, с трудом подошел к стене  и,  прислонившись  к
ней спиной, повернулся в сторону ночлежки. Он  впервые  видел  ее  с  улицы.
Ночлежка занимала цокольный этаж обгоревшего, полуразрушенного здания,  судя
по всему до пожара бывшего припортовым складом. Убогий из  разговоров  знал,
что в припортовом районе есть и другие ночлежки и что в сравнении с  многими
из них берлога мамаши Джонс - грязная  дыра.  Но  на  протяжении  нескольких
месяцев она была его  домом.  К  тому  же  ночлежки  получше,  как  правило,
принадлежали "крутым", и вряд ли Убогому удалось бы  протянуть  там  дольше,
чем требуется для того, чтобы извлечь нож и полоснуть им по  горлу.  Он  еще
раз посмотрел на ночлежку и с какой-то мрачной иронией подумал: "От пепелища
ушел и к пепелищу пришел". В темном провале двери белели  лица  ночлежников,
следивших за ним с некоторой  жалостью,  любопытством  и  даже  злорадством.
Убогий вдруг разозлился  на  себя  и,  решительно  оттолкнувшись  от  стены,
крикнул Грязному Бучу:
   - Ну, так куда мы идем?
   Буч, различив новые нотки в голосе жалкого урода, удивленно вскинул бровь
и ехидным тоном, в котором, однако, сквозило невольное уважение, ответил:
   - На "мясной склад", парень. Это было что-то новенькое. Но Убогий  просто
кивнул и, опирась на костыль, двинулся вперед, на ходу бросив:
   - Я не совсем понял, какое отношение это имеет ко мне. Если ты только  не
собираешься сдать меня на консервы.
   - Ты не знаешь, что такое "мясной склад"? -изумился  Буч.  -  Как  же  ты
попал на Варангу?
   В голове у Убогого что-то забрезжило. Наверное, смутное  воспоминание  из
его прошлой жизни, хотя сам он еще этого не осознавал. Он  застыл  на  месте
словно пораженный громом:
   - Ты хочешь сказать...
   Буч кивнул, настороженно глядя на  Убогого,  будто  собираясь  решительно
пресечь всякую попытку неповиновения. Что со стороны Убогого было бы  просто
смешно. Он лишь постоял неподвижно, переваривая эту новость,  а  потом  даже
слегка усмехнулся:
   - Ну что ж, мне кажется, в моем положении это не худший вариант.
   Буч в изумлении качнул головой. Этот калека словно нарочно решил  сегодня
удивлять его. Впервые  ему  попался  человек,  который  не  боится  "мясного
склада". На многих пограничных планетах до сих пор не хватало  чернорабочих,
и  многочисленные  компании  с  готовностью  брались  решить  эту  проблему.
Официально они занимались вербовкой  людей  в  отсталых  мирах,  а  так  как
требовалась дешевая рабочая сила, то компании старались экономить  на  всем.
Один из способов экономии Заключался в том,  что  отобранных,  а  кое-где  и
просто отловленных людей заталкивали в криохолодильники и отправляли к месту
назначения, набив под завязку  холодильные  камеры,  устроенные  в  грузовых
трюмах тихоходных транспортных кораблей, замороженными телами. В достаточной
мере отработанная технология  позволяла  оживить  практически  всех.  Другое
дело, что  некоторые  становились  дебилами,  другие  по  каким-то  причинам
просыпались с напрочь отмороженными пальцами, мужчины теряли то, чем  больше
всего дорожили, женщины - груди, кое-кто мог очнуться и вообще без  рук  без
ног. Но  в  подавляющем  большинстве  работать  они  могли,  а  ведь  стоили
компаниям ненамного дороже мороженой сублимированной  говядины.  Конечно,  с
подобными  конторами  вряд  ли   можно   было   столкнуться   в   достаточно
цивилизованных мирах, во всяком случае легально.  Поговаривали,  что  многие
крупные  корпорации  на  цивилизованных  планетах  тоже  используют   партии
"мороженого мяса", скажем, для работы на отдаленных рудниках или в подводных
перерабатывающих заводах, а уж на таких, как Варанга, они орудовали почти не
скрываясь. Во всяком случае, именно благодаря тому что ночлежка мамаши Джонс
не реже одного раза в неделю поставляла "товар" на "мясной склад",  которому
покровительствовал местный полицай-премьер, обитатели  ночлежки  могли  жить
относительно спокойно. Разве что на склад поступил бы действительно  крупный
заказ... Тогда, конечно, негласная договоренность была бы тут же отброшена в
сторону, но можно ли ожидать иного в этом  столь  несправедливом  мире?..  В
конце концов, некоторым ночлежкам приходилось еще хуже, ибо  зачем  тратить,
пусть даже гроши, на официальный наем и рисковать, опять же, деньгами, пусть
и  мизерными,  на  выплату  компенсации  в  случае  необратимого   ухудшения
здоровья, что очень  вероятно  при  подобной  практике,  если  можно  просто
послать с десяток дюжих полицейских в ближайшую ночлежку и  загрести  нужное
количество бессловесных скотов, по внешнему виду напоминающих людей. А  если
вдруг окажется, что у них не все в порядке со здоровьем, что  ж,  это  можно
списать на последствия заморозки. Ведь  коли  нет  официального  договора  о
найме, то нет и никаких финансовых последствий типа выплаты  компенсации.  В
этом бизнесе никто не требовал товара высшего качества. Счет шел по головам,
по числу, а это конторы обеспечивали.
