вое",  -  заметил  я,   с 
содроганием вспоминая вечеринку у Таонкрахта. 
    - "Альганское Розовое" у нас  на Халндойне даже портовые нищие  не 
пьют! -  гордо сообщил  Хэхэльф. -  Мое вино  - стоящая  вещь.  Весьма 
рекомендую, только смотри, чтобы тебе  дурно не стало, на  голодное-то 
брюхо! Ничего, денек продержимся, а вечером, глядишь, и дома будем. 
    - Всего-то? Ну, до вечера мы точно продержимся, - согласился я.  - 
Если  очень  припечет,  съедим  нашего  пленника  -  какое-никакое,  а 
все-таки мясо! 
    -  Говорят,  страмослябы  невкусные,  -  невозмутимо   откликнулся 
Хэхэльф. - Я сам не пробовал, но готов поверить на слово! 
    - Я  тоже, -  рассмеялся я.  И отправился  переодеваться.  Немного 
порылся в груде чужих вещей,  наконец нашел рубаху из плотной  жесткой 
ткани и  такие же  штаны. Одежда  висела  на мне  как на  вешалке:  по 
сравнению с  моим приятелем  Хэхэльфом я  начал казаться  себе  весьма 
хрупкой конструкцией. Но вещи были сухие и теплые - счастье, о котором 
я и мечтать не смел! 
    Я вернулся  на палубу,  аккуратно развесил  свои мокрые  шмотки  и 
одеяло Ургов: давешний скоростной  заплыв на длинную дистанцию  вполне 
можно было считать большой стиркой -  и правильно, надо же когда-то  и 
этим заниматься...  Хэхэльф сидел  на палубе  и сосредоточенно  доедал 
содержимое вскрытого мешочка. Обернулся  ко мне, невольно улыбнулся  и 
озадаченно покачал головой. 
    - Ты похож на голодное привидение, Ронхул! - весело сообщил он. 
    - Сам просил тебя не отвлекать, и сам же отвлекаешься, - проворчал 
я. В глубине души я подозревал, что  вид у меня тот еще, но  хихиканье 
Хэхэльфа окончательно выбило почву из-под моих ног. 
    - Тут не  захочешь, а  отвлечешься! - ехидно  сказал он.  - Да  не 
переживай ты так: завтра переоденешься в свое барахло, и снова станешь 
приличным человеком... 
    Потом Хэхэльф  отвернулся, умолк  и плашмя  улегся на  палубу.  Со 
стороны это  выглядело  так,  словно он  внезапно  заснул.  Я  немного 
посидел, разглядывая постепенно светлеющее  небо, и понял, что  больше 
всего на свете хочу принять горизонтальное положение. Идти в "вигвам", 
как я про себя окрестил капитанскую каюту, мне почему-то не  хотелось, 
так что я  вытащил оттуда здоровенный  кусок толстой шерстяной  ткани, 
каковой мог с  горем пополам сойти  за одеяло, постелил  его прямо  на 
палубе, на максимальном расстоянии от неподвижного тела Хэхэльфа - раз 
уж меня просили  не мешать! -  и свернулся клубочком  на этом  жестком 
ложе, как старый  усталый пес  на подстилке. Впрочем,  по сравнению  с 
моим существованием на страмослябском  корабле это было почти  райским 
блаженством! 
    Стоило мне закрыть глаза, как палуба подо мной пришла в  движение. 
То есть, устилающие  ее доски  не зажили  каждая своей  жизнью, как  в 
каком-нибудь недорогом, но душещипательном фильме ужасов, да и не было 
никаких палубных досок,  поскольку корабль Хэхэльфа  был сделан не  из 
дерева, а из  какого-то странного материала  матово-черного цвета -  я 
вполне мог  бы  счесть его  пластиком,  если бы  употребление  данного 
термина в условиях мира Хомана не казалось мне безнадежным идиотизмом! 
