и вообще, некоторые вещи  можно объяснить с  помощью жестов... А  если 
мне очень  припечет поделиться  с  этим замечательным  знатоком  кунхё 
своими душевными переживаниями, буду обращаться к тебе за помощью:  ты 
учил этого гения, значит тебе и расплачиваться за его невежество! 
    На  том  мы  и   порешили.  И  отправились  осматривать   комнаты, 
отведенные для нашего  проживания. Надо отдать  должное хозяйке  дома, 
коренастой тетушке Хондхо: она  отвела нам очень удобные  апартаменты. 
Не  просто  по  комнате  для  каждого,  а  своего  рода   "квартирку", 
состоявшую  из  трех  помещений.  Одна  комната,  самая  маленькая   и 
практически пустая, была проходной, а из нее можно было попасть в  две 
другие - светлые  просторные спальни,  щедро оснащенные  невообразимым 
количеством круглых ковриков, таких же круглых тонких одеял,  расшитых 
совершенно неземными узорами,  и больших пухлых  подушек. Вёха и  Хвоп 
тут же уселись на коврики в маленькой комнате и с надеждой  уставились 
на  нас  с  Хэхэльфом  -   очевидно,  прикидывали,  дадим  ли  мы   им 
побездельничать. Я  бы,  наверное,  дал,  но  Хэхэльф  получил  другое 
воспитание. Он сразу же отправил их в сад, откуда наши слуги вернулись 
только через полчаса, нагруженные корзиной фруктов. 
    - Лучше  всегда  иметь  в своей  спальне  что-нибудь  пожевать,  - 
объяснил мне Хэхэльф.  - А то  пируют здесь только  по вечерам, а  все 
остальное время крутись сам, как знаешь. То есть, считается, что  если 
человек проголодался, он просто пойдет на кухню и возьмет там, что ему 
нужно. Но  я хорошо  знаю здешнего  главного повара.  Взять что-то  на 
кухне, где  хозяйничает  старый  Клу... Знаешь,  Ронхул,  я  не  самый 
трусливый парень на Хомайге, и мне довелось побывать во многих морских 
сражениях. Да что там морские сражения, я и с любым альганским  воякой 
не прочь  поразмяться один  на один,  в полном  боевом вооружении!  Но 
сунуться на кухню  к дядюшке Клу  за шесть часов  до начала  вечернего 
пира - увольте! 
    - Мне уже стало  страшно, - вздохнул я.  - Сейчас начну плакать  и 
проситься домой, к маме. 
    - И будешь абсолютно прав! - решительно сказал Хэхэльф. Порылся  в 
корзине, извлек из нее парочку аппетитных розовых плодов  неизвестного 
мне пока  вида  и заявил:  -  Ты как  хочешь,  Ронхул, а  я  собираюсь 
поваляться. Устал я! - и он отправился в одну из спален. 
    Выразить не  могу, как  меня обрадовало  его решение.  Я сам  едва 
держался на  ногах:  пробуждение  на  рассвете,  волнения  в  связи  с 
официальным приемом у ндана-акусы и обилие новых впечатлений  вымотали 
меня совершенно.  Поэтому я  тут  же упал  на  груду подушек  в  своей 
спальне и сам не заметил, как уснул. 
    Проснулся я  от того,  что  в соседней  комнате кто-то  ругался  - 
правда,  на  незнакомом  языке,   но  интонации  не  оставляли   места 
сомнениям. Я открыл дверь и  обнаружил, что ругаются наши с  Хэхэльфом 
слуги. Они сидели  каждый в  своем углу  и обменивались  любезностями. 
Голоса звучали так,  словно ребята  вот-вот схватятся не  на жизнь,  а 
насмерть,  но   их  мрачные   лица  при   этом  сохраняли   совершенно 
бесстрастное выражение.  Дверь  в  спальню  Хэхэльфа  была  распахнута 
настежь, его самого там не было. 
