акормить, одеть, или  просто 
помочь  ему  устроиться  немного  покомфортнее  на  жестком   табурете 
реальности, у меня за спиной вырастают крылья: ради своего подопечного 
я готов перевернуть мир - в  то время, как для себя, любимого,  ничего 
переворачивать  не  стану,  хоть   убейте!  Правда,  все  это   обычно 
продолжается  недолго:   через   несколько  дней   я,   как   правило, 
выздоравливаю... 
    Наверное, когда мы пришли в наш  маленький лагерь, я был похож  на 
еврейскую бабушку, в  гости к  которой приехал один  из двадцати  пяти 
любимых внуков: шумно требовал накормить Кугайну, в самых  поэтических 
выражениях  описывая  страдания  голодного  человека,  вынужденного  в 
одиночестве скитаться  по лесу,  требовательно осведомлялся,  в  каком 
именно шатре его  уложат спать, потом  бежал к гостю,  отрывал его  от 
еды, тащил за  собой в шатер  и настырно спрашивал,  будет ли ему  там 
удобно. Он вежливо кивал, до оснований потрясенный моим  фонтанирующим 
гостеприимством. Я поднял такой шум, что даже толстенький пага Пикипых 
приподнял свои тяжелые веки, несколько секунд пристально  рассматривал 
меня и моего нового приятеля, потом изумленно покачал головой и  снова 
закрыл  глаза.  Слава  богу,  на  сей  раз  обошлось  без  язвительных 
комментариев. 
    Хэхэльфов приятель,  бунабский  принц,  к этому  времени  как  раз 
собрался в  свой шатер,  спать, так  что Хэхэльф  очень обрадовался  и 
моему  возвращению,   и  новому   спутнику:  он   принадлежал  к   тем 
замечательным  ребятам,   в  которых   отлично  уживаются   абсолютная 
уверенность, что самые  интересные вещи  происходят именно  с ними,  и 
искреннее  доброжелательное  любопытство  ко  всем  остальным   людям: 
"ну-ка, ну-ка, чем вы меня сегодня порадуете?" 
    Оказалось, что Кугайна хорошо его знает - не лично, а понаслышке. 
    - Так ты тот самый  сын Эрберсельфа Инильбского, который вырос  на 
Вару-Чару? - обрадовался он. - Я о тебе много слышал! Весь Хой о  тебе 
говорил, когда  твой отец  нарушил свое  слово, а  ндана-акуса  Анабан 
сказал, что  твой отец  - не  такая важная  персона, чтобы  из-за  его 
глупости  убивать  такого  смышленого  мальчишку...  А  вы  сейчас   с 
Вару-Чару едете?  И как  поживает  младшая сестрица  ндана-акусы?  Все 
такая же шустрая? 
    - Шустрая -  не то слово!  - согласился Хэхэльф.  И они  принялись 
сплетничать об  общих  знакомых.  Разговор  то  и  дело  переходил  на 
бунабский язык.  потом  ребята вспоминали  обо  мне и  снова  начинали 
говорить на кунхё. Хаотическое смешение языков, поток незнакомых  имен 
и  обилие  непостижимых,  но  живописных  подробностей  утомили   меня 
неописуемо, я задремал прямо у  костра и сквозь сон почувствовал,  как 
дюжина обормотов в мини-юбках волочет меня в шатер - в высшей  степени 
бережно и заботливо, как некое огромное хрустальное бревно... 
    Утром я умудрился  проснуться раньше  всех -  иногда случаются  со 
мной и такие чудеса!  Обнаружил, что и Хэхэльф,  и наш новый  спутник, 
расположились в том же  шатре, что и  я - во  всяком случае, рядом  со 
мной  валялись  два  больших  свертка,  очертания  которых   позволяли 
предположить, что это - просто люди, с головой завернувшиеся в одеяла. 
