т,  - 
понимающе кивнул Хэхэльф.  - Это  надо же!  Всегда хотел  собственными 
глазами взглянуть  на  твоего хваленого  старика  Люсгамара -  и  вот, 
дохотелся... Он тоже тут, да? 
    - Все тут,  - кивнул Хатхас.  - И дядюшка  Люсгамар, и его  братец 
Чубарага, и племянник Догэ Пругэмаб, даже дурачок Мызднтуг  напросился 
на ярмарку! 
    Признаться, я  оставался совершенно  равнодушен к  их беседе:  ну, 
приехали в сей славный  город какие-то уллы, судя  по всему, такие  же 
разбойники, как мои былые попутчики страмослябы  - и что из того?  Тем 
сильнее оказалось потрясение при встрече  с ними. Я не  преувеличиваю: 
куда  подевалась  моя   хваленая  ясность,  что   осталось  от   моего 
драгоценного спокойствия?! Все как рукой сняло! Впрочем, зрелище  того 
стоило. 
    Когда  пересекаешь  оживленный  морской  порт,  где  на  небольшой 
территории собрались  представители  чуть  ли  не  всего  человечества 
одновременно, начинаешь понимать, что несмотря на отличия в  костюмах, 
оттенках кожи, чертах лица, всех людей объединяет некое  единообразие. 
И бунаба  в  метровой  агибубе,  и  местный  владетельный  господин  в 
драгоценной кольчуге,  ужасно похожей  на содержимое  музейных  витрин 
моей далекой родины, и оливково-смуглый парень в треугольном пончо (со 
слов Хэхэльфа я узнал, что он принадлежит к народу ансафа с  лесистого 
материка Уган),  и желтолицый  гархнарг в  ярко-зеленом "сарафане",  и 
надменные мореходы  Хабода с  далекого Мадайка,  одетые так  роскошно, 
словно собрались  на торжественный  прием в  каком-нибудь  королевском 
дворце - все они, вне всякого сомнения, были людьми, и различия  между 
ними быстро переставали казаться  такими уж существенными.  Собственно 
говоря, именно поэтому я ожидал,  что уллы, с которыми мне  предстояло 
познакомиться, будут не менее человекообразны, чем все прочие двуногие 
обитатели этого мира. Ага, как же! 
    Они действительно  оказались  двуногими, что  правда,  то  правда. 
Высоченными двуногими толстяками,  равномерно заросшими густой  черной 
шерстью  -  у  меня  язык  не  поворачивается  назвать  эту  роскошную 
растительность обыкновенными волосами.  Ходячие шубы  из чернобурки  - 
вот что это было такое! Шерсть не добралась только до носов и  ладоней 
великанов - и на  том спасибо! По этой  причине ребята не нуждались  в 
одежде: на них были только своего рода шорты - такие короткие шортики, 
да еще и с  кокетливыми разрезами на бедрах,  можно увидеть только  на 
очень юных и очень стройных модницах в каком-нибудь курортном городке, 
в самом разгаре  лета. Девочек можно  понять: грех это  - скрывать  от 
общественности такие  замечательные бедра,  но на  месте уллов,  я  бы 
позаботился о том, чтобы мои бедра не увидело ни одно живое  существо. 
Скажу больше: если бы у меня была такая фигура, я бы вообще повесился, 
или на худой  конец, навсегда заперся  в какой-нибудь темной  комнате, 
чтобы не позориться, и не пугать ни в чем не повинных женщин и  детей, 
заодно... Впрочем,  возможно  я  - дурак,  поскольку  борцы  сумо,  на 
которых здорово  смахивали  уллы  -  если  не  принимать  во  внимание 
изобильную растительность - считаются очень красивыми мужчинами у себя 
на родине, в Японии. 
