придет, дорогуша? - прошептала она.
     - Мой народ.
     Девочка крепко сжимала в своей руке большую, прохладную,  похожую  на
вязанку хвороста, ладонь ведьмы. Теперь снаружи хижины было так же  темно,
как внутри нее. Ната, которую все звали Мосс, уснула.  Вскоре  и  девочка,
что сидела на полу у ее матраца в окружении несушек, тоже заснула.


     Мужчина вошел вместе со светом.
     - Вставай, Сучка, вставай! - рявкнул он.
     Она встала на четвереньки.
     Он рассмеялся и сказал:
     - Вставай на ноги! Ты же умная Сука, ты ведь умеешь ходить на  задних
лапах, не так ли? Правильно. Сделай вид, будто  ты  -  человек!  А  теперь
давай-ка прогуляемся. Пошли!
     Он дернул за поводок, прикрепленный к сжимающему ее горло ошейнику, и
она пошла за ним.
     - Ну вот, теперь ты веди ее, - сказал он, и поводок взял в руки  тот,
кого она любила, но чьего Имени больше не помнила.
     Тут из тьмы возникли остальные. Каменный зев открылся и, выпустив их,
снова захлопнулся.
     Он ни на шаг не отходил  от  нее  и  от  того,  кто  держал  поводок.
Остальные, их было трое или четверо, шли за ними.
     Поля  седели  от  росы.  Гора  черным  силуэтом  выделялась  на  фоне
розовеющего небосвода. В садах и  в  кустарниках  одна  за  другой  начали
заводить свои трели птицы. Они подошли к краю мира и зашагали вдоль  него.
Наконец, они остановились на узком, голом каменном выступе. На камне  была
прочерчена борозда, и она уставилась на нее.
     - Ястреб столкнет ее, - сказал он. - А затем "полетит" сам.
     Он расстегнул ошейник и снял его.
     - Встань на край, - приказал он. Следуя  за  бороздой  в  камне,  она
приблизилась к обрыву. Внизу бушевало море. Вокруг раскинулись  бескрайние
просторы неба.
     - Теперь Соколу достаточно лишь слегка подтолкнуть ее, - сказал он. -
Но сперва давайте  выясним,  не  желает  ли  она  что-нибудь  сказать  нам
напоследок. Ей, наверняка, не терпится высказаться. Женщины  любят  молоть
языком. Не хотите ли что-нибудь сказать нам, леди Тенар?
     Она не смогла вымолвить ни слова, я лишь указала пальцем на небо  над
морем.
     - Альбатрос, - сказал он.
     Она громко  рассмеялась.  В  безбрежном  океане  света,  лившемся  из
дверного проема неба, парил дракон, оставляя  всполохи  пламени  за  своим
причудливо изогнутым, закованным в броню телом.
     - Калессин! - крикнула она, затем  повернулась  и,  схватив  Геда  за
руку, повалила его на голый камень скалы, так что огненный язык прошел над
ними. Мелькнуло  чешуйчатое  тело  дракона,  засвистел  ветер  в  поднятых
крыльях, заскрежетали о камень острые, как бритва, когти.


