рманны. Если вы мне соседи,  значит  мои
приятели: кто же из моих  английских  соседей  когда-либо  враждовал  со
мной? Говорю вам, иомены: даже те из вас, которые запятнали себя  разбо-
ем, пользовались моим покровительством; я жалел их за нищету и вместе  с
ними проклинал их притеснителей, бессовестных дворян. Что же  вам  нужно
от меня? Зачем вы подвергаете меня насилию? Что же вы молчите? Вы посту-
паете хуже, чем дикие звери; неужели же вы хотите уподобиться бессловес-
ным скотам?
   Но все эти речи были напрасны. У его стражи было много важных  причин
не нарушать молчания, а потому он не мог донять их ни гневом, ни  угово-
рами. Они продолжали все так же быстро везти его вперед, пока впереди, в
конце широкой аллеи, не возник Торкилстон - древний замок,  принадлежав-
ший в те времена Реджинальду Фрон де Бефу. Этот замок представлял  собою
высокую четырехугольную башню, окруженную более  низкими  постройками  и
обнесенную снаружи крепкой стеной. Вокруг этой  стены  тянулся  глубокий
ров, наполненный водой из соседней речушки. Фрон де Беф нередко  враждо-
вал со своими соседями, а потому  позаботился  прочнее  укрепить  замок,
построив во всех углах внешней стены еще по одной башне. Вход  в  замок,
как во всех укреплениях того времени, находился под сводчатым выступом в
стене, защищенным с обеих сторон маленькими башенками.
   Как только Седрик завидел очертания поросших мхом зубчатых серых стен
замка, высившихся над окружавшими их лесами, ему все сразу стало  понят-
но.
   - Понапрасну я обидел воров и разбойников здешних лесов, - сказал он,
- подумав, что эти бандиты могут принадлежать к  их  ватаге...  Это  все
равно что приравнять лисиц наших лесов к хищным волкам Франции.  Говори-
те, подлые собаки, чего добивается ваш хозяин: моей смерти или моего бо-
гатства? Должно быть, ему обидно, что еще осталось  двое  саксов,  я  да
благородный Ательстан, владеющих земельными угодьями в этой стране.  Так
убейте же нас и завершите тем свое злодейство. Вы отняли наши вольности,
отнимите и жизнь. Если Седрик Сакс не в силах спасти  Англию,  он  готов
умереть за нее. Скажите вашему бесчеловечному хозяину, что я лишь умоляю
его отпустить без всякой обиды леди Ровену. Она женщина; ему нечего  бо-
яться ее, а с нами умрут последние бойцы, которые имеют дерзость за  нее
заступаться.
   Стража на эту речь отвечала молчанием; к тому времени  они  останови-
лись перед воротами замка. Де Браси трижды протрубил в рог. Тогда стрел-
ки, высыпавшие на стены при их приближении, поспешили сойти вниз,  опус-
тить подъемный мост и впустить отряд в замок. Стража заставила пленников
сойти с лошадей и отвела их в зал, где им был предложен завтрак; но ник-
то, кроме Ательстана, не притронулся к нему. Впрочем, потомку  короляис-
поведника тоже не дали времени основательно заняться поданными  яствами,
так как стража сообщила ему и Седрику, что их поместят отдельно от  леди
Ровены. Сопротивляться было бесполезно. Их заставили  пройти  в  большую
комнату, сводчатый потолок которой, опиравшийся на неуклюжие  саксонские
колонны, придавал ей сходство с трапезными залами, какие  и  теперь  еще
можно встретить в наиболее древних из наших монастырей.
   Потом леди Ровену разлучили и с ее служанками  и  проводили  -  очень
вежливо, но не спросив о ее желании, - в  отдельную  комнату.  Такой  же
сомнительный почет был оказан и Ревекке, невзирая  на  мольбы  ее  отца.
Старик в отчаянии предлагал даже деньги, лишь бы дочери  дозволено  было
оставаться при нем.
   - Нечестивец, - ответил ему один из стражей, - когда ты увидишь,  ка-
кая берлога тебе приготовлена, так сам не захочешь, чтобы  дочь  остава-
лась с тобой!
   И без дальнейших разговоров старого Исаака потащили в сторону от  ос-
тальных пленных. Всех слуг тщательно обыскали, обезоружили и  заперли  в
особом помещении. Леди Ровену лишили даже присутствия ее служанки Эльги-
ты.