Только  чудовищная  усталость  помешала   мне  допросить  Хэхэльфа   и 
выяснить, из  какой-такой загадочной  хрени сооружен  его  ненаглядный 
"Чинке", и  теперь  я  был  вынужден  развлекаться  построением  самых 
несусветных гипотез на сей счет. Так или иначе, а я почувствовал,  что 
корабль оживает.  Я  тут  же распахнул  глаза.  Визуальная  информация 
полностью соответствовала моим физическим ощущениям: парусник Хэхэльфа 
решил отправиться в плавание без посторонней помощи. Я глазам своим не 
верил: светло-коричневый парус совершенно самостоятельно принял нужную 
форму и тут же наполнился ветром, такелаж деловито ползал по реям, как 
стайка шустрых, но безобидных змей. Мы  больше не стояли на месте,  мы 
двигались  -  пока   еще  очень  медленно,   но  скорость   постепенно 
увеличивалась - да что там, не  так уж и постепенно! Через полчаса  мы 
уже мчались на полной скорости  - ни дать, ни взять,  корабль-призрак, 
"Летучий Голландец"  местного разлива.  Собственно говоря,  я даже  не 
имел морального  права  удивляться  по этому  поводу:  Хэхэльф  честно 
предупредил меня, что собирается поворожить. Поэтому я просто смирился 
с происходящим.  Какой-то  парень  из  "небесной  канцелярии"  тут  же 
выписал мне премию за это мудрое решение: мне удалось заснуть, да  так 
сладко - слов нет! 
    Впрочем, мое счастье было недолгим. Меня разбудили истошные вопли: 
"ибьтую мэмэ, етидрёный  хряп, ща  усех зафуздячу",  - и  все в  таком 
духе. Спросонок  я  решил было,  что  все еще  нахожусь  на  пиратском 
корабле, заткнул  уши  и  попытался поймать  за  хвостик  ускользающее 
сновидение. Охота не удалась:  очередная гневная тирада вспугнула  мою 
драгоценную добычу. Но нет худа без добра: я окончательно проснулся  и 
с неописуемым  облегчением  вспомнил, что  страмослябская  эпопея  уже 
перекочевала  в  мой  личный  архив,  в  траурную  папку  под   грифом 
"вспоминать как можно реже". Орал, разумеется, наш пленник. 
    - Связать-то мы его связали, а рот  не заткнули - и где были  наши 
несчастные мозги?! -  возмущенно пробормотал  я себе  под нос.  Встал, 
помотал головой,  пытаясь  отогнать своего  приятеля  Морфея,  который 
внезапно решил,  что ему  не хочется  со мной  расставаться, и  теперь 
активно скребся  в мою  дверь, как  блудный, но  любимый кот.  Кое-как 
оклемавшись, я потащился на корму.  Вообще-то, я не слишком  надеялся, 
что  мне   удастся  утихомирить   несчастного  Давыда   Разъебановича, 
которого, по большому счету,  можно было понять.  Думаю, что даже  его 
богатая приключениями  пиратская жизнь  редко преподносила  ему  такие 
сюрпризы. Но я чувствовал, что обязан хотя бы попытаться. Во-первых, я 
сам был не в  восторге от этого концерта,  а во-вторых, опасался,  что 
вопли  нашего   неугомонного   пленника  рано   или   поздно   нарушат 
таинственную медитацию моего приятеля Хэхэльфа, благодаря которой  наш 
корабль совершенно  самостоятельно и  в высшей  степени  жизнерадостно 
несся по темной зелени моря, словно его снабдили мощным мотором. 
    - Ибьтую мэмэ, Давыд Разъебанович! - строго сказал ему я. К  моему 
величайшему изумлению пират тут же притих и уставился на меня почти  с 
надеждой. Не знаю уж, что его успокоило: знакомая рожа, или сладостные 
звуки родной речи. 
