полоснули ножом, смазанным
"черной кровью", и ты будешь единственным  на  многие  парсеки  вокруг,  кто
после этого остался в живых.
   Корн разлепил губы и прошептал в два приема:
   - Спасибо... доктор...
   Тот удовлетворенно кивнул:
   - Вот уже и заговорил, пожалуй, рискну  и  отключу  привод  искусственной
вентиляции легких.
   Корн скосил глаза: его грудь была покрыта какой-то мембраной, под которой
что-то ритмично пульсировало, мерно поднимая и опуская грудную  клетку.  Тут
до него дошло, что за великан прыгал у него на груди. Врач протянул  руку  и
вытащил штекер из гнезда, расположенного в центральной части мембраны. В  то
же мгновение она, еще секунду назад упругая  и  блестящая,  начала  опадать,
съеживаться, обнажая слегка покрасневшую  кожу,  амплитуда  пульсаций  стала
понемногу уменьшаться, и спустя пару минут доктор снял ее с груди больного и
убрал. Корн почувствовал, что, хотя груди стало легче, сам  процесс  дыхания
пока еще вызывает определенные затруднения. Будто  мышцы  грудной  клетки  и
диафрагмы вдруг превратились в желе, и, для того чтобы вдохнуть,  надо  было
приложить определенные усилия, сравнимые, пожалуй, с работой  ручной  помпы.
Доктор кивнул и удовлетворенно потер пухлые ладошки:
   - Ну вот и отличненько! Корн повернул голову и с усилием прохрипел, делая
вдох после каждого слова:
   - Доктор... я еле... дышу... Врач засмеялся:
   - Ты прекрасно дышишь, мой дорогой.  Я  знавал  людей,  которые,  получив
треть той дозы "черной крови", что досталась тебе,  всю  оставшуюся,  причем
очень-очень  короткую,  жизнь  провели  на  койке,  дыша  только  с  помощью
искусственной вентиляции легких, а ты, - он даже прищурился от удовольствия,
- ну прямо огурчик. И всего-то через десять дней. Я не удивлюсь, если завтра
ты встанешь и попытаешься сбежать, чтобы не отвечать  на  вопросы  констебля
Каннингхема.
   Завтра не завтра, но спустя  четыре  дня  Корн  смог  уже  самостоятельно
передвигаться до туалета, а на еле - дующий день в лазарете, в сопровождении
врача и какого-то  плотного,  упитанного  мужчины  средних  лет,  наконец-то
появился констебль. Констебль был в отутюженной форме  и  выглядел  солидно,
однако Корну показалось, что присутствие незнакомца его стесняет. Корн решил
присмотреться к нежданному гостю. Мужчина был в прекрасно сшитом  пальто  из
необычайно  дорогостоящего  натурального  габардина  и  имел  примечательную
внешность. Этакий  шустрый,  смешливый  толстячок,  явно  не  из  бедных,  с
блестящей лысиной, окаймленной  буйными  курчавыми  волосами,  с  роскошными
пейсами, сбегавшими на обе щеки. Больше  всего  он  напоминал  классического
доброго дядюшку, как его изображают в сотнях семейных сериалов. Этот  старый
холостяк не слишком интересуется женщинами, довольствуясь прочими  радостями
жизни, которыми наслаждается от души.
   Толстячок окинул его быстрым, заинтересованным взглядом и, не  говоря  ни
слова, устроился  в  дальнем  углу  палаты.  Причем  сел  так,  чтобы  иметь
возможность наблюдать за лицом Корна,  но  немного  в  стороне,  чтобы  тот,
разговаривая с констеблем, не видел его. Врач с констеблем подошли к кровати
Корна.
   - Вот, мой дорогой, констебль  Каннингхем  хочет  задать  тебе  несколько
вопросов, вернее... - Смешливый врач по привычке хохотнул. -  Он  уже  давно
добивается свидания с тобой, но я пустил его только  сегодня  -  решил,  что
можешь увидеться с ним  без  особого  риска.  -  Врач  искоса  посмотрел  на
незнакомца в углу и улыбнулся: - К тому же мистер...
   Он не договорил. Спокойный, тихий голос,  в  котором,  однако,  слышалась
скрытая, но не для опытного уха, властность, прервал его:
   - Не надо, уважаемый доктор, я представлюсь сам. Позже.
