оящая, - сказал он Саре. - Ты всего лишь образ на
моей  отвечающей  за  реальность  пленке.  Отверстие,  которое   можно
закрыть.  Существуешь  ли  ты  на  другой  пленке  или  в  объективной
реальности? - Ответа на  этот вопрос он не  знал. Возможно, Сара  тоже
его не знала. Может  быть, она существовала  на тысячах пленок,  может
быть, даже на всех  когда-либо выпущенных плёнках,  - Если я  перережу
плёнку, - сказал он, - ты будешь везде и одновременно нигде, как и все
остальное  в  этом  мире.  По   крайней  мере,  насколько  я  в   этом
убежден.
    - Я настоящая, - неуверенно произнесла Сара.
    - Я хотел бы узнать  о себе все, - сказал  Пул, - а для этого  мне
нужно перерезать плёнку. Если  я не сделаю этого  сейчас, то я  сделаю
это когда-нибудь в другой  раз, это неизбежно. -  Так зачем же  ждать,
спрашивал он  себя. Всегда  существует вероятность  того, что  Дансмен
пошлёт его создателям рапорт, чтобы  они сняли его с поста  директора.
Потому что я,  возможно, являюсь  угрозой их  собственности, само  моё
существование.
    - Из-за  тебя мне  захотелось  пойти в  офис,  сказала Сара,  и  в
уголках её рта появились унылые ямочки.
    - Иди, - сказал Пул.
    - Но я не хочу оставлять тебя одного.
    - Со мной всё будет в порядке, - сказал Пул.
    - Нет, с тобой  не всё будет в  порядке. Ты собираешься  разобрать
себя или что- то  в этом духе, короче  говоря, убить себя из-за  того,
что ты узнал,  что ты  всего лишь  электрический муравей,  а не  живой
человек.
    Он не сразу ответил:
    - Может быть и так. - Может всё к этому и шло.
    - И я не могу остановить тебя, - сказала она.
    - Вот именно, - кивнул он в ответ.
    - Но я всё равно останусь, - сказана Сара, - даже если я не  смогу
остановить тебя.  Потому что,  если  я уйду,  а  ты убьешь  себя,  всю
оставшуюся жизнь я буду спрашивать себя, а что бы случилось, если бы я
осталась, Понимаешь?
    Он снова кивнул.
    - Действуй, - промолвила Сара, Он поднялся на ноги.
    - Я  не  почувствую  боли, -  сказал  он  ей, -  хотя  тебе  может
показаться, что мне больно.  Помни о том,  что у органических  роботов
почти нет нервов, отвечающих за боль. Я испытаю самое сильное...
    - Не рассказывай мне больше ничего,  - прервала она его. -  Просто
сделай это, если собираешься, или не делай, если не хочешь.
    Неуклюже, потому что он испытывал страх, он надел на руку перчатку
с микроинструментами, протянул её, чтобы взять крошечный инструмент  -
острое лезвие.
    - Я  собираюсь перерезать  пленку,  установленную в  моей  грудной
панели, - сказал он, глядя через увеличитель. - И это всё. - Его  рука
дрожала, когда он поднимал лезвие. Через мгновение всё будет  кончено,
подумал он. Всё.  Но у меня  будет время снова  склеить части  плёнки,
подумал он. Как минимум полчаса, если я передумаю.
    Он перерезал пленку.
    Сара смотрела на него, съежившись от страха:
    Ничего не произошло, - прошептала она.
    - У меня в запасе есть ещё 30 - 40 минут. - Он снова сел за  стол,
вытащив руки из перчаток. Его  голос дрожал, заметил он. Бек  сомнения
Сара заметила  это, и  он был  зол на  себя за  то, что  вызвал у  неё
тревогу. - Прости меня,  - сказал он не  задумываясь, он просто  хотел
извиниться перед ней. - Может тебе  лучше уйти, - в панике  проговорил
он; он  снова стоял.  Она  тоже, размышляя,  как будто  подражая  ему,
обрюзгшая и нервная, она стояла, дрожа. - Уходи, тяжело вымолвил он. -
Возвращайся в офис, где ты  должна быть. Где мы  оба должны быть. -  Я
склею  плёнку  -  напряжение  слишком  велико,  чтобы  его  выдержать.
мне вернут деньги. Эти продукты упакуют вместе с другими в
    Протянув руки к перчаткам,  он ощупью старался  снять их со  своих
напряжённых пальцев. Уставившись в экран увеличителя, он видел луч  от
сияния фотоэлектрического  элемента,  указывающий  непосредственно  на
сканер; в  то  же  мгновение  он увидел  конец  плёнки,  исчезающий  в
сканере... он видел это, понял это, и подумал, что уже слишком поздно.
