Вальтер Скотт
   Айвенго
 
   Собр. соч, т. 8/20, изд. "Валев", Минск, 1994 г.
   OCR Палек, 1998 г.
 
 
   ПРЕДИСЛОВИЕ
 
   До сих пор автор "Уэверли" неизменно пользовался успехом у  читателей
и в избранной им области литературы  мог  по  праву  считаться  баловнем
судьбы. Однако было ясно, что, слишком часто появляясь в  печати,  он  в
конце концов должен был исчерпать благосклонность публики,  если  бы  не
изобрел способа придать видимость новизны своим последующим произведени-
ям. Прежде для оживления повествования  автор  обращался  к  шотландским
нравам, шотландскому говору и шотландским характерам, которые  были  ему
ближе всего знакомы. Но такая односторонность, несомненно,  должна  была
привести его к некоторому однообразию и повторениям и заставила бы нако-
нец читателя заговорить языком Эдвина из "Повести" Парнелла:
   Кричит он: "Прекрати рассказ!
   Уже довольно! Хватит с нас!
   Брось фокусы свои!" [1]
   Нет ничего опаснее для репутации профессора  изящных  искусств  (если
только в его возможностях избежать этого), чем приклеенный к нему  ярлык
художникаманьериста или предположение, что он способен  успешно  творить
лишь в одном и весьма узком плане. Публика вообще склонна  считать,  что
художник, заслуживший ее симпатии за какую-нибудь одну своеобразную ком-
позицию, именно благодаря своему дарованию не способен взяться за другие
темы. Публика недоброжелательно относится к тем, кто ее развлекает, ког-
да они пробуют разнообразить используемые ими средства; это  проявляется
в отрицательных суждениях, высказываемых обычно по  поводу  актеров  или
художников, которые осмелились испробовать свои силы  в  новой  области,
для того чтобы расширить возможности своего искусства.
   В этом мнении есть доля правды, как и во всех общепринятых суждениях.
В театре часто бывает, что актер, обладающий всеми внешними данными, не-
обходимыми для совершенного исполнения  комедийных  ролей,  лишен  из-за
этого возможности надеяться на успех в трагедии. Равным образом и в  жи-
вописи и в литературе художник или поэт часто владеет лишь определенными
изобразительными средствами и способами передачи  некоторых  настроений,
что ограничивает их в выборе предметов для изображения. Но гораздо  чаще
способности, доставившие человеку популярность в одной области,  обеспе-
чивают ему успех и в других. Это в значительно большей степени относится
к литературе, чем к театру или живописи, потому что здесь автор в  своих
исканиях не ограничен ни особенностями своих черт лица, ни  телосложени-
ем, ни навыками в использовании кисти, соответствующими лишь  известному
роду сюжетов.
   Быть может, эти рассуждения и неправильны, но, во всяком случае,  ав-
тор чувствовал, что если бы он  ограничился  исключительно  шотландскими
темами, он не только должен был бы надоесть читателям, но и  чрезвычайно
сузил бы  возможности,  которыми  располагал  для  доставления  им  удо-
вольствия. В высокопросвещенной стране, где столько талантов  ежемесячно
занято развлечением публики, свежая тема, на которую автору посчастливи-
лось натолкнуться, подобна источнику в пустыне:
   Хваля судьбу, в нем люди видят счастье.
   Но когда люди, лошади, верблюды и рогатый скот замутят этот источник,
его вода становится противной тем, кто только что пил ее с наслаждением,
а тот, кому принадлежит заслуга открытия этого источника,  должен  найти
новые родники и тем самым обнаружить свой талант, если он  хочет  сохра-
нить уважение своих соотечественников.
   Если писатель, творчество  которого  ограничено  кругом  определенных
тем, пытается поддержать свою репутацию, подновляя сюжеты,  которые  уже
доставили ему успех, его, без сомнения, ожидает неудача. Если  руда  еще
не вся добыта, то, во всяком случае, силы рудокопа неизбежно истощились.
Если он в точности подражает прозаическим произведениям, которые  прежде
ему удавались, он обречен "удивляться тому, что они больше не имеют  ус-
пеха".
