прыгать во тьму кромешную.
   - Право, - сказал Седрик, - его голос мне знаком.
   - То голос вашего верного раба и шута, - отвечал Вамба,  сбрасывая  с
головы капюшон. - Если бы вы раньше послушались моего дурацкого  совета,
вы бы сюда не попали. Последуйте же хоть теперь совету дурака, и вы  не-
долго тут останетесь.
   - То есть как же это, плут? - спросил Седрик.
   - А вот как, - отвечал Вамба. - Надевай эту рясу и веревку - только в
них ведь и заключается мой священный сан - и преспокойно уходи из замка,
а мне оставь свой плащ и пояс, чтобы я мог занять твое место и  прыгнуть
за тебя, куда придется.
   - Тебе занять мое место? - сказал Седрик, удивленный таким  предложе-
нием. - Но ведь они тебя повесят, бедный мой дурень!
   - Пусть делают что хотят, там - как богу угодно, - отвечал Вамба. - Я
надеюсь, что Вамба, сын Безмозглого, может висеть на цепи так же  важно,
как цепь висела на шее у его предка олдермена.
   - Ну, Вамба, я согласен принять твое предложение, только с одним  ус-
ловием, - сказал Седрик. - Поменяйся платьем не  со  мной,  а  с  лордом
Ательстаном.
   - Э нет, клянусь святым Дунстаном, - отвечал Вамба, - это для меня не
подходит! Сын Безмозглого согласен пострадать, спасая жизнь сыну Хервар-
да, но какая же мне корысть помирать из-за человека,  отец  которого  не
был знаком с моим отцом?
   - Негодяй, - сказал Седрик, - предки Ательстана были  владыками  Анг-
лии!
   - Мне все равно, кем бы они ни были, - возразил Вамба, - но я не  же-
лаю, чтобы мне свернули голову ради его предков. А  потому,  мой  добрый
хозяин, соглашайтесь скорее на мое предложение либо позвольте  мне  уйти
из этой башни.
   - Предоставь старому дереву засохнуть, - продолжал Седрик, - лишь  бы
сохранилась в целости краса всего леса! Спаси  благородного  Ательстана,
мой верный Вамба. Каждый, в ком течет саксонская кровь, обязан это  сде-
лать. Мы с тобой вместе отдадим себя в жертву ярости жестоких  притесни-
телей. А он, освободившись из плена, пробудит дух мести в  наших  сопле-
менниках и отплатит за нее врагам.
   - Ну нет, батюшка, - сказал Ательстан, пожимая ему руку. Каждый  раз,
когда какие-либо крайние обстоятельства расшевеливали его мысль  и  дея-
тельность, чувства его и деяния были достойны его  высокого  происхожде-
ния. - Нет, - повторил он. - Я скорее соглашусь целую неделю просидеть в
этом зале на хлебе и воде, чем воспользуюсь возможностью спастись, кото-
рую придумала преданность слуги для его хозяина.
   - Вот вы называетесь умными людьми, господа, - сказал шут, - а я слы-
ву дураком. Однако, дядюшка Седрик и братец Ательстан, дурак-то и  выне-
сет решение и тем положит конец всем вашим спорам. Я все равно что  Джо-
нова кобыла, которая никому не дает на себя  садиться,  кроме  Джона.  Я
пришел затем, чтобы спасти своего хозяина. Если он откажется от моей по-
мощи - ну что же, уйду домой, и дело с концом. Преданность нельзя переб-
расывать из одних рук в другие, как кольцо или шар в  игре.  Я  согласен
болтаться в петле, но не иначе, как вместо моего родового властелина.
   - Уходите, благородный Седрик, - сказал Ательстан, - не упускайте та-
кого случая. Ваше присутствие там, вне стен этого замка, воодушевит  на-
ших друзей и ускорит наше спасение, а если вы останетесь здесь,  все  мы
пропали.
   - А разве там, за стенами, есть надежда на выручку? - спросил Седрик,
взглянув на шута.
   - И еще какая надежда! - воскликнул Вамба. - Да будет  вам  известно,
что, натянув мой балахон, вы одеваетесь в мундир полководца. Пятьсот че-
ловек собралось под стенами этого замка, и сегодня я был одним из  глав-
ных предводителей. Моя дурацкая шапка сошла за каску, а погремушка -  за
маршальский жезл. Вот увидим, много ли они выиграют,  сменив  дурака  на
умного человека. Право, я боюсь, как бы они, разжившись премудростью, не
потеряли храбрости. Итак, прощай, хозяин, будь милостивее к бедному Гур-
ту и сжалься над его собакой Фангсом, а мой колпак повесь на стену в Ро-
тервуде, в память того, что я отдал свою жизнь за хозяина как  верный...
