ихим голосом скороговоркой принес свои извинения принцу.
   - Хорошо, - сказал принц Джон высокомерно, - хотя мы и не привыкли  к
подобным отказам, однако постараемся как-нибудь  переварить  свой  обед,
несмотря на то, что его не желают удостоить своим  присутствием  ни  ры-
царь, наиболее отличившийся в бою, ни избранная им королева красоты.
   Сказав это, он собрался покинуть ристалище и повернул коня назад, что
было сигналом к окончанию турнира.
   Но уязвленная гордость бывает злопамятна, особенно при остром  созна-
нии неудачи. Джон не успел отъехать и трех шагов, как, оглянувшись, бро-
сил гневный взгляд на того иомена, который так рассердил его поутру,  и,
обратясь к страже, сказал повелительно:
   - Вы мне отвечаете головой, если этот молодец ускользнет.
   Иомен спокойно и твердо выдержал суровый взгляд  принца  и  сказал  с
улыбкой:
   - Я и не намерен уезжать из Ашби до послезавтра. Хочу посмотреть, хо-
рошо ли стаффордширские и лестерские ребята стреляют из  лука.  В  лесах
Нидвуда и Чарнвуда должны водиться хорошие стрелки.
   Не обращаясь прямо к иомену, принц Джон сказал своим приближенным:
   - Вот мы посмотрим, как он сам стреляет, и горе  ему,  если  его  ис-
кусство не оправдает его дерзости.
   - Давно пора, - сказал де Браси, - примерно наказать  кого-нибудь  из
этих мужланов. Они становятся чересчур нахальны.
   Вальдемар Фиц-Урс только пожал плечами и ничего не сказал.  Про  себя
он, вероятно, подумал, что его патрон избрал не тот путь, который  ведет
к популярности. Принц Джон покинул арену. Вслед  за  ним  начали  расхо-
диться все зрители.
   Разными дорогами, судя по тому, кто откуда пришел, потянулись  группы
людей по окружающей поляне. Большая часть зрителей устремилась  в  Ашби,
где многие знатные гости проживали в замке, а другие нашли себе  приста-
нище в самом городе. В число их входило и большинство рыцарей,  участво-
вавших в турнире или собиравшихся принять участие в завтрашнем  состяза-
нии. Они медленно ехали верхом, толкуя между собой о происшествиях этого
дня, а шедший мимо народ приветствовал их громкими  кликами.  Такими  же
кликами проводили и принца Джона, хотя эти приветствия скорее были  выз-
ваны пышностью одежды и великолепием блестящей  свиты,  чем  его  досто-
инствами.
   Гораздо более искренними и единодушными возгласами был встречен побе-
дитель. Но ему так хотелось поскорее уклониться от этих знаков всеобщего
внимания, что он с благодарностью принял любезное  предложение  маршалов
ратного поля занять один из шатров, раскинутых у дальнего конца  ограды.
Как только он удалился в свой шатер, разошлась и толпа народа, собравша-
яся поглазеть на него и обменяться на его счет различными  соображениями
и догадками.
   Шум и движение, неразлучные с многолюдным сборищем,  мало-помалу  за-
тихли. Некоторое время доносился говор  людей,  расходившихся  в  разные
стороны, но вскоре и он замолк в отдалении. Теперь слышались только  го-
лоса слуг, убиравших на ночь ковры и подушки, да раздавались их споры  и
брань из-за недопитых бутылок вина и остатков различных закусок, которые
разносили зрителям в течение дня.
   На лугу, за оградой, во многих местах расположились кузнецы. По  мере
того как сумерки сгущались, огни их костров разгорались все ярче и ярче;
это говорило о том, что оружейники всю ночь проведут за работой, занима-
ясь починкой или переделкой оружия, которое понадобится назавтра.
   Сильный отряд вооруженной стражи, сменявшийся через каждые два  часа,
окружил ристалище и охранял его всю ночь.
 
 
   Глава X
 
   Как вещий ворон - прорицатель жуткий.
   Летит во мраке молчаливой ночи,
   Когда больному предрекает гибель,
   Заразу сея с черных крыл своих,
   Так в ужасе бежит Варавва бедный,
   Жестоко проклиная христиан.