Я высунул нос наружу  и с изумлением уставился  на толстого жреца:  он 
по-прежнему  сидел  возле  гаснущего   костра  с  закрытыми   глазами, 
неподвижный и величественный, как бронзовое  изваяние Будды - если  вы 
способны представить  себе  Будду,  недовольного  решительно  всем  на 
свете! 
    - Ты уже проснулся? Не верю!  - изумленно сказал Хэхэльф. - Это  к 
чему: к дождю, или к буре, или море выйдет из берегов? 
    - Это просто так,  для разнообразия. -  невозмутимо объяснил я.  И 
показал на пагу Пикипыха: - Что, он никогда не ложится спать? 
    - А кто его знает, - легкомысленно отмахнулся Хэхэльф. - Я же тебе 
говорил: все паги со своими причудами... 
    Примерно через час проснулись все остальные, наскоро перекусили  - 
не усаживаясь на специально взятые с собой ковры, как во время  ужина, 
а, можно сказать, на бегу.  Даже толстый жрец прервал свою  медитацию. 
Есть он, правда, не  стал, общаться с присутствующими  - тем более,  а 
просто  переместился  в  "бочку"  на  спине  своего  зверя.  Из  этого 
следовало, что нам пора трогаться в  путь. Только сейчас мне пришло  в 
голову, что будет нехорошо, если мы поедем в комфортабельных "бочках", 
а наш новый  спутник пойдет пешком,  вместе с рабами  и воинами. Я  не 
считал пешую прогулку таким уж великим злом, скорее - наоборот, но мне 
показалось, что так будет невежливо. 
    - Ты можешь ехать на моем звере, - великодушно сказал я Кугайне, - 
а я пойду рядом. А когда я устану, мы поменяемся. Так даже лучше: если 
все время ехать - ноги затекают. 
    -  Спасибо,  -  вежливо  откликнулся   он.  -  Но  это  вовсе   не 
обязательно. Поездка верхом - для знатных людей и для почетных гостей, 
вроде тебя и твоего приятеля. А я - не гость, а коренной житель  этого 
благословенного острова, и не знатный человек, хоть и свободный, да  и 
небогатый, к тому же: кроме той агибубы, что на мне, у меня в  сундуке 
всего две хранятся, да и те старые... 
    - А у  меня - вообще  ни одной, -  усмехнулся я. -  Так что  будет 
справедливо, если я уступлю тебе свое место. 
    Наш диалог  на кунхё  заинтересовал  бунабского принца  Кекта,  он 
обратился к Хэхэльфу за переводом, и проблема тут же разрешилась  сама 
собой: с широченной спины одного из верховых животных быстренько сняли 
весь груз, откуда-то появилась еще одна "бочка" - не такая  узорчатая, 
как наши, но вполне благоустроенная. Я подумал, что ее наверняка везли 
с собой, как запасное колесо для автомобиля, на всякий случай - и вот, 
пригодилась! 
    - Ты - очень великодушный человек, чужестранец, - серьезно  сказал 
Кугайна, устраиваясь в "бочке". - Кто бы мог подумать, что я не только 
найду хорошую компанию и  буду ночевать в теплом  шатре, но и поеду  к 
Варабайбе,  как  знатный   человек,  на  одном   из  лучших   абубылов 
ндана-акусы Анабана... Вот уж повезло, так повезло! Дома расскажу - не 
поверят! 
    Что ж,  я был  рад,  что все  так  хорошо устроилось.  Хэхэльф  по 
секрету сообщил мне, что после  моей выходки все наши спутники  бунаба 
окончательно определились с моим диагнозом: они решили, что я - "очень 
добрый, но совсем не солидный человек". 
    - Приговор окончательный,  обжалованию не  подлежит, -  усмехнулся 
он. - Учти: теперь уж точно ни один ндана-акуса не отдаст за тебя свою 
дочку! 