дурак.
   Последнее слово он произнес как-то двусмысленно - не то серьезно,  не
то в шутку. Слезы выступили на глазах у Седрика.
   - Память о тебе будет жить, - сказал он, - пока верность и любовь бу-
дут в чести в этом мире. Если бы я не думал, что найду  средства  спасти
Ровену и тебя, Ательстан, да и тебя тоже, мой бедный Вамба, я бы не  дал
уговорить себя на такое дело.
   Они переоделись, но тут у Седрика возникло новое затруднение.
   - Я никаких языков не знаю, кроме  своего  родного  наречия  да  нес-
кольких фраз по-нормански; как же я буду выдавать себя за настоящего мо-
наха?
   - Вся штука в двух словах, - сказал Вамба. - Что бы ни говорили тебе,
отвечай: "Pax vobiscum!" При  встрече  или  прощаясь,  благословляя  или
проклиная, повторяй: "Pax vobiscum!" - и все тут. Для монаха эти словеч-
ки так же необходимы, как помело для ведьмы или палочка  для  фокусника.
Произноси только низким голосом и с важностью: "Pax vobiscum!" - и  про-
тив этого никто не устоит. Стража ли, привратник, рыцарь или оруженосец,
пеший или конный - безразлично: эти слова на всех действуют как заклина-
ние. Если меня завтра поведут вешать (что еще очень сомнительно), я неп-
ременно испытаю силу этих слов на палаче.
   - Коли так, - сказал Седрик, -  я  мигом  превращусь  в  монаха.  Pax
vobiscum! Надеюсь, что запомню этот пароль. Благородный Ательстан,  про-
щай... Прощай и ты, мой бедняга. Сердце у тебя такое,  что  стоит  любой
здоровой головы. Я вас выручу либо возвращусь и умру вместе с вами. Дер-
жавная кровь саксонских королей не прольется, пока моя собственная кровь
еще течет в жилах. Не дам волосу упасть с твоей головы, мой добрый  слу-
га, рисковавший своей жизнью, чтобы спасти хозяина, хотя бы пришлось ра-
ди этого пожертвовать своей жизнью. Прощай.
   - Прощайте, благородный Седрик! - сказал Ательстан.  -  Помните,  что
монахи никогда не отказываются закусить, если  им  предложат  подкрепить
силы.
   - Прощай, дядюшка! - прибавил Вамба. - Не забывай pax vobiscum.
   С такими напутствиями Седрик отправился в путь. Ему очень скоро приш-
лось испробовать силу магических слов, которым научил его шут.  Пробира-
ясь низким сводчатым коридором к большому залу, он  вдруг  увидел  перед
собой женскую фигуру.
   - Pax vobiscum! - сказал мнимый монах, пытаясь поскорее пройти мимо.
   - Et vobis pater reverendissime! [21] - ответил  ему  нежный  женский
голос.
   - Я немножко глух, - отвечал Седрик по-саксонски и проворчал себе под
нос: - Черт бы побрал дурака и его pax vobiscum! В первый раз  выстрелил
- и сразу же промахнулся.
   Однако в те времена довольно часто случалось, что духовные лица плохо
разумели по-латыни, и собеседница Седрика отлично знала это.
   - Прошу вас, преподобный отец, - продолжала она уже  по-саксонски,  -
будьте милосердны, навестите раненого пленника и преподайте  ему  утеше-
ние. За это доброе дело ваш монастырь получит  щедрое  подаяние,  какого
еще никогда не получал.
   - Дочь моя, - отвечал Седрик в великом смущении, - мне  нельзя  оста-
ваться в этом замке и терять время на исполнение обычных моих обязаннос-
тей. Я должен уйти как можно скорее. Жизнь и смерть  многих  зависит  от
этого.
   - Отец мой, молю вас во имя обетов, которые вы на  себя  приняли,  не
покиньте несчастного, не откажите ему в своих советах и помощи!  -  про-
должала просительница.
   - Чтоб меня черт побрал и засадил в Ифрин заодно с душами Одина и То-
ра, - проговорил в раздражении Седрик.
   Он, вероятно, произнес бы еще несколько фраз в том же духе, но их бе-
седа была прервана грубым голосом Урфриды - той старухи, что жила в  уе-
диненной башенке.
   - Что это значит, милочка? - обратилась она к собеседнице Седрика.  -
Так-то ты платишь мне за мою доброту, за то, что я позволила тебе  выйти
из темницы? Святого человека довела до того, что он начал ругаться, что-
бы избавиться от приставаний еврейки!