   Если он пробует по-новому подойти к прежним темам, он скоро понимает,
что уже не может писать ясно, естественно и изящно, и  вынужден  прибег-
нуть к карикатурам, для того чтобы добиться необходимого очарования  но-
визны. Таким образом, желая избежать повторений, он лишается  естествен-
ности.
   Быть может, нет необходимости перечислять все причины, по которым ав-
тор шотландских романов, как их тогда называли, попытался написать роман
на английскую тему В то же время он намеревался сделать свой  опыт  воз-
можно более полным, представив публике задуманное  им  произведение  как
создание нового претендента на ее симпатии, чтобы  ни  малейшая  степень
предубеждения, будь то в пользу  автора  или  против  него,  не  воспре-
пятствовала беспристрастной оценке нового романа  автора  "Уэверли",  но
впоследствии он оставил это намерение по причинам, которые изложит позд-
нее.
   Автор избрал для описания эпоху царствования Ричарда I: это время бо-
гато героями, имена которых способны привлечь общее внимание, и вместе с
тем отмечено резкими противоречиями между саксами, возделывавшими землю,
и норманнами, которые владели этой землей в качестве завоеваетелей и  не
желали ни смешиваться с побежденными, ни признавать их людьми своей  по-
роды. Мысль об этом противопоставлении была взята из трагедии  талантли-
вого и несчастного Логана "Руннемед", посвященной тому же периоду  исто-
рии; в этой пьесе автор увидел изображение вражды саксонских и  норманс-
ких баронов. Однако, сколько помнится, в этой трагедии не  было  сделано
попытки противопоставить чувства и обычаи обоих этих племен; к  тому  же
было очевидно, что изображение саксов как еще не истребленной воинствен-
ной и высокомерной знати было грубым насилием над исторической правдой.
   Ведь саксы уцелели именно как простой народ; правда, некоторые старые
саксонские роды обладали богатством и властью, но их положение было иск-
лючительным по сравнению с униженным состоянием племени в целом.  Автору
казалось, что если бы он выполнил свою задачу, читатель мог бы заинтере-
соваться изображением одновременного существования в одной  стране  двух
племен: побежденных, отличавшихся простыми, грубыми и прямыми нравами  и
духом вольности, и победителей,  замечательных  стремлением  к  воинской
славе, к личным подвигам - ко всему, что могло  сделать  их  цветом  ры-
царства,  и  эта  картина,  дополненная  изображением  иных  характеров,
свойственных тому времени и той же стране, могла бы заинтересовать чита-
теля своей пестротой, если бы автор, со своей стороны оказался на высоте
положения.
   Однако последнее время именно Шотландия служила по преимуществу  мес-
том действия так называемого исторического романа, и вступительное  пос-
лание мистера Лоренса Темплтона тем самым становится здесь уместным.
   Что касается этого предисловия, то читатель должен рассматривать  его
как выражение мнений и намерений автора, предпринявшего этот  литератур-
ный труд с той оговоркой, что он далек от мысли, что ему удалось достичь
конечной цели. Едва ли необходимо добавить, что здесь не было  намерения
выдавать предполагаемого мистера Темплтона за действительное лицо. Одна-
ко недавно каким-то анонимным автором были сделаны попытки написать про-
должение "Рассказов трактирщика". В связи с этим можно предположить, что
это посвящение будет принято за такую же мистификацию и поведет любопыт-
ных по ложному следу, заставляя их думать, что перед  ними  произведение
нового претендента на успех.
   После того как значительная часть этой книги была закончена и напеча-
тана, издатели, которым казалось, что она должна иметь успех,  выступили
против того, чтобы произведение появилось в качестве анонимного. Они ут-
верждали, что книгу нельзя лишать преимущества, заключающегося в ее при-
надлежности перу автора "Уэверли". Автор не очень  стойко  сопротивлялся
им, так как он начал думать вместе с доктором Уилером (из прекрасной по-
вести мисс Эджуорт "Ловкость"), что "хитрость, прибавленная к хитрости",
может вывести из терпения снисходительную публику, которая  может  поду-
мать, что автор пренебрегает ее милостями.
   Поэтому книга появилась просто как один из романов Уэверли, и было бы
неблагодарностью со стороны автора не отметить, что она была принята так
же благосклонно, как и предыдущие его произведения.
