чал с  то-
го, что обратился к злополучному пленнику с такой речью.
   - Ты, проклятый пес! - сказал он, пробуждая своим  низким  и  злобным
голосом суровые отголоски под сводами подземелья. - Видишь ты эти весы?
   Несчастный Исаак только опустил голову.
   - На этих самых весах, - сказал беспощадный барон, - ты отвесишь  мне
тысячу фунтов серебра по точному счету и весу, определенному королевской
счетной палатой в Лондоне.
   - Праотец Авраам! - воскликнул еврей. - Слыханное ли  дело  назначать
такую сумму? Даже и в песнях менестрелей не поется о тысяче  фунтов  се-
ребра... Видели ли когда-нибудь глаза человеческие такое сокровище? Да в
целом городе Йорке, обыщи хоть весь мой дом и дома всех моих соплеменни-
ков, не найдется и десятой доли того серебра, которое ты с  меня  требу-
ешь!
   - Я человек разумный, - отвечал Фрон де Беф, и если у тебя недостанет
серебра, удовольствуюсь золотом. Из расчета за одну монету золотом шесть
фунтов серебра, можешь выкупить свою нечестивую шкуру от такого  наказа-
ния, какое тебе еще и не снилось.
   - Смилуйся надо мною, благородный рыцарь! -  воскликнул  Исаак.  -  Я
стар, беден и беспомощен! Недостойно тебе торжествовать  надо  мной.  Не
великое дело раздавить червяка.
   - Что ты стар, это верно, - ответил рыцарь, - тем больше  стыда  тем,
кто допустил тебя дожить до седых волос, погрязшего по уши в  лихоимстве
и плутовстве. Что ты слаб, это также, быть  может,  справедливо,  потому
что когда же евреи были мужественны или сильны? Но что ты богат, это из-
вестно всем.
   - Клянусь вам, благородный рыцарь, - сказал Исаак, - клянусь всем, во
что я верю, и тем, во что мы с вами одинаково веруем...
   - Не произноси лживых  клятв,  -  прервал  его  норманн,  -  и  своим
упорством не предрешай своей участи, а прежде узнай и зрело обдумай ожи-
дающую тебя судьбу. Не думай, Исаак, что я хочу  только  запугать  тебя,
воспользовавшись твоей подлой трусостью, которую ты унаследовал от свое-
го племени. Клянусь тем, во что ты не веришь, - тем евангелием,  которое
проповедует наша церковь, теми ключами, которые даны ей, чтобы вязать  и
разрешать, что намерения мои тверды и непреложны. Это  подземелье  -  не
место для шуток. Здесь бывали узники в десять тысяч раз поважнее тебя, и
они умирали тут, и никто об этом не узнавал никогда. Но  тебе  предстоит
смерть медленная и тяжелая - по сравнению с ней они умирали легко.
   Он снова движением руки подозвал невольников и сказал им что-то впол-
голоса на их языке: Фрон де Беф побывал в Палестине и, быть может, имен-
но там научился столь варварской жестокости. Сарацины достали  из  своих
корзин древесного угля, мехи и бутыль с маслом. Один из них высек огонь,
а другой разложил угли на широком очаге, о котором мы говорили  выше,  и
до тех пор раздувал мехи, пока уголья не разгорелись докрасна.
   - Видишь, Исаак, эту железную решетку над  раскаленными  угольями?  -
спросил Фрон де Беф. - Тебя положат на эту теплую постель, раздев  дого-
ла. Один из этих невольников будет поддерживать огонь под тобой, а  дру-
гой станет поливать тебя маслом, чтобы жаркое не подгорело. Выбирай, что
лучше: ложиться на горячую постель или уплатить мне тысячу фунтов сереб-
ра? Клянусь головой отца моего, иного выбора у тебя нет.
   - Невозможно! - воскликнул несчастный еврей. - Не может  быть,  чтобы
таково было действительное ваше намерение! Милосердный творец никогда не
создаст сердца, способного на такую жестокость.
   - Не верь в это, Исаак, - сказал Фрон де Беф, - такое  заблуждение  -
роковая ошибка. Неужели ты воображаешь, что я, видевший, как целые горо-
да предавали разграблению, как тысячи моих собратий христиан погибали от
меча, огня и потопа, способен отступить от своих намерений из-за  криков
какого-то еврея?.. Или ты думаешь, что эти черные рабы, у которых нет ни
роду, ни племени, ни совести, ни закона, ничего, кроме желания их влады-
ки, по первому знаку которого они жгут, пускают в  ход  отраву,  кинжал,
веревку - что прикажут... Уж не думаешь ли ты, что они способны  на  жа-
лость? Но они не поймут даже тех слов, которыми ты взмолился бы о  поща-
де! Образумься, старик, расстанься с частью своих сокровищ,  возврати  в
руки христиан некоторую долю того, что  награбил  путем  ростовщичества.