    Впрочем, уллы были вполне  довольны собой: их добродушные  широкие 
лица светились  наивной  гордостью.  Я заметил,  что  они  старательно 
выпячивают свои и без того огромные животы - наверное, в  соответствии 
с их эстетическими канонами брюхо должно было быть как можно больше. У 
каждого на поясе висела такая же кожаная сумка, как у рыжего Хатхаса - 
точнехонько посередине, как  некий кошмарный гульфик.  Хатхас не  стал 
нас знакомить,  просто небрежно  сообщил  одному из  великанов:  "вот, 
друзей встретил, пойдем пиво пить", - очевидно, этого было  совершенно 
достаточно. 
    - Это  уллы,  Ронхул, -  Хэхэльф  покосился на  меня  с  ироничным 
сочувствием, -  Именно  так  они  и  выглядят,  и  ничего  с  этим  не 
поделаешь. Есть только  один выход:  привыкнуть. Вот  Хатхас прожил  с 
уллами несколько лет, и с тех пор все время к ним возвращается. 
    - А  как тебя  угораздило, дружище?  - спросил  я рыжего.  -  Могу 
спорить на что угодно, что сам ты не улл. 
    - Заметно, да?  - усмехнулся  он. - Это  отдельная история,  потом 
расскажу. А сейчас будем пить пиво. Там, за углом - "Пустой  бочонок". 
Хвала старому Аэлсу: он всегда пускает нас в свой трактир! 
    И мы отправились в "Пустой бочонок", в сопровождении доброй дюжины 
великанов уллов. Я с уважением посмотрел на хозяина трактира, высокого 
коренастого старика с всклокоченной седой шевелюрой: на его месте я бы 
вряд ли  решился  принять  у  себя таких  посетителей!  Хотя,  что  я, 
собственно говоря, знал об уллах? Вполне могло оказаться, что мохнатые 
обладатели кокетливых  шортиков -  самые воспитанные  джентльмены  под 
этим щедрым на сюрпризы небом! 
    Очень быстро я убедился, что  слово "джентльмены" - не совсем  то, 
что  нужно.  Уллы  вели  себя,  как  расшалившиеся  ньюфаундленды.  Их 
добродушная   возня   была   весьма   разрушительной   для    хрупкого 
материального мира: эти дяди быстренько сломали одну деревянную лавку, 
тут же разобрали  обломки и  начали шутливо  тыкать ими  друг друга  в 
бока. Я  устало подумал,  что если  кто-то из  них сунется  ко мне  со 
своими "нежностями" - убью. Не знаю, как, но убью обязательно... 
    - Ты чего, Ронхул? - удивился Хэхэльф. - Ты мрачнее тучи! Это ни к 
чему: уллы - не бунаба, можешь улыбаться сколько влезет! 
    - Спасибо, мне пока не хочется, - вежливо ответил я. 
    - Не злись,  Маггот! - веселым  шепотом сказал мне  Хатхас. -  Мои 
друзья многим  действуют  на  нервы,  но  только  поначалу.  Когда  ты 
привыкнешь к их облику, ты поймешь, что они отличные ребята! 
    - Да, наверное все дело в облике, - неохотно согласился я. 
    - Представляешь, какими жалкими, маленькими, голыми червячками  мы 
им кажемся? -  лукаво спросил  он. - Еще  неизвестно, кому  противнее! 
Думаешь, почему я нацепил на себя  столько тряпок? Потому что мне  так 
нравится?  Просто  мои  приятели  уллы  все  время  уговаривают   меня 
укутаться: видеть не могут мои тощие и, по их меркам, безволосые руки! 
 
    - А я думал, ты просто предпочитаешь носить на себе все свое добро 
сразу, -  усмехнулся  Хэхэльф. -  Ты  всегда был  прижимистым  парнем, 
Хатхас! 