     Налетел ветер  с  моря.  Крохотный  побег  чертополоха,  проросший  в
трещине скалы у ее ладони, клонился под его порывами.
     Гед был рядом  с  ней.  Они  лежали,  прижавшись  друг  к  другу,  на
крохотном пятачке между морем и драконом.
     Тот искоса посмотрел на них большим желтым глазом.
     Гед произнес хриплым, дрожащим голосом какую-то  фразу  на  драконьем
языке. Тенар поняла ее без труда: "Благодарим тебя, Старейший".
     Глядя на Тенар, Калессин спросил гулким, словно удар гонга, голосом:
     - А_р_о _Т_е_х_а_н_у_?
     Девочка, вдруг вспомнила Тенар. - Ферру!
     Она вскочила на ноги, готовая  броситься  искать  свою  малышку.  Тут
Тенар увидела, что девочка идет по узкой каменной  тропке  между  морем  и
горой, направляясь к дракону.
     - Не беги, Ферру! - крикнула она, но девочка увидела ее и со всех ног
кинулась к ней. Они стиснули друг друга в объятьях.
     Дракон повернул свою гигантскую, охряно-красную голову и взглянул  на
них обеими глазами. Бездонные ямы ноздрей курились дымом,  в  их  глубинах
клокотал огонь. Несмотря на холодный морской бриз, от тела  дракона  веяло
теплом.
     - Техану, - сказал дракон.
     Девочка повернулась и посмотрела на него.
     - Калессин, - сказала она.
     Тут, наконец, с колен с трудом, опираясь на руку Тенар, поднялся Гед.
Он улыбнулся и сказал:
     - Теперь я знаю, кто позвал тебя, Старейший!
     - Это я его позвала, - сказала девочка. -  Иного  выхода  у  меня  не
было.
     Продолжая глядеть на дракона, она говорила на его языке,  на  Древнем
Наречии.
     - Ты правильно поступила, малышка, - сказал дракон.  -  Я  так  долго
тебя искал.
     - Можем мы отправиться туда прямо сейчас? - спросила девочка. - Туда,
где "мой народ танцует на ином ветру"?
     - Ты хочешь бросить этих людей?
     - Нет, - ответила она. - Разве они не могут отправиться со мной?
     - Нет, не могут. Их дом - здесь.
     - Тогда я останусь с ними, - сказала девочка после секундной запинки.
     Калессин отвернулся, чтобы выпустить огненную струю в приступе  смеха
или радости, разочарования или гнева: - Ха! - Затем он вновь обратил  свой
взор на девочку.
     - Хорошо. Тебе придется здесь многое сделать.
     - Я знаю, - сказала она.
     - Я вернусь за тобой, - пообещал Калессин, - когда настанет время.
     И, обращаясь к Тенар и Геду, добавил:
     - Я отдаю вам своего ребенка с условием, что вы отдадите мне своих.
     - Когда настанет время, - сказала Тенар.
     Калессин слегка склонил свою громадную  голову  и  улыбнулся  уголком
ощетинившегося острыми клинками зубов рта.
     Гед и Тенар отошли вместе с  Ферру  в  сторону,  дракон  развернулся,
скрежеща бронированным брюхом по камням и осторожно переступая  когтистыми
лапами, присел, как кот, на задние лапы,  и  взмыл  в  воздух.  Раскрылись
отливающие пурпуром полотнища крыльев, шипастый хвост заскользил по скале,
дракон воспарил и исчез - чайка, ласточка, воспоминание.
     На каменистом выступе  остались  лежать  лохмотья  одежды  и  бренные
останки.
     - Пойдемте, - сказал Гед.
     Но женщина и девочка стояли и смотрели на эти предметы.
     - Они были  костяными  людьми,  -  прошептала  Ферру,  отвернулась  и
зашагала прочь. Следом за  ней  по  узкой  тропинке  поспешили  мужчина  и
женщина.
     - Ее родной язык, - заметил Гед. - Язык ее матери.
     - Техану, - прошептала Тенар. - Ее зовут Техану.
     - Это Имя ей даст тот, кто дает Имена.
     - Она была Техану с самого начала. Она всегда была Техану.
     - Пойдемте же!  -  обернувшись,  крикнула  девочка.  -  Тетушка  Мосс
больна.


     Они вынесли Мосс из душной темной хижины на свежий воздух,  омыли  ее
язвы и сожгли пришедшие в  негодность  простыни,  пока  Ферру  сбегала  за
чистой постелью в дом Огиона. Она еще привела с собой  пастушку  Хифер.  С
помощью Хифер они удобно  устроили  старуху  на  ее  постели  в  окружении
любимых цыплят. Хифер пообещала раздобыть для них какой-нибудь еды.
     - Кто-то должен сходить в Порт-Гонт,  -  сказал  Гед,  -  за  местным
волшебником,  дабы  тот  осмотрел  Мосс.  Ее  можно  вылечить.  Нужно  еще
заглянуть в поместье. Старик теперь умрет,  но  внук  может  выжить,  если
привести дом в порядок...
     Он уселся на пороге  домика  Мосс  на  самом  солнцепеке,  привалился
спиной к дверному косяку и прикрыл глаза.
     - Почему мы поступаем именно так, а не иначе? - спросил он.
     Умывшись и вымыв  руки  в  бочонке  с  чистой  водой,  накачанной  из
колонки, Тенар огляделась. Вымотанный до предела Гед уснул, спрятав лицо в
тень. Она села на порог рядом с ним и положила голову ему на плечо.
     Тенар взглянула на расслабленную руку Геда, лежащую ладонью вверх  на
земляной  ступеньке.   Она   вспомнила   крохотный   росток   чертополоха,
сгибающийся на  ветру,  и  отливающую  червонным  золотом  когтистую  лапу
дракона. Тенар начало клонить в сон, но тут пришла девочка и села рядом  с
ней.
     - Техану, - сонно пробормотала она.
     - Маленькое деревце погибло, - сообщила малышка.
     Погруженная в полудрему Тенар не сразу сообразила, о чем это  она,  и
отреагировала лишь после изрядной паузы:
     - А на старом дереве есть персики?
     Они разговаривали шепотом, чтобы не разбудить спящего.
     - Совсем крохотные и зеленые.
     - Они созреют после Долгого Танца. Уже недолго осталось.
     - Мы посадим новую косточку?
     - И не одну, если захочешь. С домом все в порядке?
     - Там пусто.
     - Будем там жить?
     Тенар уселась поудобнее и обняла рукой девочку.
     - У меня есть деньги, - сказала она. - Их хватит на то, чтобы  купить
стадо коз и зимний загон Тарби, если он по-прежнему продается. Гед  знает,
как и где коз надо пасти летом в горах...  Наверное,  шерсть,  которую  мы
спряли, все еще там?
     Сказав это, она вдруг вспомнила: - Мы забыли взять книги Огиона!  Они
остались стоять на полке, на  Ферме-под-Дубами...  А  ведь  Спарк,  бедный
мальчик, совершенно не умеет читать!
     Однако это больше  не  имело  никакого  значения.  Нет  сомнений,  им
придется учиться чему-то новому, абсолютно иному. К  тому  же,  она  может
послать кого-нибудь за книгами, если она зачем-то понадобятся Геду.  И  за
ее веретеном. А, может, она как-нибудь осенью сходит  туда  сам,  повидает
сына,  навестит  Ларк  и  поживет  немного  у  Эппл.  Им  нужно   порядком
потрудиться в огороде Огиона, если они хотят получить какие-то овощи  этим
летом. Тенар вспомнила запах цветущих бобов, рассаженных по всему огороду.
Она вспомнила маленькое окошко, смотрящее на запад.
     - Думаю, мы сможем там жить, - сказала она.




