ть калитку одним хорошим 
ударом ноги.  Но  разумеется,  буянить мы  не  стали.  Хэхэльф  только 
негромко выкрикнул несколько неразборчивых слов, и мы принялись ждать. 
За забором воцарилось оживление: до моих ушей доносился топот шагов  и 
человеческие голоса. Наконец калитка распахнулась и невысокий  хрупкий 
юноша в узорчатой  агибубе и  широких белых  штанах, едва  достигающих 
щиколоток, с  поклоном пропустил  нас в  сад. Вдоль  садовой  дорожки, 
выложенной блестящими белыми камешками,  стояли мрачные мужчины,  все, 
как один в агибубах и белых штанах того же покроя, что и у их коллеги. 
Они стояли неподвижно и смотрели на нас в высшей степени неприветливо. 
 
    - Имей в виду, Ронхул: они нам улыбаются, - шепнул мне Хэхэльф.  - 
Ребята делают все, что в их силах, чтобы изобразить радость по  поводу 
моего визита - просто у них не слишком хорошо выходит. 
    - Да,  я  заметил, -  вздохнул  я. -  А  кто они?  Сыновья  твоего 
покровителя? 
    - Ну ты  скажешь тоже!  - Возмутился  Хэхэльф. -  Где это  видано, 
чтобы сыновья ндана-акусы носили штаны,  да еще и встречали гостей  на 
пороге?! Это - папну, рабы хозяина дома. 
    - Рабы? - удивился я. - Так у них тут есть рабы? 
    - А где их нет?  - пожал плечами Хэхэльф.  И предупредил: - Ты  не 
обижайся, если во время беседы с ндана-Акусой я не смогу  отвлекаться, 
чтобы переводить тебе наши слова: этикет, и все такое - сам понимаешь! 
Если он будет тебя о чем-то спрашивать, я переведу. 
    - Ладно, - вздохнул  я. - Ты,  главное, предупреди, если  поймешь, 
что он хочет сделать меня своим рабом... 
    - Не бойся, Ронхул, - усмехнулся Хэхэльф. - Ни один бунаба никогда 
не окажет  чужеземцу  честь стать  его  рабом. Они  не  настолько  нам 
доверяют. 
    Я озадаченно умолк, пытаясь понять, что же это за "рабство" такое, 
если нормальный  физически  здоровый чужеземец  не  может  удостоиться 
"чести"  стать   рабом...  Тем   временем,  мы   подошли  к   большому 
одноэтажному дому, который стоял в глубине двора. Он действительно был 
очень похож на дом самого Хэхэльфа в Сбо, и на тот, который он выменял 
для меня,  только гораздо  больше, а  украшенная причудливыми  узорами 
входная дверь  показалась  мне массивной,  как  какие-нибудь  замковые 
ворота. Дверь распахнулась, и  оттуда высыпала целая толпа  счастливых 
обладателей высоченных агибуб и нарядных женщин разного возраста.  Все 
они: и мужчины, и  женщины, были одеты в  длинные разноцветные юбки  с 
роскошными высокими поясами и с ног до головы увешаны драгоценностями. 
Те женщины,  что  помоложе,  показались  мне  очень  привлекательными, 
несмотря на резко опущенные вниз уголки губ и глубокие складки у рта - 
такие же, как у мужчин этого народа. Их милая манера прикрывать  грудь 
только ожерельями заставила меня  слегка покраснеть: честно говоря,  я 
как-то не  привык  к такому  скоплению  обнаженных дамских  бюстов  на 
небольшой площади. 
