аче подобащее тебе почетное положение среди  того
общества, в котором собралось все, что есть в Англии  могущественного  и
прекрасного?
   - Сэр рыцарь, - отвечал Ровена, - тот сарай, о котором вы упомянули с
таким презрением, с младенчества служил мне надежным приютом.  Поверьте,
что если я когда-нибудь его покину, то не иначе, как с таким  человеком,
который не станет презрительно отзываться о жилище, где я выросла и вос-
питывалась.
   - Я угадываю вашу мысль, леди, - сказал де Браси, -  хотя  вы,  может
быть, думаете, что выразились слишком неясно для моего понимания. Но  не
воображайте, что Ричард Львиное Сердце когда-либо займет свой трон.  Еще
менее того вероятно, чтобы его любимчик Уилфред Айвенго подвел вас к его
трону и представил ему вас как свою супругу. Другой претендент  на  вашу
руку, возможно, испытывал бы чувство ревности, но на мое решение не  мо-
жет повлиять мысль об этой ребяческой и безнадежной страсти. Знайте, ле-
ди, что этот соперник находится в моей власти. От  меня  зависит  выдать
тайну его пребывания в этом замке Реджинальду Фрон де Бефу, а если барон
узнает об этом, его ревность будет иметь худшие последствия, чем моя.
   - Уилфред здесь? - молвила Ровена презрительно. - Это так же справед-
ливо, как то, что Фрон де Беф - его соперник.
   Де Браси с минуту пристально смотрел на нее.
   - Ты в самом деле не знала об этом? - спросил он. - Разве ты не  зна-
ла, что в носилках Исаака везли Уилфреда Айвенго? Нечего  сказать,  при-
личный способ передвижения для крестоносца, взявшегося  завоевать  своею
доблестной рукой святой гроб! - И он презрительно рассмеялся.
   - Да если бы он и был здесь, - сказала Ровена, принуждая  себя  гово-
рить равнодушно, хотя вся дрожала от охвативших ее мучительных опасений,
- в чем же он может быть соперником барону Фрон де Бефу?  Чего  ему  бо-
яться, помимо кратковременного заключения в этом замке, а потом  прилич-
ного выкупа, как водится между рыцарями?
   - Неужели же и ты, Ровена, - сказал де Браси, - подобно  всем  женщи-
нам, думаешь, что на свете не  бывает  иного  соперничества,  кроме  как
из-за ваших прелестей? Неужели ты не знаешь, что  честолюбие  и  корысть
порождают не меньшую ревность, чем любовь? Наш хозяин Фрон де Беф  будет
отстаивать свои права на богатое баронское поместье Айвенго с  таким  же
рвением, как если бы дело шло о любви какой-нибудь голубоглазой  девицы.
Но взгляни благосклонно на мое сватовство, и раненому рыцарю нечего  бу-
дет опасаться Реджинальда Фрон де Бефа, или тебе  придется  его  оплаки-
вать, потому что он в руках человека, никогда не ведавшего жалости.
   - Спаси его, ради господа бога! -  молвила  Ровена,  теряя  всю  свою
твердость и холодея от ужаса при мысли об опасности, угрожающей ее  воз-
любленному.
   - Это я могу сделать и сделаю, - сказал де Браси. - Когда Ровена сог-
ласится стать женою де Браси, кто же осмелится  подвергнуть  насилию  ее
родственника, сына ее опекуна, товарища ее детства? Но только  твоя  лю-
бовь может купить ему мое покровительство. Я не такой глупец, чтобы спа-
сать жизнь или устраивать судьбу  человека,  который  может  стать  моим
счастливым соперником. Употреби свое влияние на меня в его пользу, и  он
будет спасен. Но если ты не захочешь так поступить, Уилфред умрет, а  ты
от этого не станешь свободнее.
   - В холодной откровенности твоих речей,  -  сказала  Ровена,  -  есть
что-то, что не вяжется с их ужасным смыслом. Я не верю, чтобы твои наме-
рения были так жестоки или твое могущество было так велико.
   - Ну, льсти себя такой надеждой, пока не  убедишься  в  противном,  -
сказал де Браси. - Твой возлюбленный лежит раненый в стенах этого замка.