   Комната, куда заключили обоих саксонских вождей, в то  время  служила
чем-то вроде караульного помещения, хотя в старину это был главный  зал.
С тех пор она получила менее важное назначение, потому что нынешний вла-
делец, в числе других пристроек, возводимых ради большего удобства,  бе-
зопасности и красоты своего баронского жилища, построил себе новый вели-
колепный зал, сводчатый потолок которого поддерживался легкими и изящны-
ми колоннами, а внутренняя отделка свидетельствовала о большом искусстве
в деле украшений и орнаментов, вводимых норманнами в архитектуру.
   Исполненный гневных  размышлений  о  прошедшем  и  настоящем,  Седрик
взволнованно шагал взад и вперед по комнате; между тем Ательстан,  кото-
рому природная апатия заменяла терпение и  философскую  твердость  духа,
равнодушно относился ко всему, кроме мелких лишений. Но и они  так  мало
его тревожили, что он большей частью молчал, лишь изредка  отзывался  на
возбужденные и пылки речи Седрика.
   - Да, - говорил Седрик, рассуждая сам с собой, но в то же время обра-
щаясь и к Ательстану, - в этом самом зале пировал  мой  дед  с  Торкилем
Вольфгангером, который угощал здесь доблестного и несчастного  Гарольда.
Гарольд шел тогда воевать с норвежцами, ополчившимися  против  него  под
предводительством бунтовщика Тости. В этом  самом  зале  Гарольд  принял
посла своего восставшего брата и дал тогда посланнику такой  благородный
ответ! Сколько раз, бывало, отец с восторгом рассказывал мне об этом со-
бытии! Посланец от Тости был введен в зал, переполненный именитыми  сак-
сонскими вождями, которые распивали красное вино, собравшись вокруг сво-
его монарха.
   - Я надеюсь, - сказал Ательстан, заинтересованный этой  подробностью,
- что в полдень они не забудут прислать нам вина и какой-нибудь еды. По-
утру мы едва успели дотронуться до завтрака. Притом же пища не идет  мне
впрок, если я за нее принимаюсь тотчас после верховой езды, хотя  лекари
и уверяют, что это очень полезно.
   Седрик не обратил внимания на эти замечания и продолжал свой рассказ:
   - Посланец от Тости прошел через весь зал, не  боясь  хмурых  взоров,
устремленных на него со всех сторон, и, остановившись перед троном коро-
ля Гарольда, отвесил ему поклон.
   "Поведай, государь, - сказал посланец, - на какие условия может наде-
яться брат твой Тости, если сложит оружие и будет просить у тебя мира?"
   "На мою братскую любовь, - воскликнул великодушно  Гарольд,  -  и  на
доброе графство Нортумберлендское в придачу!"
   "А если Тости примет такие условия, - продолжал посланец, - какие зе-
мельные угодья даруешь ты его верному союзнику Хардраду, королю норвежс-
кому?"
   "Семь футов английской земли! - отвечал Гарольд, пылая  гневом.  -  А
если правда, что этот Хардрад такого богатырского роста, мы можем приба-
вить еще двенадцать дюймов".
   Весь зал огласился восторженными кликами, кубки  и  рога  наполнились
вином; вожди пили за то, чтобы норвежец как можно скорее вступил во вла-
дение своей "английской землей".
   - И я бы с величайшим удовольствием выпил с ними, - сказал Ательстан,
- потому что у меня пересохло во рту, даже язык прилипает к небу.
   - Смущенный посланец, - продолжал Седрик  с  большим  воодушевлением,
хотя слушатель не проявлял никакого интереса к рассказу, -  ретировался,
унося с собой для Тости и его союзника зловещий ответ оскорбленного бра-
та. И вот тогда башни Йорка и обагренные кровью струи Дервента сделались
свидетелями лютой схватки, во время которой, показав  чудеса  храбрости,
пали и король норвежский и Тости, а с ними десять тысяч лучшего их войс-
ка. И кто бы подумал, что в тот самый день, когда одержана была это  ве-
ликая победа, тот самый ветер, что развевал победные саксонские знамена,
надувал и норманские паруса, направляя их суда к роковым берегам Сассек-
са! Кто бы подумал, что через несколько дней сам Гарольд лишится  своего
королевства и получит взамен столько английской земли, сколько  назначил
в удел своему врагу норвежскому королю! И кто бы подумал, что ты, благо-
родный Ательстан, ты, потомок доблестного Гарольда, и я, сын  одного  из
храбрейших защитников саксонской короны, попадем в плен к  подлому  нор-
манну, и что нас будут держать под стражей в том самом  зале,  где  наши
отцы задавали столь блестящие и торжественные пиры!
