сть его лица. Закутавшись в плащ  так,  что  он  прикрывал  нижнюю
часть лица, он молча стоял перед испуганной Ревеккой. Казалось,  он  сам
стыдился того, что намерен был сделать, и не находил слов, чтобы  объяс-
нить цель своего прихода. Наконец Ревекка, сделав над собой усилие, сама
решилась начать разговор. Она протянула разбойнику два драгоценных брас-
лета и ожерелье, которые сняла с  себя  еще  раньше,  предполагая,  что,
удовлетворив его корыстолюбие, она может задобрить его.
   - Вот возьми, друг мой, - сказала она, - и, ради бога, смилуйся  надо
мной и моим престарелым отцом! Это ценные вещи, но они ничто в сравнении
с тем, что отец даст тебе, если ты отпустишь нас из этого замка без оби-
ды.
   - Прекрасный цветок Палестины, - отвечал разбойник, -  эти  восточные
перлы уступают белизне твоих зубов. Эти бриллианты сверкают,  но  им  не
сравниться с твоими глазами, а с тех пор, как я принялся за свое вольное
ремесло, я дал обет всегда ценить красоту выше богатства.
   - Не бери на душу такого греха, - сказала Ревекка, - возьми  выкуп  и
будь милосерд! Золото тебе доставит всякие радости, а обидев нас, ты бу-
дешь испытывать муки совести. Мой отец охотно даст тебе все, что ты поп-
росишь. И если ты сумеешь распорядиться своим богатством, с помощью  де-
нег ты снова займешь место среди честных людей, сможешь добиться  проще-
ния за все прежние провинности и будешь избавлен от  необходимости  гре-
шить снова.
   - Хорошо сказано! - молвил разбойник по-французски, очевидно  затруд-
няясь поддерживать разговор, начатый Ревеккой по-саксонски. -  Но  знай,
светлая лилия, что твой отец находится в  руках  искуснейшего  алхимика.
Этот алхимик сумеет обратить в серебро и золото даже ржавую решетку  тю-
ремной печи. Почтенного Исаака выпарят в таком перегонном кубе,  который
извлечет все, что есть у него ценного, и без моих просьб или твоих моле-
ний. Твой же выкуп должен быть выплачен красотой и любовью. Иной платы я
не признаю.
   - Ты не разбойник, - сказала Ревекка также пофранцузски:  -  ни  один
разбойник не отказался бы от такого предложения.  Ни  один  разбойник  в
здешней стране не умеет говорить на твоем  языке.  Ты  не  разбойник,  а
просто норманн, быть может благородного происхождения. О, будь же благо-
роден на деле и сбрось эту страшную маску жестокости и насилия!
   - Ты так хорошо умеешь угадывать, - сказал Бриан де Буагильбер, отни-
мая плащ от лица, - ты не простая дочь Израиля. Я назвал бы тебя Эндорс-
кой волшебницей, если бы ты не была так молода и  прекрасна.  Да,  я  не
разбойник, прелестная Роза Сарона. Я человек,  который  скорее  способен
увешать твои руки и шею жемчугами и бриллиантами, чем лишить  тебя  этих
украшений.
   - Так чего ж тебе надо от меня, - сказала  Ревекка,  -  если  не  бо-
гатства? Между нами не может быть ничего общего: ты христианин, я еврей-
ка. Наш союз был бы одинаково беззаконен в глазах вашей церкви  и  нашей
синагоги.
   - Совершенно справедливо, - отвечал  храмовник  рассмеявшись.  -  Же-
ниться на еврейке! Despardieux! [17] О нет, хотя  бы  она  была  царицей
Савской! К тому же да будет тебе известно, прекрасная  дочь  Сиона,  что
если бы христианнейший из королей предложил мне руку своей христианнешей
дочери и отдал бы Лангедок в приданое, я и туда не мог  бы  на  ней  же-
ниться. Мои обеты не позволяют мне любить ни одной  девушки  иначе,  как
par amours, - так я хочу любить и тебя. Я рыцарь Храма. Посмотри, вот  и
крест моего священного ордена.
   - И ты дерзаешь призывать его в свидетели в такую минуту! -  восклик-
нула Ревекка.
   - Если я это делаю, - сказал храмовник, - тебе-то какое дело? Ведь ты
не веришь в этот благословенный символ нашего спасения.
   - Я верю тому, чему меня учили, - возразила Ревекка, - и  да  простит
мне бог, если моя вера ошибочна. Но какова же ваша вера, сэр рыцарь, ес-
ли вы ссылаетесь на свою величайшую святыню, когда собираетесь  нарушить
наиболее торжественный из ваших обетов.