    После этого между  нами воцарилось напряженное  молчание. Я  очень 
хотел объяснить  пленнику, что  кричать  не надо,  и тогда  все  будет 
хорошо,  но  мне  явно  не  хватало  словарного  запаса.  Так  что   я 
ограничился языком жестов:  приложил палец к  губам и сделал  страшные 
глаза.  Пират  растерянно   моргнул  и  уставился   на  меня   мутными 
младенческими очами. Но стоило мне  отойти на несколько шагов, как  он 
тут же снова  принялся сотрясать  воздух шедеврами  своего великого  и 
могучего языка. 
    Я вернулся и снова скорчил угрожающую рожу. Давыд Разъебанович тут 
же заткнулся  и устремил  на меня  бессмысленный взор,  полный  немого 
обожания. Я понял, что  мне прийдется сидеть  рядом с этим  существом, 
пока мы не доберемся до места  назначения - или слушать его вопли,  на 
выбор! Оба  варианта не  вызывали у  меня энтузиазма.  Впрочем,  через 
несколько секунд  меня  осенило.  Я почти  бегом  отправился  в  каюту 
Хэхэльфа, перевернул там все вверх  дном, но нашел-таки бутылку  вина, 
неосторожно порекомендованную  мне гостеприимным  хозяином. Я  не  был 
уверен, что  это  - настоящий  выход  из ситуации,  но  хоть  какая-то 
передышка была  мне  гарантирована!  Я  вернулся  к  нашему  крикучему 
пленнику, на  ходу откупоривая  бутылку. Без  долго предисловия  сунул 
горлышко бутылки в  распахнутый рот  Давыда Разъебановича  - так  суют 
соску разбушевавшемуся младенцу.  Через несколько секунд  на его  лице 
появилась блаженная улыбка. 
    - Ибьтую мэмэ, Маггот! Фузденец! - прочувствованно пробормотал  он 
и умолк, сосредоточившись на любимом занятии. Я с облегчением  перевел 
дух и пошел проверять, не высохла ли моя одежда. Оказалось, что свежий 
морской ветер сделал свое дело не хуже автоматической сушилки, так что 
я мог позволить себе расстаться с нелепой "пижамой" своего благодетеля 
Хэхэльфа и снова стать человеком. Да и мои драгоценные ботинки были  в 
полном порядке, невзирая  на давешнее  купание - все-таки  мне с  ними 
чертовски повезло!  Волшебное  одеяло Ургов  тоже  высохло -  как  раз 
вовремя, я уже начал зябнуть. 
    Жизнь была прекрасна  и удивительна: опустошив  бутылку вина,  наш 
пленник не  возобновил свои  душераздирающие вопли,  а тут  же  крепко 
заснул - я  и надеяться не  смел на такую  удачу! Хэхэльф  по-прежнему 
пребывал в трансе, так что я мог наслаждаться молчанием и одиночеством 
- после  круиза  в  обществе страмослябских  джентльменов  я  научился 
ценить эту роскошь! 
    "Как все это напоминает времена  моей молодости, - весело  подумал 
я,  -  один  приятель  пьян  в  стельку,  другой  обожрался   какой-то 
психотропной дряни, а я, как  всегда, трезвый, голодный и  счастливый, 
что меня наконец-то  оставили в  покое. Осталось  только уставиться  в 
небо пылающим взором и написать  какой-нибудь дрянной стишок о  любви, 
смерти и римских патрициях периода упадка заодно - чтобы казаться хоть 
немного образованнее, чем на самом деле!" 
    Идея "уставиться в  небо пылающим  взором" была не  так уж  плоха, 
поэтому ее я немедленно привел в  исполнение, а вот от писания  стихов 
все-таки воздержался: иногда  мое самообладание -  это что-то!  Вместо 
того, чтобы рифмовать всякие дурацкие  строчки, я просто тихо  шепнул: 
"Хугайда", - и  вздрогнул, когда ласковое  прикосновение ветра к  моей 
щеке показалось мне  намеренным и  осознанным жестом,  а не  заурядным 
перемещением воздушных потоков... Честно  говоря, мне было так  хорошо 
на мокрой от брызг палубе несущегося неизвестно куда пустого  корабля, 
что я заранее  смирился со  всеми грядущими  выходками моей  полоумной 
судьбы: если уж эта стерва  рассщедрилась на такой подарок, значит  ей 
все можно! 