   Убогий упорно ковылял вперед, с каждым шагом все  больше  убеждаясь,  что
его болячки были следствием не только  тяжких  испытаний,  но  и  в  немалой
степени того, что он сам согласился с положением полной развалины. Возможно,
поначалу подействовало потрясение из-за  потери  памяти  и  подсознательного
ощущения, что когда-то прежде он занимал намного  более  высокое  социальное
положение. Однако сейчас он понимал, что его физическое  состояние  было  бы
уже намного лучше, если б он задолго до сегодняшнего похода перестал  жалеть
себя и распускать сопли. Грязный Буч, всю дорогу  поглядывавший  на  него  с
нескрываемым удивлением,  замедлил  шаг,  крепко  взял  Убогого  за  руку  и
остановился.
   - Уже пришли?
   Буч кивнул, забрал у Убогого костыль, отбросил его в сторону,  придирчиво
осмотрел спутника и, продолжая крепко сжимать его руку, повернул  к  большой
двери, видневшейся на  противоположной  стороне  улицы.  Они  перешли  через
дорогу, и Буч несмело постучал в дверь, затем приоткрыл ее и просунул голову
в щель:
   - Можно?
   - Ну?! - гаркнул чей-то голос, и Буч поспешно протиснулся внутрь, таща за
собой Убогого.
   Они оказались в небольшой комнатушке, в  которой  господствовал  огромный
стол. Половину стола занимал полицейский пульт, остальное пространство  было
завалено какими-то распечатками. Над  всем  этим  хаосом  гордо  возвышались
панероновые каблуки полицейских сапог, владелец которых лениво  рассматривал
вошедших между носками вытянутых ног,  словно  сквозь  коллиматорный  прицел
тяжелого полевого плазмобоя. Буч подтолкнул Убогого вперед:
   - Вот, господин полицай-премьер... - Он неуклюже сдернул с головы шляпу и
переступил с ноги на ногу.
   - Этот урод? - В недовольном голосе хозяина комнаты выразилось сомнение.
   - Не сомневайтесь, г-господин полицай-премьер, он достаточно крепок. Если
бы вы видели его три месяца назад,  то  удивились  бы,  что  он  так  хорошо
выглядит.
   Полицейский снял ноги со стола и, подавшись вперед, уставился на Убогого,
затем встал, обошел  вокруг  него,  бесцеремонно  пощупал  мышцы  и  оттянул
верхнюю губу.
   - И это ты называешь "хорошо"?! - прокричал  он  Грязному  Бучу,  брызгая
слюной. - Да ты смеешься надо мной, вонючка!
   Буч, красный как рак, пролепетал:
   - Никак нет, ваша честь. - Он торопливо сунул руку  за  пазуху  и  выудил
оттуда какой-то сверток.  -  Вот,  господин  полицай-премьер,  мамаша  Джонс
велела передать. - Буч потерянно развел руками. -  Все,  что  могли,  вы  уж
простите...
   Полицейский взял сверток, сунул его, не разворачивая, в карман  и  сказал
уже тоном ниже:
   - Черт знает что. - Он подозрительно взглянул на Убогого  и  с  сомнением
добавил: - А не подохнет при заморозке?
   Буч энергично замотал головой:
   - Я же говорю, живучий, как  крыса.  Полицейский,  вздохнув,  вернулся  к
столу и принял прежнюю позу:
   - Ладно, передай привет мамаше Джонс, но чтоб в следующий раз "мясо" было
качественным. - Он нажал клавишу на  пульте:  -  Эй,  Орбах,  сучий  потрох,
быстро ко мне, заберешь "мясо".