   - Еврейки! - воскликнул Седрик, придираясь к случаю, чтобы как-нибудь
улизнуть от обеих. - Дай мне пройти,  женщина!  Не  задерживай  меня.  Я
только что исполнил святой долг и не хочу оскверняться.
   - Иди сюда, отец мой, - сказала старуха. - Ты не здешний и без прово-
жатого не выберешься из замка. Поди сюда, мне хочется  с  тобой  погово-
рить. А ты, дочь проклятого племени, ступай к  больному  и  ухаживай  за
ним, пока я не ворочусь. И горе тебе, если осмелишься еще раз уйти отту-
да без моего разрешения!
   Ревекка скрылась. Урфрида, уступая ее мольбам, позволила ей  уйти  из
башни, а затем приставила ее ухаживать за раненым Айвенго. Ревекка хоро-
шо понимала, какая опасность угрожает пленным, и не упускала ни малейше-
го случая что-нибудь сделать для их спасения. Услышав от Урфриды, что  в
этот безбожный замок попал священник, она надеялась на его защиту заклю-
ченных. Для этого она и поджидала в коридоре мнимого монаха. Но мы виде-
ли, что попытка ее кончилась неудачей.
 
 
   Глава XXVII
 
   "Во всем, что ты б сказать могла,
   Должны быть грех, печаль и стыд.
   Известны все твои дела...
   Но что ж преступница молчит?"
   "Я стала жертвой новых бед -
   От них душа еще мрачней;
   А у меня и друга нет -
   Кто б мог внимать тоске моей;
   Но выслушай - и дай ответ
   На исповедь моих страстей".
   Крабб, "Дворец правосудия"
 
   Когда Урфрида криками и угрозами прогнала Ревекку обратно  в  комнату
больного, она насильно потащила за собой Седрика в отдельную каморку  и,
войдя туда, крепко заперла дверь. После этого она достала с полки  флягу
с вином и два стакана, поставила их на стол и сказала скорее  тоном  ут-
верждения, чем вопроса:
   - Ты сакс, отец мой? - заметив, что Седрик не  торопится  с  ответом,
она продолжала: - Не спорь, не спорь. Звуки родного языка сладки для мо-
их ушей, хотя и редко я их слышу, разве только из уст жалких и принижен-
ных рабов, на которых гордые норманны возлагают лишь самую черную работу
в этом доме. А ты сакс, отец, и хотя служитель божий, а все-таки свобод-
ный человек. Приятно мне слушать твою речь.
   - Разве священники из саков не заходят сюда? - спросил Седрик. -  Мне
кажется, их долг - утешать отверженных и угнетенных детей нашей земли.
   - Нет, не заходят, - отвечала Урфрида, - а если и заходят, то предпо-
читают пировать за столом своих завоевателей, а не слушать жалобы  своих
земляков. Так по крайней мере говорят о них, сама-то я мало  кого  вижу.
Вот уже десять лет, как в этом замке не  бывало  ни  одного  священника,
исключая того распутного норманна, который был здесь капелланом и по но-
чам пьянствовал вместе с Реджинальдом Фрон де Бефом. Но и он давно  отп-
равился на тот свет давать богу отчет в своей пастырской деятельности. А
ты сакс, да еще саксонский священник, и мне нужно задать тебе один  воп-
рос.
   - Да, я сакс, - отвечал Седрик, - но недостоин звания священника. От-
пусти меня, пожалуйста! Клянусь, что я вернусь сюда или  пришлю  к  тебе
другого духовника, более меня достойного выслушать твою исповедь.
   - Погоди еще немного, - сказала Урфрида, - скоро  голос,  который  ты
слышишь, замолкнет в сырой земле. Но я не хочу уходить туда без исповеди
в своих грехах, как животное. Так пусть вино даст мне силы поведать тебе
все ужасы моей жизни.
   Она налила себе стакан и с жадностью осушила его до дна, как бы  опа-
саясь проронить хоть одну каплю. Выпив вино, она подняла глаза и  прого-
ворила:
   - Оно одурманивает, но ободрить уже не может. Выпей и ты,  отец  мой,
иначе не выдержишь и упадешь на пол от того, что я собираюсь  рассказать
тебе.
   Седрик охотно отказался бы от такого  зловещего  приглашения,  но  ее
жест выражал такое нетерпение и отчаяние, что он уступил  ее  просьбе  и
отпил большой глоток вина. Словно успокоенная его согласием, она  начала
свой рассказ.
