ный вопрос о том, как они размножаются, спровоцировал длинную 
лекцию о скотоложстве, изобилующую натуралистическими подробностями. А 
когда я робко заметил, что эта версия не дает ответа на вопрос, откуда 
у них берутся дети, мне задумчиво ответили: "а кто их знает..."  Общее 
мнение было  таково, что  страмослябы -  вообще не  люди, а  очередное 
колдовство Мараха Вурундшундба, за которыми, оказывается,  закрепилась 
слава самых мрачных шутников в этом мире... И еще я узнал, что  судьба 
пленников - в том случае, если  бы на их жизненном пути не  встретился 
такой замечательный полезный парень, как я - была бы, конечно,  весьма 
печальна, но  отнюдь  не  столь  ужасна,  как  я  полагал.  Рабство  у 
страмослябов существовало и приветствовалось, но к работе по хозяйству 
пленников обычно не допускали ("чтобы чего не испортили"), а к участию 
в групповом  пьянстве  на  многочисленных  страмослябских  праздниках, 
которых, если верить моим новым знакомцам, было чуть ли не больше, чем 
дней в  году  -  тем  более (чтобы  недовольными  рожами  праздник  не 
портили),  так  что  жизнь  страмослябских  рабов  представляла  собой 
праздное размеренное существование. Собственно говоря, их и держали-то 
только для  того, чтобы  хозяин мог  похвастать перед  соседями  своей 
зажиточностью - дескать, вон  сколько ртов кормлю! -  и еще для  того, 
чтобы они  принимали  участие  в  организованном  обжорстве  во  время 
"Снусова тыженя". Насколько я понял, "Снусовым тыженем" называли некий 
загадочный обряд поминовения усопших предков, во время которого хозяин 
дома и его домочадцы должны  были сожрать как можно больше  продуктов, 
поскольку страмослябские суеверия гласили, что вся пища, съеденная  за 
эти дни  в  доме,  неким мистическим  образом  отправится  к  покойным 
прародителям его хозяина,  и тем прийдется  обходиться этим пайком  до 
следующего  года.  Понятное  дело,   что  ради  благополучия   любимых 
покойников страмослябы шли на любые жертвы, вплоть до заворота  кишок. 
Поэтому прожорливые чужестранцы были на вес золота, а скромных ребят с 
умеренным аппетитом после нескольких лет вышеописанной "сладкой жизни" 
обычно отпускали на волю  и даже помогали  выбраться из Страмодубов  - 
так называется большое (и, насколько я понял, единственное)  поселение 
страмослябов -  на  большую  дорогу: "чтобы  места  зря  не  занимали, 
никчемные"... 
    Господа пираты  то и  дело появлялись  в поле  нашего зрения,  как 
живые иллюстрации к рассказам моих спутников. Теперь, когда между мной 
и этими  чудесными людьми  встала  невидимая, но  непроницаемая  стена 
моего "демонического" авторитета, который не позволял им  приближаться 
ко мне  на расстояние  вытянутой руки  и вообще  не допускал  никакого 
панибратства,  они  наконец-то  показались  мне  смешными  и  нелепыми 
персонажами, словно  специально извлеченными  из старинного  лубочного 
анекдота. Даже  на пике  своего ежевечернего  бурного веселья  они  не 
попытались наладить со мной душевный контакт, и вообще вели себя  так, 
словно ни меня, ни их пленников нет  на судне - я почти полюбил их  за 
это! Правда, моя  любовь подверглась серьезному  испытанию, когда  эти 
милые люди занялись хоровым пением. 
    - Куляймо, хрюги, 
    куляймо брады, 
    ибьтую мэмэ! 
    Куляй, Лабысло, 
    тудой и сюдой 
    к ибуты мэмэ... 
    Я попытался закрыть уши руками,  но голосовые связки пиратов  были 
сильнее моих жалких попыток укрыться от реальности. 