   "Мальтийский еврей"
 
   Едва рыцарь Лишенный Наследства вошел в свой шатер, как явились  ору-
женосцы, пажи и иные приспешники, прося позволения помочь ему снять дос-
пехи и предлагая свежее белье и освежительное  омовение.  За  их  любез-
ностью скрывалось, вероятно, желание узнать, кто этот рыцарь,  стяжавший
в один день столько лавров и не соглашавшийся  ни  поднять  забрало,  ни
сказать своего настоящего имени, несмотря на  приказание  самого  принца
Джона. Но их назойливое любопытство не получило  удовлетворения.  Рыцарь
Лишенный Наследства наотрез отказался от всяких услуг, говоря, что у не-
го есть свой оруженосец. На этом мужиковатом на вид  слуге,  похожем  на
иомена, был широкий плащ из темного войлока, а на голове черная норманс-
кая меховая шапка. По-видимому, опасаясь, как бы его не узнали, он  над-
винул ее на самый лоб. Выпроводив всех  посторонних  из  палатки,  слуга
снял с рыцаря тяжелые доспехи и поставил перед ним еду и вино, что  было
далеко не лишним после напряжения этого дня.
   Рыцарь едва успел наскоро поесть, как слуга доложил, что его  спраши-
вают пятеро незнакомых людей, каждый из которых привел в поводу  коня  в
полном боевом снаряжении. Когда рыцарь снял доспехи, он накинул  длинную
мантию с большим капюшоном, под которым можно было почти так  же  хорошо
скрыть свое лицо, как под забралом шлема. Однако сумерки  уже  настолько
сгустились, что в такой маскировке не было надобности: рыцаря мог бы уз-
нать только очень близкий знакомый.
   Поэтому рыцарь Лишенный Наследства смело вышел из шатра и увидел ору-
женосцев всех пятерых зачинщиков турнира: он узнал их по  коричнево-чер-
ным кафтанам и по тому, что каждый из них держал в поводу лошадь  своего
хозяина, навьюченную его доспехами.
   - По правилам рыцарства, - сказал первый оруженосец, - я, Болдуин  де
Ойлей, оруженосец грозного рыцаря Бриана де Буагильбера, явился  от  его
имени передать вам, ныне именующему себя  рыцарем  Лишенным  Наследства,
того коня и то оружие, которые служили упомянутому Бриану де Буагильберу
во время турнира,  происходившего  сегодня.  Вам  предоставляется  право
удержать их при себе или взять за них выкуп. Таков закон ратного поля.
   Четверо остальных оруженосцев повторили почти то же самое и  выстрои-
лись в ряд, ожидая решения рыцаря Лишенного Наследства.
   - Вам четверым, господа, - отвечал рыцарь, - равно как и  вашим  поч-
тенным и доблестным хозяевам, я отвечу одинаково: передайте  благородным
рыцарям мой привет и скажите, что я бы дурно поступил, лишив их оружия и
коней, которые никогда не найдут себе более храбрых и достойных наездни-
ков. К сожалению, я не могу ограничиться таким заявлением. Я  не  только
по имени, но и на деле лишен наследства и принужден сознаться, что  гос-
пода рыцари весьма обяжут меня, если выкупят своих коней и  оружие,  ибо
даже и то, которое я ношу, я не могу назвать своим.
   - Нам поручено, - сказал оруженосец Реджинальда Фрон де Бефа, - пред-
ложить вам по сто цехинов выкупа за каждого коня вместе с вооружением.
   - Этого вполне достаточно, - сказал  рыцарь  Лишенный  Наследства.  -
Обстоятельства вынуждают меня принять половину этой суммы. Из остающихся
денег прошу вас, господа оруженосцы, половину разделить между  собой,  а
другую раздать герольдам, вестникам, менестрелям и слугам.
   Оруженосцы сняли шапки и с низкими поклонами стали выражать глубочай-
шую признательность за такую исключительную щедрость. Затем рыцарь обра-
тился к Болдуину, оруженосцу Бриана де Буагильбера:
   - От вашего хозяина я не принимаю ни доспехов, ни выкупа. Скажите ему
от моего имени, что наш бой не кончен и не кончится до тех пор, пока  мы
не сразимся и мечами и копьями, пешие или конные. Он сам вызвал меня  на
смертный бой, и я этого не забуду. Пусть он знает, что я отношусь к нему
не так, как к его товарищам, с которыми мне приятно обмениваться  любез-
ностями: я считаю его своим смертельным врагом.
   - Мой господин, - отвечал Болдуин,  -  умеет  на  презрение  отвечать
презрением, за удары платить ударами, а за любезность - любезностью. Ес-
ли вы не хотите принять от него хотя бы часть того выкупа, который  наз-
начили за доспехи других рыцарей, я должен оставить здесь его  оружие  и
коня. Я уверен, что он никогда не снизойдет до того, чтобы  снова  сесть
на эту лошадь или надеть эти доспехи.