   - Родилась я, - сказала она, - совсем не такой жалкой  тварью,  какой
ты видишь меня теперь, отец мой. Я была свободна,  счастлива,  уважаема,
любима и сама любила. Теперь я раба, несчастная и  приниженная.  Пока  я
была красива, я была игрушкой страстей своих хозяев, а  с  тех  пор  как
красота моя увяла, я стала предметом их  ненависти  и  презрения.  Разве
удивительно, отец мой, что я возненавидела  род  человеческий  и  больше
всего то племя, которому я была обязана такой переменой в  моей  судьбе?
Разве хилая и сморщенная старуха, изливающая  свою  злобу  в  бессильных
проклятиях, может забыть, что когда-то она была дочерью благородного та-
на Торкилстонского, перед которым трепетали тысячи вассалов?
   - Ты дочь Торкиля Вольфгангера! - сказал Седрик,  пятясь  от  нее.  -
Ты... ты родная дочь благородного сакса, друга моего отца и его  ратного
товарища?
   - Друг твоего отца! - воскликнула Урфрида. - Стало быть, передо  мной
Седрик, по прозвищу Сакс, потому что у благородного Херварда  Ротервудс-
кого только и был один сын, и его имя хорошо известно среди  его  сопле-
менников. Но если точно ты Седрик из Ротервуда, что означает твое  мона-
шеское платье? Неужели и ты отчаялся спасти свою родину и в  стенах  мо-
настыря обрел пристанище от притеснений?
   - Все равно, кто бы я ни был, - сказал Седрик. - Продолжай,  несчаст-
ная, свой рассказ об ужасах и преступлениях. Да, преступлениях, ибо  то,
что ты осталась в живых, - преступление.
   - Да, я преступница, - отвечала несчастная старуха. - Страшные,  чер-
ные, гнусные преступления тяжким камнем давят мне грудь, их не  в  силах
искупить даже огонь посмертных мучений. Да, в этих самых  комнатах,  за-
пятнанных чистой кровью моего отца и моих братьев, в этом  доме  я  жила
любовницей их убийцы, рабой его прихотей,  участницей  его  наслаждений.
Каждое мое дыхание, каждое мгновение моей жизни было преступлением.
   - Несчастная женщина! - воскликнул Седрик. - В то время когда  друзья
твоего отца, молясь об упокоении души его и всех его сыновей, не забыва-
ли в своих молитвах помянуть имя убиенной Ульрики, пока все мы оплакива-
ли умерших и чтили их память, ты жила! Жила, чтобы заслужить наше  омер-
зение и ненависть... Жила в союзе с подлым  тираном,  умертвившим  всех,
кто был тебе всего ближе и дороже, с тираном, пролившим кровь младенцев,
чтобы не оставить в живых ни одного отпрыска славного и благородного ро-
да Торкиля Вольфгангера. Вот с каким злодеем ты жила... да еще  предава-
лась наслаждениям беззаконной любви!
   - В беззаконном союзе - да, но не в любви,  -  возразила  старуха,  -
скорее в аду есть место для любви, чем под  этими  нечестивыми  сводами.
Нет, в этом я не могу упрекнуть себя. Не было минуты, даже в часы  прес-
тупных ласк, чтобы я не ненавидела Фрон де Бефа и всю его породу.
   - Ненавидела его, а все-таки жила! - воскликнул Седрик. - Несчастная!
Разве у тебя под рукой не было ни кинжала, ни ножа, ни стилета?  Счастье
твое, что тайны норманского замка - все равно что могильные тайны!  Если
бы я только представил себе, что дочь Торкиля живет в  гнусном  союзе  с
убийцей своего отца, меч истого сакса разыскал бы тебя и в объятиях тво-
его любовника!
   - Неужели действительно ты заступился бы за  честь  рода  Торкиля?  -
сказала Ульрика (отныне мы можем отбросить ее второе имя -  Урфрида).  -
Тогда ты настоящий сакс, каким прославила тебя молва! Даже в этих  прок-
лятых стенах, окутанных загадочными тайнами, даже здесь произносили  имя
Седрика, и я, жалкая и униженная тварь, радовалась при мысли о том,  что
есть еще на свете хоть один мститель за наше несчастное  племя.  У  меня
тоже бывали часы мщения. Я подстрекала наших врагов к ссорам и во  время
их пьяного разгула возбуждала среди них смертельную  вражду.  Я  видела,
как лилась их кровь, слышала их предсмертные  стоны!  Взгляни  на  меня,
Седрик, не осталось ли на моем увядшем и гнусном лице каких-нибудь черт,
напоминающих Торкиля?
