й стеной, так что
они просто не знали, где его искать. Да и жители деревни,  вопреки  своему
обыкновению, практически не обращали на него никакого внимания.
     То, что никто не пришел сюда из поместья Лорда Ре Альби, не  вызывало
особого удивления. Его владельцы никогда  не  были  дружны  с  Огионом.  В
деревне шептались, что женщины в той семье не чурались темных сил.  Ходили
слухи, что одна из них вышла замуж за  знатного  лорда  с  севера,  и  тот
замуровал ее заживо. Другая наложила чары на дитя  в  своем  чреве,  желая
превратить его в могущественнейшего волшебника, и  стоило  тому  родиться,
как он уже умел говорить, но в теле его не было ни единой кости.
     -  Точь  -в-точь  как  кожаный  бурдюк  с  глазами,  -   рассказывала
деревенским кумушкам акушерка, - даже сосать не умел, зато разговаривал на
каком-те непонятном языке, и вскоре умер... - Была в тех  историях  толика
правды или нет, но Лорды  Ре  Альби  всегда  держались  особняком.  Будучи
соратницей мага Сокола, ученицей мага Огиона, героиней,  вернувшей  Кольцо
Эррет-Акбе на Хавнор, Тенар, судя по всему, могла бы,  когда  она  впервые
появилась в Ре Альби, если бы захотела, остановиться в поместье  -  стоило
ей  только  попросить.  Но  она  не  стала  этою  делать.  Тенар  тогда  с
удовольствием  остановилась  в  маленьком  домике,   который   принадлежал
деревенскому ткачу Фану и был предоставлен в  ее  полное  распоряжение,  а
людей из поместья она видела лишь изредка и издалека.  Теперь,  по  словам
Мосс, в доме не было хозяйки. Там жили старый Лорд,  уже  древний  старик,
его внук и молодой волшебник по имени Аспен, окончивший  Школу  на  Рокке,
который работал на них.
     Тенар не видела Аспена с тех пор, как Огиона похоронили под  буком  у
горной тропинки с талисманом тетушки Мосс в руке. Казалось  странным,  что
молодой маг не  почувствовал  присутствия  Верховного  Мага  Земноморья  в
окрестной деревушке, хотя, возможно,  у  него  были  причины  держаться  в
стороне. Однако и чародей из Порт-Гонта, который так же  присутствовал  на
похоронах Огиона, тоже больше не возвращался. Даже если он и не знал,  что
Гед здесь, ему, без сомненья, было известно, что  она  -  та  самая  Белая
Леди,  некогда  носившая   Кольце   Эррет-Акбе   на   своем   запястье   и
воссоединившая Руку Мира...  "Вспомни,  сколько  лет  прошло  с  тех  пор,
старуха! - одернула она себя. - А ты все по-прежнему задираешь нос."
     Как бы то ни было, именно она сообщила им Настоящее Имя Огиона.  Хотя
бы из-за этого с ней следовало обращаться учтиво.
     Но от чародеев ей учтивости не  дождаться.  Они  -  люди,  наделенные
властью, которые воспринимают всерьез лишь себе подобных.  А  обладает  ли
она сейчас какой-либо властью? И обладала ли она ей когда-либо? В детстве,
будучи жрицей, она служила проводником темных сил, которые струились по ее
телу, использовали его и бесследно уходили, не затрагивая ее  сущности.  В
юности Тенар училась у искуснейшего мага могущественнейшему искусству,  но
не приняла его, отвернулась  от  него.  Она  подчинилась  власти  женского
начала, была хорошей женой и матерью, но и это уже в  прошлом.  В  ней  не
осталось ничего, ни капельки силы, способной внушить кому-либо уважение.
     Но дракон разговаривал с ней.
     - Я - Калессин, - сказал он ей, и она ответила:
     - Я - Тенар.
     - Кто  такие  Повелители  Драконов?  -  спросила  она  Геда  во  тьме
Лабиринта, пытаясь унизить его, заставить подчиниться ей. И он  ответил  с
обезоружившей ее честностью:
     - Люди, с которыми драконы разговаривают.
     И она стала женщиной, с которой разговаривают драконы.  Было  ли  это
той  новой  чертой,  скрытым  знанием,  непроросшим   семенем,   что   она
почувствовала в  себе,  проснувшись  на  кровати  под  маленьким  окошком,
смотрящим на запад?
     Прошло несколько дней после того короткого разговора за столом. Тенар
пропалывала на огороде Огиона  заросший  летними  сорняками  лук,  который
старый маг посадил весной.  Из  калитки  в  высокой  изгороди,  защищавшей
огород от коз, появился Гед  и  сразу  принялся  полоть  с  другого  конца
грядки. Поработав немного, он выпрямился и посмотрел на свои руки.