Если слишком отощает от этого твой кошелек, ты сумеешь снова его  напол-
нить. Но нет того лекаря и того целебного снадобья, которое залечило  бы
твою обгорелую шкуру и мясо после того, как ты полежишь на этой решетке.
Соглашайся скорее на выкуп и радуйся, что так  легко  вырвался  из  этой
темницы, откуда редко кто выходит живым. Не стану больше тратить слов  с
тобою. Выбирай, что тебе дороже: твое золото или твоя плоть и кровь. Как
сам решишь, так и будет.
   - Так пусть же придут мне на помощь Авраам, Иаков и все  отцы  нашего
племени, - сказал Исаак. - Не могу я выбирать, и нет у меня  возможности
удовлетворить ваши непомерные требования.
   - Хватайте его, рабы, - приказал рыцарь, - разденьте донага, и пускай
отцы и пророки его племени помогают ему, как знают!
   Невольники, повинуясь скорее движениям и знакам, нежели словам  баро-
на, подошли к Исааку, схватили несчастного, подняли с полу и, держа  его
под руки, смотрели на хозяина, дожидаясь дальнейших распоряжений. Бедный
еврей переводил глаза с лица барона на лица прислужников, в надежде  за-
метить хоть искру жалости, но Фрон де Беф взирал на него с той же холод-
ной и угрюмой усмешкой, с которой начал свою  жестокую  расправу,  тогда
как в  свирепых  взглядах  сарацин,  казалось,  чувствовалось  радостное
предвкушение предстоящего зрелища пыток, а не ужас или отвращение к  то-
му, что они будут их деятельными исполнителями.
   Тогда Исаак взглянул на раскаленный очаг, над которым собирались рас-
тянуть его, и, убедившись, что его мучитель неумолим, потерял  всю  свою
решимость.
   - Я заплачу тысячу фунтов серебра, - сказал  он  упавшим  голосом  и,
несколько помолчав, прибавил: - Заплачу... Разумеется,  с  помощью  моих
собратий, потому что мне придется, как нищему, просить милостыню у  две-
рей нашей синагоги, чтобы собрать такую неслыханную сумму. Когда и  куда
ее внести?
   - Сюда, - отвечал Фрон де Беф, - вот здесь ты ее и  внесешь  весом  и
счетом, вот на этом самом полу. Неужели ты воображаешь, что  я  с  тобой
расстанусь прежде, чем получу выкуп?
   - А какое ручательство в том, что я получу свободу, когда выкуп будет
уплачен? - спросил Исаак.
   - Довольно с тебя и слова норманского дворянина, ростовщичья душа,  -
отвечал Фрон де Беф. - Честь норманского дворянина чище всего  золота  и
серебра, каким владеет твое племя.
   - Прошу прощения, благородный рыцарь, - робко сказал Исаак, - но  по-
чему же я должен полагаться на ваше слово, когда вы сами ни чуточки  мне
не доверяете?
   - А потому, еврей, что тебе ничего другого не остается, - отвечал ры-
царь сурово. - Если бы ты был в эту минуту в своей кладовой, в Йорке,  а
я пришел бы к тебе просить взаймы твоих шекелей, тогда  ты  назначил  бы
мне срок возврата ссуды и условия обеспечения. Но  здесь  моя  кладовая.
Тут ты в моей власти, и я не стану повторять условия, на которых возвра-
щу тебе свободу.
   Исаак испустил горестный вздох.
   - Освобождая меня, - сказал он, - даруй свободу и тем,  которые  были
моими спутниками. Они презирали меня, как еврея, но сжалились  над  моей
беспомощностью, из-за меня замешкались в пути, а потому и  разделили  со
мной постигшее меня бедствие; кроме того, они могут взять на себя  часть
моего выкупа.
   - Если ты разумеешь тех саксонских болванов, то знай, что за них ист-
ребуют иной выкуп, чем за тебя, - возразил Фрон де Беф. - Знай свое  де-
ло, а в чужие дела не суйся.
   - Стало быть, - сказал Исаак, - ты отпускаешь на свободу только  меня
да моего раненого друга?
   - Уж не должен ли я, - воскликнул Фрон де Беф, - два  раза  повторять
сыну Израиля, чтобы он знал свое дело, а в чужие не вмешивался? Твой вы-
бор сделан, тебе остается лишь уплатить выкуп, да поскорее.