                              Урсула  ЛЕ ГУИН

                              ГРОБНИЦЫ АТУАНА




                                  ПРОЛОГ

     - Домой, Тенар, домой, скорее!
     Вечер. В глубокой долине  вот-вот  расцветут  полным  цветом  яблони.
Кое-где первые цветы уже появились - маленькие розовые звездочки на черных
ветках. Между деревьями по упругой, свежей, мокрой  траве  бежит  девочка,
бежит просто так, ради удовольствия, которое дает бег. Услышав зов матери,
она делает широкий круг и только после этого  поворачивает  к  дому.  Мать
стоит в дверях и смотрит на подпрыгивающую маленькую фигурку,  похожую  на
пушинку над темнеющей травой.
     Отец у крыльца очищает от прилипшей земли мотыгу и говорит:
     - Ну что ты так привязалась к ней? Все равно через месяц ее  заберут.
Навсегда. Это все равно, что похоронить ее. И забыть. Какой  смысл  любить
того, кого потеряешь? Она для нас ничто. Если бы за нее хоть заплатили,  а
то ведь не получим ни гроша... Ее просто увезут и все. Конец.
     Мать молчит. Она не сводит глаз  с  дочери,  которая  остановилась  и
сквозь  ветви   деревьев   смотрит   на   небо.   Над   высокими   холмами
пронзительно-ярко горит вечерняя звезда.
     - Она не наша, она перестала быть нашей дочерью в тот день,  когда  к
нам пришли и сказали, что ей предназначено  быть  Жрицей  Гробниц  Атуана.
Неужели ты до сих пор не поняла этого? - В голосе отца горечь и обида. - У
тебя есть еще четверо. Они останутся, а эта исчезнет. Не цепляйся за  нее,
отпусти!
     - Когда придет время, - произносит женщина, - я отпущу ее.
     Она нагибается и смотрит, как Тенар мчится к ней на своих  маленьких,
перепачканных землей ножках. Она подхватывает дочь на руки, заходит в  дом
и прижимается лицом к ее черным волосам. При  свете  очага  видно,  что  у
самой женщины волосы светлые.
     Отец, уверенно попирая босыми ногами холодную землю,  все  еще  стоит
снаружи и наблюдает, как темнеет чистое весеннее небо.  Взгляд  его  полон
печали, унылой и одновременно яростной, которая никогда  не  найдет  слов,
чтобы выразить себя. Он пожимает плечами и входит вслед за  женой  в  дом,
звенящий детскими голосами.



