подтвердил  свое  показание,
вытащив из сумки тот самый наконечник, который, по его уверению, так чу-
десно вышел из раны. А так как эта железная штука оказалась весом в  це-
лую унцию, то не оставалось никаких сомнений в  достоверности  рассказа,
каким бы чудесным он ни казался.
   Товарищ его с ближайшей зубчатой стены укреплений видел, как  Ревекка
во время разговора с Буагильбером вскочила на парапет и собиралась  бро-
ситься с башни. Чтобы не отстать от  собрата,  этот  молодец  рассказал,
что, став на край  парапета,  Ревекка  обернулась  белоснежным  лебедем,
трижды облетела вокруг замка Торкилстон, потом снова опустилась на башню
и приняла вид женщины.
   И половины этих веских показаний было бы достаточно, чтобы уличить  в
колдовстве бедную безобразную старуху, даже если бы она не  была  еврей-