   - Отлично сказано, добрый оруженосец! - сказал рыцарь  Лишенный  Нас-
ледства. - Ваша речь обличает смелость и  горячность,  подобающие  тому,
кто отвечает за отсутствующего хозяина. И все же не  оставляйте  мне  ни
коня, ни оружия и возвратите их хозяину. А если он не  пожелает  принять
их обратно, возьмите их себе, друг мой, и владейте ими сами. Раз я  имею
право ими распоряжаться, охотно дарю их вам.
   Болдуин низко поклонился и ушел вместе с остальными, а рыцарь  Лишен-
ный Наследства возвратился в шатер.
   - До сих пор. Гурт, - сказал он своему служителю, - честь английского
рыцарства не пострадала в моих руках.
   - А я, - подхватил Гурт, - для саксонского свинопаса  недурно  сыграл
роль норманского оруженосца.
   - Это правда, - отвечал рыцарь Лишенный Наследства. -  А  все-таки  я
все время был в тревоге, как бы твоя неуклюжая фигура не выдала тебя.
   - Ну, вот этого, - сказал Гурт, - я нисколько не боюсь! Если кто  мо-
жет меня узнать, то разве только шут Вамба! До сих пор я не знаю в  точ-
ности, дурак он или плут. Ох, и трудно же мне было удержаться от  смеха,
когда старый мой хозяин проходил так близко от меня;  он-то  думал,  что
Гурт пасет его свиней за много миль отсюда, среди кустов и болот  Ротер-
вуда! Если меня узнают...
   - Ну, довольно об этом, - прервал его рыцарь. - Ты знаешь, что я обе-
щал тебе.
   - Не в этом дело! - сказал Гурт. - Я никогда не предам друга из стра-
ха перед наказанием. Шкура у меня толстая, выдержит и розги и скребки не
хуже любого борова из моего стада.
   - Поверь, я вознагражу тебя за те опасности, которым ты подвергаешься
из любви ко мне, Гурт, - сказал рыцарь. - А пока что возьми, пожалуйста,
десять золотых монет.
   - Я теперь богаче, - сказал Гурт, пряча деньги в сумку, -  чем  любой
раб или свинопас во все времена.
   - А вот этот мешок с золотом, - продолжал его хозяин, - снеси в Ашби.
Разыщи там Исаака из Йорка. Пускай он из этих денег возьмет себе то, что
следует за коня и доспехи, которые он достал мне в долг.
   - Нет, клянусь святым Дунстаном, этого  я  не  сделаю!  -  воскликнул
Гурт.
   - Как не сделаешь плут? - спросил рыцарь. - Как же ты смеешь  не  ис-
полнять моих приказаний?
   - Всегда исполняю, коли то, что вы приказываете, честно, и разумно, и
по-христиански, - отвечал Гурт. - А это что ж  такое!  Чтобы  еврей  сам
платил себе - нечестно, так как это все равно, что надуть своего  хозяи-
на; да и неразумно, ибо это значит остаться в дураках; да и не  по-хрис-
тиански, так как это значит ограбить единоверца, чтобы обогатить  ерети-
ка.
   - По крайней мере уплати ему как следует, упрямец!  -  сказал  рыцарь
Лишенный Наследства.
   - Вот это я исполню, - ответил Гурт, сунув мешок под плащ. Но, выходя
из шатра, он проворчал себе под нос:
   - Де будь я Гурт, коли не заставлю Исаака согласиться на половину той
суммы, которую он запросит!
   С этими словами он ушел, предоставив рыцарю Лишенному Наследства  уг-
лубиться в размышления о своих личных делах. По многим причинам, которых
мы пока не можем разъяснить читателю, эти размышления были самого  тяже-
лого и печального свойства.
   Теперь мы должны перенестись мысленно в селение возле Ашби, или, ско-
рее, в усадьбу, стоявшую в его окрестностях  и  принадлежавшую  богатому
еврею, у которого поселился на это время Исаак со своей дочерью и  прис-
лугой. Известно, что евреи оказывали широкое гостеприимство своим едино-
верцам и, напротив, сухо и неохотно принимали тех, кого считали  язычни-
ками; впрочем, те и не заслуживали лучшего приема, так как сами  притес-
няли евреев.
   В небольшой, но роскошно убранной в восточном вкусе  комнате  Ревекка
сидела на вышитых подушках, нагроможденных на низком помосте, устроенном
у стен комнаты в замену стульев и скамеек. Она  с  тревогой  и  дочерней
нежностью следила за движениями своего отца, который взволнованно  шагал
взад и вперед. По временам он всплескивал руками и возводил глаза к  по-
толку, как человек, удрученный великим горем.