    - Ну что, проснулся  наконец? - весело  спросил он меня  откуда-то 
сзади. Я обернулся и увидел, что Хэхэльф стоит во дворе и  заглядывает 
в мое окно. 
    - Разбудили! - пожаловался я. 
    - Да, ребята немного поцапались,  - ухмыльнулся Хэхэльф. -  Начали 
выяснять, кто из  них теперь  более важная персона.  Мой слуга,  Хвоп, 
считает, что он, поскольку я - почти приемный сын ндана-акусы, так что 
он, соответственно - почти папну. А  твой Вёха не сдается и  заявляет, 
что еще надо выяснить: вполне возможно, его хозяин - то есть ты! - это 
хозяин хвопова хозяина - то есть  меня. В какой-то момент он  позволил 
себе нахальство предположить, что ты купил меня на невольничьем рынке. 
 
    - Как же, как же! Как вчера было помню: иду это я по невольничьему 
рынку и думаю: кого бы прикупить...  - прыснул я. Потом прислушался  к 
эмоциональному диалогу наших слуг  и с любопытством  спросил: - А  что 
это значит: "чам-чам байя агибуба"? 
    - Это значит:  "у тебя  агибуба в дерьме",  - совершенно  серьезно 
перевел Хэхэльф. - Очень серьезное оскорбление! Если бы эти двое  были 
ндана-акусами разных областей, тут же началась бы война. 
    Он так заинтересовался происходящим, что уселся на мой  подоконник 
и внимательно прислушался. 
    -  Масса  пхатма!   -  сказал  мой   слуга  своему  оппоненту.   Я 
вопросительно посмотрел на Хэхэльфа. Тот наморщил лоб. 
    - Даже  не знаю,  как это  перевести! Ну,  скажем так:  несолидный 
человек, не берегущий свою честь, да к тому же еще и с грязным  задним 
проходом. 
    - Круто! - уважительно сказал я.  - Куда уж там страмослябам с  их 
скромным "ибьтую мэмэ"! 
    - Ну почему! - тоном знатока возразил Хэхэльф. - Страмослябы  тоже 
лихо ругаются, етидрёный хряп! 
    - Ном тэ ном! - неслось из нашей прихожей. - Пабба рамэ! Кара  умэ 
аа! 
    - Хэхэльф,  будь человеком,  переведи! -  заныл я.  - Я  еще  могу 
понять и простить твое нежелание  переводить мне слова ндана-акусы,  и 
все такое... Но сейчас! Это же самое интересное! 
    - С удовольствием, мой  бедный необразованный друг! -  великодушно 
отозвался он. - "Ном тэ ном" означает: "человек, которого  подозревают 
в том, что он гадит  в свой котел для  еды. "Пабба рамэ" означает:  "я 
гадил в  твоем огороде"  - обычно  подобное заявление  не основано  на 
реальных фактах,  сам понимаешь!  А "кара  умэ аа"  значит:  "человек, 
который засовывает еду в свой задний проход". 
    - Оказывается,  местные  ругательства отличаются  ярко  выраженной 
анально-факальной тематикой, - глубокомысленно прокомментировал я. 
    - Чего? - опешил Хэхэльф. 
    - Имею я право тоже хорошенько выругаться? - невинно спросил я.  - 
Чем я хуже своего раба? 
    - Тоже верно, - миролюбиво согласился он. 
    - Акха ассу!  - тем временем  изрек Вёха. И  веско добавил: -  Атэ 
байя! 
    - "Тебе снятся задние  проходы моих рабов", -  из Хэхэльфа мог  бы 
получиться отличный  синхронный переводчик.  - Мои  рабы бьют  палками 
дерьмо жен твоих рабов! 
    - А что, у этих ребят есть еще какие-то свои рабы? - опешил я. 
    - Да нет,  конечно, -  невозмутимо ответил Хэхэльф.  - Просто  так 
принято говорить во время ссоры... 