   - Послушай, - обратился к нему еврей, - ради того, чтобы добыть  этот
самый выкуп, который ты с меня требуешь вопреки своей...
   Тут он запнулся, опасаясь раздражить сердитого норманна. Но  Фрон  де
Беф рассмеялся и сам подсказал ему пропущенное слово:
   - Вопреки моей совести, хотел ты сказать, Исаак? Что же ты  запнулся?
Я тебе говорил, что я человек рассудительный  и  легко  переношу  упреки
проигравшей стороны, даже если проигравший - еврей. А ты не был так тер-
пелив, Исаак, в ту пору, как подавал жалобу на Жака Фиц-Доттреля за  то,
что он обозвал тебя кровопийцей и ростовщиком, когда  ты  довел  его  до
полного разорения.
   - Клянусь талмудом, - вскричал еврей, -  ваша  милость  заблуждается:
Фиц-Доттрель замахнулся на меня кинжалом в моей собственной  комнате  за
то, что я попросил его возвратить занятые у  меня  деньги.  Срок  уплаты
долга наступил еще на пасху.
   - Ну, это мне все равно, - сказал Фрон де Беф, - для меня  интереснее
узнать, когда я получу свое серебро. Когда ты мне доставишь шекели, Иса-
ак?
   - Пусть дочь моя Ревекка поедет в Йорк, - отвечал Исаак, - под  охра-
ной ваших служителей, благородный рыцарь, и так скоро, как только  всад-
нику возможно воротиться оттуда обратно, деньги будут доставлены сюда, и
вы сможете взвесить и смерить их вот тут, на полу.
   - Твоя дочь? - молвил Фрон де Беф, как будто с удивлением. - Клянусь,
Исаак, жаль, что я этого не знал. Я думал, что эта чернобровая девушка -
твоя наложница, и по обычаю древних патриархов, подавших нам такой  при-
мер, приставил ее служанкой к сэру Бриану де Буагильберу.
   Вопль, вырвавшийся из груди Исаака при этих словах рыцаря,  отозвался
во всех углах свода и так изумил обоих сарацин, что они невольно  выпус-
тили из рук несчастного еврея. Он воспользовался этим, бросился на пол и
обхватил колени Реджинальда Фрон де Бефа.
   - Сэр рыцарь, - сказал он, - бери все, что потребовал, бери вдесятеро
больше, разори меня, доведи до нищеты. Нет! Порази меня своим  кинжалом,
изжарь на этом огне, но только пощади дочь мою, отпусти ее с честью, без
обиды. Заклинаю тебя тою женщиной, от которой ты  рожден,  пощади  честь
беззащитной девушки! Она живой портрет моей  умершей  Рахили,  последний
оставшийся мне залог ее любви, а их было у меня шестеро! Не лишай одино-
кого вдовца его единственной отрады. Неужели  ты  хочешь,  чтобы  родной
отец пожалел, что единственная дочь его не лежит рядом с матерью в скле-
пе наших предков?
   - Жаль, - молвил норманн, в самом деле как будто  тронутый,  -  жаль,
что я не знал об этом прежде. Я думал, что ваше племя ничего  не  любит,
кроме своих мешков с деньгами.
   - Не думай о нас так низко, хоть мы и евреи, -  сказал  Исаак,  спеша
воспользоваться минутой кажущегося сочувствия. - Ведь и загнанная лисица
и замученная дикая кошка любят своих детенышей, так же  и  притесненные,
презираемые потомки Авраамовы любят детей своих.
   - Положим, что и так, - сказал Фрон де Беф, -  вперед  я  буду  знать
это, Исаак, ради тебя. Но теперь уже поздно. Я не  могу  изменить  того,
что случилось или должно случиться. Я уже дал слово своему  товарищу  по
оружию, а слову своему я не изменю и для десяти евреев с десятью  еврей-
ками в придачу. К тому же почему ты думаешь, что с девушкой  приключится
беда, если она достанется Буагильберу?
   - Неминуемо приключится! - воскликнул Исаак, ломая себе руки в  смер-
тельной тоске. - Чего же иного ждать от храмовника, как не жестокости  к
мужчинам и бесчестья для женщин?
   - Нечестивый пес, - сказал Фрон де Беф, сверкнув глазами и, быть  мо-
жет, радуясь найти предлог для гнева, - не смей поносить священный орден
рыцарей Сионского Храма! Придумывай способ уплатить мне обещанный выкуп,
не то я сумею заткнуть твою глотку!