   - Ты проповедуешь очень красноречиво, о дочь Сираха! - сказал храмов-
ник. - Но, мой прекрасный богослов, твои еврейские  предрассудки  делают
тебя слепой к нашим высоким привилегиям. Брак был бы серьезным  преступ-
лением для рыцаря Храма, но за мелкие грешки я мигом могу получить отпу-
щение в ближайшей исповедальне нашего ордена. Мудрейший из ваших царей и
даже отец его, пример которого должен же иметь в твоих глазах  некоторую
силу, пользовались в этом отношении более широкими привилегиями,  нежели
мы, бедные воины Сионского Храма, стяжавшие себе такие  права  тем,  что
так усердно защищаем его. Защитники Соломонова храма могут позволять се-
бе утехи, воспетые вашим мудрейшим царем Соломоном.
   - Если ты только затем читаешь библию и жизнеописания праведников,  -
сказала еврейка, - чтобы находить в них оправдание своему  распутству  и
беззаконию, то повинен в таком же преступлении, как тот,  кто  извлекает
яд из самых здоровых и полезных трав.
   Глаза храмовника сверкнули гневом, когда он выслушал этот упрек.
   - Слушай, Ревекка, - сказал он, - до сих пор я с тобой обращался мяг-
ко. Теперь я буду говорить как победитель. Я завоевал тебя моим луком  и
копьем, и, по законам всех стран и народов, ты обязана мне повиноваться.
Я не намерен уступить ни пяди своих прав или отказаться взять силой  то,
в чем ты отказываешь просьбам.
   - Отойди, - сказала Ревекка, - отойди и выслушай меня, прежде чем ре-
шишься на такой смертный грех. Конечно, ты можешь меня  одолеть,  потому
что бог сотворил женщину слабой, поручив ее покровительству мужчины.  Но
я сделаю твою низость, храмовник, известной всей Европе. Суеверие  твоих
собратий сделает для меня то, чего я не добилась бы от  их  сострадания.
Каждой прецептории, каждому капитулу твоего ордена будет  известно,  что
ты, как еретик, согрешил с еврейкой. И те,  которые  не  содрогнутся  от
твоего преступления, все-таки обвинят тебя за то, что ты обесчестил  но-
симый тобой крест, связавшись с дочерью моего племени.
   - Как ты умна, Ревекка! - воскликнул храмовник, отлично сознавая, что
она говорит правду: в уставе его ордена действительно существовали  пра-
вила, запрещавшие под угрозой суровых наказаний интриги вроде той, какую
он затеял. И бывали даже случаи, когда за это изгоняли рыцарей из  орде-
на, покрывая их позором. - Ты очень умна, но  громко  же  придется  тебе
кричать, если хочешь, чтобы твой голос был услышан  за  пределами  этого
замка. А в его стенах  ты  можешь  плакать,  стенать,  звать  на  помощь
сколько хочешь, и все равно никто не услышит. Только одно  может  спасти
тебя, Ревекка: подчинись своей судьбе и прими нашу веру. Тогда  ты  зай-
мешь такое положение, что многие норманские  дамы  позавидуют  блеску  и
красоте возлюбленной лучшего из храбрых защитников святого Храма.
   - Подчиниться моей участи! - сказала Ревекка. - Принять твою веру! Да
что ж это за вера, если она покровительствует такому  негодяю?  Как!  Ты
лучший воин среди храмовников? Ты подлый рыцарь, монахклятвопреступник и
трус! Презираю тебя, гнушаюсь тобою! Бог Авраама открыл средство к  спа-
сению своей дочери даже из этой пучины позора!
   С этими словами она распахнула решетчатое окно, выходившее на верхнюю
площадку башни, вспрыгнула на парапет и остановилась на самом краю,  над
бездной. Не ожидая такого отчаянного поступка, ибо до этой минуты Ревек-
ка стояла неподвижно, Буагильбер не успел ни  задержать,  ни  остановить
ее. Он попытался броситься к ней, но она воскликнула:
   - Оставайся на месте, гордый рыцарь, или  подойди,  если  хочешь!  Но
один шаг вперед - и я брошусь вниз. Мое тело разобьется  о  камни  этого
двора, прежде чем я стану жертвой твоих грубых страстей.