    Все эти угрюмые  ребята -  и мужчины, и  женщины, плотным  кольцом 
обступили Хэхэльфа. Некоторые даже  ненадолго повисли на  его шее -  я 
понял, что несмотря  на каменные выражения  хмурых физиономий,  бунаба 
все-таки обладают  счастливой  способностью  испытывать  положительные 
эмоции. Через несколько минут, когда радость встречи слегка  поутихла, 
Хэхэльф принялся  читать друзьям  своей юности  поучительную лекцию  о 
цели нашего визита и о моей  персоне заодно. Разумеется, я не  понимал 
ни слова, но видел, что бунаба слушают его с возрастающим интересом  и 
разглядывают  меня   с  неподдельным   любопытством.  Я   окончательно 
смутился, а когда я смущаюсь,  я начинаю улыбаться. Впрочем, я  помнил 
рекомендации Хэхэльфа  и  изо  всех сил  пытался  бороться  с  нервной 
улыбкой. Хвала  аллаху,  что рядом  не  было  зеркала и  я  не  увидел 
результат - полагаю он был ужасающим: один уголок моего рта все  время 
сам по себе отползал  в сторону, в то  время, как другой усилием  воли 
опускался все ниже и ниже. Что ж, зато Хэхэльфу не пришлось доказывать 
своим приятелям, что он действительно притащил с собой демона: уверен, 
что у меня все на лице было написано! 
    Выступление Хэхэльфа продолжалась примерно полчаса. Все это  время 
я оставался  объектом  пристального  внимания -  мне  ужасно  хотелось 
считать его  доброжелательным, но  я не  мог в  это поверить,  как  ни 
старался. Впрочем,  я  тоже с  пользой  провел время:  с  любопытством 
начинающего антрополога изучал  новых знакомцев.  Разумеется, все  они 
были разными,  но  я  заметил  некоторые  особенности,  присущие  всем 
бунаба. Кроме одинаково  неулыбчивых ртов все  они обладали  длинными, 
слегка  раскосыми,  непроницаемо  темными  глазами,  узкими  овальными 
лицами и  не  то смуглой,  не  то просто  покрытой  ровным  золотистым 
загаром, удивительно гладкой  кожей. Я вспомнил  всех бунаба,  которых 
видел прежде, и решил, что наверное  это и есть их "расовые  отличия". 
Хотя, что  касается  опущенных  вниз уголков  губ,  это  вполне  могло 
оказаться следствием привычки: у моего приятеля Хэхэльфа имелись те же 
проблемы с улыбкой, а ведь насколько я  понял, в нем не было ни  капли 
бунабской крови - только воспитание. 
    Наконец Хэхэльф закончил свою пространную речь, нарядные обитатели 
дома расступились, давая  ему пройти, и  он поманил меня  за собой.  Я 
вздохнул, кое-как привел в порядок свой перекошенный рот и  последовал 
за ним  в прохладный  полумрак  белого коридора.  Я тут  же  попытался 
выяснить,  о  чем  он  говорил   со  своими  приятелями,  но   Хэхэльф 
страдальчески сдвинул брови и умоляюще посмотрел на меня. Насколько  я 
понял, мне предлагалось не отвлекать  его от подготовки к  последнему, 
решающему выступлению.  Немного  поплутав  по коридору,  мы  вышли  во 
внутренний двор, в котором  был разбит великолепный  сад - не  слишком 
густой, но  превосходно  спланированный,  так  что  я  сразу  вспомнил 
знаменитые японские сады, знакомые мне исключительно по  иллюстрациям. 
В глубине  сада  стоял еще  один  дом -  небольшой,  но  необыкновенно 
красивый, сложенный  из очень  мелких  белых кирпичиков,  а  роскошный 
шатер на крыше показался мне настоящим произведением искусства - и это 
несмотря на  то,  что я  отнюдь  не  разделяю любовь  бунаба  к  ярким 
краскам! У  входа  в дом  выстроилось  чуть больше  дюжины  человек  в 
сравнительно невысоких,  но расшитых  разноцветными узорами  агибубах. 