   - Разбойник, негодяй! - вскричал еврей, невзирая на свою полную  бес-
помощность, будучи не в силах удержать страстного порыва. - Ничего  тебе
не дам! Ни одного серебряного пенни не увидишь от меня, пока не  возвра-
тишь мне дочь честно и без обиды!
   - В уме ли ты, еврей? - сурово сказал норманн. -  Или  твоя  плоть  и
кровь заколдованы против каленого железа и кипящего масла?
   - Мне все равно! - воскликнул Исаак, доведенный до отчаяния  поруган-
ным чувством родительской любви. - Делай со мной что хочешь. Моя дочь  -
поистине кровь и плоть моя, она мне в тысячу раз дороже моего тела,  ко-
торое ты угрожаешь истерзать. Не видать тебе моего серебра! Ни одной се-
ребряной монетки не дам тебе, назарянин, хотя бы от этого зависело  спа-
сение твоей окаянной души, осужденной на гибель  за  преступления.  Бери
мою жизнь, коли хочешь, а потом рассказывай, как еврей, невзирая  ни  на
какие пытки, сумел досадить христианину.
   - А вот посмотрим, - сказал Фрон де  Беф.  -  Клянусь  благословенным
крестом, которого гнушается твое проклятое племя, ты у меня отведаешь  и
огня и острой стали. Раздевайте его, рабы, и привяжите цепями к решетке.
   Несмотря на слабое сопротивление старика, сарацины  сдернули  с  него
верхнее платье и только что собрались совсем раздеть его, как вдруг раз-
дались звуки трубы, которые трижды повторились так громко, что  проникли
даже в глубины подземелья. В ту же минуту послышались голоса,  призывав-
шие сэра Реджинальда Фрон де Бефа. Не желая, чтобы его застали за  таким
бесовским занятием, свирепый барон дал знак невольникам снова одеть  ев-
рея и вместе с прислужниками ушел из  темницы,  предоставив  Исааку  или
благодарить бога за свое спасение, или же оплакивать судьбу своей  доче-
ри, в зависимости от того, чья участь его больше  тревожила  -  своя  ли
собственная или дочерняя.
 
 
   Глава XXIII
 
   Но если трогательность нежных слов
   Не может вас ко мне расположить,
   Тогда - как воин, а не как влюбленный -
   Любить меня вас я заставлю силой.
   "Два веронца"
 
   Комната, в которую привели леди Ровену, была убрана с некоторой  пре-
тензией на роскошь; помещая ее здесь, желали, по-видимому,  выказать  ей
особое уважение по сравнению с остальными  пленниками.  Но  жена  барона
Фрон де Бефа, жившая в этой комнате, умерла очень давно, и немногие  ук-
рашения, сделанные по ее вкусу, успели обветшать.  Обивка  стен  местами
порвалась и висела клочьями, кое-где она поблекла от солнца и истлела от
времени. Но как ни заброшена была эта комната,  она  была  единственной,
которую нашли подходящей для саксонской наследницы.
   Тут и оставили ее размышлять о своей судьбе, пока актеры, игравшие  в
этой зловещей драме, готовились к исполнению своих ролей. Эти роли  были
распределены на совещании, происходившем между Реджинальдом Фрон де  Бе-
фом, де Браси и храмовником. Они долго и горячо спорили о  тех  выгодах,
которые каждый из них хотел извлечь для себя из этого дерзкого набега, и
наконец решили участь своих несчастных пленников.
   Около полудня де Браси, ради которого и был затеян набег, явился  вы-
полнять задуманное намерение, то есть добиваться руки и  приданого  леди
Ровены.
   Было видно, что он не все время потратил на совещание со своими союз-
никами, так как успел нарядиться по последней моде того времени. Зеленый
кафтан и маска были отложены  в  сторону.  Длинные,  густые  волосы  его
обильными локонами ниспадали на богатый плащ, обшитый мехом.  Бороду  де
Браси сбрил начисто. "Камзол его спускался ниже колен, а пояс с  прицеп-
ленной к нему тяжелой саблей был вышит золотом и застегнут золотой пряж-
кой. Мы уже имели случай упоминать о нелепой модной обуви того  времени,
а носки башмаков Мориса де Браси, загнутые вверх и скрученные  наподобие
бараньих рогов, могли бы взять первый приз  на  состязании  в  нелепости
костюма. Таков был изысканный наряд тогдашнего щеголя. Впечатление  уси-
ливалось красивой наружностью рыцаря, осанка и манеры которого представ-
ляли смесь придворной любезности с военной развязностью.