                               1. СЪЕДЕННАЯ

     Рожок пронзительно запищал и  смолк.  Наступившая  тишина  нарушалась
только шумом множества ног, двигавшихся почти под неслышимый рокот бьющего
в ритме сердца барабана. Через трещины в крыше Тронного Зала, через проемы
в тех местах,  где  между  колоннами  обрушились  целые  секции  кирпичной
кладки, в помещение пробивались косые солнечные лучи. После восхода солнца
прошел час. В холодном воздухе не ощущалось  никакого  движения.  Сорняки,
вылезшие сквозь щели в мраморном полу, покрылись инеем и ломались, задетые
мантильями жриц.
     По четыре в ряд шли они по огромному залу между рядами колонн.  Глухо
бил барабан. Факелы в руках закутанных  в  черное  женщин  ярко  горели  в
темноте и  бледнели,  попадая  в  столбы  солнечного  света.  Снаружи,  на
ступенях Тронного Зала остались мужчины, стражники, трубачи,  барабанщики.
Только одетые в черное женщины могли войти в эти огромные двери, чтобы  по
четыре в ряд подойти к Пустому Трону.
     Появились еще две высоких жрицы,  тоже  в  черном.  Одна  -  худая  и
изможденная, другая - тяжелая и массивная.  Между  ними  шла  девочка  лет
шести, одетая в белоснежный хитон,  оставляющий  открытыми  руки  и  босые
ноги. Казалось, она совсем еще малышка. У ведущих к Трону ступеней, где их
уже ждали черные ряды жриц, великанши остановились  и  вытолкнули  девочку
вперед.
     Трон стоял на высоком помосте, и казалось, был окутан со всех  сторон
свисавшей с потолка черной паутиной. Непонятно было, то ли это занавес, то
ли густые тени. Сам Трон был черным, только тускло светились  вделанные  в
спинку и подлокотники драгоценные  камни.  И  был  он  огромен  -  человек
показался бы на нем карликом. И был он пуст - ничто не восседало на нем.
     Девочка взобралась на четвертую из семи  ведущих  к  Трону  ступенек.
Вырубленные  из  черного  с  красноватыми  прожилками  мрамора,  они  были
настолько высоки и широки, что девочке приходилось вставать обеими  ногами
на одну, прежде чем ступить на  следующую.  На  средней  ступеньке,  прямо
перед Троном стояла большая деревянная плаха  с  углублением  для  головы.
Девочка опустилась на колени и,  слегка  повернув  голову,  вложила  ее  в
углубление, после чего застыла в неподвижности.
     Некто в туго перепоясанном белом  хитоне,  со  скрытым  белой  маской
лицом вышел  из  теней  справа  от  Трона.  В  руке  его  был  пятифутовый
сверкающий стальной меч. Молча занес он его над головой  ребенка.  Барабан
смолк.
     Когда кончик лезвия достиг высшей точки, из тьмы  слева  от  Трона  к
палачу метнулась черная фигура и схватила  его  за  руки  своими  изящными
руками. Острие меча блестело  в  темноте.  Словно  танцоры,  балансировали
безликие силуэты над ребенком, потом отпрыгнули и  исчезли  в  темноте  за
Троном. Из рядов жриц вышла  одна  и  вылила  чашу  какой-то  жидкости  на
ступеньку рядом с плахой. В темноте Тронного Зала пятна,  оставленные  ей,
выглядели черными.
     Девочка поднялась и с  трудом  спустилась  по  лестнице,  у  подножия
которой уже ждали ее две жрицы-великанши. Они одели на  нее  черный  плащ,
капюшон, мантию и повернули лицом к лестнице, плахе, Трону.
     - О, Безымянные, взгляните на девочку, которую  мы  отдаем  вам!  Она
рождена истинно безымянной! Примите ее жизнь и те годы,  что  осталось  ей
прожить! Смерть ее будет и вашей смертью. Примите ее! Съеште ее!
     Другие голоса, пронзительные и хриплые, ответили:
     - Она Съедена! Она Съедена!
     Из-под черного капюшона девочка еще раз посмотрела на Трон. Вделанные
в него драгоценности покрылись  слоем  пыли,  и  сверкание  их  было  едва
заметно в полутьме, на спинке видна была паутина и совиный помет.  На  три
самых высоких ступеньки, прямо перед Троном никогда не  ступала  еще  нога
смертного. На них скопилось столько пыли, что они казались одним землистым
склоном - мраморные плоскости совсем скрылись под вековым слоем грязи.
     - Съедена! Съедена!
     За дверями снова застучал барабан, быстрее, чем прежде.  В  молчании,
нарушаемом только шарканьем ног, процессия двинулась к яркому  и  далекому
прямоугольнику выхода.
     Двойные ряды колонн, как  ноги  великанов,  уходили  в  полумрак  под