    - Могло  быть и  хуже, -  философски заметил  я. -  Они,  конечно, 
красивые девочки, но... Одним словом, переживу! 
    Разговаривали мы мало: поездка  на "свинозайцах" не располагает  к 
доверительному общению,  поскольку до  потенциального собеседника  еще 
докричаться надо, к  тому же,  когда эти  большие добродушные  зверюги 
слышат человеческую речь, они начинают бурно повизгивать: наверное, их 
тянет общаться. 
    Лес  становился  все  гуще  -  к  счастью,  все  береговые  бунаба 
регулярно совершают поездки  вглубь острова, поэтому  к нашим  услугам 
была довольно узкая, но ровная, на некоторых участках даже  вымощенная 
мелкими черными камешками, тропинка. Навстречу нам никто не попадался, 
только незадолго  до  заката  мы неожиданно  наткнулись  на  небольшую 
группу людей, выстроившихся  на холме  у дороги,  хотя, признаться,  в 
первое мгновение я усомнился, что  эти существа - действительно  люди. 
Бунаба,  которых  мы  встретили  в  лесу,  были  высокими,  стройными, 
мускулистыми и ослепительно красивыми - во всяком случае, на мой вкус, 
и столь величественными, что я решил, будто мы попали на  какой-нибудь 
съезд тайных владык этого мира.  Их загорелые тела были увешаны  таким 
количеством  драгоценных  браслетов  и  ожерелий,  что  поначалу   мне 
показалось, будто  на них  надеты какие-то  замысловатые кольчуги,  на 
головах красовались полутораметровые  агибубы, а  длинные одежды  были 
сшиты из каких-то головокружительных гобеленов. Эти красавцы не  стали 
с нами здороваться, они вообще  не обратили на нас никакого  внимания, 
просто стояли на вершине холма и смотрели прямо перед собой  длинными, 
глубокими, равнодушными  ко всему  глазами, но  я даже  не стал  этому 
удивляться: кто  мы  такие,  чтобы  заинтересовать  этих  небожителей! 
Только потом до меня дошло, что  мои спутники тоже не обратили на  них 
никакого внимания: никто не спешил падать ниц, или хотя бы замирать  в 
немом благоговении, мы просто проехали мимо - без комментариев. 
    - Кто  были  эти  люди?  -  взволнованно  спросил  я  Хэхэльфа.  - 
какие-нибудь хойские цари? 
    - Ну  что  ты!  -  он даже  рассмеялся  от  неожиданности,  вызвав 
неодобрительные взгляды наших  спутников бунаба. -  Какие там  "цари"! 
Просто воины ндана-акусы Мага Парма  Хой - Долины Середины Острова,  к 
тому же далеко  не самые  лучшие, если  уж их  послали охранять  самую 
окраину его владений! 
    - Простые воины? - опешил я. 
    - Не "простые воины", а воины ндана-акусы Долины Середины Острова, 
- терпеливо  поправил  меня  Хэхэльф.  - Видишь  ли,  здесь,  на  Хое, 
ндана-акуса Долины Середины Острова - второй человек, после Варабайбы. 
Ну а если вспомнить,  что Варабайба -  не человек, а  бог, то и  вовсе 
первый. Это не значит, что его все слушаются, каждый ндана-акуса - сам 
себе хозяин! Это  значит, что он  просто самый лучший  из всех. А  его 
дети лучше,  чем наследники  других  ндана-акус. Ну  и воины  у  него, 
соответственно, самые лучшие,  и рабы, и  домашние животные... У  него 
все - самое лучшее на острове. 
    - Несправедливо получается, - заметил я. 
    - Ну да, - согласился Хэхэльф. - А "справедливо" вообще никогда не 
получается: так уж все устроено. Всегда выясняется, что у кого-то  все 
непременно лучше, чем у других - что тут можно поделать?! 