    Когда маленькие  разноцветные  солнышки одно  за  другим  поспешно 
поползли вниз, я увидел, что мы приближаемся к берегу. То есть,  берег 
я видел в течение всего путешествия  - линия горизонта слева по  борту 
была значительно толще и темнее, чем ей положено, и я решил, что это и 
есть побережье острова  Халндойн. А  теперь эта  толстая темная  черта 
постепенно приближалась. Я тут же переместился на нос корабля и во все 
глаза  уставился  на  гипотетическую  землю,  изо  всех  сил   пытаясь 
разглядеть хоть какие-то подробности. 
    Нет  зрелища,  более  завораживающего,  чем  незнакомая  земля   - 
особенно,   если   она   открывается   твоему   взору   с   кокетливой 
неторопливостью профессиональной стриптизерки. Только что твой  взгляд 
зацепился  за  темно-зеленую  точку,  а  через  несколько  минут   это 
крошечное пятнышко вырастает  и начинает пениться,  как закипающее  на 
медленном огне варево старой колдуньи -  и ты сам не понимаешь,  каким 
образом оно превращается в густую рощу незнакомых деревьев, а  светлые 
крупинки, разбросанные  по  темному фону,  вдруг  оказываются  уютными 
одноэтажными домиками - кажется, еще немного, и ты сможешь  разглядеть 
в окнах лица их обитателей... Я  сам не заметил, как почти влюбился  в 
этот берег - иногда очаровать меня бывает легче легкого... 
    - Етидрёный хряп! - нерешительно пробормотал Давыд Разъебанович. 
    Он все-таки проснулся  и теперь пытался  смириться с  реальностью, 
используя  все  имеющиеся  в  его  распоряжении  подручные   средства. 
Впрочем, он не слишком шумел:  наверное, окончательно уяснил, что  его 
дело пахнет керосином, и утратил свой обычный задор. Я все взвесил,  и 
решил, что могу позволить себе роскошь оставить все как есть: очень уж 
мне не хотелось с ним общаться. 
    - Это и есть Сбо, Ронхул! Нравится? - Хэхэльф неслышно подошел  ко 
мне сзади,  пока  я  распахнув рот  рассматривал  экзотическую  толпу, 
собравшуюся на берегу. К этому моменту между нами и землей  оставалось 
не больше сотни метров - наше путешествие благополучно завершилось,  я 
и опомниться не успел. 
    - Нравится, - согласился  я. - Сам не  знаю, почему, но  нравится. 
Скажу тебе больше, я просто в  восторге! Уже часа два стою здесь,  как 
приклеенный, глаз отвести не могу. 
    - Я тоже  люблю Сбо, -  кивнул он. -  Хорошее местечко... Ох,  как 
жрать хочется  - передать  тебе не  могу! Да  и спать  тоже.  Все-таки 
тяжелая это  работа -  ворожба!  Тяжелее не  бывает... -  он  отчаянно 
зевнул, наглядно доказывая свое утверждение. 
    - Этот красавец сильно бузил? - лениво спросил он, махнув рукой  в 
сторону кормы, где томился  наш пленник. - Дурни  мы с тобой,  Ронхул, 
что не  заткнули  ему  пасть,  пока  он  спал!  В  какой-то  момент  я 
почувствовал, что он мне мешает, но он почти сразу угомонился - или  я 
перестал обращать внимание на его вопли? В любом случае, все обошлось! 
 
    - Это я его  угомонил, - гордо заявил  я. - Помнишь бутылку  вина, 
которая лежала в твоей каюте? Ты был столь любезен, что предложил  мне 
ее опустошить... Так вот, я решил, что ему нужнее. 