    Наконец на столе появились кружки с пивом - такие огромные, словно 
мы собирались не пить, а  топиться. Впрочем, само пиво оказалось  выше 
всяких похвал: светлое, но  густое и крепкое,  с жирной, как  сметана, 
пеной. После нескольких глотков я окончательно утратил былую  ясность, 
зато  обрел  ненадежное,  но   приятное  душевное  равновесие   слегка 
подвыпившего человека. Хэхэльф  и его рыжий  приятель развлекали  меня 
историями  о   своих  детских   подвигах,  попутно   Хэхэльф   успевал 
таинственным шепотом  вербовать  Хатхаса в  свою  команду: в  ход  шли 
обещания  хорошего  заработка   и  таинственные   намеки  на   "особые 
обстоятельства", в связи  с которыми ему  позарез требуется  соучастие 
такого великого героя.  Рыжий постепенно  заглатывал его  многоэтажную 
наживку. Уллы не мешали нам  беседовать, они даже не прислушивались  к 
разговору. Думаю,  им было  не  до нас:  ребята осушали  кружки  одним 
глотком, доставали какую-то непонятную закуску из своих сумок,  кидали 
ее в  пасти и  требовали  добавки, зычно  обменивались  неразборчивыми 
короткими фразами и раскатисто хохотали. 
    - И все-таки, как тебя угораздило связаться с этими  красавчиками? 
- спросил я Хатхаса. 
    - Ох! - он помотал своей  рыжей головой, так что драгоценный  шлем 
съехал на левое ухо. - Все началось с того, что они взяли меня в плен. 
 
    - Хорошее начало, - одобрительно кивнул я. 
    - Мне  было всего  пятнадцать лет,  когда на  меня пал  жребий,  - 
доверительно сообщил Хатхас.  - Да  ты, наверное, не  знаешь, что  это 
такое. Ты  ведь не  с Халндойна,  Ронхул Маггот?  Сам вижу,  что не  с 
Халндойна... Так  вот: всем  хороша жизнь  на Халндойне,  одно  только 
плохо: каждый год случаются улльские набеги. Конечно, в таком  большом 
городе, как Сбо,  можно спать  спокойно: если мои  приятели уллы  туда 
сдуру сунутся, портовая стража прогонит их в два счета. А вот если  ты 
живешь в каком-нибудь маленьком городке на побережьи, или, того  хуже, 
на приморском хуторе - дело плохо, жди гостей. С этими ребятами, -  он 
показал на развеселившихся уллов, - вполне можно иметь дело, пока  они 
не впали в боевую ярость. Но если уж уллу взбрело в голову подраться - 
пиши пропало! Убить улла еще можно, а вот успокоить не получится. 
    - Что меня удивляет  - каким образом все  эти поселки и хутора  на 
побережьи до сих пор существуют? - удивился я. 
    - Ты сначала дослушай! Наши хитрые халндойнцы быстро изучили своих 
воинственных соседей. Они поняли, что уллам абсолютно все равно, какую 
добычу брать: ценные вещи, или старое барахло. Уллы разбойничают не из 
жадности, а по зову сердца. Просто  раз в год им надо  погеройствовать 
как следует: душа просит. Деньги-то они зарабатывают, продавая  курмду 
по всей Хомайге  и здесь, в  Земле Нао.  Им с головой  хватает, и  еще 
остается... 
    - А что такое курмда? - с любопытством спросил я. 
    - Ничего  себе! Ты  еще  не попробовал!  - возмутился  Хатхас.  Он 
развязал тесемки на  своей кожаной  сумке и протянул  мне своего  рода 
"сухарик"  -  маленький  брикет,  спрессованный  из  какой-то  светлой 
сероватой массы. 
    - И что с этим надо делать? 
    - Как - что, мать твою!? Грызть! - безапелляционно заявил он. 
    Я вопросительно посмотрел на Хэхэльфа. 
    - Попробуй, Ронхул, - кивнул тот. - Хорошая штука. Сухое  улльское 
пиво. 
    - Сухое пиво?! - изумился я. 
    - Ты  сначала  попробуй,  а потом  уже  удивляйся,  -  посоветовал 
Хатхас. 