   Говоря это, она подняла к небу свои сжатые руки,  словно  молилась  о
помиловании души своей перед роковым прыжком. Храмовник заколебался. Его
решительность, никогда не отступавшая ни перед чьей скорбью и не  ведав-
шая жалости, сменилась восхищением перед ее твердостью.
   - Сойди, - сказал он, - сойди вниз, безумная девушка. Клянусь землей,
морем и небесами, я не нанесу тебе никакой обиды!
   - Я тебе не верю, храмовник, - сказала Ревекка, - ты научил меня  це-
нить по достоинству добродетели твоего ордена. В ближайшей  исповедальне
тебе могут отпустить и это клятвопреступление - ведь оно касается  чести
только презренной еврейской девушки.
   - Ты несправедлива ко мне! - воскликнул храмовник  с  горячностью.  -
Клянусь тебе именем, которое ношу, крестом на груди,  мечом,  дворянским
гербом моих предков! Клянусь, что я не оскорблю тебя! Если не для  себя,
то хоть ради отца твоего сойди вниз. Я буду ему другом, а здесь, в  этом
замке, ему нужен могущественный защитник.
   - Увы, - сказала Ревекка, - это я знаю. Но можно  ли  на  тебя  поло-
житься?
   - Пускай мой щит перевернут вверх ногами,  пускай  публично  опозорят
мое имя, - сказал Бриан де Буагильбер, - если я подам тебе повод на меня
жаловаться. Я преступал многие законы, нарушал заповеди, но своему слову
не изменял никогда.
   - Ну хорошо, я тебе верю, - сказала Ревекка, спрыгнув  с  парапета  и
остановившись у одной из амбразур, или machicolles, как они назывались в
ту пору. - Тут я и буду стоять, - продолжала она, - а ты оставайся  там,
где стоишь. Но если ты сделаешь хоть один шаг ко мне,  ты  увидишь,  что
еврейка скорее поручит свою душу богу, чем свою честь - храмовнику.
   Мужество и гордая решимость Ревекки,  в  сочетании  с  выразительными
чертами прекрасного лица, придали ее осанке, голосу  и  взгляду  столько
благородства, что она казалась почти неземным существом. Во взоре ее  не
было растерянности, и щеки не побледнели от страха перед такой ужасной и
близкой смертью, напротив - сознание, что теперь она сама госпожа  своей
судьбы, вызвало яркий румянец на ее смуглом лице и придало блеск ее гла-
зам. Буагильбер, человек гордый и мужественный, подумал, что никогда еще
не видывал такой вдохновенной и величественной красоты.
   - Помиримся, Ревекка, - сказал он.
   - Помиримся, если хочешь, - отвечала она, - помиримся, но  только  на
таком расстоянии.
   - Тебе нечего больше бояться меня, - сказал Буагильбер.
   - Я и не боюсь тебя, - сказала она. - По милости того,  кто  построил
эту башню так высоко, по милости его и бога Израилева я тебя не боюсь.
   - Ты несправедлива ко мне, - сказал храмовник. - Клянусь землей,  мо-
рем и небесами, ты ко мне несправедлива! Я от природы совсем  не  таков,
каким ты меня видишь - жестоким, себялюбивым, беспощадным. Женщина  нау-
чила меня жестокосердию, а потому я и мстил всегда женщинам, но  не  та-
ким, как ты. Выслушай меня, Ревекка. Ни один рыцарь не брался за  боевое
копье с сердцем, более преданным своей даме, чем мое. Она была дочь мел-
копоместного барона. Все их достояние заключалось в полуразрушенной баш-
не, в бесплодном винограднике да в нескольких акрах тощей  земли  в  ок-
рестностях Бордо. Но имя ее было известно повсюду, где оружием  соверша-
лись подвиги, оно стало известнее, чем имена многих девиц,  за  которыми
сулили в приданое целые графства. Да, - продолжал он, в  волнении  шагая
взад и вперед по узкой площадке и как бы забыв о присутствии Ревекки,  -
да, мои подвиги, перенесенные мной опасности, пролитая кровь  прославили
имя Аделаиды де Монтемар от королевских дворов Кастилии и до Византии. А
как она мне отплатила за это? Когда я воротился к ней с почестями,  куп-
ленными ценой собственной крови и трудов, оказалось, что она замужем  за
мелким гасконским дворянином, неизвестным за пределами его  жалкого  по-
местья. А я искренне любил ее и жестоко отомстил за свою поруганную вер-
ность. Но моя месть обрушилась на меня самого. С того дня я отказался от
жизни и всех ее привязанностей. Никогда я не буду знать семейного очага.