   Примечания, которые могут помочь читателю разобраться в характере ев-
рея, тамплиера, капитана наемников, или, как они назывались, вольных то-
варищей, и проч., даны в сжатой форме, так как  все  сведения  по  этому
предмету могут быть найдены в книгах по всеобщей истории.
   Тот эпизод романа, который имел успех у многих читателей, заимствован
из сокровищницы старинных баллад. Я имею в виду встречу короля с монахом
Туком в келье этого веселого отшельника. Общая канва этой истории встре-
чается во все времена и у всех народов, соревнующихся друг  с  другом  в
описании странствий переодетого монарха,  который,  спускаясь  из  любо-
пытства или ради развлечений в низшие слои общества, встречается с прик-
лючениями, занятными для читателя или слушателя благодаря  противополож-
ности между подлинным положением короля  и  его  наружностью.  Восточный
сказочник повествует о путешествиях переодетого Харуна ар-Рашида  и  его
верными слугами, Месруром и Джафаром, по полуночным улицам Багдада; шот-
ландское предание говорит о сходных подвигах Иакова V,  принимавшего  во
время таких похождений дорожное имя хозяина  Балленгейха,  подобно  тому
как повелитель верующих, когда он желал оставаться инкогнито, был извес-
тен под именем Иль Бондокани. Французские менестрели  не  уклонились  от
столь распространенной темы.  Должен  существовать  норманский  источник
шотландской стихотворной повести "Rauf Colziar", в которой Карл предста-
ет в качестве безвестного гостя угольщика, - как будто и другие произве-
дения этого рода были подражаниями указанной повести.
   В веселой Англии народным балладам на эту тему нет числа. Стихотворе-
ние "Староста Джон", упомянутое епископом Перси в книге "Памятники  ста-
рой английской поэзии", кажется, посвящено подобному случаю; кроме того,
имеются  "Король  и  Бамвортский  дубильщик",  "Король  и   Мэнсфилдский
мельник" и другие произведения на ту же тему. Но произведение этого  ро-
да, которому автор "Айвенго" особенно обязан, на два  века  старше  тех,
что были упомянуты выше.
   Впервые оно было  опубликовано  в  любопытном  собрании  произведений
древней литературы, составленном  соединенными  усилиями  сэра  Эгертона
Бриджа и мистера Хейзлвуда, выходившем в виде периодического издания под
названием "Британский библиограф". Отсюда он был  перепечатан  достопоч-
тенным Чарлзом Генри  Хартшорном,  издателем  весьма  интересной  книги,
озаглавленной "Старинные повести в стихах, напечатанных главным  образом
по первоисточникам, 1829 г. ". Мистер Хартшорн не указывает для  интере-
сующего" нас отрывка никакого другого источника, кроме публикации  "Биб-
лиографа", озаглавленной "Король и отшельник". Краткий пересказ содержа-
ния этого отрывка покажет его сходство с эпизодом встречи короля Ричарда
с монахом Туком.
   Король Эдуард (не указывается, какой именно из монархов, носивших это
имя, но, судя по характеру и привычкам, мы можем предположить,  что  это
Эдуард IV) отправился со всем своим двором на славную охоту в Шервудские
леса, где, как это часто случается с королями в балладах,  он  напал  на
след необычайно большого и быстрого оленя; король преследовал его до тех
пор, пока не потерял из виду свою свиту и не замучил  собак  и  коня.  С
приближением ночи король очутился один в сумраке огромного  леса.  Охва-
ченный беспокойством, естественным в таком  положении,  король  вспомнил
рассказы о том, что бедняки, которые боятся остаться  ночью  без  крова,
молятся святому Юлиану, считающемуся, согласно католическому  календарю,
главным квартирмейстером, доставляющим убежище всем сбившимся  с  дороги
путникам, которые почитают его должным образом. Эдуард помолился и, оче-
видно благодаря заступничеству этого святого, набрел на узкую тропу, ко-
торая привела его к келье отшельника, стоящей у лесной  часовни.  Король
услышал, как благочестивый муж вместе с товарищем, разделявшим его  оди-
ночество, перебирал в келье четки, и смиренно попросил у них  приюта  на
ночь.