   - О Иаков, - восклицал он, - о вы, праведные праотцы всех  двенадцати
колен нашего племени! Я ли не выполнял всех заветов  и  малейших  правил
Моисеева закона, за что же на меня такая жестокая напасть? Пятьдесят це-
хинов сразу вырваны у меня когтями тирана!
   - Мне показалось, отец, - сказала Ревекка,  -  что  ты  охотно  отдал
принцу Джону золото.
   - Охотно? Чтоб на него напала язва египетская! Ты говоришь -  охотно?
Так же охотно, как когда-то в Лионском заливе собственными руками швырял
в море товары, чтобы облегчить корабль во время бури. Я одел тогда кипя-
щие волны в свои лучшие шелка, умастил их пенистые гребни миррой и алоэ,
украсил подводные пещеры золотыми и серебряными изделиями!  То  был  час
неизреченной скорби, хоть я и собственными руками приносил такую жертву!
   - Но эта жертва была угодна богу для спасения нашей жизни, -  сказала
Ревекка, - и разве с тех пор бог отцов наших не благословил твою торгов-
лю, не приумножил твоих богатств?
   - Положим, что так, - отвечал Исаак, - а что, если тиран вздумает на-
ложить на них свою руку, как он сделал сегодня,  да  еще  заставит  меня
улыбаться, пока он будет меня грабить? О дочь моя, мы с тобой обездолен-
ные скитальцы! Худшее зло для нашего племени в том и  заключается,  что,
когда нас оскорбляют и грабят, все кругом только смеются, а  мы  обязаны
глотать обиды и смиренно улыбаться!
   - Полно, отец, - воскликнула Ревекка, - и мы имеем некоторые  преиму-
щества! Правда, эти язычники жестоки и деспотичны, однако и они до неко-
торой степени зависят от детей Сиона, которых  преследуют  и  презирают.
Если бы не наши богатства, они были бы не в состоянии ни содержать войс-
ко во время войны, ни давать пиров после побед; а то золото, что  мы  им
даем, с лихвою возвращается снова в наши же сундуки. Мы подобны той тра-
ве, которая растет тем пышнее, чем больше ее  топчут.  Даже  сегодняшний
блестящий турнир не обошелся без помощи презираемого еврея и  только  по
его милости мог состояться.
   - Дочь моя, - сказал Исаак, - ты затронула еще одну струну моей печа-
ли! Тот добрый конь и богатые доспехи, что составляют весь чистый  барыш
моей сделки с Кирджат Джайрамом в Лестере, пропали. Да, пропали,  погло-
тив заработок целой недели, целых шести дней, от одной субботы  до  дру-
гой! Впрочем, еще посмотрим, может быть это дело будет иметь лучший  ко-
нец. Он, кажется, в самом деле добрый юноша!
   - Но ведь ты, - возразила Ревекка, -  наверное,  не  раскаиваешься  в
том, что отплатил этому рыцарю за его добрую услугу.
   - Это так, дочь моя, - сказал Исаак, - но у меня так же мало  надежды
на то, что даже лучший из христиан добровольно уплатит свой долг  еврею,
как и на то, что я своими глазами увижу стены и башни нового храма.
   Сказав это, он снова зашагал по комнате с недовольным видом, а Ревек-
ка, понимая, что ее попытки утешить отца  только  заставляют  его  жало-
ваться на новые и новые беды и усиливают мрачное настроение, решила воз-
держаться от дальнейших замечаний. (Решение в высшей степени  мудрое,  и
мы бы посоветовали всем утешителям и советчикам в подобных случаях  сле-
довать ее примеру.)
   Между тем совсем стемнело, и вошедший слуга поставил на стол две  се-
ребряные лампы, горящие фитили которых были погружены в благовонное мас-
ло; другой слуга принес драгоценные вина и тончайшие яства  и  расставил
их на небольшом столе из черного дерева, выложенном серебром.  В  то  же
время он доложил Исааку, что с ним желает поговорить назареянин (так ев-
реи называли между собою христиан). Кто живет торговлей, тот  обязан  во
всякое время отдавать себя в распоряжение каждого посетителя,  желающего
вести с ним дело. Исаак поспешно поставил на стол едва пригубленный  ку-
бок с греческим вином, сказал дочери: "Ревекка, опусти  покрывало"  -  и
приказал слуге позвать пришедшего.