Одни были в  широких штанах, другие  - в своего  рода юбках до  колен, 
которые,  на  мой  вкус,   следовало  немедленно  поместить  в   музей 
Метрополитен, в назидание моим несчастным соотечественникам, именующим 
себя художниками. Эти нарядные стражи показались мне очень старыми, но 
их осанка была  величественной, обнаженные до  пояса загорелые тела  - 
подтянутыми и мускулистыми, а неподвижные,  как у индейских вождей,  и 
мрачные, как  у падших  ангелов, лица  были преисполнены  неописуемого 
спокойствия. Честно говоря,  эти бунабские дедушки  произвели на  меня 
неизгладимое впечатление,  я  даже  смирился  с  фактом  существования 
такого головного убора, как агибуба - а это дорогого стоило! 
    - Это  личные рабы  ндана-акусы Анабана,  - очень  тихо, почти  не 
размыкая губ,  сообщил  мне  Хэхэльф. -  Их  начальник,  Хму-шули-аси, 
хранитель циновки - этот высокий старик в красной агибубе -  неотлучно 
находится при ндана-акусе с  момента его рождения.  Сколько ему лет  - 
даже подумать  страшно!  По-моему,  больше  сотни.  Если  учесть,  что 
ндана-акуса Анабан немного старше  моего покойного отца, а  хранителем 
циновки новорожденного нданы редко назначают молодого человека... 
    - Ничего себе! - таким же  едва различимым шепотом отозвался я.  И 
не удержался от  вопроса: -  А что будет,  если он  все-таки умрет  от 
старости? Назначат нового хранителя циновки? Или просто упразднят  эту 
должность? 
    - Не говори глупости, Ронхул, -  строго сказал Хэхэльф. - Ни  один 
хороший раб никогда не позволит себя умереть прежде своего  господина. 
А эти люди - очень хорошие рабы. Лучшие из лучших. 
    - Бессмертие из  чувства долга, -  констатировал я. -  Кто бы  мог 
подумать! 
    - Все, Ронхул, пока помолчи,  ладно? - попросил Хэхэльф. -  Сейчас 
мне предстоит познакомить тебя с ндана-акусой Анабаном, а я - не такой 
уж великий дипломат, поэтому постарайся не мешать. 
    - А что я должен делать? - робко спросил я. - Может быть, я должен 
ему как-то поклониться, или?.. 
    - Вот  делать как  раз  ничего не  надо. Обойдемся  без  поклонов. 
Просто присутствуй - и все. И самое главное - не улыбайся. 
    Мы миновали неподвижных стариков,  равнодушно посмотревших на  нас 
как на пустое  место, и вошли  в дом.  Коридор был таким  же темным  и 
прохладным, как все  коридоры в  бунабских домах,  но в  этом доме  он 
оказался очень  коротким  и  прямым.  Прямо  перед  нами  была  дверь, 
завешанная тонкой полупрозрачной  тканью - такой  легкой и  невесомой, 
словно ее  соткали  не люди,  а  трудолюбивые паучки.  Занавеска  сама 
взлетела вверх, словно  от порыва  ветра, хотя я  мог поклясться,  что 
никакого ветра  не было,  и мы  вошли в  комнату. Помещение  оказалось 
просторным и  почти пустым,  если  не считать  многочисленных  ковров, 
ковриков и  подушек,  которые покрывали  пол  даже не  одним  сплошным 
слоем, а несколькими слоями, образуя  что-то вроде пологого холмика  в 
центре комнаты. На плоской вершине этого холмика был постелен  большой 
круглый ярко-зеленый  ковер с  густой бахромой,  похожей на  настоящую 
живую траву. В центре ковра, опираясь на большие разноцветные овальные 
подушки, сидел пожилой человек в необыкновенно высокой агибубе - никак 
не меньше полутора метров, а то и больше! У него было такое же суровое 
отрешенное лицо, как и у стариков, которых мы встретили у входа. Но  в 
отличие от  них,  этот  дядя был  преисполнен  такого  нечеловеческого 
величия, что если бы Хэхэльф сообщил мне, что это и есть бог по  имени 
Варабайба, я  бы  тут  же  выпалил,  что  уже  и  сам  это  понял.  Но 
царственный старик, разумеется, не  был Варабайбой. Передо мной  сидел 
ндана-акуса Анабан, владыка Вару-Чару - насколько я понял, всего  лишь 
один  из   многочисленных   мелких  правителей   острова   Хой,   хотя 
словосочетание  "мелкий  правитель"  совершенно  не  вязалось  с   его 
обликом, осанкой  и  манерами властелина  мира  - тот  самый  человек, 
который стал для моего друга Хэхэльфа  чем-то вроде отца и научил  его 
всему на свете,  в том  числе плавать со  скоростью моторного  катера, 
улыбаться "сердечной улыбкой", а  также стрелять из  лука и играть  на 
какой-то местной флейте - правда, двух последних подвигов Хэхэльф  при 
мне пока не совершал... 