    - У-га-га-га, 
    йоханый хряп, 
    ибьтую мэмэ! - дружно вопили они. И проникновенно повторяли: 
    - У-га-га-га, 
    йоханый хряп, 
    ибьтую мэмэ! 
    Этот незамысловатый текст мне пришлось выслушать раз  восемьдесят, 
и только после этого испытания небо сжалилось надо мной и даровало мне 
вожделенную передышку. 
    - Ну что,  Ронхул Маггот, теперь  поболтаем? - неожиданно  спросил 
меня Хэхэльф,  когда на  палубе стало  почти тихо:  пиратские крики  и 
пение сменились душераздирающим храпом,  который, впрочем, вполне  мог 
сойти за тишину - все познается в сравнении... Мне-то казалось, что  и 
Хэхэльф давным-давно  задремал,  как  и  все  его  спутники,  донельзя 
утомленные -  не то  давешним морским  сражением, не  то  собственными 
бесконечными колкостями в адрес страмослябов.  Я и сам уже начал  было 
клевать носом, но  услышав голос  Хэхэльфа тут  же встрепенулся:  меня 
давно распирало - не  то от многочисленных вопросов,  не то просто  от 
желания рассказать свою историю и как следует пожаловаться на  судьбу. 
Черт, я отлично знаю,  что нет занятия  более глупого и  недостойного, 
чем жаловаться, но  у меня  была минута слабости:  мне просто  позарез 
требовалось  выговориться!  И  меня  понесло.  Моя  "минута  слабости" 
продолжалась часа два,  не меньше. Хэхэльф  слушал меня внимательно  и 
почти не перебивал. Я чувствовал, что  он верит каждому моему слову  - 
не потому что этот  дядя был доверчивым  дурачком, конечно. Просто  он 
чувствовал, что я говорю правду, и только правду - словно поклялся  на 
библии в суде присяжных.  Я действительно выложил ему  все как есть  - 
давно уже мне  не доводилось говорить  столько правды о  себе за  один 
присест, не разбавляя ее художественным вымыслом. 
    - Да,  влип  ты, Ронхул!  -  сочувственно подытожил  он,  когда  я 
замолчал   и   уставился    в   темноту,   опустошенный    собственной 
словоохотливостью. 
    Я молча кивнул  и глупо улыбнулся  от облегчения: наконец-то  хоть 
кто-то оказался способен оценить НАСКОЛЬКО я влип. 
    - Ничего, выкрутишься! - оптимистически пообещал мне Хэхэльф. 
    Я уставился на него с некоторым недоверием. 
    -Твоими бы устами, дружище! 
    - Ты  представить себе  не можешь,  как тебе  повезло, -  серьезно 
сказал он. -  Я -  не какой-нибудь там  могущественный Ург  и, уж  тем 
более, не Вурундшундба, но я могу помочь тебе куда больше, чем все они 
вместе взятые.  У меня,  знаешь ли,  полно добрых  приятелей,  которые 
запросто встречаются с Варабайбой, которого ты ищешь. 
    - Что?! - я ушам своим не поверил. 
    - Что  слышал, -  невозмутимо  подтвердил он.  - Для  того,  чтобы 
познакомиться с Варабайбой,  не нужно  быть таким  уж великим  героем. 
Достаточно быть своим человеком на острое Хой. А я там вырос. 
    - А говорил, что ты - из Инильбы на Халндойне, - улыбнулся я. 
    - Так оно и есть. Я - четвертый из сыновей бывшего владельца замка 
на острове в центре озера Инильба, так что можно сказать, что я и  все 
мое семейство - дважды островитяне... Сейчас замок вместе с островом и 
озером впридачу перешел к моему старшему брату. А я там родился и жил, 
пока мне не исполнилось восемь  лет. А потом я  попал на Хой, к  людям 
бунаба. Мой отец просто оставил меня  у них в качестве заложника:  так 
ему было нужно. Он заключил с ними какой-то дурацкий договор. Полагаю, 
когда у человека больше десятка сыновей, ему уже почти все равно,  что 
с ними случится: одним больше, одним меньше... Впрочем, все к лучшему! 