    Я отломил  кусок  "сухарика"  и положил  в  рот,  прислушиваясь  к 
ощущениям. Через несколько секунд  произошло нечто невообразимое:  мой 
рот переполнился  пивной  пеной, такой  же  густой и  вкусной,  как  у 
нормального жидкого пива, которое я  только что пил. Плохо было  одно: 
пены оказалось слишком много.  Я почувствовал, что могу  захлебнуться, 
если немедленно  не  избавлюсь  от  излишков,  позорно  открыл  рот  и 
попытался выплюнуть остаток  пенящегося "сухарика". Друзья  халндойнцы 
ржали, как  взбесившиеся мустанги.  Даже уллы  начали  заинтересованно 
коситься на меня, добродушно скалясь до ушей. Я понял, что опозорился, 
но мне и самому было смешно - дальше некуда! 
    - Ты пожадничал, - сквозь смех сообщил мне Хэхэльф. - Курмду  едят 
очень маленькими кусочками, а ты такой  ломоть в рот потянул! Это  все 
равно, как если бы ты попытался разом заглотить полную кружку пива! 
    - Скорее уж бочонок! - простонал  Хатхас. - Ох, Хэхэльф, ты же  не 
видел, сколько он откусил! 
    - Предупреждать надо! - добродушно проворчал я. 
    - Извини, Ронхул! - виновато  сказал ослабший от смеха Хэхэльф.  - 
Честное слово, я  не хотел  над тобой  подшучивать, но  нам так  редко 
доводится встретить человека, который пробует курмду впервые в жизни! 
    - Ладно  уж, -  я сделал  глоток нормального  мокрого пива,  чтобы 
окончательно избавиться от остатков пены во рту. 
    - Попробуй еще раз,  - предложил Хэхэльф.  - Только теперь  возьми 
очень маленький кусочек.  Лучше всего  раскроши его на  ладони и  бери 
совсем по чуть-чуть. 
    Я отважился повторить эксперимент. На сей раз пены было в меру,  и 
я наконец получил возможность оценить замечательные вкусовые  качества 
курмды. 
    - Ладно, - сказал я Хатхасу. - Что такое курмда, я теперь  запомню 
на всю жизнь. А что  там у вас на  Халндойне делают с уллами,  которые 
разбойничают не  для обогащения,  а  "по зову  сердца"?  Ты так  и  не 
рассказал. 
    - А, моя долбаная история, -  хмыкнул он, закидывая в рот  кусочек 
курмды. -  Ладно,  слушай дальше.  Поскольку  уллам все  равно,  какую 
добычу брать, халндойнские  хуторяне завели  такую полезную  традицию: 
когда приходит  время  ежегодного  улльского  набега,  они  строят  на 
побережье, у самой воды, хижину, какую-нибудь дрянную развалюху,  лишь 
бы ветром  не унесло,  складывают туда  кучу старого  хлама -  и  все, 
готово! Уллы  не пойдут  вглубь острова,  если найдут  добычу у  самой 
воды. Но остается еще  одна проблема. Уллы выходят  в море не  столько 
для того, чтобы забрать  чужое добро, сколько  для того, чтобы  отбить 
его у хозяина в хорошей драке.  Так что пустой дом они, скорее  всего, 
не тронут, а пойдут искать такой дом, у которого есть хозяин. 
    - Душевные ребята! - хмыкнул я. - И как вы выкручиваетесь? 
    - Не мы, - сухо поправил меня Хатхас. - Они выкручиваются. В таких 
случаях принято  бросать жребий.  В жеребьевке  принимают участие  все 
мужчины, начиная с пятнадцати лет. Впрочем, в некоторых местах женщины 
тоже - все,  кроме тех,  у кого  совсем уж  маленькие дети.  В том  же 
Койдо, например, все равны перед законом о защите поселения... Тот, на 
кого выпадет жребий, должен остаться в хижине и стеречь барахло. Когда 
прийдут уллы,  он должен  драться с  ними не  на жизнь,  а на  смерть, 
словно защищает  не  кучу  ненужного хлама,  а  свое  достояние.  Дело 
заканчивается тем, что  уллы его убивают,  или оглушают -  это уж  как 
повезет! - забирают  добро и счастливые  уезжают восвояси. Теперь  они 
получили все, чего хотели: и драку, и добычу. Все честь по чести... 