   Он приветствовал Ровену, сняв перед ней свой бархатный  берет,  укра-
шенный золотым аграфом с  изображением  архангела  Михаила,  поражающего
дьявола. В то время он грациозным движением руки пригласил ее сесть. Так
как леди Ровена продолжала стоять, рыцарь снял перчатку с  правой  руки,
намереваясь подвести ее к креслу. Но леди Ровена  жестом  отклонила  эту
любезность и сказала:
   - Если я нахожусь в присутствии моего тюремщика, сэр рыцарь, - а обс-
тоятельства таковы, что я не могу думать иначе, -  то  узнице  приличнее
стоя выслушать свой приговор.
   - Увы, прелестная Ровена, - отвечал де Браси, - вы находитесь в  при-
сутствии пленника ваших прекрасных глаз, а не тюремщика.  Это  де  Браси
должен получить приговор.
   - Я не знаю вас, сэр, - заявила она, выпрямляясь с гордым  видом  ос-
корбленной знатной красавицы, - я не знаю вас, а дерзкая  фамильярность,
с которой вы обращаетесь ко мне на  жаргоне  трубадура,  не  оправдывает
разбойничьего насилия.
   - Твои прелести, - продолжал де Браси в том же тоне, - побудили  меня
совершить поступки, недостаточно почтительные по отношению к той, кого я
избрал царицей моего сердца и путеводною звездой моих очей.
   - Повторяю вам, сэр рыцарь, что я не знаю вас, и напоминаю  вам,  что
ни один мужчина, носящий рыцарскую цепь и шпоры, не должен позволять се-
бе навязывать свое общество беззащитной даме.
   - Что я вам незнаком, в том действительно заключается мое  несчастье,
- сказал де Браси, - однако позвольте надеяться, что имя де Браси  небе-
зызвестно, оно звучит иногда в песнях и речах менестрелей  и  герольдов,
восхваляющих рыцарские подвиги на турнирах или на поле битв.
   - Так и предоставь менестрелям и герольдам восхвалять тебя,  сэр  ры-
царь, - сказала Ровена. - Им это приличнее, чем тебе самому. Скажи  мне,
кто из них увековечит в песне или в записях турниров достопамятный  под-
виг нынешней ночи - победу, одержанную над  стариком  и  горстью  робких
слуг, а также и добычу, доставшуюся победителю,  -  несчастную  девушку,
против воли увезенную в разбойничий замок?
   - Вы несправедливы, леди Ровена, - сказал рыцарь, смутившись и прини-
мая свой обычный тон, - вы сами бесстрастны и потому не находите  оправ-
дания пылкой страсти другого человека, хотя бы она  была  вызвана  вашей
красотой.
   - Прошу вас, сэр, - сказала Ровена, - прекратить эти речи!  Они  при-
личны странствующим менестрелям, но вовсе не подходят рыцарям  и  дворя-
нам... Я в самом деле принуждена сесть, потому что вы, по-видимому,  ни-
когда не кончите произносить такие пошлости, каких и у всякого  уличного
певца хватит до самого рождества.
   - Гордая девица, - с досадой сказал де Браси, - видя, что на все  его
изысканные любезности она отвечает пренебрежением, -  гордая  девица,  я
тебе докажу, что и моя гордость не меньше твоей. Знай же, что  я  заявил
претензии на твою руку тем способом, какой наиболее соответствует твоему
нраву. При твоем характере тебя легче покорить с оружием  в  руках,  чем
светскими обычаями и учтивыми речами.
   - Когда учтивые слова прикрывают грубые поступки, - сказала Ровена, -
они похожи на рыцарский пояс на подлом рабе. Я не удивлюсь, что сдержан-
ность так трудна для вас. Вам было бы лучше сохранить одежду и речь раз-
бойника, чем скрывать воровские дела под личиной деликатных манер и  лю-
безных фраз.
   - Твой совет хорош, - сказал норманн, - и на том смелом языке,  кото-
рый оправдывает смелое дело, я скажу тебе: или ты вовсе  не  выйдешь  из
этого замка, или выйдешь супругой Мориса де Браси. Я не привык к  неуда-
чам в своих предприятиях, а для норманского дворянина нет надобности оп-
равдываться перед саксонской девицей, которой он делает честь, предлагая
ей свою руку. Ты горда, Ровена, но тем более ты годишься мне в  жены.  И
каким иным способом можешь ты достигнуть высших почестей, как не  союзом
со мною? Как иначе избавишься ты от жизни в  жалком  деревенском  сарае,
где саксы спят вповалку со своими свиньями,  составляющими  все  их  бо-
гатство? Как займешь ин