    Некоторое время ндана-акуса  просто смотрел  куда-то перед  собой, 
как бы сквозь нас - как  мне показалось, довольно безучастно. В  конце 
концов, я  начал чувствовать  себя привидением,  мерцающим  призрачным 
сгустком разреженной материи, которую невозможно заметить при  дневном 
свете. Потом  он внезапно  поднялся на  ноги одним  легким  порывистым 
движением, словно не утопал только что в груде мягких подушек, подошел 
к Хэхэльфу, оглядел  его с  ног до головы,  одобрительно кивнул,  даже 
снисходительно похлопал его по плечу и неторопливо вернулся на  место. 
Только после этого он внимательно уставился  на меня. Мне стало не  по 
себе - признаться, я даже почувствовал противную дрожь в коленках,  но 
потом наши  глаза  встретились,  и  я  внезапно  успокоился.  Не  могу 
сказать,  что  я  почувствовал,  что  ндана-акуса  испытывает  ко  мне 
расположение или симпатию  - просто почему-то  перестал нервничать,  и 
все  тут.  Выдержав  долгую  томительную  паузу  -  Станиславский   бы 
обзавидовался! -  старый  бунаба  наконец  вымолвил  одно-единственное 
слово, что-то вроде "амана", с ударением на последнем слоге. 
    Это коротенькое, но  растянутое при произношении  слово стало  для 
Хэхэльфа чем-то  вроде  выстрела  стартового  пистолета:  он  поспешно 
открыл рот  и  начал  в очередной  раз  излагать  "краткое  содержание 
предыдущих серий".  На  этот  раз  он  витийствовал  не  меньше  часа. 
Ндана-акуса слушал его  внимательно, время  от времени  снисходительно 
кивал, как  бы давая  понять, что  болтовня моего  друга пока  ему  не 
надоела. 
    Наконец Хэхэльф  выдохся  и  умолк. Ндана-акуса  Анабан  кивнул  и 
задумался. Я понял, что уже давно хочу в туалет и огорчился - надо же, 
как некстати!  Мне  повезло:  размышления  ндана-акусы  длились  всего 
несколько минут.  Потом  старик  заговорил,  и  его  голос,  низкий  и 
глубокий, произвел на меня  самое благоприятное воздействие. Я  сразу, 
без всякого перевода, понял, что  ндана-акуса собирается мне помочь  - 
довольно странно,  если учесть,  что интонации  этого  величественного 
старца были  такими  же  недовольными, как  и  его  морщинистое  лицо. 
Закончив говорить, он  снова посмотрел мне  в глаза, и  на этот раз  я 
очень  хорошо  понял,  что  имел  в  виду  Хэхэльф,  когда  говорил  о 
"сердечной улыбке" бунаба.  Взгляд ндана-акусы не  был ни веселым,  ни 
приветливым в обычном понимании  этих слов, но  мне вдруг стало  очень 
тепло и уютно в обществе его более чем мрачной персоны, можно сказать, 
я впервые в  жизни обнаружил, что  во Вселенной есть  место, где  меня 
любят: не за  какие-то там гипотетические  достоинства, которым  здесь 
была грош цена, а просто  так, потому что я  есть - как любят  дерево, 
которое растет  в саду,  или ручей  за домом,  на дне  которого  можно 
разглядеть пестрые  разноцветные  камешки,  или  сухой  узорный  лист, 
который  можно  отыскать  в  траве,  принести  домой  и  положить  под 
стекло... 