     - Дай им еще немного поджить, - мягко сказала Тенар.
     Он кивнул, соглашаясь.
     На соседней грядке зацвели  поддерживаемые  колышками  высокие  бобы,
распространяя вокруг приторный аромат. Гед сидел  на  корточках,  упираясь
исхудалыми руками в колени, и пристально всматривался в залитую  солнечным
светом путаницу лоз,  цветов  и  стручков.  Тенар  сказала,  не  прекращая
работы:
     - Когда Айхал умирал, он прошептал: "Все изменилось..." С тех  пор  я
не перестаю горевать и оплакивать его, но что-то все же не дает мне упасть
духом, поскольку нечто новое родилось... освободилось  от  оков.  Я  тогда
проснулась утром и почувствовала: что-то в мире переменилось.
     - Да, - сказал он. - Зло ушло. И...
     Гед продолжил лишь после долгий  паузы.  Он  по-прежнему  избегал  ее
взгляда. Но голос мага впервые был таким, каким она его помнила -  мягким,
тихим, с заметным гонтийским акцентом.
     - Помнишь, Тенар, как мы с тобой припыли на Хавнор?
     "Как я могла забыть такое?" - ответило ее сердце, но она  промолчала,
боясь, что спугнет его, к он вновь замкнется в себе.
     - Привязав "Ясноглазку", мы стали подниматься по  мраморным  ступеням
на набережную. Там  собрался  весь  город...  и  ты  подняла  руку,  чтобы
показать им Кольцо...
     - А другой рукой цеплялась за тебя,  потому  что  была  вне  себя  от
страха:  лица,  голоса,  буйство  красок,  белоснежные   башни,   флаги  и
знамена... но видела я только одного тебя, идущего рядом со мной...
     - Слуги из Королевского Дворца  отвели  нас  по  запруженным  народом
улицам к подножию башни Эррет-Акбе. Но по ее  высоким  ступеням  поднялись
лишь мы вдвоем. Ты помнишь это?
     Она кивнула и прижала ладони к земле, ощущая ее животворную прохладу.
     - Я открыл дверь. Она была жутко тяжелой и поддалась не сразу.  И  мы
вошли. Помнишь?
     Казалось, его обуревали сомнения: не приснилось ли мне  все  это?  Не
подводит ли меня память?
     - Мы очутились в огромном зале с высоким потолком, -  продолжила  она
за него. - Это заставило меня вспомнить о том Зале, в котором я ела,  хотя
походили они друг на друга лишь гигантскими размерами. Свет падал из окон,
прорезанных где-то на невообразимой вышине в куполе башни. Солнечные  лучи
скрещивались, словно шпаги.
     - И там был трон, - напомнил Гед.
     - Да, огромный, пурпурно-золотистый трон. Но пустой,  как  и  трон  в
Зале на Атуане.
     - Но теперь все переменилось, - сказал Гед и взглянул на  нее  поверх
зеленых побегов лука. На его лице лежала печать  задумчивости  и  скрытого
напряжения, словно его переполняла радость, которую  он  не  мог  выразить
словами.
     - На троне в Хавноре, в центре мира, сидит Король,  -  сказал  он.  -
Пророчество сбылось. Руна восстановлена, и  Архипелаг  вновь  стал  единым
целым. Междоусобице пришел конец.
     Гед замолчал и, опустив глаза, сжал руки в кулаки.
     - Он вернул меня к жизни. Аррен с Энлада. В песнях, которые сложат  о
нем, он будет известен под  своим  Настоящим  Именем  -  Лебаннен,  Король
Земноморья.
     - Значит, вот откуда, - сказала она, не сводя  с  него  глаз,  -  эта
радость, этот свет, рассеявший тьму.
     Он промолчал.
     Король на Хавноре, подумала она, и произнесла вслух:
     - Король на Хавноре!
     Перед ее мысленным взором встал образ прекрасного города  с  широкими
улицами, башнями  из  мрамора,  покрытыми  черепицей  и  бронзой  крышами,
сверкающими белизной парусов кораблями в  гавани;  величественным  тронным
залом, где солнечные  лучи  падали,  словно  копья.  Там  сам  воздух  был
пропитан богатством, достоинством и гармонией. Она представила  себе,  как
из этого ослепительного средоточия власти во все стороны, словно круги  на
воде,   со   стремительностью   влекомого    попутным    ветром    корабля
распространяются закон и порядок, неся с собой мир. Все постепенно  встает
на свои места.