   Врач, ограничившись коротким смешком, вышел из палаты. Констебль проводил
его взглядом до двери,  достал  из  поясной  сумки  портативный  полицейский
фиксатор, пододвинул стул поближе к кровати и сел напротив Корна:
   - Констебль Эрсел Каннингхем, борт пассажирского  лайнера  "Эйбур",  рейс
Новая Южная Дакота - Нью-Амстердам, официальный допрос. - Он сделал паузу и,
глядя в упор на Корна, продолжил: - Вы допрашиваетесь в  качестве  свидетеля
по делу о подготовке покушения на убийство  мистера  Аарона  Розенфельда  на
борту лайнера "Эйбур". Перед началом допроса я должен  предупредить  вас  об
ответственности за дачу ложных показаний. - Констебль снова сделал паузу.  -
Назовите имя, место и год рождения, занимаемую должность на лайнере.
   Корн мысленно присвистнул и задумался. Он не  видел  ничего  странного  в
том, что у этого ненормального типа оказался при себе нож, но  одного  никак
не мог взять в толк - зачем было смазывать лезвие ядом. Тем  более  что,  по
словам врача,  "черная  кровь",  означающая  верную  смерть,  ценится  очень
дорого. А ведь существует сколько угодно ядов подешевле. Они, может быть,  и
не так хороши, как "черная кровь", но тоже быстренько отправят  человека  на
тот свет, если,  конечно,  не  применять  дорогостоящую  реанимацию...  Корн
чертыхнулся про себя. Надо же было так засветиться.  Но  делать  нечего.  Он
повернул голову в сторону полицейского фиксатора и заявил с хмурым видом:
   - Мое имя - Корн, стюард нижних  помещений,  а  больше  о  себе  говорить
ничего не буду.
   Констебль воспринял это заявление довольно спокойно, хотя было видно, что
оно ему не очень-то понравилось. Он в свою очередь повернулся к фиксатору  и
подтвердил:
   - Констатирую, что свидетель на вопросы о дате и месте рождения  отвечать
отказался.
   Допрос продолжался около получаса. Из вопросов констебля Корн понял,  что
этот ненормальный  был  нанят  кем-то  еще  на  Новой  Южной  Дакоте,  чтобы
прикончить какого-то Аарона Розенфельда, который, похоже, летел не ниже  чем
первым классом. При обыске среди личных  вещей  этого  урода  был  обнаружен
электронный ключ с набором кодов ко  всем  дверям,  ведущим  к  каюте  этого
Розенфельда,  план  помещений  корабля  и  еще  пара  смертоносных   штучек,
стоимость которых, скорее всего, равнялась доходам этого типа  за  последние
десять лет. Когда констебль его хорошенько  прижал,  он  раскололся  и  сдал
своего непосредственного нанимателя, который, вероятнее  всего,  окажется  в
конце концов подставной фигурой. Однако пока что  оставался  шанс  прищучить
хотя бы его, так что констебль стремился как можно тщательнее  зафиксировать
все, что имело хоть какое-то отношение к  этому  делу.  Планеты  Содружества
Американской Конституции всегда ревниво относились друг к другу, и, для того
чтобы привлечь к  ответственности  гражданина  другой  планеты,  нужны  были
серьезные и юридически безупречно оформленные основания. И  капитан,  скорее
всего,  дал  разрешение  на  использование  большого  регенератора   не   из
человеколюбия, а потому что была задета честь компании. На ее корабле кто-то
пытался  совершить  убийство!  И  хотя  Корн  вряд   ли   чем   мог   помочь
расследованию, без его показаний, зафиксированных надлежащим образом, позже,
в суде, могли бы возникнуть проблемы. Все эти соображения сложились в голове
у Корна, пока он отвечал на вопросы констебля,  однако  главный  вопрос,  на
который он хотел бы получить ответ, пока оставался открытым. Кто  такой  тот
толстяк в углу?
   Наконец  констебль  закончил  с  допросом.  Вопросительно   взглянув   на
толстяка, он повернулся к Корну и со словами: "У меня все"  -  спрятал  свой
аппарат и как-то нерешительно сказал:
   - Вот тут с вами хочет побеседовать мистер...
   - Благодарю вас, констебль, этот вопрос мы обсудим наедине.