   Минут через двадцать Убогого привычным пинком впихнули в камеру отправки.
В отсеке уже находилось человек сорок, и вряд ли среди них был хотя бы один,
кто пришел сюда по своей воле. Когда дюжие охранники  приволокли  Убогого  к
внешней двери и, держа  оружие  наготове,  втолкнули  в  решетчатый  тамбур,
несколько человек попытались кинуться на решетку, но охранники явно  ожидали
такого  поворота  и  несколькими  разрядами   искровиков   заставили   менее
решительных отскочить назад, а самых ярых просто вырубили. Так что появление
Убогого в камере было ознаменовано этаким электрическим салютом.  Обозленные
бунтовщики, прежде чем разойтись по своим углам, усесться на пол  и  отупело
уставиться в стену, излили свой гнев на вновь прибывшего, несколько раз пнув
его в ребра. Убогий привычно перетерпел пинки, а  когда  драчуны  разошлись,
поднялся на ноги, упрямо стиснув зубы, и  принялся  осматривать  камеру.  По
дороге из ночлежки он дал себе слово больше не раскисать  и  теперь  намерен
был упорно претворять в жизнь свое решение.
   - Эй, добрый человек, иди сюда, здесь для тебя найдется местечко.
   Убогий  повернул  голову.  Из  дальнего  угла   ему   махал   здоровенный
краснорожий  мужик  с  объемистым  брюхом,  одетый   во   что-то   отдаленно
напоминавшее рясу. Убогий заколебался было, глядя на мужика, но тот выглядел
не опаснее других, и он решил принять  приглашение.  Когда  он  добрался  до
мужика, тот приветливо улыбнулся и кивнул на место рядом с собой:
   - Садись, добрый человек, и да хранит тебя Господь.
   Из-за плеча мужика тут же высунулась чья-то голова и зло прошипела:
   - Эй, урод, жратва есть?
   Убогий по привычке вжал голову в плечи, но,  вспомнив  о  своем  решении,
выпрямился и ответил тихо, но твердо:
   - Нет.
   Последовало заключение:
   - Ну ты козел, - а другой голос добавил:
   - Глянь, Кабан, у него  неплохие  шмотки.  Пригласивший  Убогого  человек
возмущенно всплеснул руками:
   - Прости, Господи, этих людей, зачем вам его  вещи,  вы  же  знаете,  что
через несколько часов мы все останемся нагими  и  босыми  перед  нечестивыми
фарисеями, использующими  создания  разума  человеческого,  дарованного  нам
Господом нашим, в своих непотребных целях?
   - Заткнись, монах, - прорычал первый голос, - а то и тебя пощипаем.
   Монах сложил ладони и, прошептав: "Прости мне, Господи, прегрешения мои",
слегка повернулся всем  корпусом  и  двинул  локтем  по  кадыку  первого  из
говоривших, да так, что  тот  отлетел  к  стене,  сопровождаемый  изумленным
взглядом  ошарашенного  подельника.  А  святой  отец,  не  дожидаясь,   пока
подельник опомнится, хватил и его кулаком по темечку.  Тот  рухнул  на  пол.
Монах кряхтя поднялся,  подхватил  обмякшее  тело  под  мышки  и  отволок  к
первому, после чего опустился на колени рядом с ними  и,  молитвенно  сложив
руки, что-то забормотал. Когда он вернулся к Убогому, в  отсеке  камеры  все
еще царило мертвое молчание. Монах опустился на  свою  циновку  и  с  легким
поклоном представился:
   - Мое имя - фра  Так,  добрый  человек,  -  и  после  короткого  молчания
простодушно спросил: - А не соблаговолишь ли ты назвать свое?
   Убогий пробормотал себе под нос:
   - Скорее фра Кулак, - и чуть громче сказал: - Я вряд ли смогу назвать его
тебе, святой отец. Мое имя умерло вместе с  тем  человеком,  которым  я  был
раньше. Так что зови меня так, как это тебе больше  нравится,  а  хочешь,  -
Убогий печально улыбнулся,  -  стань  моим  крестным  отцом.  -  Он  немного
помедлил и тихо добавил все с той же  горькой  улыбкой:  -  Накануне  нашего
паломничества в неизвестный новый мир.