Я вырос среди  бунаба, стал там  своим, и могу  сказать тебе,  положив 
руку  на  сердце:  когда  я  смотрю  на  своих  братьев,  выросших   в 
родительском доме, я понимаю, как мне повезло! 
    - Пока я не оказался в камине у Таонкрахта, я тоже всегда полагал, 
что абсолютно все,  что со мной  когда-либо случалось -  к лучшему,  - 
печально сказал я. 
    -Эй, Ронхул, я уже понял, что тебе хреново, и ты хочешь  вернуться 
домой, - мягко сказал  Хэхэльф. - И  хватит на эту  тему. Тебе еще  не 
надоело сидеть с такой унылой рожей? 
    - Надоело, - невольно рассмеялся я. 
    - Ну вот и не сиди, -  предложил он. - С таким настроением, как  у 
тебя, хорошо  вешаться, а  не дела  делать! Ты  меня здорово  выручил: 
насколько я знаю, из Страмодубов быстро не сбежишь, разве что уж очень 
повезет... Я застрял  бы там  на несколько  лет, так  что теперь  могу 
считать себя  богачом: словно  получил эти  несколько лет  в  подарок. 
Будет справедливо, если  я потрачу небольшую  долю этого богатства  на 
твои дела, а потом займусь и  своими - ничего, все успеется!  Доставлю 
тебя на  Хой, поработаю  твоим переводчиком.  Вот увидишь,  все  будет 
хорошо! Старый  ндана-акуса Вару-Чару,  один из  тамошних  правителей, 
принимает меня, как родного сына. Да оно  почти так и есть: я вырос  в 
его  семье,  и  старик  сам  учил  меня  держать  в  руках  и   палицу 
гуки-драбаки, и лук со  стрелами, и флейту  ута... Узнаешь, что  такое 
бунабское  гостеприимство.  Вообще-то,  бунаба   -  народ  суровый   и 
своеобразный: одни  считают  их жестокими  и  бесчеловечными  вояками, 
другие - лукавыми  торгашами, третьи  и вовсе  - вздорными  суеверными 
варварами... Но  поверь мне:  бунаба -  удивительные существа.  Можешь 
представить себе людей, которые живут в дружбе с сотворившим их богом? 
 
    - Не могу, - честно признался я. 
    - Ну вот, - веско  сказал Хэхэльф. - А они  так и живут. Именно  в 
дружбе, заметь! Варабайба  не требует  от них ни  поклонения, ни  даже 
послушания,  ни  каких-то  жертв.  А  иногда  на  досуге  он  учит  их 
замечательным  вещам.  Каждый  бунаба  -  немножко  колдун,  а  каждый 
бунабский колдун - непременно поэт,  а каждый бунабский воин  способен 
прослезиться, услышав печальную мелодию. Варабайба научил их не просто 
ходить по земле, а каждый день заново удивляться красоте мира... а они 
научили этому меня, и я им по сей день благодарен. 
    - Замечательный  он мужик,  этот  твой Варабайба,  хоть и  бог!  - 
искренне сказал я. -  И бунаба, если верить  твоим словам - лучшие  из 
людей. 
    - Ну вот, и я о том же... Знаешь, я часами могу расхваливать своих 
друзей бунаба и  сотворившего их  бога, но лучше  воздержусь. Сам  все 
увидишь. 
    - Увижу,  - согласился  я.  А потом  решил,  что могу  задать  ему 
совершенно бестактный вопрос, и у меня даже есть шанс рассчитывать  на 
ответ. - Слушай,  дружище, скажи  мне только одно:  ты ворожил,  когда 
смотрел на меня, или это я сам купился на твою харизму? 