    Хэхэльф  ответил   старику   коротко  и,   как   мне   показалось, 
взволнованно. Потом дернул меня за  рукав - я-то стоял как  вкопанный, 
переваривая свои неземные ощущения - и мы вышли в сад. 
    - Все в порядке, да? - спросил я, щурясь от яркого света: все  три 
солнышка стояли в зените, что на  моей памяти случалось с ними  крайне 
редко. 
    - Ага,  - Хэхэльф  выглядел необыкновенно  довольным. -  А ты  сам 
понял, да? Ты понравился старику - я надеялся на это с самого  начала, 
но  даже  не  ожидал,  что  между  вами  возникнет  такая  симпатия... 
Ндана-акуса даже захотел с  тобой побеседовать, чего  с ним уже  очень 
давно  не  случалось.  Вообще-то  старик  не  охотник  слушать   чужую 
болтовню. "Поговорить о ценах на щенков моих чару с богатым торговцем; 
ответить  на  глупый  вопрос  моего  старшего  сына,  дабы  он  уяснил 
собственное несовершенство; спросить у молодой жены, какая она у  меня 
по счету; дать тебе дельный совет, если ты специально приедешь на Хой, 
чтобы  его  получить  -  это  я  еще  понимаю.  Но  о  чем  еще  можно 
разговаривать с людьми, Хэхэльф?" - вот что сказал он мне лет двадцать 
назад, и с тех пор его мнение по этому вопросу не переменилось. 
    - Так почему же ты не  перевел мне вопросы ндана-акусы, если он  в 
кои-то веки захотел пообщаться? - огорчился я. 
    - Да потому, что не было  никаких вопросов, глупая твоя голова!  - 
рассмеялся  Хэхэльф.   -   Здесь,   на   Хое,   только   рабы   быстро 
поворачиваются,  Ронхул!  Сейчас  ндана-акуса  посмотрел  на  тебя   и 
выслушал твою  историю в  моем изложении.  Теперь он  будет до  вечера 
размышлять об  увиденном. А  вечером будет  пир -  специально в  честь 
нашего приезда. Впрочем, у  них здесь каждый  вечер пир, просто  когда 
появляется гость,  ему любезно  сообщают,  что пир  не просто  так,  а 
именно в его  честь... Да,  так вот: если  к вечеру  у ндана-акусы  не 
пройдет желание задавать тебе вопросы, он задаст их на пиру, чтобы все 
его домочадцы могли  насладиться вашей  беседой. Дядя  Анабан -  очень 
великодушный человек, хотя с виду, конечно, не скажешь... 
    - Как ты его назвал? "Дядя Анабан"? - весело переспросил я. 
    - Ой, тише, -  поморщился Хэхэльф. - Я  называл его так, пока  был 
мальчишкой. Детям часто разрешается то, что не позволено взрослым. 
    - Ладно, я не стану его так называть, - великодушно пообещал я.  - 
За это ты откроешь мне страшную тайну: где тут у них туалет? 
    Получив это сакральное знание из первоисточника, я быстро привел в 
порядок свои  самые  неотложные дела,  и  мы с  Хэхэльфом  отправились 
устраиваться. Нас сопровождал  донельзя важный  человек в  коротенькой 
ярко-желтой агибубе и  такой же  желтой юбке,  которая начиналась  под 
мышками, но не  достигала колен.  Со слов  Хэхэльфа я  понял, что  сей 
напыщенный тип - "хуса", тоже раб, но более низкого ранга, чем  ребята 
в штанах,  которые называются  "папну". Этого  достойного  джентльмена 
звали Хвоп, и он был слугой Хэхэльфа в те времена, когда мой  приятель 
с легкой  руки  своего папаши  стал  заложником и  поселился  в  семье 
ндана-акусы Анабана. 