В старости не будет у меня своего теплого  угла.  Моя  могила  останется
одинокой, у меня не будет наследника, чтобы продолжать старинный род Бу-
агильберов. У ног моего настоятеля  я  сложил  все  права  на  самостоя-
тельность и отказался от своей независимости. Храмовник только по  имени
не раб, а в сущности, он живет, действует и дышит по воле и  приказаниям
другого лица.
   - Увы, - сказала Ревекка, - какие же  преимущества  могут  возместить
такое полное отречение?
   - А возможность мести, Ревекка, - возразил храмовник,  -  и  огромный
простор для честолюбивых замыслов.
   - Плохая награда, - сказала Ревекка, - за отречение от всех благ, на-
иболее драгоценных для человека.
   - Не говори этого! - воскликнул храмовник. - Нет, мщение  -  это  пир
богов. И если правда, как уверяют нас священники, что  боги  приберегают
это право для самих себя, значит они  считают  это  наслаждение  слишком
ценным, чтобы предоставлять его простым смертным. А честолюбие! Это  та-
кое искушение, которое способно тревожить человеческую душу  даже  среди
небесного блаженства. - Он помолчал с минуту, затем продолжал: - Клянусь
богом, Ревекка, та, которая предпочла  смерть  бесчестию,  должна  иметь
гордую и сильную душу. Ты должна стать моей. Нет, не пугайся, - прибавил
он, - я разумею моей, но добровольно, по собственному желанию. Ты должна
согласиться разделить со мною надежды более широкие, чем те, что  откры-
ваются с высоты царского престола. Выслушай меня, прежде чем ответишь, и
подумай, прежде чем отказываться. Рыцарь Храма теряет, как ты справедли-
во сказала, свои общественные права и возможность  самостоятельной  дея-
тельности, но зато он становится членом такой могучей корпорации,  перед
которой даже троны начинают трепетать. Так одна капля дождя,  упавшая  в
море, становится составной частью того непреодолимого океана, что подта-
чивает скалы и поглощает королевские флоты. Такова же всеобъемлющая сила
нашей грозной лиги, и я далеко не последний из членов этого мощного  ор-
дена. Я состою в нем одним из главных командоров  и  могу  надеяться  со
временем получить жезл гроссмейстера.  Рыцари  Храма  не  довольствуются
тем, что могут стать пятой на шею распростертого монарха.  Это  доступно
всякому монаху, носящему веревочные туфли. Нет, наши тяжелые стопы  под-
нимутся по ступеням тронов, и наши железные перчатки будут вырывать ски-
петры из рук венценосцев. Даже в царствование вашего  тщетно  ожидаемого
мессии рассеянным коленам вашего племени не видать такого могущества,  к
какому стремится мое честолюбие. Я искал лишь родственную  мне  душу,  с
кем бы мог разделить свои мечты, и в тебе я обрел такую душу.
   - И это говоришь ты женщине моего племени! - воскликнула  Ревекка.  -
Одумайся!
   - Не ссылайся, - прервал ее храмовник, - на различие наших верований.
На тайных совещаниях нашего ордена мы смеемся над этими детскими сказка-
ми. Не думай, чтобы мы долго оставались слепы к  бессмысленной  глупости
наших основателей, которые предписали нам отказаться от всех наслаждений
жизни во имя радости принять мученичество, умирая от голода,  от  жажды,
от чумы или от дротиков-дикарей, тщетно защищая своими телами голую пус-
тыню, которая имеет ценность только в глазах суеверных людей. Наш  орден
скоро усвоил себе более смелые и широкие взгляды и нашел иное вознаграж-
дение за все наши жертвы. Наши громадные поместья во  всех  королевствах
Европы, наша военная слава, гремящая во всех странах  и  привлекающая  в
нашу среду цвет рыцарства всего христианского мира, - все это служит це-
лям, которые и не снились нашим благочестивым основателям, но мы  храним
это в тайне от тех слабых умов, которые вступают в наш орден на  основа-
нии старинного устава и пребывают в старых предрассудках, а мы использу-
ем их как слепое орудие нашей воли. Но я не стану больше разоблачать пе-
ред тобой наши тайны. Я слышу звуки трубы. Быть может,  мое  присутствие
необходимо. Подумай о том, что я сказал тебе. Прощай! Не прошу  прощения
за то, что угрожал тебе насилием. Благодаря этому  я  узнал  твою  душу.
Только на пробном камне узнается чистое золото. Я скоро  вернусь,  и  мы
еще поговорим.