    - На мою... чего? - изумился он. 
    - Ох! Считай, что  я имел в виду  простое человеческое обаяние,  - 
вздохнул я. 
    - Ну...  На что  ты  купился -  тебе  самому решать.  Я,  конечно, 
поворожил маленько, -  невозмутимо признался Хэхэльф.  - Только это  и 
ворожбой-то не  назовешь.  Просто дружеское  приветствие,  принятое  у 
бунаба. Самый короткий  путь к  чужому сердцу. Ты  еще убедишься,  что 
бунаба - ребята неулыбчивые,  лица у них мрачные  от природы. С  таким 
лицом  захочешь  -  не  улыбнешься!  Поэтому  им  пришлось   изобрести 
"незримую улыбку", ее еще называют  "сердечной улыбкой" - потому,  что 
доброе чувство передается прямо от сердца к сердцу, минуя рожу. 
    Я невольно рассмеялся: "минуя рожу" - это надо же! 
    - Одним словом, я намеренно пробудил в тебе дружеские чувства:  ты 
был моей единственной надеждой. С этой бунабской ворожбой одно  плохо, 
- невозмутимо добавил Хэхэльф,  - на примитивных  людей, вроде тех  же 
страмослябов, эта ворожба не действует. Я уже пробовал - бесполезно. А 
с тобой этот номер прошел. Но я собираюсь честно расплатиться за  твою 
услугу - я же сказал, что помогу тебе добраться до Варабайбы. Тот, кто 
платит по всем счетам, живет дольше... 
    - На что-то в таком роде я и рассчитывал, - честно признался я.  - 
То есть, мне, конечно, и в голову не приходило, что ты - свой  человек 
на Хое, но я надеялся, что  ты знаешь местные обычаи, или, по  крайней 
мере, поможешь  мне  договориться с  каким-нибудь  капитаном,  который 
собирается плыть на Хой... Денег-то у меня нет! 
    - Ну вот,  значит от моей  ворожбы ты только  выиграл, -  заключил 
Хэхэльф. - По крайней  мере, капитана, который  не станет требовать  у 
тебя денег, ты уже нашел. 
    - А почему, в  таком случае, ты плыл  куда-то на чужом корабле?  - 
полюбопытствовал я. 
    - Ну, не все же на своем сиднем сидеть! - ухмыльнулся он. - Должно 
быть в жизни хоть какое-то разнообразие! 
    Хэхэльф с сочувствием посмотрел  на мою разочарованную рожу:  я-то 
ждал от него большой и интересной истории! - и примирительно  добавил: 
- Это не моя тайна, Ронхул. Скажу одно: в земле Нао мой корабль  знают 
все мореходы, а мне требовалось, чтобы никто не догадался, что я к ним 
пожаловал. 
    - Ясно, - кивнул я. И с удивлением подумал, что в этом  прекрасном 
мире наверняка  имеют  место  всяческие  шпионские  страсти  и  прочие 
интригующие вещи... 
    - Я посплю, пожалуй, - зевнул  Хэхэльф. - И тебе советую. Что  еще 
тут делать, если не спать? 
    Его совет был чудо как хорош. Я завернулся в волшебное одеяло Урга 
- все это  время оно  служило мне  своего рода  плащом -  и уснул  так 
крепко, что ни солнечный  свет, ни утренняя активность  страмослябских 
пиратов, ни их полуденная попойка, ни даже визит Плюхая Яйцедубовича с 
настойчивым предложением очередной  порции "хряпы"  не заставили  меня 
вернуться в  мир  бодрствующих  людей.  Я  проснулся  уже  под  вечер, 
катастрофически ослабевший  -  не  то  от голода,  не  то  от  сна  на 
солнцепеке - но совершенно спокойный  и почти счастливый. Мне  кружило 
голову замечательное ощущение, что  мои скитания подходят к  "финишной 
прямой" -  хотя,  никаким  "финишем"  в  то  время  еще  и  не  пахло, 
конечно... 