Он может оказаться помехой для Фрон де Бефа в притязаниях на то, что для
Фрон де Бефа дороже чести и красоты. Что ему стоит одним ударом  кинжала
или дротика прикончить соперника? И даже если бы Фрон де Беф не  решился
на такое дело, стоит лекарю ошибиться лекарством или служителю выдернуть
подушку из-под головы больного,  и  дело  обойдется  без  кровопролития.
Уилфред теперь в таком положении, что и от этого может  умереть.  Седрик
тоже.
   - И Седрик тоже... - повторила Ровена. - Мой благородный, мой велико-
душный опекун! Я заслужила постигшее меня несчастье, если могла позабыть
о судьбе Седрика, думая о его сыне!
   - Судьба Седрика также зависит от твоего решения, - сказал де  Браси,
- советую тебе хорошенько подумать об этом.
   До сих пор Ровена выдерживала свою роль с  непоколебимой  стойкостью,
потому что не считала опасность ни серьезной, ни неминуемой. От  природы
она была кротка и застенчива, что физиономисты считают неразлучным с бе-
лизною кожи и светло-русыми волосами. Однако благодаря условиям воспита-
ния характер ее изменился Она привыкла к  тому,  что  все,  даже  Седрик
(державший себя довольно деспотично по отношению к другим), преклонялись
перед ее волей, и приобрела тот сорт мужества и самоуверенности, который
развивается от постоянного почтения и внимательности со стороны всех ок-
ружающих. Она не представляла себе, как можно противиться ее воле или не
исполнять ее просьб и желаний.
   Но под ее величавой самоуверенностью скрывалась мягкая и нежная душа.
Поэтому, когда леди Ровену постигла беда, угрожавшая ей самой,  ее  воз-
любленному и ее опекуну, когда ее воля столкнулась с волей сильного, ре-
шительного и бесчестного человека, притом имеющего власть над ней и  ре-
шившегося воспользоваться своим могуществом, она упала духом и  растеря-
лась.
   Она обвела глазами вокруг себя, как бы ища помощи,  издала  несколько
прерывистых восклицаний, потом подняла сжатые руки к небу и  разразилась
горькими слезами. Нельзя было видеть горе этого прелестного  создания  и
не тронуться таким зрелищем. Де Браси был тронут,  хотя  ощущал  гораздо
больше смущения, чем сочувствия. Он зашел так далеко, что отступать было
уже поздно; однако ж Ровена была в таком состоянии, что ни уговорами, ни
угрозами нельзя было на нее подействовать. Он ходил  взад  и  вперед  по
комнате, тщетно стараясь успокоить перепуганную  девушку  и  раздумывая,
что же ему теперь делать.
   "Если, - думал он, - я позволю себе растрогаться слезами этой девицы,
как я возмещу себе утрату всех блестящих надежд, ради которых я пошел на
такой риск? Вдобавок, будут смеяться принц Джон и его веселые приспешни-
ки. Но я чувствую, что не гожусь для взятой на себя роли. Не могу равно-
душно смотреть на это прелестное лицо, искаженное страданием, на  чудес-
ные глаза, утопающие в слезах. Уж лучше бы она продолжала держаться  все
так же высокомерно, или я имел бы побольше той  выдержки  и  жестокости,
что у барона Фрон де Бефа".
   Волнуемый этими мыслями, он только пытался утешить Ровену уверениями,
что пока еще нет никаких оснований для такого отчаяния. Но эти речи вне-
запно были прерваны громкими звуками охотничьего рога, в  ту  же  минуту
встревожившими и других обитателей замка, помешав им выполнить  их  раз-
личные корыстные или распутные планы. Де Браси пришлось покинуть  краса-
вицу и поспешить в общий зал. Впрочем, он едва ли сожалел об  этом,  так
как его беседа с леди Ровеной приняла такой оборот, что ему было  одина-
ково трудно как продолжать настаивать на своем, так и отказаться от сво-
их намерений.
   Здесь мы считаем  не  лишним  оговориться  и  привести  доводы  более
серьезные, нежели сцепление чисто романических событий, в  подтверждение
того, что представленное нами печальное состояние  нравов  того  времени
нимало не преувеличено нами. Прискорбно думать, что храбрые бароны,  бо-
ровшиеся из-за английских вольностей с представителями коронной  власти,
те самые бароны, которым мы обязаны существованием этих вольностей, были
сами по себе жесточайшими притеснителями и запятнали себя  такими  край-
ностями деспотизма, которые были противны не только английским  законам,
но и велениям самой природы и простого человеколюбия. Но, увы, стоит нам
привести хоть одну из многочисленных страниц труда нашего известного ис-
торика Генри, собравшего столько ценного материала из летописей  тогдаш-
него времени, чтобы доказать, что трудно  выдумать  что-либо  мрачнее  и
ужаснее того, что тогда творилось в действительности.