Она уже прошла через сканер. Господи, помоги мне, думал он. Она  стала
вращаться быстрее, чем я подсчитал. И вот сейчас-
    Он  увидел  яблоки,  куски  угля,  зебр.  Он  почувствовал  тепло,
шелковую поверхность ткани; он почувствовал, как его обнимает океан  и
сильный северный  ветер,  рвущий его  как  будто затем,  чтобы  унести
куда-то. Сара была рядом с ним, и Денсман тоже. Нью-Йорк сиял в  ночи,
а машины носились  и прыгали сквозь  ночное небо и  день, и прилив,  и
засуха. Масло превратилось в  жидкость на его языке,  и в то же  самое
время его  захлестнули ужасные  вкусы и  запахи: горький  вкус яда,  и
демона, и  стеблей  летней травы.  Он  тонул;  он падал;  он  лежал  в
объятиях женщины  на большой  белой  кровати, которая  в то  же  время
пронзительно звенела у него в ушах, предупреждающий звук  испорченного
лифта в одном из старых разрушенных отелей в центре города, я живу,  я
жил, я никогда не буду жить, говорил  он себе, и вместе с его  мыслями
всплывало  каждое  слово,  каждый  звук:  писк  роя  насекомых,  и  он
наполовину  погрузился  в  сложный  корпус  гомеостатической   машины,
расположенной     в      одной      из      лабораторий      Три-План.
не
    Он хотел что-то сказать Саре.  Открыв рот, он пытался выдавить  из
себя слова - особые слова из огромной массы слов, горевших в его мозгу
и обжигавших его своим абсолютным значением.
    Его рот пылал. Он удивился, почему.
    Сара Бентон, неподвижно стоящая у  стены, открыла глаза и  увидела
струйку дыма, выходящую из полуоткрытого  рта Пула. Затем робот  сник,
опёрся на локти и колени, затем медленно распростерся на полу  измятой
разломанной кучей... Ей не нужно  было осматривать его, чтобы  понять,
что он "умер".
    Пул сделал это с собой, поняла  она. И он не чувствовал боли,  так
сказал он сам. Или почти не  чувствовал. Во всяком случае, теперь  всё
кончено.
    Мне лучше связаться  с мистером  Дансменом и  рассказать ему,  что
произошло, - решила она. Всё ещё пошатываясь, она прошла к  видеофону,
подняла трубку и набрала номер по памяти.
    Он думал,  что  я всего  лишь  образ, записанный  на  его  пленку,
сказала она сама  себе. Он думал,  что я умру,  когда он "умрёт".  Как
странно, подумала она. Как подобное могло прийти ему в голову? Он  так
и  не  смог  прижиться  в  этом  мире,  он  жил  в  своем  собственном
электронном мире. Как странно.
    - Мистер Дансмен, - сказала она, когда ее соединили с его  офисом,
- Пул умер, он разрушил себя прямо  у меня на глазах. Было бы  хорошо,
если бы смогли приехать.
    - Итак, наконец - то мы освободились от него,
    - Да, а это хорошо? Дансмен сказал:
    - Я пришлю  двух человек  из мастерской,  - он  смотрел мимо  неё,
поймал взглядом Пула, лежащего возле кухонного стола. - Идите домой  и
отдохните, -  посоветовал  он  Саре,  -  Вы,  должно  быть  совершенно
измотаны после всего, что случилось.
    - Да, -  сказала она. -  Спасибо, мистер Дансмен.  - Она  повесила
трубку и осталась бесцельно стоять посреди комнаты.
    А затем она заметила кое-что.
    Мои руки, подумала она. Они были подняты. Но почему я вижу  сквозь
них?
    Стены комнаты так же стали плохо различимы.
    Дрожа, она вернулась  к неподвижно  лежащему роботу,  остановилась
возле него, не зная, что ей делать. Сквозь её ноги просвечивал  ковер,
затем он стал еле  различимым и она видел  сквозь него следующие  слои
распадающейся материи.
    Может быть, это  закончится, если я  смогу снова, склеить  плёнку,
подумала, она,  но она  не знала,  как  это сделать.  А Пул  уже  стал
прозрачным...
    Свежий утренний ветерок дул  над ней. Но  она не чувствовала  его,
она начала переставать чувствовать.
    А ветры продолжали дуть.
----------------------------------------------------------------------
    Снова эта  тема: сколько  же из  того, что  мы зовем  "реальность"
существует на самом деле, или эта реальность существует только у нас в
голове?