    - Ну уже  легче, - вздохнул  я, - а  то я и  без того запутался  в 
бунабской табели о рангах: "почтенные рабы" папну, "обыкновенные рабы" 
хуса... Я уж  было подумал,  что есть еще  какие-нибудь "рабы  простых 
рабов", совсем уж задрипанные!..  Слушай, я еще  вот чего не  понимаю: 
как может быть, что такой коротенькой  фразе "Атэ байя" , всего-то  из 
двух  слов,  соответствует  столь  сложный  перевод:  "Мои  рабы  бьют 
палками..." -  ну  и  так  далее. Что  означает  слово  "Атэ"?  "Раб"? 
"Палка"? Или "раб с палкой"? Или "раб, который бьет палкой"? 
    - Да ничего оно само по себе не означает, - пожал плечами Хэхэльф. 
- Видишь ли,  брань не  является частью  бунабского языка.  Понимаешь, 
какое дело: бунаба  говорят на  том языке, который  дал им  Варабайба. 
Полагают, что это - его родной  язык, поэтому бунаба очень горды  тем, 
что говорят на языке богов. Но в языке Варабайбы совсем не было  слов, 
подходящих для хорошей ссоры. Наверное боги никогда не ругаются...  Ну 
а бунаба - не боги.  И когда между ними  затевалась свара, они тут  же 
начинали  драться,  поскольку  не  могли  выразить  свою  неприязнь  к 
противнику с помощью слов. Потом им надоело драться по пустякам, и они 
решили, что им требуются  хорошие ругательства. Началось с  нескольких 
фраз, которые придумал тогдашний ндана-акуса Середины Острова Пхех. Он 
собрал  всех  бунаба  вместе  и  объяснил  им,  что  означает   каждое 
выражение. Всем очень понравилось, так что драк сразу стало  поменьше. 
С тех  пор каждый  новый  ндана-акуса придумывает  какое-нибудь  новое 
ругательство, или просто изменяет  значение старого, о чем  немедленно 
сообщает своим  счастливым  подданным  и  прочим  жителям  острова  на 
торжественном собрании у скалы Великой Агибубы. 
    - А что, еще и скала такая есть? - изумился я. 
    - Конечно,  и  ты сам  ее  увидишь,  поскольку именно  туда  мы  и 
отправимся: чаще всего  Варабайбу можно застать  именно в тех  местах. 
Собственно говоря, форма скалы  и стала прообразом бунабских  головных 
уборов! 
    - Здорово!  - резюмировал  я.  - История  возникновения  бунабских 
ругательств - это нечто! Слушай, а  нельзя подсказать им парочку? -  Я 
подумал, что это был  бы самый идиотский,  но весьма эффектный  способ 
оставить свой след в истории этого экстравагантного народа. 
    - Ты что! - Хэхэльф почти испугался. - Эта привилегия  принадлежит 
только ндана-акусам, даже  их сыновья не  имеют права высовываться  со 
своими предложениями! 
    - Ладно, - усмехнулся я, - нельзя, так нельзя... Им же хуже! 
    Перебранка наших  рабов тем  временем продолжалась.  Пока  Хэхэльф 
любезно читал  мне краткую,  но  захватывающую лекцию,  ребята  успели 
наговорить друг другу множество замечательных вещей. 
    - Эр ту эр! - язвительно сказал Вёха. 
    - Лу ту лу хэк ту лу агибуба! - выпалил Хвоп. 
    - Твой говорит: "ты - человек, прислуживающий своим рабам". А  мой 
отвечает: "ты чешешь зады моим домашним животным, в то время, как  мои 
рабы гадят  в  твою  агибубу".  Дело зашло  слишком  далеко,  пора  их 
приструнить, а  то сейчас,  чего доброго,  начнется драка,  -  заметил 
Хэхэльф. Он  быстро спрыгнул  на устланный  коврами пол  моей  комнаты 
подошел к переругивающимся слугам и веско сказал им: - Ык! Ун де ак! 
    Наши суровые  слуги тут  же умолкли,  с неописуемо  мрачным  видом 
уставившись куда-то вдаль. 