   - Не спрашивай об этом, Ульрика, - отвечал Седрик с тоской и отвраще-
нием. - Так мертвец напоминает живого, когда  бес  оживляет  бездыханный
труп, вызывая его из могилы.
   - Пусть будет так, - ответила Ульрика, - а когда-то это бесовское ли-
цо могло посеять вражду между старшим Фрон де Бефом и его  сыном  Реджи-
нальдом. То, что потом случилось, следовало бы навеки скрыть под  покро-
вом адской тьмы, но я подниму завесу и на мгновение покажу тебе  то,  от
чего мертвецы встают из гробов и громко вопиют. Долго разгоралась глухая
вражда между тираном отцом и его свирепым сыном. Долго я тайно раздувала
эту противоестественную ненависть. Она вспыхнула в час пьяного  разгула,
и за своим собственным столом мой обидчик пал от  руки  родного  сына...
Вот какие тайны прячутся под этими сводами. Развалитесь на куски,  прок-
лятые своды, - продолжала она, подняв глаза вверх, - рухните,  стены,  и
задавите всех, кому известна эта чудовищная тайна!
   - А ты, преступная и несчастная, - сказал Седрик, - что же сталось  с
тобой после смерти твоего любовника?
   - Угадывай, но не спрашивай. Я осталась здесь и жила, пока преждевре-
менная старость не обезобразила мое лицо. И  тогда  меня  стали  осыпать
обидами и клеймить презрением там, где прежде слушались  и  преклонялись
передо мною. Прежде было широкое поле для моей мстительности и злобы,  а
тут я была вынуждена ограничить мою месть мелкими  кознями  раздраженной
служанки или пустой бранью беспомощной старухи; с высоты своей  одинокой
башни обречена была я слушать отголоски пиров, в которых прежде участво-
вала, или крики и стоны новых жертв насилия!
   - Ульрика, - сказал Седрик, - мне кажется, что в  глубине  сердца  ты
все еще не перестала сожалеть об утрате тех радостей,  которые  покупала
ценою злодеяний; как же ты дерзаешь обратиться к человеку, облаченному в
эти священные одежды? Подумай, несчастная, если  бы  сам  святой  Эдуард
явился сюда во плоти, что мог бы он сделать для тебя? Царственный  испо-
ведник имел от бога дар исцелять телесные язвы, но язвы души  исцеляются
одним лишь господом богом.
   - Погоди, суровый прорицатель! - воскликнула она. - Скажи, что значат
новые и страшные чувства, которые с недавних пор стали одолевать меня  в
моем одиночестве? Почему давно минувшие дела встают передо мною,  внушая
неодолимый ужас? Какая участь постигнет за гробом ту, которой бог  судил
пережить на земле столько страданий? Не лучше ли мне  обратиться  к  бо-
жествам наших некрещеных предков, к Водену, Герте и Зернебоку, к Мисте и
Скогуле, чем переносить те страшные видения, которые терзают меня и ная-
ву и во сне?
   - Я не священник, - сказал Седрик, с отвращением отшатываясь от  нее,
- я не священник, хотя и надел монашеское платье.
   - Монах ты или мирянин, мне все равно, - ответила Ульрика. - За  пос-
ледние двадцать лет я, кроме тебя, не видала никого, кто бы боялся  бога
и уважал человека. Скажи, неужели мне нет надежды на спасение?
   - Я думаю, что тебе пора покаяться, - сказал Седрик. - Прибегни к мо-
литве и покаянию, и дай тебе боже обрести прощение. Но я не  могу  и  не
хочу оставаться больше с тобой.
   - Постой еще минуту, - сказала Ульрика, - не покидай меня теперь, сын
друга моего отца. Иначе тот демон, что управлял моей жизнью, может ввес-
ти меня во искушение отомстить тебе за твое безжалостное презрение.  Как
ты думаешь, долго ли пришлось бы тебе прожить на свете, если бы Фрон  де
Беф застал Седрика Сакса в своем замке и в такой одежде? Он и так уже не
спускал с тебя глаз, как хищный сокол с добычи.
   - Что ж, пускай, - сказал Седрик. - Пусть он и клювом и когтями  рас-
терзает меня, и все-таки мой язык не произнесет ни единого слова лжи.  Я
умру саксом, правдивым в речах и честным на деле. Отойди прочь! Не  при-
касайся ко мне и не задерживай меня. Сам Реджинальд Фрон де Беф  не  так
омерзителен для моих глаз, как ты, низкое и развратное существо.
   - Ну, будь по-твоему, - сказала Ульрика. - Ступай своей дорогой и по-
забудь в своем высокомерии, что стоящая перед тобой старуха была дочерью
друга твоего