   Констебль недоверчиво посмотрел на Корна - на  его  взгляд,  он  явно  не
заслуживал доверия, нерешительно оглянулся на толстяка, который ответил  ему
усмешкой, и направился к двери. Но, прежде чем выйти, он не преминул бросить
свирепый взгляд на Корна, словно предупреждая его, что, если что не так, ему
не поздоровится. В палате стало тихо. Толстяк поднялся, подошел к кровати  и
уселся на стул, на котором раньше сидел констебль:
   - Ну-с, молодой человек, я вижу, вы несколько озадачены тем, кто  я  и  в
чем состоит мой интерес во  всем  этом  деле.  Хотя,  клянусь  быстрым  умом
Ревекки, жены Исаака, мне кажется, у вас уже есть  предположения  по  поводу
того, кем я могу являться. Не поделитесь?
   Толстяк выражался несколько витиевато, но вполне понятно  и  к  тому  же,
хотя и был явно человеком влиятельным - недаром и врач и констебль слушались
его беспрекословно, - держался вежливо. Корн столь же учтиво ответил:
   - Думаю, вы имеете некоторое отношение к истинной цели покушения. Толстяк
рассмеялся:
   - Прекрасно, вы подтвердили мои предположения. Еще когда вы разговаривали
с констеблем, я заметил, что ваша манера  говорить,  несмотря  на  все  ваши
усилия скрыть это, несколько отличается от  того,  как  выражаются  низы.  А
сейчас окончательно убедился, что был  совершенно  прав.  -  После  короткой
паузы он деловито спросил: - Какой университет вы окончили, Симаронский?
   Корн был ошеломлен.  Этот  неожиданный  вопрос  усмехающегося  незнакомца
всколыхнул в нем что-то, глубоко укрытое, он знал теперь, что  действительно
учился в Симаронском университете. Несколько минут Корн лихорадочно напрягал
память, пытаясь вспомнить все, что было связано с университетом, но  ясность
так и не наступила. Ну что ж, не все сразу. Он поднял глаза на собеседника и
осторожно кивнул.
   - И когда?
   Корн сделал неопределенный жест рукой. Толстяк усмехнулся:
   - Что ж, ваше право. Имя тоже не  ваше?  Корн  ответил  улыбкой.  Он  уже
немного овладел собой, хотя чувство растерянности все не проходило.  Что  за
удивительный человек этот толстяк! За то время, пока был калекой, Корн и сам
научился неплохо читать по лицам людей, угадывать их характер и намерения по
еле заметным движениям бровей,  искривлению  уголков  губ  и  многим  другим
признакам, незаметным для неискушенного взгляда. Это была неотъемлемая часть
науки выживания, в которой он в достаточной мере преуспел. Но этот толстяк -
просто ас физиогномики. За считанные минуты вычислить так много о совершенно
незнакомом человеке... Есть от чего растеряться. И кажется, ему что-то нужно
от Корна. Но что? Об этом Корн не имел пока ни малейшего понятия.
   В палате воцарилось полное внутреннего напряжения молчание. Сдается, этот
тип - что-то вроде личного секретаря или ближайшего  сотрудника  той  важной
персоны,  против  которой  планировалось  покушение.   Скорее   даже   очень
приближенное к нему лицо. У Корна мелькнула было мысль, уж  не  сам  ли  это
Аарон Розенфельд, но такое  свободное  обращение,  почти  на  равных...  Это
сбивало с толку.  Разве  так  повел  бы  себя  человек,  способный  оплатить
путешествие  первым  классом?  Впрочем,  кое-какие  предположения  у   Корна
имелись. Первое, что ему пришло в  голову,  так  это  что  Аарон  Розенфельд
просто сентиментальный  человек  и  пожелал  каким-то  образом  вознаградить
человека, встретившего грудью нож, который предназначался ему  самому.  Хотя
особых заслуг за собой Корн не видел. В конце концов,  он  получил  ножом  в
грудь во время банальной ссоры из-за  гамака,  и  смешно  было  думать,  что
констебль  не  проинформировал  мистера  Розенфельда  об   этом   достаточно
подробно. Если, конечно, того интересовали подробности. Да и в  этом  случае
самое большее, чего можно  было  ожидать,  был  чек  на  несколько  десятков
соверенов, что, в общем-то, не помешало бы ему в  нынешних  обстоятельствах.
Ведь это позволило бы ему тратить больше, чем он  осмеливался  до  сих  пор,
боясь привлечь к себе излишнее внимание. Однако когда какой-нибудь  вельможа
собирается вручить чек на столь мизерную  по  его  меркам  сумму,  разве  он
станет вести такой пространный  разговор?  Эта  мысль  еще  больше  укрепила
уверенность Корна в том, что собеседник как-то в нем  заинтересован.  Подняв
глаза,  он  натолкнулся  на  пристальный  взгляд  толстяка.  Неожиданно  тот
рассмеялся. Но не  так,  как  доктор,  по  привычке,  а  весело,  прямо-таки
заразительно. Корн невольно улыбнулся в ответ.