    - Тоже мне, умник! - проворчал Хэхэльф. - Такое хорошее вино - и в 
такую никчемную глотку! 
    - Не слишком высокая плата за несколько часов абсолютной тишины, - 
заметил я. 
    - Твоя  правда, -  усмехнулся Хэхэльф.  - Ладно,  все хорошо,  что 
хорошо кончается. Сейчас жрать  будем, Ронхул! Причем не  какую-нибудь 
дрянную    страмослябскую    "хряпу",    а    солено-квашеную    умалу 
по-халндойнски, и копченую  грудку питупа, и  свежий салат из  молодых 
стволиков фафуды, и жареную халдобу с медовой подливкой... ох, у  меня 
слов не хватает! Самый  лучший трактир в Сбо  - в нескольких шагах  от 
причала. А  хозяйничает там  старая бунабская  ведьма -  суровая,  как 
трезвый альганец, но самая лучшая повариха на всех островах Хомайского 
моря! 
    - Выразить  не  могу, как  ты  меня вдохновил,  -  прочувствованно 
сказал я. - Сейчас плюну на все и отправлюсь туда вплавь: сил моих нет 
ждать, пока ты причалишь, как положено. 
    - Как  хочешь, -  усмехнулся Хэхэльф.  - А  я предпочитаю  немного 
потерпеть и остаться в сухой одежде. - Кроме того, ради тебя,  Ронхул, 
я готов почти на  все - но бросить  без присмотра сундук с  кумафэгой? 
Никогда! 
    - Ты прав,  - вздохнул  я. - Ладно,  стисну зубы  и постараюсь  не 
думать, что это за "жареная халдоба" такая. 
    - Рыба, - мечтательно сказал Хэхэльф, - просто самая большая  рыба 
из всех, что  водятся в  этом замечательном море,  размером с  хорошую 
лодку, и клянусь древними ветрами, сегодня я сожру ее целиком! 
    - А  что такое  "салат  из молодых  стволиков  фафуды"? -  во  мне 
внезапно проснулись мазохистские наклонности, и я с замирающим сердцем 
ждал ответа. 
    - Просто салат, - нежно вздохнул Хэхэльф. - Ломтики фафуды хрустят 
на зубах и таят во рту... Ох, Ронхул, ну что тут можно сказать?!  Пока 
не попробуешь, не узнаешь... 
    К счастью, эта пытка продолжалась не слишком долго. Через  полчаса 
мои ноги соприкоснулись с черной землей Халндойна, гладкой и  твердой, 
как титановое покрытие.  Хэхэльф последовал за  мной, волоча за  собой 
наш бесценный  трофей. Теперь,  когда мы  извлекли из  сундука  Давыда 
Разъебановича, его вполне можно было  поднять в одиночку, невзирая  на 
внушительные размеры. Кумафэга оказалась почти невесомой. 
    Потом меня  закружил  вихрь  новых впечатлений:  Хэхэльфа  тут  же 
окружили здоровенные дяди, такие же симпатичные, как он сам. Насколько 
я понял, какая-то  часть этих  ребят была из  его постоянной  команды, 
остальные - просто  приятели. И вообще  у меня создалось  впечатление, 
что все жители Сбо  не просто знакомы друг  с другом, а связаны  между 
собой дружескими, почти родственными  узами. Что потрясло меня  больше 
всего: все они были  абсолютно нормальными людьми  - почти такими  же, 
как мои друзья, оставшиеся в неопределенном "где-то", или  "когда-то". 
До сих пор все мои новые  знакомые в этом мире оказывались  совершенно 
эксцентричными типами -  за исключением, разве  что, Мэсэна,  который, 
впрочем, скорее всего просто показался  мне нормальным человеком -  по 
сравнению     с     Таонкрахтом,     его     двухголовым     приятелем 
Гальтом-Бэтэнбальдом и  светящимися  в  темноте  великанами  Ургами... 