   - Мое жилище не подходит для такого господина, как вы, -  сказал  от-
шельник. - Я живу здесь в глуши, питаюсь корнями и корой и не могу  при-
нять у себя даже самого жалкого бродягу, разве что речь шла бы о  спасе-
нии его жизни".
   Король осведомился о том, как ему попасть в ближайший город. Когда он
понял, что дорогу туда он мог бы найти только с большим трудом, даже ес-
ли бы ему помогал дневной свет, он заявил: как отшельнику угодно, а  он,
король, решил стать его гостем на эту ночь.
   Отшельник согласился, намекнув, однако, что если бы он не был в мона-
шеском одеянии, то не обратил бы внимания на угрозы, и что уступил бы не
из страха, а просто чтобы не допустить бесчинства.
   Короля впустили в келью. Ему дали две охапки  соломы,  чтобы  он  мог
устроиться поудобнее. Он утешался тем, что теперь у него есть кров и что
   Наступит скоро день.
   Но в госте пробуждаются новые желания. Он требует ужина, говоря:
   Прошу вас помнить об одном:
   Что б ни было со мною днем,
   Всегда я веселился ночью.
   Но хотя он и сказал, что знает толк в хорошей еде, а также  объяснил,
что он придворный, заблудившийся во время большой королевской охоты, ему
не удалось вытянуть у скупого отшельника ничего, кроме хлеба и сыра, ко-
торые не были для него особенно привлекательны; еще менее приемлемым по-
казался ему "трезвый напиток". Наконец король стал требовать от хозяина,
чтобы тот ответил на вопрос, который гость несколько раз безуспешно  за-
давал ему:
   Дичь ты не умеешь бить?
   Этого не может быть!
   В славных ты живешь местах;
   Как уйдет лесничий спать,
   Можешь вволю дичь стрелять.
   Здесь олени есть в лесах.
   Я б с тобой поспорить мог,
   Что отличный ты стрелок,
   Хоть, конечно, ты монах.
   В ответ на это отшельник выражает опасение, не хочет ли гость вырвать
у него признание в том, что он нарушал лесные законы; а  если  бы  такое
признание дошло до короля, оно могло бы стоить монаху жизни. Эдуард уве-
ряет отшельника, что он сохранит тайну, и снова требует, чтобы тот  дос-
тал оленину. Отшельник возражает ему, ссылаясь на свои монашеские обеты,
и продолжает отвергать подобные подозрения:
   Я питаюсь молоком,
   А с охотой незнаком,
   Хоть живу здесь много дней.
   Грейся перед очагом,
   Тихо спи себе потом,
   Рясою укрыт моей.
   По-видимому, рукопись здесь неисправна, потому что нельзя понять, что
же, в конце концов, побуждает несговорчивого монаха удовлетворить  жела-
ние короля. Но, признав, что его гость - на  редкость  "славный  малый",
святой отец вытаскивает все лучшее, что припрятано в его келье. На столе
появляются две свечи, освещающие белый хлеб и пироги; кроме того,  пода-
ется соленая и свежая оленина, от которой они  отрезают  лакомые  куски.
"Мне пришлось бы есть хлеб всухомятку, - сказал король, - если бы  я  не
выпросил у тебя твоей охотничьей добычи. А теперь я бы поужинал по-царс-
ки, если бы только у нас нашлось что выпить".
   Гостеприимный отшельник соглашается и на  это  и  приказывает  служке
извлечь из тайника подле его постели бочонок в четыре галлона, после че-
го все трое приступают к основательной выпивке. Этой попойкой  руководит
отшельник, который следит за тем, чтобы особо торжественные слова повто-
рялись всеми участниками пирушки по очереди перед каждым стаканом; с по-
мощью этих веселых восклицаний они упорядочивали свои возлияния, подобно
тому как в новое время это стали делать с помощью тостов.  Один  пьяница
говорит "Fusty bondias"[2], другой должен ответить "Ударь пантеру";  мо-
нах отпустил немало шуток насчет забывчивости короля, который иногда за-
бывал слова этого святого обряда.