    - Это правда, - рассеянно  согласился я. И снова обернулся,  чтобы 
напоследок  полюбоваться  четкими  неподвижными  силуэтами   бунабских 
воинов, совершенными, как  работы старательного  скульптора с  хорошей 
классической школой. 
    Остановились  мы  еще   до  заката:   ламна-ку-аку  Кект   изволил 
капризничать. Он заявил, что  хочет свежего мяса,  так что его  личные 
слуги быстренько  разбили шатер  своего  господина и  засобирались  на 
охоту. Кект немного подумал и  внезапно решил, что ему угодно  принять 
личное участие в этом мероприятии.  Хэхэльф тут же вызвался  составить 
ему компанию.  Они  и меня  пытались  вовлечь  в эту  авантюру,  но  я 
решительно отказался. 
    - Я отнюдь  не вегетарианец,  - смущенно сказал  я, -  и в  случае 
большой нужды вполне способен собственноручно убить свой потенциальный 
ужин. Но мне трудно получить от этого удовольствие. Одним словом, я не 
охотник... И вообще мне лень куда-то идти и гоняться по всему лесу  за 
каким-нибудь несчастным, но шустрым зверем, грозно потрясая тяжеленным 
копьем! 
    - С этого и надо  было начинать! - хмыкнул  Хэхэльф. - Лень -  это 
уважительная причина. 
    - Никто не обидится? - осторожно осведомился я. 
    - Делать нам больше нечего - обижаться! - великодушно сказал он. - 
Не хочешь - не надо, тебе же хуже! Не горюй, Ронхул: возможно, мы даже 
дадим тебе попробовать нашу добычу, если очень попросишь. 
    - Считай, что  я уже начал  просить, - благодарно  улыбнулся я,  с 
удовольствием вытягиваясь на траве. 
    Наш новый  попутчик, мой  подопечный со  странным именем  Кугайна, 
тоже не пошел на охоту, да и толстенький жрец остался в лагере: уселся 
на краю  поляны  и  снова  уставился в  пустоту  отрешенным  взором  - 
впрочем,  их  никто   и  не  приглашал.   Думаю,  и  меня-то   позвали 
исключительно из вежливости: старые друзья, Хэхэльф и Кект, собирались 
тряхнуть стариной, и им никто не был  нужен - разве что рабы, да и  то 
по привычке... 
    После того, как они  отбыли, я тут же  потребовал, чтобы нам  дали 
чего-нибудь перекусить  -  безрезультатно! Я  несколько  раз  повторил 
приказ и уже начал злиться, и только потом вспомнил, что меня никто не 
понимает. 
    - Переведи, пожалуйста, - смущенно попросил я Кугайну. 
    - Ладно,  - с  готовностью  откликнулся он.  Скороговоркой  что-то 
объяснил рабам, они тут же ринулись за припасами. 
    - Спасибо! -  сказал я  своему переводчику. -  Что бы  я без  тебя 
делал?! 
    - Ничего особенного - просто тебе пришлось бы подняться на ноги  и 
самому взять все, что требуется, - добродушно проворчал он. -  Запомни 
на будущее:  когда  хочешь слегка  перекусить,  как мы  сейчас,  нужно 
сказать "пасику", а если надо плотно пообедать - "макха-ракха". А если 
хочешь  серьезно  попировать   в  компании  друзей,   с  оркестром   и 
танцовщицами, тогда - "умэ люля". 
    - "Пасику",  "макха-ракха", "умэ  люля" -  послушно повторил  я  и 
почувствовал, что действительно  запомнил. -  Здорово! А  если я  хочу 
пить? 
    - Цнух-цнух, - лаконично перевел он. - А если тебе нужен не просто 
кувшин с водой, а большой выбор разных напитков, надо сказать:  "укхра 
хуна". 
    - Хорошо... А если я захочу, чтобы развели огонь? 