   - Ну слава богу. А то сидит бука букой. - Толстяк перевел дух.  -  Ладно,
не буду больше испытывать  ваше  терпение.  На  вашем  лице  написано  такое
недоумение, глаза прямо как у Моисея перед Яхве, когда тот вручал  ему  свои
заповеди. - Тут он снова прыснул со смеху.
   Отсмеявшись, сказал серьезным голосом: - Меня зовут Аарон Розенфельд, и я
некоторым образом обязан вам жизнью.
   Корну  ничего  не  оставалось,  как  кивнуть  головой.  Но  не  успел  он
чертыхнуться про себя по поводу крушения всех своих  логических  построений,
как Розенфельд в очередной раз поверг его в растерянность  тем,  что  сказал
далее:
   - Я нерелигиозен, хотя и соблюдаю шаббат, но, если честно признаться, я -
суеверный человек. А потому считаю, что судьба столкнула нас не случайно.  Я
хотел сначала не торопиться, поговорить с  вами  пообстоятельнее,  попросить
констебля собрать о вас побольше информации, но сейчас  отчего-то  переменил
свое решение. Есть ли у вас серьезные планы на ближайшее будущее?
   Корн пожал плечами:
   - В общем-то нет.
   - Прекрасно. - Толстяк улыбнулся, - В таком случае я предлагаю вам место.
Возможно, я поступаю опрометчиво, но...  -  Он  развел  руками  и  несколько
дурашливо оттопырил нижнюю губу. - Конечно, вы понимаете, что пока на  особо
щедрые условия вам рассчитывать не приходится, в конце концов, я не казначей
царя Соломона, но считаю, что, приняв на себя то, что  предназначалось  мне,
вы, как минимум, получили право на шанс. И не собираюсь  отделываться  чеком
на пару десятков соверенов.
   Когда Корн оправился от потрясения, то первой его мыслью было  немедленно
отказаться. За то время, что проторчал на яхте, он составил простой  и,  как
ему казалось, разумный план своих дальнейших действий. Надо было  как  можно
быстрее добраться до  Варанги  и  там  на  месте  выяснить,  что  же  с  ним
произошло.  Никакой  работы  у  богачей  с  Нью-Амстердама  этот   план   не
предусматривал. Не говоря уж о том, что если он собирался,  не  привлекая  к
себе особого внимания, привести свой общественный статус в  соответствие  со
свалившимся на  него  богатством,  то,  имея  рядом  такого  проницательного
человека, он вряд ли смог бы это  сделать.  Однако,  немного  подумав.  Корн
пришел к выводу, что категорическое "нет" было бы не лучшим  решением.  Если
уж даже капитан, только  для  того  чтобы  показать  Розенфельду,  насколько
серьезно они относятся к расследованию предпринятого против него  покушения,
разрешил провести дорогостоящие регенерационные процедуры (а Корн ничуть  не
сомневался, что, спасая его таким образом от смерти, капитан не  получал  ни
малейшей личной выгоды), то не означает ли это, что Розенфельд действительно
влиятельное лицо? А из этого следует,  что  подобное  знакомство  в  будущем
может принести определенные дивиденды. К тому же он снова попал  в  ловушку.
Вряд ли этот комфортабельный  лайнер  когда-нибудь  окажется  поблизости  от
такого захолустья, как Варанга. А столь вольных порядков, как  на  Турсонге,
по ходу маршрута больше не предвиделось. И Корн вот уже несколько дней ломал
голову над  тем,  как  ему  миновать  таможню,  не  имея  абсолютно  никаких
документов.
   - А чем мне придется заниматься?
   Толстяк,  все  это  время  с  улыбкой  наблюдавший  за  его   напряженной
мыслительной деятельностью, тряхнул головой:
   - Не беспокойтесь. Я - как  Иосиф  в  рабстве  египетском.  Мой  основной
талант  -  находить  применение  людям.  Как  только  я   поближе   с   вами
познакомлюсь, найду вам достойное место. А пока, до  конца  путешествия,  вы
будете моим личным стюардом.
   - Да, но я подписал контракт...
   - Пустяки. Я думаю, компания будет  очень  рада  угодить  человеку  моего
положения,  которого  к  тому  же  чуть  не  лишили  жизни  во  время  этого
путешествия.