   В таких забавах проходит ночь. Наутро, расставаясь со своим почтенным
хозяином, король приглашает его ко двору, обещая отблагодарить  за  гос-
теприимство и выражая полное удовлетворение оказанным ему приемом. Весе-
лый монах соглашается явиться ко двору и спросить Джека  Флетчера  (этим
именем назвался король). После того как отшельник  показал  королю  свое
искусство в стрельбе из лука, веселые приятели расстаются.  Король  отп-
равляется домой и по дороге находит свою свиту. Баллада дошла до нас без
окончания, и поэтому мы не знаем, как  раскрывается  истинное  положение
вещей; по всей вероятности, это происходит так же, как и в других произ-
ведениях сходного содержания: хозяин ждет казни за вольное  обращение  с
монархом, скрывшим свое имЗ, и приятно поражен, когда вместо этого полу-
чает почести и награды.
   В собрании мистера Хартшорна имеется баллада на тот же сюжет под наз-
ванием: "Король Эдуард и пастух"; с точки зрения описания нравов она го-
раздо интереснее "Короля и отшельника"; но приводить ее не входит в наши
задачи. Читатель уже познакомился с первоначальной легендой, из  которой
мы заимствовали этот эпизод романа, и отождествление грешного  монаха  с
братом Туком из истории Робина Гуда должно показаться ему вполне естест-
венным.
   Имя Айвенго было подсказано автору старинным стихотворением. Всем ро-
манистам случалось высказывать пожелание, подобное восклицанию  Фальста-
фа, который хотел бы узнать, где продаются хорошие имена. В подобную ми-
нуту автор случайно вспомнил  стихотворение,  где  упоминались  названия
трех поместий, отнятых у предка знаменитого Хемпдена в наказание за  то,
что он ударил Черного принца ракеткой, поссорившись с ним во время  игры
в мяч:
   Тогда был в наказанье взят
   У Хемпдена поместий рядом
   Тринг, Винт, Айвенго. Был он рад
   Спастись ценой таких утрат.
   Это имя соответствовало замыслу автора в двух отношениях:  во-первых,
оно звучит на староанглийский лад; во-вторых, в нем нет никаких указаний
относительно характера  произведения.  Последнему  обстоятельству  автор
придавал большое значение. Так называемые "захватывающие" заглавия преж-
де всего служат интересам книгопродавцев или издателей,  которые  с  по-
мощью этих заглавий продают книгу прежде, чем она вышла  из  печати.  Но
автор, допустивший, чтобы к его еще не изданному произведению  было  ис-
кусственно привлечено внимание публики, ставит  себя  в  затруднительное
положение: если, возбудив всеобщие ожидания, он не сможет их  удовлетво-
рить, это может стать роковым для его литературной  славы.  Кроме  того,
встречая такое заглавие, как "Пороховой заговор" или  какое-нибудь  дру-
гое, связанное со всемирной историей, всякий читатель еще до  того,  как
он увидит книгу, составляет себе определенное представление о  том,  как
должно развиваться повествование и какое удовольствие оно ему  доставит.
По всей вероятности, читатель будет обманут в своих ожиданиях, и в таком
случае он осудит автора или его произведение, причинившее ему  разочаро-
вание. В этом случае писателя осуждают не за то, что он не попал в наме-
ченную им самим цель, а за то, что он не пустил стрелу в  том  направле-
нии, о котором и не помышлял. Опираясь  на  непринужденность  отношений,
которые автор завязал с читателями, он может, между прочим, упомянуть  о
том, что Окинлекская рукопись, приводящая имена  целой  орды  норманских
баронов, подсказала ему чудовищное имя Фрон де Беф.
   "Айвенго" имел большой успех при появлении и, можно сказать, дал  ав-
тору право самому предписывать себе законы, так как с этих пор ему  поз-
воляется изображать в создаваемых им сочинениях как Англию, так  и  Шот-
ландию.
   Образ прекрасной еврейки возбудил сочувствие  некоторых  читательниц,
которые обвинили автора в том, что, определяя судьбу  своих  героев,  он
предназначил руку Уилфреда не Ревекке, а менее  привлекательной  Ровене.
Но, не говоря уже о том, что предрас