имаю, что ты  скажешь: "завтра  же!" -  и 
полностью  разделяю  твое  нетерпение.   Но  я  тебя  умоляю:   сделай 
несчастное  лицо,  чтобы  ндана-акуса  увидел,  как  тебе  не  хочется 
покидать его гостеприимный  дом. А  то затаит  обиду, мне  же потом  и 
расхлебывать... 
    Я послушно скорчил скорбную рожу: никаких проблем! Достаточно было 
вспомнить суровых Вурундшундба и их прогноз касательно моего  светлого 
будущего в  каких-то  неподдающихся описанию  "Гнездах  химер",  чтобы 
загрустить   почти   по-настоящему:   невзирая   на    оптимистические 
пророчества  мохнатых  мудрецов,  моя  судьба  по-прежнему  висела  на 
волоске...  Пока  Хэхэльф   рассказывал  ндана-акусе   о  том,   какие 
чудовищные сожаления  мы  оба  испытываем  в  связи  с  необходимостью 
отправиться в путь прямо завтра, я  мрачнел все больше и больше,  пока 
не понял, что еще немного, и какая-нибудь из бунабских красоток решит, 
что я вполне подхожу для семейной жизни: по крайней мере, мой основной 
недостаток - "улыбчивый рот" - был полностью ликвидирован. 
    - Он сказал: "завтра - так завтра!" - бодро сообщил мне Хэхэльф. - 
Пожалуйста, постарайся заплакать!  Ндана-акусе будет приятно  увидеть, 
что предстоящая разлука разрывает твое сердце. 
    - Заплакать сложно, -  неуверенно протянул я,  но сделал все,  что 
мог: закрыл лицо руками и издал несколько сдавленных всхлипов, а когда 
отнял руки от лица, мои глаза были по-настоящему мокрыми - я ухитрился 
незаметно, но очень сильно надавить на их внутренние уголки. 
    -  Сойдет,  -  похвалил  меня   Хэхэльф.  -  Ты  просто  на   лету 
схватываешь! 
    Ндана-акуса с  интересом  посмотрел  на  мое  несчастное  лицо  и, 
кажется, преисполнился сочувствия: во  всяком случае, бедняга  Хэхэльф 
был вынужден в  течение получаса переводить  мне его  глубокомысленные 
рассуждения о мимолетности приятных мгновений, которые, тем не  менее, 
можно сохранить в каком-то таинственном уголке своего сердца... 
    Вечер завершился  концертом художественной  самодеятельности -  за 
все хорошее надо платить! Впрочем, я напрасно выпендриваюсь, поскольку 
музыканты оказались настоящими  профессионалами, а  их репертуар  чуть 
было не довел меня до тяжелого нервного срыва. А мне-то казалось что я 
уже готов к любым неожиданностям! 
    Сначала происходящее  показалось мне  просто забавным:  на  поляне 
появились печальные серьезные люди в более чем странной одежде: у меня 
создалось впечатление,  что  эти  ребята решили  надеть  на  себя  все 
содержимое своего  гардероба сразу:  на них  были и  штаны, и  длинные 
цветастые юбки  с элегантными  разрезами: чтобы  открыть  восхищенному 
взору сторонних  наблюдателей расписную  ткань штанов,  и  коротенькие 
"пляжные"  топики,  берущие  начало  под  мышками  и  выставляющие  на 
всеобщее обозрение  узкую  полоску  загорелого  поджарого  живота.  Не 
удовлетворившись    этим,    ребята    потрудились    украсить    себя 
многочисленными пестрыми лентами,  косынками и  шарфами, тяжелая  рука 
какого-то  местного  дизайнера  приложилась  даже  к  агибубам,  почти 
утонувшим в ворохе  ярких тканей.  Некоторые из них  пришли налегке  - 
чуть позже выяснилось, что это были певцы, а четверо принесли с  собой 
музыкальные инструменты.  Один  вооружился  неким  подобием  банджо  и 
смычком, другой  -  маленькой,  почти  игрушечной,  голубой  дудочкой, 
третий притащил с собой  сразу два барабана:  длинный и узкий,  словно 
изготовленный из куска водопроводной  трубы, и короткий,  напоминающий 
пухлую  подушку  ндана-акусы.  Больше  всего  меня  удивил  загадочный 
музыкальный  инструмент,   похожий   на  своего   рода   "бант":   два 
расклешенных "стаканчика", соединенных между  собой узкими концами.  В 
месте соединения имелось  своеобразное утолщение, слегка  напоминающее 
узел банта. 