    - Пошли купаться, Ронхул, - весело предложил мне Хэхэльф. -  Здесь 
в саду до фига бассейнов: с теплой водой, с холодной водой, с  морской 
водой, с дождевой - на любой вкус! 
    - Пошли, - обрадовался я. И с любопытством спросил: - А что ты  им 
сказал? 
    - А, ничего особенного,  - отмахнулся Хэхэльф.  - Просто велел  им 
заткнуться. И  добавил "ун  дэ ак"  - это  ругательство,  обозначающее 
человека, который  унижается  перед  своими рабами  в  присутствии  их 
рабов... Ну, не то  что бы я  действительно имел в  виду именно это  - 
просто использовал  самый доступный  способ выражения,  чтобы  сказать 
ребятам, что они ведут себя недостойно. 
    Я   восхищенно    покачал   головой,    ошеломленный    сказочными 
возможностями  бунабской  ненормативной  лексики,  и  мы   отправились 
купаться, поскольку  нет  лучшего  занятия для  праздного  человека  в 
теплый день. Во дворе, тем временем, полным ходом шли приготовления  к 
пиру. Многочисленные "почтенные рабы" папну,  все, как один в  высоких 
агибубах и широких штанах, неторопливо раскладывали на примятой  после 
многочисленных пирушек траве круглые циновки и пухлые подушки.  Ребята 
действовали неторопливо,  как настоящие  художники: положив  на  землю 
очередной предмет, непременно отходили на несколько шагов и  смотрели, 
как выглядит  вся композиция  в целом.  К тому  моменту, как  солнышки 
решили спуститься  пониже,  а  я понял,  что  несколько  переборщил  с 
водными процедурами, эти вдохновенные  парни наконец закончили  работу 
над своей  инсталляцией: большой  пестрый круг  из подушек  и  циновок 
благополучно сомкнулся.  Начался  новый  этап  священнодейства,  папну 
принялись расставлять многочисленные столовые приборы: миски,  мисочки 
и совсем уж крошечные блюдечки - пока совершенно пустые. Я понял,  что 
не доживу до начала всеобщего чревоугодия и отправился в свою комнату, 
где  тихо,  по-партизански  уничтожил  несколько  здоровенных   плодов 
странного вида, но совершенно уникального вкуса. 
    - Все у тебя не как у людей! - огорчился Хэхэльф. Он застукал меня 
за поеданием последнего, самого  экзотического, плода из его  утренних 
запасов, немного похожего на смешной головной убор бунаба: тоже своего 
рода "сапожок". На  вкус сей  дар природы напоминал,  как ни  странно, 
сдобную булку. 
    - Кое-что у меня  как у людей, можешь  мне поверить! - успокоил  я 
своего скорбящего друга. 
    - Ну,  может  быть,  кое-что, -  вздохнул  он.  - Но  кто  же  так 
объедается за полчаса до пира? 
    - Я объедаюсь.  А что,  было бы  лучше, если бы  я лег  и умер?  - 
возмутился я. - Я ведь даже не завтракал. 
    - И  кто тебе  виноват? -  Хэхэльф озабоченно  покачал головой.  - 
Теперь ты,  пожалуй,  ничего  жрать не  станешь  под  предлогом,  что, 
дескать, сыт. Хозяева, чего доброго, разобидятся: пир все-таки в  нашу 
честь - оно тебе надо? 
    - Разобидятся, говоришь? - помрачнел я. - Ладно, сделаю над  собой 
героическое усилие и съем еще что-нибудь. 
    - "Что-нибудь" делу не поможет, - строго сказал Хэхэльф. - Ты даже 
не представляешь  себе,  Ронхул,  сколько надо  съесть,  чтобы  бунаба 
убедились, что тебе по душе их угощение... Нет, без масла сагыд тут не 
обойдешься! 
    - Что это за масло такое? - заинтересовался я. 
    - О,  это по-настоящему  чудесная вещь,  - многообещающе  протянул 
Хэхэльф. 