    - Это  смотря  для  чего  тебе нужен  огонь,  -  серьезно  ответил 
Кугайна. - Если для  приготовления пищи, то "шопп",  если для тепла  и 
света - "хиис", а если ты захочешь поджечь лес, или просто дом  своего 
врага, тогда  -  "марах". Это  слово  не  из бунабского  языка,  а  из 
древнего  языка  Масанха...  Но  мы  пользуемся  некоторыми   хорошими 
древними словами. 
    - "Марах" - похоже на "мараха", - нерешительно сказал я. 
    - И это  не случайно, -  рассудительно объяснил он.  - Все  Мараха 
сотканы из  особого  невидимого огня,  столь  же опасного,  как  пламя 
лесного пожара - это сложно объяснить, но поверь мне на слово, так оно 
и есть! 
    - Эй, а  ты откуда  это знаешь,  дружище? -  опешил я.  - Что,  ты 
какой-нибудь великий жрец и путешествуешь инкогнито? 
    - Не  говори  ерунду, -  буркнул  он. -  Если  бы я  был  "великим 
жрецом", я бы  не бродил пешком  по лесу -  нашел дурака! Вообще-то  я 
хотел стать жрецом, когда был молодой и даже выдержал первые испытания 
- еще немного, и стал бы пагасой, а почти любой пагаса рано или поздно 
становится пагой... Но я вовремя понял, что это дело мне не по душе. А 
вот кое-чему научиться успел, это правда. 
    - Да уж, - я озадаченно покачал головой. 
    - Хочешь  еще  что-нибудь  выучить, пока  есть  время?  -  спросил 
Кугайна. - Пригодится! 
    Я с энтузиазмом кивнул. Следующие три часа пролетели незаметно,  а 
когда наступила ночь, я знал, что  ее имя на бунабском языке -  "каш". 
Не могу сказать, что я  уже был готов вести продолжительные  вдумчивые 
беседы, но вполне мог прочитать короткую, грамматически  неправильную, 
но вполне внятную лекцию о своих насущных потребностях. Более того,  я 
специально подготовился к встрече с Хэхэльфом. У меня были амбициозные 
планы: я собирался удивить своего невозмутимого друга и его  приятелей 
заодно. 
    Они вернулись с охоты  довольные, разгоряченные - как  деревенские 
мальчишки, совершившие удачный налет  на чужую бахчу.  Их добыча -  не 
слишком крупное черное животное,  немного похожее на поджарую  свинью, 
бунаба называли его чечубечу - немедленно отправилась на огонь, причем 
слуги развели  новый костер  вместо того,  чтобы воспользоваться  тем, 
возле  которого  сидели  мы  с  Кугайной.  Очевидно,  у  них  с   этим 
действительно было  строго:  один огонь  -  для того,  чтобы  греться, 
другой - для приготовления пищи. Лентяй во мне бунтовал против  такого 
роскошества, а поэт - умилялся. 
    - Угостите  голодного демона  кусочком убиенного  обитателя  этого 
леса? - весело спросил я Хэхэльфа. 
    - Посмотрим  на твое  поведение, -  в тон  мне откликнулся  он.  - 
Вообще-то лентяи должны ложиться спать с пустым брюхом... 
    Именно этого я и ждал. 
    - Гангэ ундэ алля! - гордо ответствовал я. Эту короткую, но  емкую 
фразу можно было приблизительно перевести как: "нет - и не надо,  зато 
я никому ничего не буду должен", впрочем самым удачным переводом  была 
бы сакраментальная  фраза  знаменитого исландца  Греттира  Асмундсона: 
"Нет подарка  - не  надо  и отдарка".  Я специально  попросил  Кугайну 
подобрать мне самый достойный ответ на случай отказа, и мой хитроумный 
консультант заверил меня,  что лучшей реплики,  чем "гангэ ундэ  алля" 
просто быть  не  может.  Мое  выступление  произвело  сногсшибательный 
эффект,  немая  сцена   была  не  хуже,   чем  в  финале   "Ревизора". 