   - Да, это довольно печально, - отозвался Ательстан.  -  Надеюсь,  что
нам назначат умеренный выкуп. Во всяком случае, едва ли они имеют в виду
морить нас голодом. Однако полдень уже, наверно, настал, а я не вижу ни-
каких приготовлений к обеду. Посмотрите в окно,  благородный  Седрик,  и
постарайтесь угадать по направлению солнечных лучей, близко ли к  полуд-
ню.
   - Может быть, и близко, - отвечал Седрик, - но, глядя на эти  распис-
ные окна, я думаю совсем о другом, а не о наших мелких  лишениях.  Когда
пробивали это окно, благородный друг мой, нашим доблестным предкам  было
неизвестно искусство выделывать стекла, а тем более их окрашивать.  Гор-
дый отец Вольфгангера вызвал из Нормандии художника, дабы украсить  этот
зал новыми стеклами, которые окрашивали золотистый свет божьего дня вся-
кими причудливыми цветами. Чужестранец явился сюда нищим бедняком,  низ-
копоклонным и угодливым холопом, готовым ломать шапку  перед  худшим  из
всей челяди. А уехал он отсюда разжиревший и важный  и  рассказал  своим
корыстным соотечественникам о великих богатствах и простодушии  саксонс-
ких дворян. Это была великая ошибка, Ательстан, ошибка, издавна  предви-
денная теми потомками Хенгиста и его храбрых дружин,  которые  преднаме-
ренно хранили и поддерживали простоту  старинных  нравов.  Мы  принимали
этих чужестранцев с распростертыми объятиями. Они нам были  и  друзья  и
доверенные слуги, мы учились у них ремеслам, приглашали их  мастеров.  В
конце концов мы стали относиться с пренебрежением к честной простоте на-
ших славных предков; норманское искусство изнежило нас  гораздо  раньше,
чем норманское оружие нас покорило. Лучше было бы нам жить мирно и  сво-
бодно, питаться домашними яствами, чем привыкать к заморским лакомствам,
пристрастие к которым связало нас по рукам и по ногам и предало в неволю
иноземцу!
   - Мне теперь и самая простая пища показалась бы лакомством, -  сказал
Ательстан. - Я удивляюсь, благородный Седрик, как это вы так хорошо пом-
ните прошлое и в то же время забываете, что пора обедать!
   - Только понапрасну теряешь время, - пробормотал про  себя  Седрик  с
раздражением, - если говоришь ему о чем-либо, кроме еды! Как видно, душа
Хардиканута поселилась в нем. Он только и думает, как бы  попит  да  по-
есть. Увы, - продолжал он, с сожалением глядя на Ательстана, - как жаль,
что такой вялый дух обитает в столь величественной оболочке! И надо  же,
чтобы великое дело возрождения Англии зависело от работы такого скверно-
го рычага! Если он женится на Ровене, ее возвышенный дух еще может  про-
будить в нем лучшие стороны его натуры... Но какая  тут  свадьба,  когда
все мы - и Ровена, и Ательстан, да и сам я - находимся в плену  у  этого
грубого разбойника!.. Быть может, потому он и постарался захватить  нас,
что опасается нашего влияния и  чувствует,  что,  пока  мы  на  свободе,
власть, неправедно захваченная его соплеменниками, может уйти из их рук.
   Пока Сакс предавался таким печальным размышлениям,  дверь  их  тюрьмы
распахнулась и вошел дворецкий с белым жезлом в руке - знаком его  стар-
шинства среди прочей челяди. Этот важный слуга торжественным шагом всту-
пил в зал, а за ним четверо  служителей  внесли  стол,  уставленный  ку-
шаньями, вид и запах которых мгновенно изгладили в душе  Ательстана  все
предыдущие неприятности. Слуги, принесшие обед, были в масках и  в  пла-
щах.
   - Это что за маскарад? - сказал Седрик. - Не воображаете ли  вы,  что
мы не знаем, кто забрал нас в плен, раз мы находимся в замке вашего  хо-
зяина? Передайте Реджинальду Фрон де Бефу,  -  продолжал  он,  пользуясь
случаем начать переговоры, - что единственной причиной совершенного  над
нами насилия мы считаем противозаконное желание обогатиться за наш счет.