    - Его едят? - не отставал я. 
    - Нет.  Его  не  едят,  маслом сагыд  мажут  брюхо,  -  совершенно 
серьезно объяснил он.  - А вот  уже потом едят.  Столько, что  страшно 
делается! И без тяжелых  последствий: ты даже  не разжиреешь особо  от 
такой пирушки. И  уборную не придется  отстраивать заново после  того, 
как  ты  посетишь  ее  поутру  -  словно  и  не  было  ничего.  Слышал 
когда-нибудь выражение: "жрет  как не в  себя"? Ну вот,  именно это  и 
происходит с человеком, который намазал  живот маслом сагыд. И  сейчас 
тебе прийдется познакомиться с этим чудесным средством на  собственном 
опыте, а не то плакала моя дипломатия! 
    - Надо, так надо, - нерешительно  согласился я. - А со мной  точно 
не начнут  твориться  всякие странные  штуки,  как от  твоей  хваленой 
кумафэги? 
    - Никаких странных штук! -  пообещал Хэхэльф. - Никаких чудес,  за 
исключением зверского аппетита: ты сам себя не узнаешь! 
    - Ладно, - вздохнул я, - уговорил. Давай сюда свое масло. 
    Хэхэльф  тут  же   отправился  в   свою  комнату   и  принялся   с 
остервенением рыться в дорожных сумках. Этому удовольствию он посвятил 
добрую четверть  часа.  Наконец  вернулся ко  мне,  неописуемо  гордый 
свершенным подвигом, и торжественно потряс перед моим носом  небольшой 
керамической бутылочкой. Аккуратно  вытащил пробку, сунул  драгоценный 
сосуд мне в  лапы и нетерпеливо  взмахнул рукой -  дескать, давай,  не 
тяни.  Я  осторожно  понюхал  содержимое  бутылочки:  хотя  мне  и  не 
предстояло его пить, но  мазать чем попало  собственный живот тоже  не 
слишком хотелось. Вопреки опасениям, запах мне очень понравился: масло 
сагыд пахло, как увядшая роза, медом и жухлой травой. 
    - И что я  теперь должен делать?  - спросил я  Хэхэльфа. - Как  им 
пользуются? 
    - Вот  бестолочь! -  почти  нежно сказал  он. -  Просто  расстегни 
рубаху, плесни немного масла на ладонь  и намажь свое тощее брюхо:  не 
велика наука! 
    - Тебе все  "просто"! Откуда  я знаю: может  быть положено  мазать 
какой-то определенный участок живота,  - вздохнул я, слегка  обиженный 
словом "бестолочь". 
    - "Определенный  участок" мазать  не  надо! -  ехидно  откликнулся 
Хэхэльф. - Только  брюхо... Ладно,  ладно, не  скрипи зубами,  грозный 
Маггот, если  очень обиделся,  можешь сказать  мне "масса  пхатма",  я 
переживу! 
    -  Масса  пхатма,  -  с   удовольствием  повторил  я,  и  мы   оба 
расхохотались, как дети, оставленные  без присмотра и упражняющиеся  в 
произнесении запретных, но заманчивых "взрослых" словечек. 
    - Несолидный! Человек! Не берегущий свою честь! Да к тому же еще и 
с грязным задним проходом! - сквозь смех простонал я. 
    - Ишь ты, сразу запомнил! - восхитился Хэхэльф. 
    Потом я  все-таки выполнил  его  нехитрую инструкцию  и  осторожно 
намазал  живот  густой  темной   жидкостью,  на  ощупь   действительно 
напоминающей масло. 
    - Вот и молодец., - с  облегчением сказал Хэхэльф. У него был  вид 
заботливой мамаши, только что убедившей свое чадо принять  приписанную 
доктором микстуру. -  Можешь застегнуться. Или  ты теперь  собираешься 
всегда ходить в таком виде? 
    - Рубаха испачкается, - проворчал я. - Пропадет. Жалко же! 