    - Этот инструмент называется "сум", - пояснил Хэхэльф. - Играть на 
нем - самая сложная наука: лично у меня так ничего и не получилось... 
    - А прочие инструменты? - лениво поинтересовался я. 
    - Длинный  барабанчик  называется "балух",  короткий  -  "инайма"; 
смычковый инструмент -  "ладуба", а  голубая дудочка  - это  бунабская 
флейта "ута".  Вот  на  уте  я  в  свое  время  играл  неплохо!  -  он 
мечтательно умолк, а потом прибавил:  - У бунаба совершенно  необычная 
музыка, мелодичная, берущая за душу и  ни на что не похожая.  Недаром, 
эти ребята,  бузы,  считаются  не просто  музыкантами,  а  "маленькими 
жрецами" , сам сейчас оценишь! 
    Еще бы я не оценил... Когда ты оказался в чужом мире, и пробыл там 
достаточно долго, чтобы смириться с этим фактом, и привыкнуть к  тому, 
что здесь тебя окружают  по большей части  незнакомые и непонятные,  в 
лучшем случае - труднообъяснимые вещи и явления, и вот сидишь себе  на 
траве после  сытного  ужина среди  самого  что ни  на  есть  коренного 
населения, и вдруг  местные музыканты  хватают свои  в высшей  степени 
экзотические инструменты и начинают исполнять знакомую тебе чуть ли не 
с раннего детства песню  - тут не надо  быть великим меломаном,  чтобы 
испытать глубочайшее потрясение. Над садом ндана-акусы Анабана звучала 
"Summer time" Гершвина  - такое ни  с чем не  перепутаешь, даже  когда 
печальные голоса  певцов  до  неузнаваемости  искажают  непонятный  им 
текст: что касается мелодии,  тут ребята ни на  шаг не отклонились  от 
канонического варианта. Сначала я просто погрузился в состояние  шока, 
потом меня посетила банальная  мысль: "Вот мы с  тобой и сошли с  ума, 
дружок!" Потом я обернулся к Хэхэльфу в надежде, что сейчас он  выдаст 
какое-нибудь разумное объяснение, которое  поможет мне удержаться  над 
пропастью. 
    - Что с тобой, Ронхул? - удивился он. - Неужели не нравится? 
    - Нравится, -. несчастным голосом сказал я. - Проблема в том,  что 
я хорошо знаю эту песню. 
    - В Сбо, небось , слышал? - флегматично предположил Хэхэльф. - Там 
тоже есть бузы, но они играют хуже, чем хойские... 
    -  Нет,  не  в  Сбо,  -   я  замялся,  пытаясь  коротко  и   четко 
сформулировать свою проблему. - Понимаешь, Хэхэльф, я слышал эту песню 
в том мире, где родился! 
    - Подумать  только -  значит  и там  есть бунабские  музыканты!  - 
теперь он удивился  не на  шутку. -  Хотел бы  я знать,  как они  туда 
попали?! 
    - Да нет там никаких бунабских музыкантов! - простонал я. - Ты так 
и не понял,  Хэхэльф: эту песню  сочинил человек из  того мира, где  я 
родился. Очень хороший музыкант,  и очень известная  песня. Но до  сих 
пор я  не думал,  что  она настолько  известна: оказывается,  ее  даже 
жители других миров распевают... 