Скажите ему, что мы готовы так же удовлетворить  его  корыстолюбие,  как
если бы мы имели дело с заправским разбойником. Пусть назначит выкуп  за
наше освобождение, и если он не превысит наших средств, мы ему заплатим.
   Дворецкий вместо ответа только кивнул головой.
   - И еще передайте Реджинальду Фрон де Бефу, - сказал Ательстан, - что
я посылаю ему вызов на смертный бой и предлагаю биться пешим или  конным
в любом месте через восемь дней после нашего освобождения. Если он  нас-
тоящий рыцарь, то он не дерзнет отложить поединок  или  отказаться  дать
мне удовлетворение.
   - Передам рыцарю ваш вызов, - отвечал дворецкий, - а  пока  предлагаю
вам откушать.
   Вызов, посланный  Ательстаном,  произнесен  был  недостаточно  внуши-
тельно: большой кусок, который он усердно прожевывал в это время, усили-
вал его природную медлительность и значительно ослаблял  впечатление  от
его гордой речи. Тем не менее Седрик приветствовал  ее  как  несомненный
признак пробуждения воинственного духа в своем спутнике, равнодушие  ко-
торого начинало его бесить, невзирая на все почтение, какое он  питал  к
высокому происхождению Ательстана. Зато теперь, в знак  полного  одобре-
ния, он принялся от всей души пожимать ему руку, но  немного  огорчился,
когда Ательстан сказал, что "готов сразиться хоть с дюжиной таких молод-
цов, как Фрон де Беф, лишь бы поскорее выбраться  из  этого  замка,  где
кладут в похлебку так много чесноку".
   Не обратив внимания на то, что Ательстан вернулся к прежнему безучас-
тию и обжорству, Седрик занял место против него и  вскоре  доказал,  что
хотя и мог ради помыслов о бедствиях родины забывать о еде, но за столом
с яствами проявлял отличный аппетит,  унаследованный  им  от  саксонских
предков.
   Не успели пленники хорошенько насладиться завтраком, как внимание  их
было отвлечено от этого важного занятия звуками рога, раздавшимися перед
воротами замка. Звуки эти трижды повторили вызов, и притом с  такой  си-
лой, как будто трубивший в рог был сказочный рыцарь, остановившийся  пе-
ред заколдованным замком И желавший снять с него заклятие, чтобы  стены,
башни, зубцы и бойницы исчезли, подобно утреннему туману.
   Саксы встрепенулись, вскочили с мест и поспешили к окну, но ничего не
увидели, потому что окна выходили во двор замка. Однако, судя  по  тому,
что в ту же минуту в замке поднялась суматоха, было ясно, что  произошло
какое-то важное событие.
 
 
   Глава XXII
 
   О дочь моя! Мои дукаты! Дочь!..
   Дукаты христианские мои!
   Где суд? Закон? О дочь моя... дукаты!
   "Венецианский купец"
 
   Предоставим саксонским вождям вернуться к прерванному  завтраку,  как
только их неудовлетворенное любопытство позволит  им  отдаться  зову  не
утоленного еще голода, и посмотрим на еще более несчастного  пленника  -
Исаака из Йорка. Бедного еврея втолкнули в тюремный подвал замка,  нахо-
дившийся глубоко под землей, глубже, чем дно окружающего рва,  и  потому
там было очень сыро. Свет проходил туда лишь  через  одно  или  два  не-
больших отверстия, до которых пленник не мог достать рукой. Даже в яркий
полдень эти дыры пропускали очень мало света, и задолго до захода солнца
в подвале становилось темно. Цепи и кандалы, оставшиеся от прежних узни-
ков, висели по стенам темницы. В кольцах одних кандалов торчали две  по-
луразрушенные кости человеческой ноги, словно здесь один из  заключенных
успел не только умереть, но и превратиться в скелет.
   В одном конце этого зловещего подземелья находился широкий очаг,  над
которым была укреплена заржавевшая железная решетка.
   Весь вид темницы мог привести в трепет и более храброго человека, чем
Исаак. Однако теперь, перед лицом действительной опасности, он  был  го-
раздо спокойнее, нежели раньше, когда находился во  власти  воображаемых
ужасов. Любители охоты утверждают, что заяц испытывает большие  мучения,
пока собаки гонятся за ним, нежели тогда, как попадает им в зубы.  Веро-
ятно, и евреи, которым приходилось всегда чего-нибудь опасаться,  привы-
кали к мысли о мучениях, каким их могут подвергнуть, так  что  какое  бы
испытание ни предстояло им в действительности, оно не явилось бы для них
неожиданностью. А именно неожиданность и заставляет людей терять голову.