    - Не  испачкается,  - заверил  меня  Хэхэльф. -  Масло  уже  почти 
впиталось, сам посмотри. 
    Я опустил  глаза и  с изумлением  обнаружил, что  мой живот  снова 
выглядел почти таким же чистым, как  после купания. Пока я пялился  на 
сие чудо, слово  "почти" перестало быть  актуальным: последнее  темное 
пятнышко бесследно исчезло с моей кожи. 
    -  Круто!  -  восхитился   я,  застегивая  маленькие   непослушные 
пуговицы, скользкие, как стекло. Потом прислушался к своим ощущениям и 
с  удивлением  сказал:  -  Знаешь,   пока  ничего  не  происходит.   Я 
по-прежнему не чувствую себя голодным. 
    -  Ничего,  скоро  почувствуешь!  -  оптимистически  заверил  меня 
Хэхэльф. - Требуется  некоторое время, чтобы  масло сагыд как  следует 
пропитало твои потроха. Оно и к  лучшему: пир начнется не раньше,  чем 
через четверть часа. 
    Вынужден признаться: я не дождался начала пира. Минут через десять 
я понял, что просто погибну, если немедленно не съем хоть  что-нибудь. 
К  счастью,  существовала  корзина   с  плодами,  опустошенная   всего 
наполовину. Я извлек оттуда спелую умалу и захрустел, как  оголодавший 
кролик. 
    - Ты бы все-таки прожевывал, - сочувственно сказал Хэхэльф. -  Так 
ведь и  подавиться можно!  Держи себя  в руках,  Ронхул: вечер  только 
начинается! 
    - Ты  сам намазал  меня этой  дрянью, -  проворчал я,  - а  теперь 
выпендриваешься с полезными советами... Раньше надо было думать! 
    Тем не менее Хэхэльфу как-то удалось сдержать мой первый стихийный 
порыв жрать все, что под руку подворачивается, а потом я сам взял себя 
в руки: ко всему можно  притерпеться, если припечет. По крайней  мере, 
когда пришло время идти во двор, я не рычал при виде пищи и вообще вел 
себя вполне прилично. Нам  достались почетные места: Хэхэльфа  усадили 
по правую руку от пустующего пока места ндана-акусы, а меня - рядом  с 
ним.  Сервировка  оказалась   скромной  и   незамысловатой,  к   моему 
величайшему облегчению:  терпеть не  могу тужиться,  пытаясь  отличить 
рыбный нож от десертной вилки!  Перед нами стояли пустые миски  разных 
размеров и лежали большие трезубые вилки, отличающиеся от знакомых мне 
столовых приборов тем, что острия их зубцов располагались не на  одной 
прямой  линии,   а  являлись   вершинами  невидимого   равностороннего 
треугольника. Я понял, что с технологией поглощения продуктов  питания 
у меня проблем не будет - и на том спасибо! 
    - А где ндана-акуса? - шепотом  спросил я своего спутника. -  Что, 
он передумал общаться? - К этому  моменту я уже настолько взял себя  в 
руки, что смог интересоваться вещами, не имеющими отношения к пище. 
    - А кто его знает, - пожал плечами Хэхэльф. - Но то, что его  пока 
нет - это нормально. Ндана-акуса всегда появляется примерно через  час 
после начала пира: во-первых, чтобы продемонстрировать окружающим свое 
презрение, во-вторых,  дабы  дать всем  понять,  что он  не  торопится 
набить желудок... ну и еще потому, что в начале пира все так  голодны, 
что  уделяют  ндана-акусе   недостаточно  внимания,  а   ему  это   не 
нравится... 
    - Мудрое решение! - удивленно согласился я. - И самое главное: все 
довольны. 
    Потом я  сказал  себе  "можно" и  принялся  вовсю  демонстрировать 
гостеприимным хозяевам свое  уважение: уписывал  за обе  щеки все,  до 
чего мог дотянуться, не слишком заботясь об этикете - я заметил