потолком. Среди жриц, такая же черная, как они, шла девочка,  торжественно
ступая босыми ногами по замерзшей траве и ледяным камням. Когда на ее пути
сверкнул пробившийся сквозь разрушенную кровлю солнечный  луч,  она  и  не
подумала глянуть наверх.
     Черная процессия вышла из  Тронного  Зала  и  окунулась  в  холодный,
призрачный утренний свет. Солнце только что  появилось  над  горизонтом  и
осветило горы на западе и стену Тронного Зала. Остальные  здания  все  еще
лежали в красновато-пурпурной тени, если не считать блестящей, только  что
заново позолоченной кровли  храма  Богов-Братьев,  стоящего  на  невысоком
холме.  По  четыре  в  ряд  процессия  черных  жриц  двинулась  по  тропе,
спускавшейся по склону Холма Гробниц, и в ней родилась молитва. В  мелодии
ее  было  только  три  ноты  и  одно-единственное  слово,  потерявшее   от
бесконечного повторения всякий смысл, как верстовой столб  на  заброшенной
дороге. Снова и снова повторяли его жрицы, и День  Возрождения  Первой  из
них заполнился тихим речитативом, нескончаемым жужжанием.
     Девочку водили из храма в храм, из зала в зал. В одном месте ей  дали
лизнуть соли, в другом - заставили встать на  колени  и  остригли  голову,
после  чего  смазали  оставшиеся  короткие  волосенки  маслом  и  душистым
уксусом. Потом она легла лицом  вниз  на  исполинскую  мраморную  плиту  и
пронзительные голоса пропели над ней поминовение усопших. Ни  девочка,  ни
жрицы ничего не ели и не пили весь этот день. На  заходе  солнца  девочку,
прикрыв овчиной, уложили спать в комнате, которой она  прежде  никогда  не
видела, в доме, простоявшем запертым много лет. Потолок в этой комнате был
очень высок, но окон не было и  чувствовался  застоявшийся  запах  смерти.
Здесь молчаливые женщины оставили девочку в темноте.
     Она лежала неподвижно, с широко раскрытыми глазами.
     На  стене  затрепетал  отблеск  света.  Кто-то   шел   по   коридору,
загораживая  рукой  свечу  так,  что  она  давала  света  не  больше,  чем
светлячок. Послышался хриплый шепот:
     - Ну, как ты, Тенар?
     Девочка не ответила.
     В дверь просунулась голова, странная голова -  лысая,  как  очищенная
картошка, и такого же желтоватого цвета. Глаза на этой  голове  напоминали
картошку  неочищенную.  Нос,  утонувший  среди  свисавших   щек,   казался
крошечным, безгубый рот походил на щель. Девочка лежала, не двигаясь и  не
сводя глаз со странного посетителя.
     - Эй, Тенар, моя маленькая пчелка!
     Голос хотя и был хрипловатым, походил на женский, но  исходил  не  от
женщины.
     - Мне нельзя здесь быть, мое место на крыльце, я сейчас уйду.  Просто
мне  хотелось  взглянуть,  как  там  моя  маленькая  Тенар  после   такого
утомительного дня, как там моя маленькая пчелка.
     Пришелец бесшумно подошел к девочке и протянул руку, чтобы  погладить
ее по голове.
     - Я больше не Тенар, - сказал она, пристально глядя  на  собеседника.
Рука замерла, так и не коснувшись волос девочки.
     - Нет... - прошептал он и через минуту добавил: - Знаю, знаю.  Теперь
ты маленькая Съеденная Арха. Но я...
     Девочка молчала.
     - Трудный день был для малышки, - сказал человек со свечой.
     - Тебе нельзя входить сюда, Манан!
     - Нельзя... Знаю. В  этот  дом  нельзя.  Спокойной  ночи,  малышка...
Спокойной ночи...
     Манан, не торопясь, повернулся и  вышел.  Отблески  света  на  стенах
постепенно угасли. Девочка,  имя  которой  теперь  было  Арха,  Съеденная,
лежала молча, неотрывно глядя в чернильную тьму.



                           2. СТЕНА ВОКРУГ МЕСТА

     Она росла и, не сознавая того, забыла мать. Ее место  было  здесь,  у
Гробниц, и так было всегда. Лишь иногда, июльскими вечерами, когда девочка
смотрела  на  окрашенные  закатом  в  желтоватый  цвет  горы  на   западе,
вспоминала она огонь в очаге  того  же  самого  цвета.  Ей  казалось,  что
когда-то ее держали на руках, что было странно, потому что здесь к  ней  и
прикасались-то редко, и вспоминался ей чудесный запах вымытых  в  душистой
воде волос цвета заката и огня.
     Конечно,  знала  она  больше,  чем  помнила  -  всю  историю  ей  уже
рассказали. Когда ей было лет семь или восемь и ей захотелось узна