    Конец этой истории  всегда приводил меня  в ужас... образ  дующего
ветра,  звук   пустоты.  Словно   персонаж  слышит   последние   звуки
обреченного мира.
    Филип К.  Дик, заметки  к рассказу  "Электрический муравей",  1976
год.
----------------------------------------------------------------------


   Филип К.ДИК
   ПОСЛЕДНИЙ ВЛАСТИТЕЛЬ




     Сознание снова возвращалось  к  нему.  Возвращалось  с  трудом:  груз
веков, невыносимая усталость давили на него. Пробуждение было ужасным,  но
он не мог даже застонать. И тем не менее, он начинал ощущать радость.
     Восемь тысяч раз таким же образом он возвращался назад,  и  с  каждым
разом это становилось все труднее. Когда-нибудь он  уже  не  сможет  этого
сделать. Когда-нибудь он навсегда нырнет в черный бассейн. Но не  сегодня.
Он все еще жив. Сквозь боль и безразличие  приходило  осознание  очередной
победы.
     - Доброе утро, - произнес звонкий  голос.  -  Ну,  не  прекрасный  ли
сегодня день? Я отдерну шторы, и вы сможете взглянуть.
     Он мог видеть и слышать. Но не двигаться. Он тихо  лежал  и  впитывал
впечатления.  Ковры,  обои,  лампы,  картины.  Стол  и  видеоэкран.  Яркий
солнечный свет струился в окно. Голубое небо. Далекие холмы. Поля, здания,
дороги, фабрики. Рабочие и машины.
     Питер Грин был сдержанным деловым человеком. Но сейчас его юное  лицо
озаряла улыбка.
     - Сегодня предстоит много  работы.  Масса  людей  хочет  вас  видеть.
Подписать счета. Принять решения. Сегодня суббота. Придут люди из  дальних
секторов. Я надеюсь, бригада обслуживания проделала хорошую работу.  -  Он
быстро добавил. - Да, конечно, они сделали  все,  что  нужно.  По  пути  я
переговорил с Фаулером. Все будет в порядке.
     Юный приятный тенор хорошо сочетался с ярким солнечным светом.  Звуки
и образы, но ничего больше. Он ничего не чувствовал. Попытался  пошевелить
рукой, но ничего не получилось.
     - Не беспокойтесь, - сказал Грин, уловив его страх. - Скоро вы будете
в норме. Должны быть. Как мы сможем выжить без вас?
     Он расслабился. Видит бог, это случалось довольно часто и прежде.  Но
постепенно вскипала злость. Почему они  не  координируются?  Получить  все
сразу, а не по кусочкам! Он обязан изменить их планы. И заставить их  быть
более организованными.
     Приземистый металлический автомобиль завизжал тормозами под  окном  и
остановился. Люди в униформе  высыпали  из  него,  собрали  полные  охапки
оборудования и заспешили к главному входу здания.
     - Они прибыли, - с облегчением воскликнул Грин.
     - Поздновато, а?
     - Дважды останавливали движение, - фыркнул Фаулер, входя.
     - Снова что-то произошло  с  сигнальной  системой.  Загородный  поток
смешался с городским, все временно остановились.  Я  хотел  бы,  чтобы  вы
изменили закон...
     Все вокруг него пришло в движение.  Неясно  вырисовывались  очертания
Фаулера и Маклина. Лица профессионалов озабоченно вглядывались в него.
     Его перевернули на бок. Приглушенное  совещание.  Напряженный  шепот.
Звон инструментов.
     -  Здесь,  -  бормотал  Фаулер.  -  Теперь  здесь.  Нет,  это  потом.
Осторожней. Теперь пройдитесь здесь.
     Работа  шла  в  напряженном  молчании.   Он   ощущал   их   близость.
Расплывчатые очертания. Его переворачивали туда-сюда, швыряли, как мешок с
мукой.
     - О'кэй, - сказал Фаулер наконец. - Обмойте это.
     Снова длительное молчание. Он тупо глядел на стену, на чуть выцветшие
голубовато-розовые обои. Старый рисунок, изображавший женщину в кринолине,
с легким зонтиком над изысканной прической. Белая блузка с оборками, носки
крохотных туфелек. Удивительно чистый щенок рядом с ней.
     Затем его повернули еще раз, лицом вверх. Пять  призраков  стонали  и
корячились над ним. Их пальцы  летали,  мускулы  скрипели  под  рубашками.
Наконец они выпрямились и отошли. Фаулер вытер пот  с  лица;  все  были  в
изнеможении.
     - Давайте, - проскрипел Фаулер. - Включайте.