   Он прошел через комнату и стал спускаться по лестнице, оставив Ревек-
ку одну. Даже перед лицом страшной смерти, которой она  собиралась  себя
подвергнуть, не испытывала она такого  ужаса,  какой  ощущала  при  виде
яростного честолюбия отважного злодея, во власть которого попала.  Когда
она возвратилась в башенную комнату, первым ее делом было возблагодарить
бога за оказанное ей покровительство, моля его и далее  простереть  свой
покров над нею и ее отцом. Еще одно имя проскользнуло в ее  молитве:  то
было имя раненого христианина, которого судьба предала в руки  кровожад-
ных людей, личных врагов его. Правда, совесть упрекала ее  за  то,  что,
даже обращаясь к божеству, она в набожной молитве вспоминала о человеке,
с которым ей никогда не суждено было соединиться, о назареянине и  враге
ее веры. Но молитва была уже произнесена, и, каковы бы ни были  предрас-
судки ее единоверцев, Ревекка не хотела от нее отказаться.
 
 
   Глава XXV
 
   В жизни своей не видел я таких омерзительных каракулей! Тут сам  черт
ногу сломит!
   "Она уступает, чтобы победить"
 
   Войдя в большой зал замка, храмовник застал там де Браси.
   - Ваши любовные похождения, - сказал де Браси, - вероятно, были прер-
ваны, как и мои, этими оглушительными звуками. Но вы пришли позднее меня
и с явной неохотой, из чего я заключаю, что ваше свидание  было  гораздо
приятнее, чем мое.
   - Значит, вы успешно сватались к  саксонской  наследнице?  -  спросил
храмовник.
   - Клянусь костями Фомы Бекета, - отвечал де Браси, - эта леди Ровена,
наверно, слышала, что я не выношу женских слез.
   - Вот тебе раз! - молвил храмовник. -  Предводитель  вольной  дружины
обращает внимание на женские слезы? Удивительно! Если несколько капель и
упадет на факел любви, пламя разгорится еще ярче.
   - Спасибо за несколько капель! - возразил де Браси. - Эта девица про-
лила столько слез, что потушила бы целый костер. Такой скорби, таких по-
токов слез не видано со времен святой Ниобы, о которой  нам  рассказывал
приор Эймер. Точно сам водяной бес вселился в прекрасную саксонку.
   - А в мою еврейку вселился, должно быть, целый легион бесов, - сказал
храмовник, - потому что едва ли один бес, будь он хоть сам Аполлион, мог
бы внушить ей столько неукротимой гордости, столько решимости. Но где же
Фрон де Беф? Этот рог трубит все громче и пронзительнее.
   - Он, вероятно, занялся Исааком, - хладнокровно сказал  де  Браси.  -
Возможно, что вопли Исаака заглушают рев этого рога. Ты, я думаю, знаешь
по опыту, сэр Бриан, что когда еврей расстается со своими сокровищами на
таких условиях, какие, вероятно, поставил ему Фрон де Беф, он  так  кри-
чит, что из-за его визга не услышишь и двадцати рогов с трубой в  прида-
чу. Однако пора послать за хозяином.
   Вскоре подоспел к ним и Фрон де Беф, прервавший свои  жестокие  заня-
тия. Он слегка замешкался на пути в зал, отдавая необходимые  приказания
слугам.
   - Посмотрим, в чем причина такого дьявольского шума, - сказал  он.  -
Вот письмо. Если не ошибаюсь, оно написано по-саксонски.
   Он смотрел на письмо, вертя его в руках, словно надеясь  таким  путем
добраться до его смысла. Наконец он передал его Морису де Браси.
   - Не знаю, что это за магические знаки, - сказал де Браси. Он был так
же невежествен, как и большинство рыцарей того времени. -  Наш  капеллан
пробовал учить меня писать, - продолжал он, - но у меня вместо букв  вы-
ходили наконечники копий или лезвия мечей, так что старый поп махнул  на
меня рукой.
   - Дайте мне письмо, - сказал храмовник, - мы хоть тем похожи на мона-
хов, что немножко учимся, чтобы осветить знаниями нашу доблесть.
   - Так мы воспользуемся вашими почтенными познаниями, - сказал де Бра-
си. - Ну, что же говорится в этом свитке?
   - Это письмо - формальный вызов на бой, - отвечал  храмовник.  -  Но,
клянусь вифлеемской богородицей, это самый диковинный вызов, какой  ког-
да-либо посылался через подъемный мост баронского замк