    - Понятно, - мрачно кивнул я. - Да, наверное, это разумно... 
    - Скажем так: практично,  - невозмутимо кивнул  Хэхэльф. - Если  у 
хижины с барахлом не будет защитника, уллы скорее всего пойдут дальше, 
и тогда дело не ограничится всего одним убитым. 
    - Я оказался редкостным "счастливчиком", - продолжил Хатхас. - Моя 
семья переехала в Койдо, когда мне стукнуло четырнадцать лет. Так  что 
на следующий год мне пришлось  принять участие в жеребьевке. И  жребий 
пал на  меня, как  я уже  сказал тебе  с самого  начала...Если бы  это 
случилось сейчас, я бы,  пожалуй, не стал веселиться.  Но тогда я  был 
мальчишкой. Глупо звучит,  но я был  совершенно счастлив: судьба  дала 
мне шанс  стать героем,  и мой  отец мог  пойти в  задницу, вместе  со 
своими великими поучениями  о том, как  следует прожить жизнь.  Будешь 
смеяться, но первое, что я сделал после того, как на меня пал жребий - 
это послал его  подальше! И мой  грозный отец ничего  не сказал мне  в 
ответ. Он промолчал, поскольку я больше не был его сыном. Я был  живым 
мертвецом, а  на мертвецов  никто не  смеет командовать,  поэтому  мне 
разрешалось все. Три дня, пока горожане строили хижину на побережье  и 
свозили в  нее  мусор  из  своих кладовых,  я  был  самым  счастливыми 
человеком в мире. Не могу сказать, будто я вытворял нечто из ряда  вон 
выходящее - тогда мне  просто не хватало воображения!  - зато я  знал, 
что могу сделать все, что мне взбредет в голову, и никто слова поперек 
не скажет. Таким счастливым я уже  никогда не буду, сколько бы  курмды 
не съел за обедом! А потом меня привели к хижине, дали столько оружия, 
что я не мог  удержать его в руках,  и оставили в одиночестве.  Хорошо 
быть мальчишкой! Мальчишки не боятся смерти, и в этом их великая сила! 
Когда появились уллы, я  сражался с ними с  таким же азартом, с  каким 
тузил соседских ребят.  Сейчас сам  не могу поверить,  но мне  удалось 
уложить пятерых уллов: четырех я подстрелил из лука, одного за другим, 
а пятого прирезал - и как  только изловчился? Дело кончилось тем,  что 
дядюшка Люсгамар  оглушил меня  своей дубиной,  а потом  сказал  своим 
спутникам, что из такого мальчишки может вырасти великий воин, поэтому 
он заберет меня с собой и  будет кормить, как собственного сына...  Он 
до сих пор  чувствует себя виноватым,  что я вырос  таким тощим:  уллы 
считают, что худой человек - что-то вроде тяжелобольного. Но кормил он 
меня на славу, просто комплекция у меня такая тщедушная! Одним словом, 
я очухался уже на улльском корабле.  Думал: вот сейчас они меня  будут 
убивать, но вместо этого  мне тут же принесли  котел похлебки из  сала 
халдобы, а потом появился  дядя Люсгамар и спросил,  не буду ли я  так 
добр научить его сыновей хорошо стрелять из лука - дескать, ему  очень 
понравилось, как я стреляю...  Сам понимаешь, он тут  же купил меня  с 
потрохами: когда тебе всего пятнадцать лет, и вдруг такой  здоровенный 
дядя смотрит  тебе в  рот и  просит научить  чему-то других  таких  же 
здоровенных дядь,  начинаешь  думать,  что  жизнь  удалась!  Наверное, 
поэтому я у них так хорошо прижился! 