     Удар потряс его. Он жадно глотнул воздух. Его тело  выгнулось,  затем
медленно осело. Его тело. Он мог чувствовать его. Сделал пробные  движения
руками, коснулся лица, плеча, стены. Стена была реальная и твердая.  Сразу
же мир снова стал трехмерным.
     - Слава Богу, - с облегчением вздохнул Фаулер, как бы осев. - Как  вы
себя чувствуете?
     После краткой паузы он ответил:
     - Все в порядке.
     Фаулер попросил остальных членов бригады оставить их. Грин топтался в
углу.
     Фаулер сел на край постели и раскурил трубку.
     - Теперь послушайте меня, - начал он. - У меня плохие  новости.  и  я
хочу о них сообщить, как вы всегда настаивали... откровенно.
     -  Что  же?  -  требовательно  спросил  он.   И   попытался   двинуть
конечностями.
     Но он уже знал.
     Под глазами Фаулера  легли  темные  круги.  Он  был  небрит.  Лицо  с
квадратным подбородком осунулось и выглядело нездоровым.
     - Мы всю ночь  провели  на  ногах.  Работая  над  вашей  двигательной
системой. Мы привели ее в порядок, но это не  надолго.  Не  более  чем  на
несколько месяцев. Все приходит в негодность. Основные части не могут быть
заменены. Когда они изнашиваются, их не починить. Мы можем припаять реле и
провода, но не в состоянии сделать синапсические катушки. Их умели  делать
лишь несколько человек, но  они  умерли  более  двухсот  лет  назад.  Если
катушки перегорят...
     - Есть ли какие-либо изменения в катушках? - перебил он.
     - Еще  нет.  Только  в  районе  двигателя.  Особенно  руки.  То,  что
произошло с вашими ногами, может случиться и с руками и, в  конце  концов,
со всей двигательной системой. Вы будете парализованы к концу года. Будете
видеть, слышать и думать. И передавать сообщения. Но это все.
     Помолчав, он добавил.
     - Извините, Борс. Мы делаем все, что можем.
     - Хорошо, - согласился Борс. - Прощаю вас. Благодарю за  искренность.
Я догадывался.
     - Вы готовы спуститься к людям?  Накопилось  множество  проблем.  Они
терпеливо ожидают вас.
     - Пошли.
     Он  с  усилием  напряг  свой  мозг  и  сосредоточился  на  неотложных
проблемах.
     - Я хочу, чтобы была ускорена исследовательская программа по тяжелому
металлу. Она, как обычно, затягивается. Я намереваюсь снять часть людей  с
других работ и перебросить их на генераторы. Уровень воды скоро упадет.  Я
хочу запустить питающую энергию по линиям снабжения, пока  она  еще  есть.
Как только я упускаю что-либо из виду, все начинает разваливаться.
     Фаулер подал знак Грину, и тот быстро подошел. Вдвоем они  склонились
над Борсом, кряхтя от напряжения, подняли его и повели к  двери.  Затем  -
вниз по коридору и наружу.
     Здесь они поместили его в приземистую металлическую машину, маленький
грузовичок.  Его  отполированная  поверхность  резко   контрастировала   с
внутренностями: изнутри было заметно, что корпус деформирован,  металл  во
многих местах  покрыт  пятнами  коррозии.  Машина  из  архаичной  стали  и
пластика заворчала, когда мужчины прыгнули на переднее  сиденье  и  повели
автомобиль по главной дороге.


     Эдвард Толби вытер пот со лба, поправил рюкзак за плечами и, подтянув
оружейный пояс, выругался.
     - Папа, - упрекнула его Сильвия. - Прекрати, пожалуйста.
     Толби яростно сплюнул в траву на обочине. Затем обнял дочь.
     - Извини, Сильви. Я не хотел никого обидеть. Проклятая жара.
     Поднимавшееся утреннее солнце ярко освещало унылую,  пыльную  дорогу.
Облака пыли поднимались вокруг от их медленного движения. Они были страшно
вымотаны.  Лицо  Толби  побагровело  и  распухло.   Незажженная   сигарета
свешивалась из уголка рта. Его большое, сильное  тело  упрямо  наклонялось
вперед. Хлопчатобумажная рубашка его дочери  прилипла  к  рукам  и  груди,
потемнев от пота на спине. Она еле переставляла ноги, обтянутые джинсами.
     Роберт Пенн плелся чуть сзади них, держа руки в карманах и не отрывая
глаз от дороги. Он ни о чем не думал, оглушенный двойной дозой гексобарба,
которую он принял в последнем лагере Лиги. Жара его убивала.