    - А, теперь ясно, почему у тебя глаза чуть из орбит не вылезли,  - 
Хэхэльф  внимательно  посмотрел  на   меня  и  серьезно  объяснил:   - 
Понимаешь, Ронхул, все свои песни  бузы узнают от Варабайбы. Он  очень 
любит  учить  музыкантов.  Можно   сказать,  это  его  самое   любимое 
занятие... А вот откуда  Варабайба берет свои  песни, никто толком  не 
знает. Хотя бунабские  жрецы говорят,  будто он приносит  их из  своих 
странствий по  далеким  мирам,  и  теперь  я  понимаю,  что  так  оно, 
наверное, и есть. Все-таки Варабайба -  бог, и может ходить не  только 
по этой прекрасной земле, а везде, где ему вздумается... 
    Объяснение Хэхэльфа показалось мне вполне логичным. Впрочем, я так 
хотел успокоиться, что с удовольствием ухватился бы и за менее удачную 
версию: все что угодно, лишь бы получить в свое распоряжение крошечную 
капельку  всемогущего  клея  причинно-следственных  связей  и  собрать 
воедино  стремительно   расползающиеся  по   темным  углам   фрагменты 
реальности. 
    Бунаба,  тем  временем,  слушали  "Summer  time".  Они   оказались 
благодарными слушателями: эти, и без того унылые, ребята  окончательно 
пригорюнились, а некоторые  даже пустили слезу.  Потом последовал  еще 
ряд музыкальных произведений, на сей раз совершенно мне незнакомых, но 
неописуемо печальных. Меня поразила великолепная акустика: создавалось 
впечатление, что мы сидим  в хорошем концертном зале,  а не на  свежем 
воздухе. Мне слегка полегчало в  связи с изменением репертуара, и  тут 
последовал новый удар: музыканты принялись исполнять тоскливую балладу 
об одиноком домике в  степи - эту самую  песенку однажды спел мне  мой 
друг, сэр Шурф Лонли-Локли.  Очевидно, Варабайба умудрился посетить  и 
тот мир, в котором  находилось Соединенное Королевство... Сразу  после 
"одинокого домика в степи" последовала песня из репертуара Стинга, и я 
снова почувствовал, что  схожу с  ума: возможно, этот  их Варабайба  - 
действительно величайший турист всех  времен и народов, но  логические 
объяснения  были  не  в  силах  удержать  на  месте  мою  стремительно 
ускользающую крышу.  Потом я  получил передышку:  бунабский  оркестрик 
надолго переключился  на незнакомый  мне репертуар.  Слушатели  дружно 
рыдали - я не  преувеличиваю: у всех на  щеках блестели ручейки  слез, 
даже сам ндана-акуса величественным жестом утирал глаза. 
    - Бунаба - довольно суровые люди,  особенно с виду, - пояснил  мне 
Хэхэльф. -  Единственное,  что  может их  растрогать  -  это  красивая 
мелодия, чем  печальнее  - тем  лучше.  Могут  рыдать до  утра,  и  не 
заметят, как уходит время... Каюсь, мне так и не удалось разделить это 
их увлечение. То есть, музыка мне нравится, но слезы из глаз почему-то 
не текут... У тебя тоже, да? 
    - Не  текут,  -  согласился я.  -  Знаешь,  я думаю,  все  дело  в 
воспитании: в детстве мне все время твердили, что "настоящий  мужчина" 
не  должен  плакать  -  ни  при  каких  обстоятельствах.  Теоретически 
понимаю, что это чушь, но привычка есть привычка! 
    - Вот-вот!  - обрадовался  Хэхэльф. -  Я-то думал,  у меня  одного 
такие проблемы... 