    - Ты всегда так  долго спишь? - удивленно  спросил Хэхэльф. -  Вот 
это, я понимаю, настоящий демон! 
    - Не  всегда, -  вздохнул я.  - Только  после пяти  дней жизни  на 
рее... 
    - Ну тогда ладно,  - усмехнулся он.  - А то  я уже испугался:  жив 
ли? 
    - Жив,  -  твердо  сказал  я. -  И  мне  это  наконец-то  начинает 
нравиться. 
    - А ноги нам так и не  развязал - обещал ведь! - с упреком  сказал 
мне  один  из  его  спутников.  Остальные  тут  же  обратили  ко   мне 
укоризненные  взоры.  Можно  было  подумать,  что  я  был  инициатором 
нападения на их корабль страмослябских пиратов и вообще причиной  всех 
мировых бед. 
    - Это я его отговорил, Бэгли, - невозмутимо соврал Хэхэльф. - Я же 
тебя знаю: полезешь с голыми руками на пиратов, затеешь новую драку. А 
я уже привык к мысли, что послезавтра ступлю на берег Халндойна, живой 
и свободный  как ветер.  Если желаешь,  можешь рассказать  об этом  на 
ежегодном Совете Острова - я не против. Наши старейшины еще и  прийдут 
ко мне с официальной благодарностью за спасение твоей глупой головы. 
    - Я тебе это припомню! - буркнул сердитый Бэгли. 
    - Вот такие у меня бестолковые кузены, Ронхул, - весело сказал мне 
Хэхэльф. - Впрочем, родные братья ничуть не лучше. А все потому, что у 
них было слишком беззаботное детство... 
    Потом у них завязалась продолжительная дискуссия, в ходе которой я 
имел возможность обогатить свой лексикон несколькими шедеврами местной 
брани, а также  выяснил, что  из моего  друга Хэхэльфа  вполне мог  бы 
выйти толк,  если  бы  не сомнительное  воспитание,  полученное  им  в 
процессе слишком  продолжительного общения  с бунаба.  Я слушал  их  с 
удовольствием: во-первых, беседа  действительно была занимательной,  а 
во-вторых, она отчасти  заглушала порядком  надоевшие мне  восклицания 
"ибьтую мэмэ" и "куляй на хур", с завидным постоянством доносившиеся с 
носа корабля. Страмослябы уже приступили  к очередной гулянке. На  сей 
раз они не ограничились обыкновенным употреблением спиртных  напитков, 
а носились друг за другом, с перемазанными чем-то руками, пытаясь  как 
следует раскрасить лицо  своего ближнего. Те,  кому было лень  бегать, 
старательно покрывали узорами борта и палубу своего судна. 
    - Что это  с ними? -  нерешительно спросил я  у Хэхэльфа. -  Белая 
горячка наконец-то покарала, или как? 
    - Я  не знаю,  что  такое "белая  горячка",  - Хэхэльф  с  видимым 
удовольствием отвлекся от спора  со своими оппонентами,  - но в  любом 
случае это не белая горячка, а Узорная мазаница. 
    - Что? - ошеломленно переспросил я. 
    - Узорная мазаница,  - невозмутимо повторил  он. - У  страмослябов 
чуть ли  не  каждый день  какой-нибудь  праздник. Сегодня  как  раз  - 
Узорная мазаница. Счастье, что страмослябы никогда не заставляют своих 
пленников  принимать  участие   в  их  веселье.   Считается,  что   мы 
недостаточно хороши для такой чести, хвала всем богам Хоманы! 
    - А их тут много - богов? - осторожно спросил я. 
    - Хватает, -  неопределенно отмахнулся  Хэхэльф. И  неодобрительно 
покосился  в  сторону   развеселившихся  пиратов.  -   Это  они   пока 
разукрашивают друг друга соком ягод и  соусом, а к ночи, как  напьются 
окончательно, примутся мазать дерьмом. 