Разумеется, Хэхэльф знакомил  меня со всеми,  кто встречался на  нашем 
недолгом пути к трактиру. И разумеется, я не запомнил ни одного имени: 
информации оказалось слишком много, так  что в моей бедной голове  тут 
же сработали какие-то таинственные предохранители, и я вообще перестал 
фиксировать происходящее - да и осознавал-то это самое  "происходящее" 
постольку-поскольку...  Впрочем,   все  к   лучшему:  мой   опыт   уже 
неоднократно показывал, что когда  я начинаю функционировать в  режиме 
"автопилота", окружающие тут же охотно впускают меня в свои сердца,  а 
вот когда мой  разум честно  приступает к своим  обязанностям, в  моих 
взаимоотношениях с прочими членами человеческого сообщества  возникает 
некоторая напряженность... 
    Но этим вечером все  было в полном порядке:  я умудрился впасть  в 
полубессознательное состояние, не выпив  почти ни капли вина:  слишком 
много еды и еще больше новых впечатлений произвели на меня  совершенно 
сокрушительный эффект. Самым грандиозным событием вечера для меня стал 
торжественный вынос обещанной жареной халдобы. Не знаю, что впечатлило 
меня больше: гигантские размеры подрумяненной рыбины, блюдо с  которой 
едва поместилось на длинном столе, за каковым сидело не меньше  дюжины 
человек, не считая  самого Хэхэльфа, который  восседал во главе  стола 
верхом  на  драгоценном  сундуке,   или  хваленая  хозяйка   трактира, 
невообразимо угрюмая пожилая женщина, одетая только в цветастую юбку и 
массивное драгоценное ожерелье,  с грехом  пополам прикрывающее  голую 
грудь. Эта потрясающая  дама умудрилась  подать нам  сие чудовище,  не 
прибегая к посторонней  помощи, и  мой разум до  сих пор  отказывается 
смириться с  этим  вопиющим  фактом.  Не  могу  сказать,  что  Хэхэльф 
выполнил свое  обещание  и  съел  халдобу  в  полном  одиночестве,  но 
четверть он одолел без посторонней помощи, за это я ручаюсь! 
    В какой-то момент я  вспомнил о нашем  несчастном пленнике и  вбил 
себе в голову, что  его надо покормить.  С Хэхэльфом случился  приступ 
гомерического хохота, но я  настоял на своем. Глаза  бы мои не  видели 
эту страмослябскую рожу, но я почему-то не мог смириться с мыслью, что 
где-то  поблизости  находится  несчастное,  голодное  живое  существо, 
тщетно оглашающее  окрестности  жалобными  воплями  "ибьтую  мэмэ".  В 
довершение ко всему я вспомнил,  что именно Давыд Разъебанович  таскал 
мне воду и ненужную в моем  тогдашнем положении еду все время, пока  я 
сидел на рее, и  мне припекло немедленно отплатить  ему за эти  мелкие 
услуги. В  конце  концов Хэхэльф  понял,  что меня  легче  убить,  чем 
переубедить,   и   быстренько   организовал   небольшую   спасательную 
экспедицию на "Чинки" во главе со мной, любимым. Меня сопровождали два 
симпатичных мордоворота, которые оказались его матросами. Мордоворотам 
был дан  приказ  тащить  пакеты  с  гостинцами  для  нашего  пленника, 
следить, чтобы я не свалился в воду  и не сунулся на чужой корабль,  и 
вообще доставить  меня обратно  в трактир  целым и  невредимым.  После 
того,  как  я   убедился,  что   связанные  руки   не  мешают   Давыду 
Разъебановичу  жадно  поглощать  шедевры  халндойнской  кухни  -  этот 
неуклюжий с виду  дядя изгибался,  как шланг!  - я  утратил интерес  к 
собственной благотворительной миссии и запросился обра