    Вечер  завершился   под  хоровые   рыдания  суровых   бунаба,   не 
испорченных  "комплексом  мачо".   Их  всхлипывания  почти   заглушили 
последнюю песню, тоже до боли мне  знакомую: ту, в которой поется  про 
серебряный доллар. Бунабская певица, маленькая пышногрудая  толстушка, 
с ног до головы увешанная нелепыми разноцветными бантиками,  исполнила 
ее куда более  проникновенно, чем  Мерилин Монро,  она превзошла  даже 
маленькую голосистую голландку Дани Кляйн, которая до сих пор казалась 
мне идеальной исполнительницей  этой пронзительной вещицы,  и даже  ее 
нелепая манера  произносить:  "сылвадорум" вместо  "silver  dollar"  и 
"чежыхер"  вместо  "changing  her"  почему-то  совершенно  не  портила 
впечатление. 
    - Говоришь, Варабайба приносит эти песенки из своих путешествий? - 
еще раз уточнил  я. - Ох,  по-моему, он  не вылезает из  того мира,  в 
котором я родился - половина репертуара оттуда! 
    - Наверное на твоей родине  просто очень много печальных песен,  - 
предположил Хэхэльф. 
    - Да, чего-чего, а  этого добра хватает, -  согласился я и  твердо 
решил, что не  буду предаваться размышлениям  о загадочном  репертуаре 
бунабского  оркестрика:  пусть  себе  поют  что  угодно,  пусть   хоть 
"реквием" Моцарта насвистывают - у меня и без того достаточно  поводов 
сойти с ума и еще больше веских причин этого не делать... 
 
 
    ГЛАВА 10. ПАЛОМНИЧЕСТВО К ВАРАБАЙБЕ 
 
    На новом месте  мне спалось  просто отлично: все  эти подушечки  и 
коврики  оказались  отличным  материалом  для  строительства   уютного 
гнезда, в недрах которого я почувствовал себя защищенным от всех  бед, 
потрясений и неожиданностей. Мне повезло: спали в этом доме долго и со 
вкусом,  никаких   подъемов  на   рассвете  здесь   не   практиковали, 
следовательно ни одна голосистая сволочь не заявилась в мою спальню за 
компанию с первыми лучами первого солнца, чтобы пожелать мне  "доброго 
утра" поэтому  мне удалось  выспаться. Впрочем,  "голосистая  сволочь" 
все-таки заявилась,  но только  с первыми  лучами последнего  из  трех 
солнышек, которое сегодня собралось посетить небо лишь после полудня. 
    - Ронхул, ты  тут так  здорово устроился,  и мне  очень жаль,  что 
приходится тебя будить, но  нам пора собираться  в дорогу, -  виновато 
сказал Хэхэльф.  Он стоял  на  пороге моей  спальни и  с  нескрываемым 
любопытством рассматривал сооруженное мною гнездо. 
    - Было бы что  собирать! - сонно возразил  я. - Что касается  моих 
вещей, я их даже не распаковывал... 
    - Я заметил,  - кивнул  он. - Поэтому  не разбудил  тебя два  часа 
назад. Но уже пора ехать, а  ты ведь еще наверняка захочешь умыться  и 
перекусить... 
    - Ага, перекусить... предварительно обмазавшись твоим маслом сагыд 
с ног до  головы, -  вздохнул я, с  содроганием вспоминая  невероятное 
количество уничтоженной вчера пищи. 
    - Кстати, - заметил Хэхэльф, - мне кажется, было бы неплохо,  если 
бы ты подарил ндана-акусе парочку мешочков с кумафэгой. Он не ждет  от 
тебя никаких подарков, но тем лучше: это будет настоящий сюрприз!  Тем 
более, тебе, насколько я понял, все равно не жалко... 
    - Мне не жалко, - согласился я. - Могу хоть всю оставить: жил же я 
до сих пор без кумафэги, и как-то не умер... 
    - Вот всю не  надо! - веско сказал  Хэхэльф. - Никогда заранее  не 
знаешь, что тебе понадобится в  дороге. Думаю, три мешочка  совершенно 
достаточно: даже одна порция кумафэги считается самый ценным подарком, 
какой только  можно придумать,  а  при обмене  за нее  можно  получить 
дюжины две самых лучших агибуб, или дюжину агибуб и лодку, или... 