   Едва Ревекка успела опустить на свое прекрасное лицо длинную фату  из
серебряной вуали, как дверь отворилась и вошел Гурт, закутанный в  широ-
кие складки своего норманского плаща. Наружность его скорее внушала  по-
дозрение, чем располагала к доверию, тем более что, входя,  он  не  снял
шапки, а еще ниже надвинул ее на хмурый лоб.
   - Ты ли Исаак из Йорка? - сказал Гурт по-саксонски.
   - Да, это я, - отвечал Исаак на том же наречии; ведя торговлю в  Анг-
лии, он свободно говорил на всех языках, употребительных в пределах Бри-
тании. - А ты кто такой?
   - До этого тебе нет дела, - сказал Гурт.
   - Столько же, сколько и тебе до моего времени, - сказал Исаак. -  Как
же я стану с тобой разговаривать, если не буду знать, кто ты такой?
   - Очень просто, - отвечал Гурт, - платя деньги, я должен знать,  тому
ли лицу я плачу, а тебе, я думаю, совершенно все равно, из чьих  рук  ты
их получишь.
   - О бог отцов моих! Ты принес мне деньги? Ну, это совсем другое дело.
От кого же эти деньги?
   - От рыцаря Лишенного Наследства, - сказал Гурт. - Он вышел победите-
лем на сегодняшнем турнире, а деньги шлет тебе за боевые доспехи,  кото-
рые, по твоей записке, доставил ему Кирджат Джайрам из  Лестера.  Лошадь
уже стоит в твоей конюшне; теперь я хочу знать, сколько следует уплатить
за доспехи.
   - Я говорил, что он добрый юноша! - воскликнул Исаак в порыве радост-
ного волнения. - Стакан вина не повредит тебе, -  прибавил  он,  подавая
свинопасу бокал такого чудесного напитка, какого Гурт сроду еще не  про-
бовал. - А сколько же ты принес денег?
   - Пресвятая дева! - молвил Гурт, осушив стакан и ставя его на стол. -
Вот ведь какое вино пьют эти нечестивцы, а истинному христианину  прихо-
дится глотать один только эль, да еще такой мутный и густой, что  он  не
лучше свиного пойла! Сколько я денег принес? -  продолжал  он,  прерывая
свои нелюбезные замечания. - Да небольшую сумму, однако для  тебя  будет
довольно. Подумай, Исаак, надо же и совесть иметь.
   - Как же так, - сказал Исаак, -  твой  хозяин  завоевал  себе  добрым
копьем отличных коней и богатые доспехи. Но, я знаю, он хороший юноша. Я
возьму доспехи и коней в уплату долга, а что останется сверх того, верну
ему деньгами.
   - Мой хозяин уже сбыл с рук весь этот товар, - сказал Гурт.
   - Ну, это напрасно! - сказал еврей. - Никто из здешних христиан не  в
состоянии скупить в одни руки столько лошадей и доспехов. Но у тебя есть
сотня цехинов в этом мешке, - продолжал Исаак, заглядывая под плащ  Гур-
та, - он тяжелый.
   - У меня там наконечники для стрел, - соврал Гурт без запинки.
   - Ну хорошо, - сказал Исаак, колеблясь между страстью к наживе и вне-
запным желанием выказать великодушие. - Коли я скажу, что за доброго ко-
ня и за богатые доспехи возьму только восемьдесят цехинов, тут уж мне ни
одного гульдена барыша не перепадет. Найдется у тебя столько денег, что-
бы расплатиться со мной?
   - Только-только наберется, - сказал Гурт, хотя еврей запросил гораздо
меньше, чем он ожидал, - да и то мой хозяин останется почти  ни  с  чем.
Ну, если это твое последнее слово, придется уступить тебе.
   - Налей-ка себе еще стакан вина, - сказал  Исаак.  -  Маловато  будет
восьмидесяти цехинов: совсем без прибыли останусь. А как лошадь, не  по-
лучила ли она каких-нибудь повреждений? Ох, какая жестокая и опасная бы-
ла эта схватка! И люди и кони ринулись друг на друга, точно  дикие  быки
бешанской породы. Немыслимо, чтобы коню от того не было никакого вреда.
   - Конь совершенно цел и здоров, - возразил Гурт, - ты сам можешь  ос-
мотреть его. И, кроме того, я говорю прямо, что  семидесяти  цехинов  за
глаза довольно за доспехи, а слово христианина, надеюсь, не хуже еврейс-
кого: коли не хочешь брать семидесяти, я возьму мешок (тут он потряс  им
так, что червонцы внутри зазвенели) и снесу его назад своему хозяину.
   - Нет, нет, - сказал И