     - Ты на славу потрудился, друг мой, - сказала Тенар.
     Гед протестующе взмахнул рукой, словно призывая ее  замолчать,  затем
отвернулся и прижал ладонь к губам. Тенар не в силах была вынести его слез
и поспешно вернулась к работе. Она выдернула один сорняк, рванула  другой,
но глубоко сидящий корень сломался.  Тенар  принялась  раскапывать  руками
неподатливую почву, пытаясь нащупать в темных  глубинах  земли  оставшийся
там обломок.
     - Гоха, - тихо позвала своим хриплым голоском появившаяся  в  калитке
Ферру, и Тенар подняла голову.  С  изуродованного  лица  девочки  на  нее,
казалось, смотрели оба глаза - слепой и зрячий. Тенар подумала: "Должна ли
я сказать ей о том, что на Хавноре вновь появился Король?"
     Она встала и подошла к калитке, дабы  девочка  излишне  не  напрягала
голос. Когда Ферру металась в лихорадке, Бич сказал,  что  она  надышалась
огня.
     - Пламя выжгло ей голос, - объяснил он.
     - Я пошла проведать Сиппи, - прошептала Ферру, - но ее в ракитнике не
оказалось. Я не смогла найти ее.
     Это была, наверное, самая длинная речь за всю короткую жизнь девочки.
Малышка вся запыхалась от бега и с трудом сдерживала слезы. Сейчас мы  все
тут хором разревемся, - сказала себе Тенар. Как глупо, этого им только  не
хватало!
     - Сокол! - крикнула она, обернувшись. - Коза пропала.
     Гед тут же поднялся и подошел к калитке.
     - Посмотрите у колодца, - сказал он.
     Гед взглянул на Ферру так, словно не замечал ее  шрамов,  словно  она
был для него просто маленькой девочкой, у которой потерялась  коза,  а  он
должен найти ее, и только.
     - Или она прибилась к деревенскому стаду, - добавил он.
     Ферру уже со всех ног мчалась к колодцу.
     - Она твоя дочь? - спросил он Тенар. Прежде Гед никогда не  спрашивал
ее о ребенке, и Тенар невольно подумала, что за странные создания  все  же
эти мужчины.
     - Нет, и даже не внучка. Но это мой ребенок, -  ответила  Тенар.  Кто
она, в конце концов, такая, чтобы насмехаться над ним?
     Стоило ему отойти от калитки, как  мимо  вихрем  промчалась  белая  в
коричневых подпалинах Сиппи, преследуемая далеко отставшей Ферру.
     - Хай! - внезапно выкрикнул Гед и прыгнул навстречу  козе,  направляя
ее к открытой калитке и прямо в руки Тенар. Та ухитрилась поймать Сиппи за
свободный кожаный ошейник. Коза тут  же  послушно  замерла,  одним  желтым
глазом косясь на Тенар, другим - на зеленые побеги лука.
     - Прочь, - сказала хозяйка и повела ее из козьего рая  к  каменистому
пастбищу, где той и следовало находиться.
     Гед, хватая ртом воздух, присел на землю, вымотанный не меньше,  если
не больше, чем Ферру. У него дико кружилась голова. Но по крайней мере  он
не плакал. Происшествие с козой затмило все.
     - Хифер не просила тебя  присматривать  за  Сиппи,  -  сказала  Тенар
девочке. - За ней никому не уследить. Если она вновь убежит, не волнуйся и
расскажи обо всем Хифер. Хорошо?
     Ферру  кивнула,  не  сводя  глаз  с  Геда.  Она  крайне  редко  столь
пристально рассматривала людей, в особенности мужчин, но  сейчас  малышка,
нахохлившись как воробышек, не отрывала от  него  глаз.  Означало  ли  это
рождение ее героя?



                             6. СГУЩАЮТСЯ ТУЧИ

     После дня солнцестояния прошло уже больше месяца, но сумерки на  краю
смотрящего на запад Обрыва по-прежнему тянулись долго, и  тьма  опускалась
не скоро. Ферру весь день собирала с тетушкой Мосс целебные растения и так
умоталась, что не в силах была даже есть. Тенар уложила ее  в  постель  и,
сев рядом, стала петь ей песни. Когда Ферру так выбивалась из сил, что  не
могла уснуть, она свертывалась клубком, как домашний зверек, и погружалась
в  полудрему,  постепенно  переходившую  в  полное  кошмаров  забытье,  из
которого ее потом было крайне трудно  вывести.  Чтобы  предотвратить  это,
Тенар держала девочку за руку и  пела  ей  песни.  Исчерпав  запас  песен,
которым она научилась в Срединной Долине, Тенар  переходила  к  Каргадским
балладам,  которые  она  выучила,  будучи  юной  жрицей  Гробниц   Атуана,
убаюкивая Тенар  заунывными  и  слащавыми  молитвами  Безымянным  Силам  и
Пустому  Трону,  наполненному  теперь  пылью  и   обломками   разрушенного
землетрясением Зала. Тенар не взывала к  могучим  силам,  а  просто  пела,
наслаждаясь звуками родного языка, поскольку она  не  знала,  какие  песни
поют матери своим детям на Атуане, какие песни ее мать пела ей.