    - Я  уже  понял,  что  являюсь самым  богатым  человеком  на  всех 
островах Хомайского моря, - улыбнулся я. - Чего я не понимаю - это как 
сунуться к  ндана-акусе  со своим  бесценным  даром? Он  такой  важный 
дядя... 
    - Правильно! - согласился Хэхэльф. Здесь принято оставлять подарки 
на пороге  его комнаты  и убегать,  производя как  можно больше  шума, 
чтобы ндана-акуса велел кому-то из своих рабов выйти и посмотреть, что 
творится.  Раб  непременно  найдет  подарок  и  принесет  его   своему 
господину. Все  это считается  изысканным придворным  этикетом, а  вот 
если сунешь подарок в руки  ндана-акусе, можно и по морде  схлопотать! 
Но я нахожусь в очень теплых отношениях со старыми доверенными  рабами 
ндана-акусы, с тех  самых пор,  когда они  гонялись за  мной по  всему 
побережью после того, как я упражнялся в стрельбе из лука по  кончикам 
их парадных  агибуб, поэтому  мы можем  просто передать  твой  подарок 
через них. 
    - Давай так и сделаем, - обрадовался я. - Передай ему, пожалуйста, 
три... нет, даже четыре мешочка кумафэги, пусть знает наших! А я  пока 
действительно умоюсь... 
    Когда  мы  с  моей  дорожной  сумкой  вышли  из  дома,  готовые  к 
трудностям  пешего  похода  вглубь  острова  Хой,  меня  подкарауливал 
очередной сюрприз - скорее приятный,  чем нет. У ворот уже  выстроился 
своеобразный  караван:  больше   десятка  уже   хорошо  знакомых   мне 
"свинозайцев". Но и кровожадный Капик, запряженный в телегу Мэсэна,  и 
перекрашенные  "лже-свиньи"   на   корабле   страмослябских   пиратов, 
очевидно,  являлись  самыми   мелкими  представителями  этой   породы. 
Зверюги,  с  которыми  мне  довелось  встретиться  сейчас,   оказались 
настоящими великанами. У  доброй половины на  спинах были  установлены 
большие яркие  сооружения, больше  всего похожие  на расписные  бочки. 
Остальные были навьючены тюками с грузом. 
    - Что это? - спросил я Хэхэльфа. 
    - Как что? Звери абубыл, - невозмутимо  ответил он. - На них мы  и 
поедем. А ты думал,  пешком пойдем? Хой -  большой остров, я тебе  уже 
говорил? 
    - Говорил... - я  с некоторым сомнением покосился  на зверюг. -  А 
они что, быстро бегают? 
    - Не слишком. Немного  медленнее, чем хороший  ходок. Но сидеть  в 
удобной корзине гораздо приятнее, чем переставлять ноги, сгибаясь  под 
тяжестью дорожной сумки. 
    - Да, дорожная сумка - это просто наказание какое-то! - согласился 
я. 
    - Ну вот.  А если  я добавлю, что  с нами  к Варабайбе  отправятся 
второй сын ндана-акусы, мой старинный приятель Кект и один из  главных 
жрецов пага  Пикипых,  которые  ни  за что  не  согласятся  спать  под 
открытым небом, ходить в одной и той же одежде несколько дней кряду  и 
есть сушеную рыбу и ягоды с придорожных кустов, ты сразу поймешь,  что 
нам пришлось взять с собой несколько шатров, пару сундуков с одеждой и 
украшениями, несколько бочек вина, чуть ли не тонну продовольствия,  и 
еще кучу всякого барахла... 
    - А  что, с  нами  поедут такие  серьезные ребята?  -  уважительно 
сказал я. - Вот уж не думал, что все так круто! 
    - "Круто" - не то слово! Будь ндана-акуса помоложе, он возможно  и 
сам бы с нами  отправился. Мы же едем  не куда-нибудь, а к  Варабайбе! 