   "Саксонская хроника" описывает, какие жестокости учиняли в царствова-
ние короля Стефана важные бароны и владельцы замков,  которые  были  все
сплошь норманны; это описание служит разительным  доказательством  того,
на какие неистовства были они  способны,  когда  разжигались  их  буйные
страсти:
   "Они жестоко угнетали бедняков, заставляя строить себе замки; а когда
замки были готовы, они наполняли их порочными людьми, скорее  дьяволами,
которые хватали без разбора мужчин и женщин, в случае если  подозревали,
что у них есть деньги, ввергали в темницы и  подвергали  мучениям  более
лютым, чем те, которые претерпевали святые мученики. Одних  они  душили,
забивая им рот грязью, других вешали за ноги,  или  за  голову,  или  за
большие пальцы, а под ними разводили огонь. Иным обвязывали  головы  ве-
ревками с узлами и затягивали узлы, пока не лопались черепа; других бро-
сали в подземелья, кишевшие змеями и жабами..."
   Но мы не будем терзать читателя дальнейшими описаниями этих  страшных
дел.
   Другим, пожалуй наиболее сильным, примером того, каковы были  горькие
плоды завоевания, является следующий исторический  факт.  Принцесса  Ма-
тильда, дочь шотландского короля, а  впоследствии  английская  королева,
племянница Эдгара Этлинга и мать императрицы германской, следовательно -
дочь, супруга и мать коронованных особ, воспитываясь в Англии, принужде-
на была в ранней молодости постричься в монахини, так как это  было  для
нее единственным средством спастись от распутных преследований  норманс-
ких дворян. Таково было единственное объяснение, данное ею этому поступ-
ку на великом собрании английского духовенства, когда она призвана  была
заявить, по какой причине приняла монашеский сан.  Духовенство  признало
правильность этой меры, а также и настоятельность причин, ее  вызвавших,
дав, таким образом, несомненное и убедительное подтверждение того, что в
то время существовала столь  значительная  распущенность  нравов.  Духо-
венство так и выразилось в своем постановлении: всем известно, что после
завоевания Англии королем Вильгельмом его норманские витязи,  возгордив-
шись столь великою победой, не признавали никаких законов, исключая сво-
ей злой воли, и не только отняли у завоеванных саксов все  их  земельные
угодья и имущество, но посягали на честь их жен и дочерей с  самой  нео-
бузданной наглостью; а потому в то время и вошло в обычай, что женщины и
девицы благородных фамилий постригались в монахини, ища защиты в  стенах
монастырских не по призванию, но единственно ради спасения  своей  чести
от необузданного распутства мужчин.
   Таковы были развращенность и падение тогдашних нравов, по единодушно-
му свидетельству собравшегося духовенства,  как  рассказывает  летописец
Идмер. Считаем излишним приводить дальнейшие доказательства правдоподоб-
ности описанных сцен, а также и тех, которые встретятся дальше, хотя  мы
приняли за основание своего рассказа только те факты,  которые  передает
нам менее достоверная саксонская рукопись.
 
 
   Глава XXIV
 
   Как лев, я покорю свою невесту.
   Дуглас
 
   Пока описанные нами сцены происходили в различных частях  замка,  ев-
рейка Ревекка ожидала решения своей участи, запертая в дальней  уединен-
ной башне. Сюда привели ее двое замаскированных слуг и втолкнули  в  ма-
ленькую комнату, где она очутилась лицом к лицу со старой колдуньей, ко-
торая, сидя за пряжей, мурлыкала себе под нос саксонскую  песню  в  такт
своему веретену, танцевавшему по полу. При входе Ревекки старуха подняла
голову и уставилась на красивую еврейку с той злобной завистью, с  какой
старость и безобразие, сочетающиеся с болезненным состоянием, взирают на
юность и красоту.
   - Убирайся прочь отсюда, старый сверчок! - сказал один  из  спутников
Ревекки. - Так приказал наш благородный хозяин. Освободи эту комнату для
красотки.