     На этот раз Ферру уснула быстро. Тенар сняла голову девочки со  своих
коленей, подложила под нее подушку и подождала  немного,  дабы  убедиться,
что малышка уснула крепко. Затем, оглянувшись  вокруг  и  убедившись,  что
никто ее не видит,  она  поспешно,  словно  совершая  нечто  зазорное,  но
получая от этого подлинную радость, превеликое наслаждение, положила  свою
узкую, белокожую ладонь на лицо  девочки,  туда,  где  глаз  и  щека  были
съедены безжалостным огнем,  оставившим  после  себя  безобразный  гладкий
рубец. После ее прикосновения  он  исчез.  Плеть  круглого,  нежного  лица
спящего ребенка казалась неповрежденной, словно прикосновение  руки  Тенар
исцелило ее.
     Затем она  осторожно,  с  большой  неохотой  отняла  руку  и  увидела
глубокие рубцы, залечить которые не удастся никогда.
     Солнце  медленно  погружалось  в  плотную  молочно-белую   дымку   на
горизонте. Все куда-то разошлись. Сокол, скорее всего,  пропадал  в  лесу.
Последнее время он часто приходил на могилу  Огиона  и  часами  сидел  под
буком в этом уединенном месте, а когда достаточно окреп, стал  бродить  по
лесным тропинкам, по  которым  так  любил  гулять  Огион.  Про  еду  Сокол
постоянно забывал, и Тенар приходилось напоминать ему, чтобы он поел.  Ища
уединения, он избегал общества других людей. Столь же молчаливая Ферру, не
мешая ему, ходила за ним по пятам, но Сокол был неутомим, и когда  малышка
уставала, он отсылал ее домой, а сам продолжал  бродить  по  лесам  уже  в
одиночку. Что он там искал, Тенар не знала. Он возвращался  домой  поздно,
неслышно  укладывался  спать,  и  частенько  уходил  вновь   прежде,   чем
просыпались Тенар и Ферру, взяв с собой хлеб и мясо, которые сну оставляли
на ужин.
     Тут Тенар увидала  Сокола,  идущего  к  дому  по  петлявшей  по  лугу
тропинке, которая показалась ей бесконечной, усеянной рытвинами дорогой  в
ту ночь, когда она помогла Огиону преодолеть ее  в  последний  раз.  Сокол
отрешенно шагал  среди  колышущейся  от  ветра  травы,  сквозь  светящуюся
предзакатную дымку, безразличный ко всему, с головой  погруженный  в  свое
несчастье.
     - Не последишь ли ты за домом?  -  спросила  она,  когда  он  подошел
поближе. - Ферру спит, а я хочу немного прогуляться.
     - Хорошо. Иди,  -  ответил  он,  и  она  ушла,  удивляясь  про  себя,
насколько безразличны мужчины к побудительным мотивам женщин. Ведь  кто-то
же  должен  был  присматривать  за  спящим  ребенком.  Свобода  одного  не
обходится без  закрепощения  другого,  если  только  не  удастся  добиться
некоего равновесия,  подобного  четкому  взаимодействию  ног  при  ходьбе.
Раз-два, левой-правой, идет она сейчас, ни секунды не задумываясь над тем,
какое это великое искусство - сохранять  равновесие  при  ходьбе...  Затем
пронзительная  красота  предзакатного  неба  и  мягкое  дуновение  ветерка
завладели ее вниманием. Выбросив из головы все  метафоры,  она  продолжала
шагать, пока не  пришла  к  песчаным  утесам.  Там  Тенар  остановилась  и
некоторое время  наблюдала  за  тем,  как  солнце  медленно  опускается  в
безмятежную розоватую дымку.
     Она опустилась  на  колени  и  нашла  глазами,  а  затем  и  нащупала
подушечками пальцев длинную размашистую борозду на  камне  у  самого  края
обрыва - след от хвоста Калессина. Тенар вновь и вновь проводила  по  нему
пальцами, задумчиво всматриваясь в сумеречные дали и о чем-то  грезя.  Она
произнесла вслух лишь одно слово. Имя с шипением и свистом сорвалось с  ее
губ, на этот раз не обдав огнем горло:
     - Калессин...