   Монах, улыбнувшись в ответ, кивнул головой:
   - Со смирением соглашаюсь и с первым, и со вторым, - Он перевел дыхание и
с хитрой миной пророкотал: - Нарекаю тебя, раб божий, именем  Корн,  что  на
языке уттаров, среди которых я усмирял свою  душу  последние  двадцать  лет,
означает "Ищущий утраченную силу". - Монах замолчал, наслаждаясь удивлением,
написанным на лице Убогого, и, наклонившись к нему,  уже  тише  добавил  под
дружный хохот сокамерников, которые приняли это за очень  удачную  шутку:  -
Что не так далеко от истины, как может показаться. Не правда ли, сын мой?

   Холод... Холод, вызывающий дрожь во всем теле, и вата, набившаяся в  рот,
уши, нос, и песок... Песок под веками, под ногтями, песок в желудке, мошонке
и под крайней плотью, и зуд... Убогий почувствовал, что вот-вот  закричит  в
голос от этих невыносимых ощущений, но тут сквозь  вату  пробились  какие-то
голоса. Сначала речь была невнятной, будто кто-то гонял рекордер на  разной,
по большей части низкой,  скорости,  потом  стали  проскальзывать  отдельные
высокие звуки, а спустя несколько  мгновений  Убогий  понял,  что  различает
отдельные слова. Говорили двое. Первый говорил хриплым голосом и  шепелявил,
словно у него не хватало зубов, второй при каждом слове причмокивал.
   - ...Такой урод, куда он годится?
   - Заткнись, Пристукнутый,  чего  еще  ты  ожидал?  Или  ты  думаешь,  что
"белолицые" делают нам такие подарки к каждому Рождеству?
   - Но... до Рождества еще целых два месяца! Второй фыркнул:
   - Тем более, идиот. Мы получили это "мясо" просто потому, что им  дешевле
оформить бесплатную выдачу, чем отправлять его назад. А с тех  пор  как  тут
появился новый военный комендант, на нелегальной утилизации  можно  запросто
попасться.
   Собеседники ненадолго замолчали, потом первый голос заговорил снова:
   - Да он не заработает даже себе на еду!
   - Заработает, в крайнем случае позовем Пыхтягу, чтобы он отрубил ему ногу
по ягодицу, может, еще и левую руку, да на морде шрамы сделаем  побольше,  и
пусть Белобрысая Грета берет в свою команду, в развлекательный центр.  Будет
ветераном. Здесь не внутренние планеты - после  Зовроса,  Нупатки  и  Нового
Магдебурга народец изрядно напуган и защитничку-инвалиду накидают мелочишки.
   - Белобрысая возьмет себе большую часть дохода, а нам останутся крохи!  -
недовольно пробурчал первый.
   - А что делать? - безнадежным тоном возразил второй. - Если у этого парня
не найдется никаких иных талантов, другого выхода нет.
   Наступило молчание. Потом второй проворчал:
   - Что-то он долго не просыпается...
   - А может, уже проснулся? Второй хмыкнул:
   - Да нет, когда "оттаиваешь" после заморозки, тебя так корчит, что  орешь
как резаный. По себе знаю, - добавил он после паузы, - самого привезли таким
же мороженым куском мяса двадцать лет назад.
   - Всех нас так привезли. Но я не о том. Глянь на него  -  может  статься,
они заморозили готовый труп.
   - Не думаю. Они же не знали, что это мясо достанется  нам,  а  с  "Копями
Рудоноя" такие штуки не проходят. В позапрошлом  году  их  попробовала  было
надуть одна фирма с Эмблона, так Игенома доложил мадам Свамбе,  та  даже  не
стала крутить хвосты своим юристам, а просто послала  на  Эмблон  парней  из
"грязной конторы", и те ребятки больше уже никого не обманут.  -  Говоривший
умолк и тут же снова заговорил: - Ну да ладно, он действительно что-то долго
в ступоре, ну-ка я его...
   Убогий почувствовал, как его руку поднимают, прижимают что-то, и в тот же
миг его пронзила острая боль. Прислушиваясь к разговору, он как-то  отвлекся
от мучительных ощущений, и вот теперь они вернулись  вновь,  с  еще  большей
силой. Убогий дернулся и застонал. Первый голос удовлетворенно произнес:
   - Видишь, живехонек. Его собеседник возразил:
   - Что-то мне не верится, что он на что-то способен. А может, оттяпаем ему
ногу прямо сейчас, пока он еще еле шевелится? А то потом вопить начнет.
   - Погоди, сначала давай обсудим. Кто его знает, на что он  еще  годен?  А
вдруг нога у него и есть самое ценное, потом локти себе будем кусать.
   Второй недоверчиво цокнул языком:
   - Если бы от него был какой-то прок, нам бы он не достался.