   - Да, - проворчала старуха, - вот как нынче награждают за службу. Бы-
ло время, когда одного моего слова было достаточно, чтобы лучшего из во-
инов ссадить с седла и прогнать со службы. А теперь мне приходится  уби-
раться по приказу такого, как ты, первого попавшегося слуги!
   - Нечего разговаривать, Урфрида, - сказал другой, - уходи, вот и все.
Приказы господина надо исполнять быстро. Были и у тебя светлые деньки, а
теперь твое солнце закатилось. Ты теперь все равно что старая боевая ло-
шадь, пущенная пастись на голый вереск. Хорошо скакала  ты  когда-то,  а
нынче хоть рысцой труси, а и то ладно. Ну-ну, пошевеливайся!
   - Да преследуют вас всегда дурные предзнаменования! Оба вы нечестивые
собаки, - сказала старуха, - и схоронят вас на псарне. Пусть демон  Зер-
нобок разорвет меня на куски, если я уйду из своей собственной  комнаты,
прежде чем допряду эту пряжу!
   - Сама скажи об этом хозяину, старая ведьма, - отвечал слуга  и  ушел
вместе со своим товарищем, оставив Ревекку наедине со старухой,  которой
поневоле навязали ее общество.
   - Какие еще бесовские дела они затеяли? - говорила  старуха,  бормоча
себе под нос и злыми глазами поглядывая искоса на Ревекку. -  Догадаться
нетрудно: красивые глазки, черные кудри, кожа - как белая  бумага,  пока
монах не наследил по ней своим черным снадобьем...  Да,  легко  угадать,
зачем ее привели в эту одинокую башню: отсюда не услышишь никакого  кри-
ка, все равно как из-под земли. Тут по соседству с тобой живут одни  со-
вы, моя красавица. На твои крики обратят внимания не больше, чем на  их.
Чужестранка, кажется, - продолжала она, взглянув на костюм Ревекки. - Из
какой страны? Сарацинка или египтянка? Что же ты не отвечаешь? Коли уме-
ешь плакать, небось умеешь и говорить.
   - Не сердись, матушка, - сказала Ревекка.
   - Э, больше и спрашивать нечего, - молвила Урфрида. -  Лисицу  узнают
по хвосту, а еврейку - по говору.
   - Сделай великую милость, - сказала Ревекка, - скажи,  чего  мне  еще
ждать? Меня притащили сюда насильно - может быть, они  собираются  убить
меня за то, что я исповедую еврейскую веру? Коли так, я с радость  отдам
за нее свою жизнь.
   - Твою жизнь, милашка! - отвечала старуха. - Что же им за радость ли-
шать тебя жизни? Нет, поверь моему слову, твоей жизни не угрожает  опас-
ность. А поступят с тобой, так как поступили когда-то с  родовитой  сак-
сонской девицей. Неужели же для еврейки будет зазорно то, что  считалось
хорошим для саксонки? Посмотри на меня: и я была молода и еще вдвое кра-
ше тебя, когда Фрон де Беф, отец нынешнего, Реджинальда, со своими  нор-
маннами взял приступом этот замок. Мой отец и его  семь  сыновей  упорно
бились, шаг за шагом защищая свое жилище. Не было ни одной  комнаты,  ни
одной ступени на лестницах, где бы не стало  скользко  от  пролитой  ими
крови. Они пали, умерли все до единого, и не успели тела их  остыть,  не
успела высохнуть их кровь, как я стала презренной жертвой их победителя.
   - Нельзя ли как-нибудь спастись? Разве нет способов бежать отсюда?  -
сказала Ревекка. - Я бы щедро - о, как щедро! - заплатила  тебе  за  по-
мощь!
   - И не думай, - сказала старуха. - Есть только один способ уйти отсю-
да - через ворота смерти; а смерть долго-долго не открывает их, - приба-
вила она, качая седой головой. - Но хоть то утешительно, что после нашей
смерти другие будут так же несчастны, как были мы. Ну, прощай,  еврейка!
Что еврейка, что язычница - все равно! Тебя постигнет та же участь,  по-
тому что ты попала во власть людей, которые не ведают ни жалости, ни со-
вести. Прощай! Моя пряжа спрядена, а твоя еще только начинается.
   - Постой, погоди, ради бога! - взмолилась Ревекка. - Останься  здесь!
Брани меня, ругай, только не уходи! Твое присутствие все-таки будет  мне
некоторой защитой!