К тому же Исаак не первый раз попадал в опасное положение.  Он  был  уже
довольно опытен и надеялся, что и теперь ему удастся вывернуться из  бе-
ды, подобно тому как добыча иногда ускользает из рук охотника. Но превы-
ше всего его поддерживало непреклонное упорство его племени и та твердая
решимость, с которой дети  Израиля  переносили  жесточайшие  притеснения
властей и насильников, лишь бы не дать своим мучителям того, что те  же-
лали от них получить.
   В этот час пассивного сопротивления, закутавшись в плащ, чтобы  защи-
титься от сырости, Исаак сидел в одном из углов подземелья. Вся его  фи-
гура, сложенные руки, растрепанные волосы и борода, меховой плащ и высо-
кая желтая шапка при тусклом и рассеянном свете могли бы  послужить  от-
личной моделью для Рембрандта. Так, не меняя позы, просидел  Исаак  часа
три сряду. Вдруг на лестнице, ведшей  в  подземелье,  послышались  шаги.
Заскрипели отодвигаемые засовы, завизжали ржавые петли, низкая дверь от-
ворилась, и в темницу вошел Реджинальд Фрон де Беф в сопровождении  двух
сарацинских невольников Буагильбера.
   Фрон де Беф, человек высокого  роста  и  крепкого  телосложения,  вся
жизнь которого проходила на войне или в распрях с соседями, не  останав-
ливался ни перед чем ради расширения своего феодального могущества. Чер-
ты его лица вполне соответствовали его характеру, выражая преимуществен-
но жестокость и злобу. Многочисленные шрамы от ран, которые на лице дру-
гого человека могли бы возбудить  сочувствие  и  почтение,  как  доказа-
тельства мужества и благородной отваги, его  лицу  придавали  еще  более
свирепое выражение и увеличивали ужас, который оно внушало.  На  грозном
бароне была надета плотно прилегавшая к телу кожаная куртка,  поцарапан-
ная панцирем и засаленная. У него не было иного оружия, кроме кинжала за
поясом, уравновешивавшего связку тяжелых ключей с другой стороны.
   Чернокожие невольники, пришедшие вместе с бароном, были не в  обычном
роскошном одеянии, а в длинных рубашках и штанах из грубого холста.  Ру-
кава у них были засучены выше локтей, как у мясников, когда они принима-
ются за дело на бойне. Оба держали в руках по корзинке. Войдя в темницу,
они стали по обеим сторонам двери, которую Фрон де  Беф  собственноручно
накрепко запер. Приняв такие меры предосторожности,  он  медленной  пос-
тупью прошел через весь подвал к Исааку, пристально глядя на него.  Этим
взглядом он желал отнять у еврея волю - так иные звери, как говорят, па-
рализуют свою добычу. И точно, можно было  подумать,  что  глаза  барона
имеют подобную силу над несчастным пленником.  Иссак  сидел  неподвижно,
раскрыв рот, и с таким ужасом глядел на свирепого рыцаря, что  все  тело
его как бы уменьшилось в объеме под этим упорным зловещим взглядом люто-
го норманна. Несчастный Исаак был не в состоянии не только встать и пок-
лониться - он не мог даже снять  шапку  или  выговорить  хотя  бы  слово
мольбы: он был убежден в том, что сейчас начнутся пытки и,  быть  может,
его умертвят.
   Величавая фигура норманна все росла и росла в его глазах, как  вырас-
тает орел в ту минуту, как перья его становятся  дыбом  и  он  стремглав
бросается на беззащитную добычу. Рыцарь остановился в трех шагах от  уг-
ла, где несчастный еврей съежился в комочек, и движением  руки  подозвал
одного из невольников. Чернокожий прислужник  подошел,  вынул  из  своей
корзинки большие весы и несколько гирь, положил их к ногам Фрон де  Бефа
и снова отошел к двери, где его сотоварищ стоял все так  же  неподвижно.
Движения этих людей были медленны и торжественны, как будто в  их  душах
заранее жило предчувствие ужасов и жестокостей. Фрон де Беф на