    - Понимаешь,  я ведь  - не  родственник ндана-акусы,  и вообще  не 
бунаба, поэтому услуги таких почтенных рабов как папну мне по чину  не 
полагаются, - объяснил мне  Хэхэльф. - С другой  стороны, я был  сыном 
знатного человека, хоть и чужака, так что считалось, что оставить меня 
вовсе без слуги  просто неприлично. Поэтому  ко мне приставили  Хвопа. 
Невелика честь, конечно: простых рабов  хуса в доме ндана-акусы  разве 
что горшки мыть допускают, но все  лучше, чем ничего... Зато сам  Хвоп 
оказался счастливчиком: он до сих пор считается моим личным слугой,  и 
когда  я  приезжаю  погостить,  он  мне,  конечно,  прислуживает.   Но 
приезжаю-то я, сам понимаешь, редко! Поэтому большую часть времени  он 
бездельничает: сидит в саду и грызет спелую умалу - под тем предлогом, 
что "хозяин ему ничего не  приказывал". Что касается меня, я  доволен: 
хоть одного человека я на своем веку уж точно сделал счастливым! 
    Пока он  мне все  это рассказывал,  навстречу нам  вышла  нарядная 
коренастая женщина средних лет. За ней следовал высокий худой  человек 
с очень большим носом и маленьким, но таким же недовольным, как у всех 
бунаба ртом, одетый  в нелепую  короткую юбку, как  и слуга  Хэхэльфа. 
Женщина что-то  угрюмо  буркнула  и  ушла,  а  длинноносый  незнакомец 
остался с нами. 
    - Вот человек, которому, кажется, повезло еще больше, чем Хвопу! - 
торжественно сказал мне Хэхэльф, указывая на него. - Этого парня зовут 
Вёха, и он - твой личный  слуга. Хондхо - тетка, которая его  привела, 
незамужняя сестрица дяди Анабана и управительница его дома -  сказала, 
что ндана-акуса распорядился  прислать слугу  в распоряжение  "важного 
гостя". Эк  ты его  все-таки впечатлил!..  Насколько я  в курсе  твоих 
планов на будущее, этому  счастливчику, Вёхе, осталось работать  всего 
несколько дней, а потом он  может бездельничать до глубокой  старости, 
аргументируя это тем, что "хозяин ничего не приказывал делать". Правда 
здорово? 
    - Здорово, - согласился я, с сомнением оглядывая своего "слугу"  с 
ног до  головы. -  Только я  не совсем  представляю себе,  как я  буду 
отдавать ему приказы: я же языка не знаю. 
    - Поэтому  к тебе  приставили  не кого-нибудь,  а именно  Вёху,  - 
невозмутимо ответил Хэхэльф. - Он  немного говорит на кунхё... ну,  не 
то чтобы говорит, но  несколько слов знает, если  не забыл. Я его  сам 
когда-то научил. 
    - Ну тогда  скажи что-нибудь, -  потребовал я у  своего слуги.  Он 
молчал, и я спросил: - Ты не понимаешь? 
    Хэхэльф  решил  помочь  нам  найти  общий  язык  и  что-то  сказал 
по-бунабски. Лицо Вёхи просветлело и  он сказал: "Жопа", - после  чего 
уставился  на   меня  счастливыми   глазами  отличника,   только   что 
выдержавшего трудный экзамен. 
    - Все понятно! - фыркнул я. - Твоя школа, говоришь? 
    - Я  учил его  и другим  словам, -  смущенно возразил  Хэхэльф.  - 
Просто остальное он наверное все-таки забыл... 
    - Ничего страшного, - вздохнул я, - жил же я до сих пор без слуги,