   Первый хмыкнул:
   - Когда ты вот так же лежал на столе, будто кусок оттаявшей мертвечины, о
тебе тоже ничего хорошего сказать было нельзя. Однако, как видишь, я  нашел,
как приспособить твои таланты.
   - Я - другое дело.
   - Ну-ну...
   Они снова замолчали. Не было слышно ни звука.  Убогий  почувствовал,  что
оцепенение почти прошло, и решился открыть глаза.
   - Ты смотри, какой шустрый, уже глазами хлопает, - радостно сказал первый
голос.-Я, помнится, как очнулся, так  почти  час  не  мог  даже  через  губу
переплюнуть, а этот... - Убогий почувствовал какое-то  неясное  движение,  и
тот же голос закончил: - А ты говорил - труп, труп.
   Убогому удалось наконец сфокусировать зрение, и он посмотрел вбок.  Рядом
с ним стояли, возбужденно его разглядывая, двое  всклокоченных  старичков  с
седыми бородами, усами и волосами. Лет им было, наверно, не  меньше  чем  по
сто восемьдесят  на  брата.  Убогий  попытался  пошевелить  языком,  но  это
получилось лишь с третьей попытки:
   - ...е а?
   - Чего?
   - ...де я?
   - А-а...-Старички обрадованно закивали.-На Рудоное, где ж еще, аккурат  в
Первой штольне.
   Убогий устало прикрыл глаза и задумался. Голова работала  пока  не  очень
хорошо,  в  памяти  наличествовали  провалы,  но,  скорее  всего,  это  было
следствием  того,  что  он  еще  не  до  конца  "оттаял".  Убогий  попытался
прикинуть, сколько времени прошло с тех пор,  как  он  покинул  Варангу,  но
понял, что без дополнительных данных этого не  сделать.  Во  всяком  случае,
вряд ли больше полугода. Транспорты с "мороженым мясом"  очень  медлительны,
но и они добираются до самой дальней точки  освоенного  людьми  пространства
месяцев за восемь - десять  максимум.  Тут  в  его  памяти  всплыла  картина
отправки. Фра Так оказался прав. С момента его  появления  в  отсеке  прошло
около двух суток, на протяжении которых Убогий был  занят  только  тем,  что
дремал, слушал нескончаемую болтовню монаха  и,  памятуя  о  своем  решении,
пытался потихоньку делать кое-какие упражнения. К  его  немалому  удивлению,
некоторые упражнения получались как бы сами собой. Как будто он когда-то уже
делал их и его тело помнило, с какой  силой  и  в  какой  последовательности
напрягать разные группы мышц. Свет в  камере  горел  круглосуточно,  хотя  в
ночные часы он слегка тускнел. Однако ни  один  разумный  хозяин  не  станет
тратить деньги на содержание "мороженого мяса" в камере отправки слишком  уж
долго. Так что стоило лампам после второй "ночи" вновь  вспыхнуть  в  полную
силу, как из забранного решеткой  отверстия  громкоговорителя  раздался  вой
сирены, способный поднять даже мертвого из могилы глубиной в  десять  ярдов.
Фра Так, как обычно проболтавший всю  ночь  и  только  за  полчаса  до  того
прекративший балагурить и выспрашивать  все  и  вся  у  окружающего  люда  и
прикорнувший привалившись к стене, моментально вскочил  и,  подхватив  одной
рукой свой объемистый мешок за лямки, а другой Убогого за шиворот,  проворно
ринулся к дальней стене, стараясь пробиться  к  самой  ее  середине.  Спустя
несколько  мгновений  сирены  смолкли,  а  решетка,  отделявшая   отсек   от
небольшого тамбура, вдруг вздрогнула и медленно двинулась на них.  Несколько
горячих голов бросились было на решетку, то ли  собираясь  каким-то  образом
остановить ее движение, то ли просто от отчаяния, но тут же стало ясно,  что
подобные фокусы предусмотрены  конструкцией.  По  прутьям  пробежала  искра,
раздался треск, и незадачливые борцы с  воплем  отскочили  назад.  Некоторое
время решетка двигалась вперед, прижимая людей к дальней стене  и  заставляя
их равномерно распределяться вдоль нее. Все  это  сопровождалось  воплями  и
яростными тычками, когда крайние, пытаясь избежать прикосновения к  решетке,
остервенело  вбивались  в  плотную  толпу   у   стены,   расталкивая   более
расторопных, но менее крепких, однако  фра  Так  сумел  не  только  удержать
занятое положение, но и ворот Убогого.  Наконец,  когда  все  присутствующие