   Корн не сомневался, что так оно и есть. Что ж, пока все складывалось  как
нельзя лучше, и напоследок он чисто автоматически спросил:
   - А чем занимаетесь вы? Толстяк с улыбкой ответил:
   - Я - председатель совета директоров "Ершалаим сити бэнк".
   Многие пассажиры, находившиеся в зале VI? таможенной зоны Нью-Амстердама,
были несколько шокированы необычным зрелищем: какой-то пассажир,  на  первый
взгляд вполне соответствующий уровню столь элитного помещения,  с  полнейшей
невозмутимостью пересекал зал  в  сопровождении  замырзанной  фигуры,  место
которой, по мнению большинства  присутствующих,  было  скорее  на  ближайшей
помойке. Или, в лучшем случае, не  далее  ста  ярдов  от  нее.  И  хотя  эта
подозрительная личность была, судя по всему, не чем иным,  как  носильщиком,
поскольку волокла его  чемоданы,  многие  сочли,  что  столь  хорошо  одетый
человек мог бы найти пару монет и нанять кого-нибудь поприличнее.
   Корн, одетый все в те же поношенные,  хотя  и  выстиранные  и  залатанные
одежки,  в  которых  коротал  время  в  Первой  штольне,  поймал   несколько
брезгливых взглядов, нагло растянул губы в нарочито ехидной  улыбке  и,  еще
сильнее замедлив шаг, важно прошествовал через весь зал к  почти  безлюдному
таможенному терминалу. Таможенник, выутюженный до  скрипа  кожи  на  скулах,
впился в него свирепым взглядом  и  уже  было  грозно  оскалился,  собираясь
выдать  по  его  адресу  что-нибудь  этакое,  но  тут   мистер   Розенфельд,
остановившийся позади Корна, чуть наискосок,  негромко  кашлянул,  привлекая
внимание к собственной персоне. Таможенник,  бросив  несколько  раздраженный
взгляд в его сторону, вдруг вздрогнул, дернулся, будто собираясь  вытянуться
по стойке "смирно", а его губы, уже готовые было извергнуть на  Корна  поток
грязной брани, сложились в подобострастную улыбку:
   - Добрый день, мистер Розенфельд. Рад вашему возвращению.
   Аарон   Розенфельд   величественно   кивнул   и,   протянув   таможеннику
карточку-идентификатор, произнес несколько капризным тоном:
   - Хорошо, хорошо, вы не могли бы побыстрее?
   Тот торопливо схватил протянутый ему документ, вогнал его в паз консоли и
тут же с легким поклоном вернул владельцу. Розенфельд благосклонно  наклонил
голову и, небрежно ткнув пальцем в сторону Корна, бросил:
   - Этот со мной, - после чего невозмутимо направился к турникету.
   Корн с каменным выражением лица двинулся следом. Таможенник  открыл  было
рот, но, по-видимому,  боязнь  вызвать  неудовольствие  мистера  Розенфельда
оказалась сильнее страха перед выговором за  нарушение,  хоть  и  единичное,
инструкции и закона о таможенном контроле. А потому Корн, вслед за  мистером
Розенфельдом, беспрепятственно миновал турникет  и  оказался  на  территории
федеральной планеты Нью-Амстердам.
   Как только за спиной Корна с легким мелодичным хлопком  вновь  натянулась
упругая  мембрана,  закрывающая  выход  из  здания  космопорта,   Розенфельд
остановился и повернулся к нему:
   - Ну что ж, мистер Корн. Если вы не изменили своего  решения,  то  сейчас
нам пора попрощаться. Но помните, что мое предложение остается в силе, - тут
он хитро прищурился и снова стал похож на доброго дядюшку,  -  хотя,  должен
признаться, больше проводить вас через таможню без документов я не  буду.  А
то еще надумаете заняться контрабандой. А по мнению нашего госдепартамента и
таможенного комитета, это - смертный грех, который не попал в Моисеев список
только потому, что по странному недомыслию в те далекие времена на  границах
еще не было таможен.
   Корн рассмеялся и, поставив чемоданы на  тротуар,  коротко  поклонился  и
пожал протянутую руку:
   - Благодарю вас, мистер Розенфельд. Я надеюсь, наступит день, когда  я  с
удовольствием воспользуюсь вашим предложением.
   В этот момент рядом с ними мягко опустился роскошный восьмиместный глидер
с затененными стеклами, и из переднего отсека, отделенного от  пассажирского
салона односторонне прозрачной стеклянной перегородкой, выскочил крепкий тип