    Уллы, тем временем, начали веселиться по-настоящему. Один из  них, 
как мне  показалось, самый  старший  в компании,  забрался на  стол  и 
выкидывал  там  отчаянные  коленца,  нечто  среднее  между  твистом  и 
гопаком, если  вы способны  вообразить,  как это  выглядит.  Остальные 
приплясывали вокруг стола,  ритмично хлопая  в ладоши,  и хором  пели: 
"Чуб-чуб-чуб-чуб-чуб - Чубарага! Люс-люс-люс-люс-люс - Люсгамар!"  Они 
без конца повторяли этот  речитатив, так что  у меня была  возможность 
выучить его наизусть. 
    -  Это  песня   о  твоем   дядюшке  Люсгамаре  и   его  брате?   - 
полюбопытствовал  Хэхэльф.  -  А  почему  в  ней  не  упоминаются  все 
остальные? 
    - Экий ты темный! - хмыкнул Хатхас. - А может ты тоже демон? 
    Хэхэльф шутливо ткнул  его кулаком в  подбородок. Через  мгновение 
эти двое  уже  катались по  полу,  как разыгравшиеся  щенки.  Впрочем, 
тузили друг  друга  они  вполне по-настоящему,  только  в  отличие  от 
классической, эта драка сопровождалась не надрывной руганью, а хохотом 
противников. Никто  кроме меня  не обращал  на их  потасовку  никакого 
внимания: уллы продолжали петь и плясать, а прочие посетители трактира 
почти с благоговением наблюдали за этим незабываемым зрелищем. 
    - Эй, Хатхас, ты не слишком усердствуй,  - сказал я. - Мне с  этим 
парнем еще до Альгана добираться! 
    -  Это  кто  еще  не  должен  усердствовать!  -  промычал  Хэхэльф 
откуда-то из "центра  циклона" - Не  бзди, Ронхул, я  его в два  счета 
сделаю! 
    Наконец эти двое  угомонились и  снова уселись  за стол,  красные, 
встрепанные и счастливые. Драгоценный шлем рыжего мирно успокоился под 
столом - кажется, хозяину было глубоко наплевать на его участь. 
    -  Так  что  там,  собственно,   с  этой  улльской  песней?  -   с 
любопытством спросил я. - О чем они поют, если не о себе? 
    - Они поют о Чубараге и Люсгамаре, - пояснил Хатхас. - Но не о тех 
Чубараге и Люсгамаре,  которые присутствуют здесь,  а о своих  древних 
богах. Чубарага и Люсгамар  - это пивные боги,  а мои приятели  просто 
получили свои имена  в их  честь. Считается, что  Чубарага и  Люсгамар 
научили первых уллов готовить  курмду. Поэтому когда уллы  напиваются, 
они всегда поют хвалебную песню своим богам и танцуют благодарственный 
танец - вот и все. 
    - А что это за боги такие? Вроде Варабайбы? Они тоже живут  вместе 
с уллами и дают им добрые отеческие советы? - небрежно спросил я. 
    - Не говори ерунду! - строго  сказал рыжий. - Никто не знает,  где 
живут улльские боги, известно только, что сами уллы уходят к ним после 
смерти. Каждый  идет к  тому  богу, в  честь которого  назван...  Если 
разобраться, дяде Люсгамару повезло: ему светит целая вечность пива, с 
таким покровителем, как у него, не пропадешь! 
    - Здорово, - улыбнулся я. - А  что, кроме пивных богов у них  есть 
еще какие-то? 
    - Спрашиваешь! У уллов много богов,  я сам всех не припомню.  Есть 
Агум - бог гнева; Гома Гэйгоба, который научил уллов писать и считать; 
Гамбустыг -  изобретатель  замков  и  запоров,  оберегающих  от  краж; 
Бэга-Бэга-Тыга, исцеляющая от недугов, Ныздынбыба, обитающая в горячих 
источниках; Олгом - бог  праведного возмездия; Гардумба -  покровитель