Распахнувшийся рот  Хэхэльфа -  это еще  что! Вы  когда-нибудь  видели 
очень удивленного человека бунабской  национальности? Ну так вот:  сие 
зрелище  не  поддается  вербальному  описанию.  Добавлю  только,   что 
удивленных бунаба было много: ламна-ку-аку Кект, его личные рабы, наша 
доблестная вооруженная охрана и даже сонные хуса, которые уже давно не 
подавали  никаких  признаков  жизни,  разве  что  вяло   похрустывали, 
пережевывая  какую-то  снедь  из   бесчисленных  тюков.  Немая   сцена 
продолжалась несколько долгих  секунд, потом  Хэхэльф кое-как  победил 
свою нижнюю  челюсть, отвисшую  от изумления  и набросился  на меня  с 
расспросами. У него  были две  генеральные версии: что  я всегда  знал 
бунабский язык и просто морочил ему голову, или же я нажрался кумафэги 
и выучил язык за один присест. 
    - Только без паники!  - улыбнулся я. -  Я не ел кумафэгу.  Никаких 
чудес. И бунабского  языка я никогда  не знал  и до сих  пор не  знаю. 
Вынужден признаться: эта великая  фраза - почти  все, что мне  удалось 
выучить. 
    - Не скромничай, Ронхул, -  проворчал Кугайна. - Ты выучил  немало 
слов за этот вечер. Ты очень способный. 
    - До сих  пор был не  очень, - скромно  сказал я. -  И вообще  все 
зависит не  от ученика,  а  от учителя.  Наверное, ты  -  прирожденный 
учитель. 
    -  Да,  обычно  у  меня  неплохо  получается,  -  с   достоинством 
согласился он. 
    - Ты научил его говорить по-бунабски? - восхитился Хэхэльф. Он тут 
же поделился  информацией  с  ламна-ку-аку, который  к  этому  моменту 
окончательно перестал понимать, что  происходит. Они напару  принялись 
расхваливать меня и Кугайну за то, что мы с пользой провели время. Вся 
эта история закончилась  для меня весьма  плачевно: пока все  набивали 
рты  свежезажаренным  мясом,  я  был  вынужден  демонстрировать   свои 
обширные познания.  Тыкал пальцем  в  круглый коврик  под  собственной 
задницей  и   гордо   провозглашал:  "хму-шули-аси",   гремел   своими 
браслетами  и  говорил:  "блиаг",   размахивал  в  воздухе  миской   и 
торжественно заявлял:  "нисар-сли", а  когда подул  ветер, я  радостно 
завопил: "фене фейя", поскольку успел выучить  и это слово. В итоге  я 
почти ничего не съел, зато почувствовал себя ученой обезьяной, которой 
худо-бедно удалось развлечь непритязательное общество. Поэтому спать я 
отправился в некотором смущении, но с чувством исполненного долга. 
    Все мои сны озвучивались исключительно на бунабском языке, так что 
я проснулся с ощущением,  что теперь знаю  гораздо больше, чем  вчера. 
Думаю, так оно и было: пока я спал, разрозненные знания, полученные  в 
течение вчерашнего вечера, как-то сами собой распределились по файлам, 
теперь ими было гораздо удобнее пользоваться. 
    - Как самочувствие, гений? - весело спросил меня Хэхэльф. 
    - Абада! - гордо сообщил я. Это бунабское слово является настолько 
универсальным,   что   вполне   может   заменить   целый   язык.   Его 
многочисленные значения располагались в диапазоне между "гораздо хуже, 
чем следовало бы"  и "все  не так плохо,  как могло  бы быть,  поэтому 
сегодня я  не  буду  никого  убивать" -  в  каждом  конкретном  случае 
следовало обращать  внимание на  выражение лица  своего собеседника  и 
уметь отличать  нормальную  бунабскую мрачность  от  ее  экстремаль