   - Присутствие самой матери божьей не защитит тебя, - отвечала  стару-
ха, указывая на стоявшее в углу изображение девы Марии. - Вот она стоит,
посмотри; узнаешь, спасет ли она тебя от твоей судьбы.
   С этими словами она ушла, злорадно усмехаясь, что делало ее еще более
безобразной, чем в минуты обычной для нее мрачности. Она заперла за  со-
бой дверь, и Ревекка еще долго слышала,  как  она  бранилась,  с  трудом
спускаясь по крутой лестнице, проклиная каждую ступеньку.
   Ревекке угрожала гораздо более ужасная участь, чем леди Ровене.  Если
саксонская наследница могла рассчитывать на некоторую вежливость в обра-
щении, то еврейке не на что было надеяться, кроме крайней грубости. Зато
на ее стороне были прирожденная сила воли, острый ум и, кроме  того,  ей
уже приходилось бороться с опасностями. С раннего детства она отличалась
твердой волей, наблюдательностью и острым умом. Роскошь, которой окружал
ее отец и которую она видела в домах других богатых евреев, не мешала ей
ясно понимать, как ненадежны были условия, в которых они  жили.  Подобно
Дамоклу на знаменитом пиру, Ревекка непрестанно видела среди  всей  этой
пышности меч, висевший на волоске над головами ее  соплеменников.  Такие
размышления постепенно привели ее к трезвому взгляду на жизнь и смягчили
ее характер, который при иных условиях мог бы сделаться надменным и  уп-
рямым.
   Пример и наставления отца приучили Ревекку к ровному и  учтивому  об-
хождению со всеми. Правда, Ревекка была не в силах подражать его угодли-
вости и низкопоклонству, потому что трусость была  чужда  ее  душе.  Она
держала себя с горделивой скромностью, как бы подчиняясь неблагоприятным
обстоятельствам, в которые ставила ее принадлежность к презираемому пле-
мени, но в то же время она сознавала себя достойной более высокого поло-
жения, чем то, на которое позволял ей надеяться деспотический гнет рели-
гиозных предрассудков.
   Подготовленная таким образом ко всяким неожиданным бедствиям, она  не
растерялась и в данном случае. Настоящее ее положение требовало большого
присутствия духа, и она взяла себя в руки.
   Прежде всего она тщательно осмотрела комнату и поняла, что  надеяться
на спасение бегством было нечего. Комната не имела никаких тайных дверей
и, находясь в уединенной башне с толстыми наружными стенами,  по-видимо-
му, не сообщалась с другими помещениями замка. Изнутри дверь не  запира-
лась ни на ключ, ни на задвижку. Единственное окно отворялось на  огоро-
женную зубцами верхнюю площадку, что в первую минуту подало Ревекке  на-
дежду на возможность бежать отсюда; но она тотчас убедилась, что  оттуда
не было хода ни в какие другие здания. Эта площадка  представляла  собою
нечто вроде балкона, защищенного парапетом с амбразурами, где можно было
поставить несколько стрелков для защиты башни и боковой обороны.
   Таким образом, Ревекке оставалось только запастись  терпением  и  всю
надежду возложить на бога, к чему обычно прибегают выдающиеся  и  благо-
родные души. Ревекка научилась ошибочно толковать  священное  писание  и
превратно понимала обещания, данные богом избранному народу  израильско-
му; но она не ошибалась, считая настоящий период часом  их  испытания  и
твердо веря в то, что настанет день, когда  чада  Сиона  будут  призваны
разделять блага, дарованные другим народам. Все,  что  творилось  вокруг
нее, показывало, что их настоящее положение было этим  временем  кары  и
всяческих гонений, и главнейшею их обязанностью она считала безграничное
терпение и безропотное перенесение всяких зол. И на  себя  она  смотрела
как на жертву, заранее обреченную на бедствия, и с ранних  лет  приучала
свой ум к встрече с опасностями, которым, вероятно, суждено ей  подверг-
нуться.
   Узница вздрогнула и побледнела, когда на лестнице  послышались  шаги.
Дверь тихо растворилась, и мужчина высокого роста, одетый  так  же,  как
все бандиты, бывшие причиной ее несчастья, медленной  поступью  вошел  в
комнату и закрыл за собой дверь. Надвинутая на лоб шляпа скрывала  верх-
нюю ча