     По обеим сторонам дороги  расстилались  поля,  травяные  и  камышовые
пастбища, отдельные группки деревьев. Разрушенный фермерский дом. Древние,
двухсотлетней давности останки бомбоубежища... Иногда  попадалась  грязная
овца.
     - Овца, - констатировал Пенн. - Они съедают всю траву вокруг. Она уже
не вырастет.
     - Теперь он фермер, - обратился Толби к дочери.
     - Папа, - сверкнула глазами Сильвия. - Не будь таким мерзким.
     - Это из-за жары, - Толби снова выругался, громко и тщательно. -  Все
дело не стоит того. За десять пинксов я вернусь назад и скажу им, что было
много свиного пойла.
     - Может быть, и так, - мягко согласился Пенн.
     - Хорошо, ты возвращаешься, - проворчал Толби. - Ты  возвращаешься  и
говоришь им, что это было свиное пойло. Они наградят тебя медалью.  Может,
повысят в чине.
     Пенн засмеялся.
     - Замолчите вы, оба. Впереди какой-то городок.
     Массивное тело Толби выпрямилось.
     - Где?
     Ладонью он прикрыл глаза от солнца.
     - Ей богу, она права. Деревня. И это не мираж. Видите, а?
     К нему вернулось хорошее настроение, он потер ладони.
     - Что сказать, Пенн? Пара кружек пива, несколько  партий  в  дартс  с
местными селянами - может быть, мы сможем там переночевать? -  Он  облизал
толстые губы в  предвкушении  всех  удовольствий  сразу.  -  Некоторые  из
деревенских девчонок любят околачиваться возле лавчонок с грогом...
     - Мне известен тот  сорт  девчонок,  который  вы  имеете  в  виду,  -
откликнулся Пенн. - Те, что устали от безделья. Хотят встретить  какого-то
парня, который купит им фабричную одежду.
     Стоявший  у  дороги  фермер  с  любопытством  наблюдал  за  ними.  Он
остановил свою лошадь и оперся о грубый плуг, сдвинув шляпу на затылок.
     - Что это за город? - крикнул Толби.
     Фермер немного помолчал. Он был тощим и изможденным стариком.
     - Город? - повторил он, всматриваясь в незнакомцев.
     - Да, впереди.
     - Это прекрасный город, - начал фермер. - Вы уже бывали здесь прежде?
     - Нет, сэр, - ответил Толби. - Никогда.
     - Экипаж сломался?
     - Нет, мы путешествуем пешком.
     - Издалека идете?
     - Уже почти сто пятьдесят миль.
     Фермер оценивающим взглядом  рассматривал  тяжелые  ранцы  у  них  на
спинах. Окованные туристские ботинки. Пыльную  одежду  и  усталые,  потные
лица. Посохи из айронита.
     - Да, долгий путь, - наконец отметил он. - Куда же вы направляетесь?
     - Путешествуем до тех пор, пока нам не надоест, -  ответил  Толби.  -
Есть ли здесь место, где мы можем остановиться? Гостиница? Кабачок?
     - Этот город, - пояснил фермер, - зовется Ферфакс. В нем есть одна из
лучших в мире лесопилок.  Пара  гончарных  мастерских.  Место,  где  можно
купить  одежду,  сшитую  машинами.  Кроме  того,  оружейный  магазин,  где
отливают лучшие пули по эту сторону Скалистых гор. И пекарня. Здесь  также
живут старый доктор и адвокат. И несколько человек с книгами, чтобы  учить
детей. Они пришли сюда лечить туберкулез, и переделали  старый  барак  под
школу.
     - А велик ли город? - поинтересовался Пенн.
     - Масса людей. Старики умирают, дети умирают. В прошлом  году  у  нас
была лихорадка. Умерло около ста детей. Доктор сказал, что  она  появилась
из водной скважины. Мы закрыли  ее,  а  дети  все  равно  умирали.  Доктор
сказал, что виновато молоко. Увели половину коров. Свою я не дал. Я  вышел
сюда с ружьем и застрелил первого, пришедшего  увести  мою  корову.  Когда
пришла осень, дети перестали умирать. Думаю, все из-за жары.
     - Конечно, из-за жары, - поддержал его  Толби.  -  Да,  здесь  всегда
жарко. Воды всегда не хватает.
     - Вы, парни, хотите пить? Юная леди выглядит  довольно  усталой.  Под
домом у меня есть несколько бутылей с водой. В грязи. Приятная и холодная.
- Он заколебался. - Пинк за стакан.
     Толби засмеялся.
     - Нет, благодарим.
     - Пинк за два стакана, - п