Вряд ли Варабайба  станет общаться с  тобой, или со  мной: мы ведь  не 
хойская знать и вообще не бунаба.  А вот с таким великим колдуном  как 
пага Пикипых, и с  таким знатным человеком  как ламна-ку-аку Кект,  он 
наверняка захочет  поговорить. Они  вас познакомят,  замолвят за  тебя 
словечко, скажут, что  старый ндана-акуса ночами  не спит,  оплакивает 
твою печальную участь - и дело в шляпе... 
    - В агибубе, - усмехнулся я. 
    - Ну да,  ну да, -  рассеянно согласился Хэхэльф.  И продолжил:  - 
Впрочем, вполне возможно,  что заступничество любого  бунаба ничем  не 
хуже, чем протекция ндана-акусы. Варабайба очень трогательно заботится 
обо всех людях  своего народа.  Когда я был  мальчишкой и  жил в  этом 
доме, у всех на устах был один примечательный случай: молодой  человек 
по имени  Пок, один  из рабов  ндана-акусы области  Вару-Хапра-Маруга, 
самовольно покинул  дом своего  хозяина, явился  к Варабайбе  и  прямо 
сказал, что жизнь в качестве слуги делает его глубоко несчастным,  так 
что он готов упрекать  свою мать за  то, что она  сдуру его родила,  а 
своего бога - за то, что он  все так плохо устроил. И что ты  думаешь? 
Варабайба не  рассердился на  наглеца и  не наподдал  ему под  зад,  а 
напротив: ужасно огорчился и спросил  у раба, какая жизнь пришлось  бы 
ему по  душе. Пок  сказал, что  еще сам  не знает,  поскольку пока  не 
пробовал никакой жизни кроме рабской. Варабайба тут же дал ему  одежду 
свободного человека, подарил несколько новых агибуб и дорогое  оружие, 
и даже не поленился написать письмо его хозяину, в котором говорилось, 
что тот больше не должен докучать приказами своему бывшему слуге. 
    - И что стало с этим парнем? - с любопытством спросил я. 
    - О,  он  прославился  на  весь Хой  -  как  же,  любимчик  самого 
Варабайбы! -  быстро  разбогател,  женился  на  младшей  дочке  своего 
бывшего хозяина, потом решил поселиться на побережье и купил себе  дом 
у нас, на Вару-Чару, а еще через несколько лет ему надоела размеренная 
жизнь, он  купил  себе  хорошую  лодку  и  уплыл  -  сначала  на  Хой, 
торговать, а потом  еще куда-то, а  его жена до  сих пор живет  здесь, 
неподалеку... Хороший он был мужик, этот Пок, непоседливый, вроде  нас 
с тобой! 
    - Слушай, а почему же тогда все остальные рабы тут же не рванули к 
Варабайбе? -  удивился  я.  -  Клянчить  свободу,  богатство  и  новые 
агибубы... 
    - Некоторые пробовали, - Хэхэльф пожал плечами. Кто-то из них  так 
и не добрался до  Варабайбы, кто-то не застал  его на обычном месте  и 
вернулся домой, а  кто-то действительно получил  свободу... Но  вообще 
паломников было не так много, как ты полагаешь. Можно сказать,  совсем 
мало. 
    - Почему? - изумился я. 
    - Ну  а как  ты  думаешь? Лень,  глупость, или  просто  отсутствие 
желания что-то  изменить. Между  прочим, большинство  рабов  абсолютно 
довольны своей участью, - невозмутимо  объяснил Хэхэльф. - Быть  рабом 
не так уж  плохо, во  всяком случае,  здесь, на  Хое: спокойная  сытая 
жизнь  до  старости  обеспечена,  ну  а  работа,  которую   приходится 
делать... Свободные люди, как правило, работают еще больше, и при этом 
нередко рискуют остаться ни с чем. Ну, конечно, хоз