     Она посмотрела на восток. Возвышавшиеся над лесами склоны  Горы  Гонт
отливали багрянцем, ловя последние лучи заходящего солнца. Они тускнели  у
нее на глазах. Тенар на миг отвела взгляд,  а  когда  посмотрела  на  Гору
вновь, ее склоны уже приобрели тускло-серый оттенок, переходивший внизу  в
темень лесов.
     Она дождалась появления первой звезды. Когда та засияла  над  дымкой,
Тенар нехотя побрела к дому.
     К дому, но не _д_о_м_о_й_. Почему она торчит здесь, в доме Огиона,  и
присматривает за его  козами  и  огородом,  вместо  того,  чтобы  жить  на
собственной ферме, работать на своем огороде и пасти свои стада?
     "Жди", - сказал старый маг, и она ждала. И дождалась прилета дракона.
Гед теперь уже достаточно окреп. Она выполнила свою миссию.  Нужда  в  ней
отпала. А ей  необходимо  было  присматривать  за  фермой.  Настало  время
уходить отсюда.
     И все же Тенар не могла  без  боли  в  сердце  думать  о  том,  чтобы
покинуть этот утес, это ястребиное гнездо, и вновь спуститься в низины,  к
плодородным полям, не знающим безжалостных ветров. Что за мечты будоражили
ее разум у крохотного окошка, глядящего на запад? Что за дракон прилетал к
ней сюда?
     Дверь дома, как всегда, была распахнута, чтобы внутри было светлее  и
легче дышалось. Сокол сидел, не зажигая лампы, на  табуретке  у  потухшего
очага. Он частенько сидел здесь. Тенар решила, что это  было  его  любимое
место в те далекие дни, когда он, будучи еще мальчишкой, учился у  Огиона.
Когда Тенар  сама  была  ученицей  Огиона,  она  тоже  любила  сидеть  там
холодными зимними днями.
     Гед услышал, как она вошла, но не оторвал глаз от темного угла справа
от двери. Там стоял дубовый  посох  Огиона,  тяжелый  и  длинный,  в  рост
человека, отполированный до блеска там,  где  его  касалась  рука  старого
мага. Рядом с ним Ферру поставила свой ореховый прутик  и  ольховый  посох
Тенар, которые та срезала, когда они шли в Ре Альби.
     Тенар  подумала:  "А  где,  интересно,  его  посох,   буковый   посох
волшебника, который дал ему Огион?.." И тут же:  "Почему  я  вспомнила  об
этом только сейчас?"
     Из-за царящей в доме темноты воздух в комнате казался спертым.  Тенар
чувствовала себя подавленной. Она  надеялась,  что  Сокол  еще  не  лег  и
поговорит с ней, но вот он сидит там, а им нечего сказать друг другу.
     - Я подумала, - начала, наконец, она, поправляя  тарелки  на  дубовой
полке, - что мне пора возвращаться на свою ферму.
     Гед промолчал. Возможно, он  кивнул,  но  Тенар  не  смотрела  в  его
сторону.
     Она вдруг почувствовала жуткую усталость и захотела  лечь  спать,  но
еще не совсем стемнело, а  он  сидел  посреди  комнаты,  и  она  не  могла
раздеться у него на глазах. Покраснев от стыда, Тенар  разозлилась  и  уже
готова была попросить его  выйти  на  минуту  из  дома,  когда  он,  вдруг
прочистив горло, нерешительно заговорил.
     - Книги Огиона. Книги Рун и две книги Заклинаний. Возьмешь ли ты их с
собой?
     - Я?
     - Ты же была его последней ученицей.
     Она подошла к очагу и села напротив Геда на треногий стул Огиона.
     - Я научилась писать руны  Хардика,  но,  скорее  всего,  уже  забыла
большинство из них. Огион еще учил меня языку, на котором говорят драконы.
Некоторые слова я помню до сих пор. И это все. Я не стала волшебницей.  Ты
же знаешь, я вышла замуж. Разве Огион оставил бы свои  мудрые  книги  жене
фермера?
     После некоторой паузы Гед ответил безразличным тоном:
     - А кому же тогда он их оставил?
     - Тебе, конечно.
     Сокол промолчал.
     - Ты был его лучшим учеником, его гордостью и другом.  Он  ничего  не
сказал, но они, конечно, теперь принадлежат тебе.
     - И что мне с ними делать?
     Она изумленно уставилась на него в полумраке комнаты