    - Настоящим, что ли? - недоверчиво переспросил я. 
    - А  что,  есть искусственное  дерьмо?  - с  убийственной  иронией 
осведомился Хэхэльф.  - Какая,  должно  быть, полезная  вещь!  Небось, 
альганские алхимики придумали? Рецептом поделишься? 
    Я неудержимо рассмеялся: парень  умудрился поднять мое  настроение 
еще до того, как мы сошли с треклятого страмослябского крейсера - судя 
по всему, впереди меня ожидали хорошие времена... лишь бы пережить эту 
кошмарную "узорную мазаницу"! 
    - Если эти милые люди все-таки  решат, что я достаточно хорош  для 
участия в их веселье,  прийдется опять лезть  на мачту! -  отсмеявшись 
вздохнул я. 
    - Да нет,  можешь расслабиться. Они  же к тебе  подойти боятся!  - 
успокоил меня Хэхэльф. 
    - Все  равно  все  вокруг дерьмом  перемажут,  -  мрачно  пообещал 
сердитый Бэгли. 
    - Счастье еще, что мы к ним на Бздох не попали, - заметил один  из 
его товарищей. 
    - А это что такое? - оживился я. 
    - Ничего особенного, -  так же мрачно  отозвался Бэгли. -  Сначала 
они несколько дней жрут какую-то дрянь, а потом запираются все  вместе 
в тесном  помещении  и  испускают  ветры.  Кто  не  может  больше  там 
оставаться, выходит наружу и тут же напивается с горя, чтобы  позабыть 
о своем позоре. А тот, кто  выйдет последним, считается у них  великим 
героем и самым достойным человеком - во всех отношениях. Я слышал, что 
некоторые пиратские  капитаны теряли  власть на  своем корабле  только 
потому, что не могли продержаться до конца. 
    Честно говоря, я был совершенно  уверен, что меня разыгрывают,  да 
еще и самым глупейшим образом - маленькая месть за то, что я дрых, как 
последняя сволочь и не потрудился развязать ноги своим подопечным.  Но 
Хэхэльф, который явно держал мою сторону, невозмутимо кивнул. 
    - Не смотри  на Бэгли  зверем, Ронхул, он  говорит чистую  правду! 
Каких  только  развлечений   не  придумывают  себе   люди,  верно?   - 
сочувственно сказал он. -  Ничего, Ронхул, сия  чаша нас миновала.  По 
крайней мере, мы не родились страмослябами, и этого у нас уже никто не 
отнимет! 
    - Спасибо, ты меня почти успокоил, - усмехнулся я. 
    Ночью жизнь окончательно стала невыносимой, поскольку предсказания 
моих   спутников   сбывались    с   угрожающей    последовательностью: 
страмослябские пираты превзошли все мои представления о том, до  какой 
степени может напиться живое существо,  эти чудесные люди носились  по 
палубе без штанов, которые мешали им справлять нужду где прийдется,  и 
отчаянно вопили, кроме того они действительно начали мазать друг друга 
самым настоящим  дерьмом: я  очень хотел  бы усомниться,  но запах  не 
оставлял мне такой возможности.  Нас, впрочем, они  не трогали. Но  на 
корабле  было  слишком  тесно,  поэтому  я  невольно  чувствовал  себя 
участником их  праздника  и  горько  сожалел  о  временах,  когда  мог 
отсидеться на рее. У  моих товарищей были  железные нервы: они  как-то 
ухитрились уснуть, невзирая на все происходящее. Мне удалось  сомкнуть 
глаза  только  на  рассвете,  когда  утомленные  собственным  весельем 
страмослябы наконец-то утихомирились. 
    Зато следующий день был на редкость спокойным и благостным. Пираты 
мучились похмельем и потихоньку отмывали свой корабль - к счастью, они 
не пожелали о