поднес
ладонь ко рту и облизал пальцы. Влага была горькой и обжигала губы, но  он
вновь проделал это. Затем ему стало плохо, и мальчик  скрючился  на  днище
лодки. Его рвало, но лишь капелька желчи обожгла горло Аррена. У  него  не
было больше воды для Сокола, и он боялся подойти  к  нему.  Мальчик  лежал
ничком, весь дрожа, несмотря на жару. Было тихо, жарко и светло  -  ужасно
светло. Аррен прикрыл глаза, спасаясь от всепроникающего света.


     Они стояли в лодке. Их было трое: стройные, большеглазые и угловатые,
похожие на странных черных цапель или журавлей.  Голоса  этих  людей  были
тонкие, словно голоса птиц. Он не понимал их речи. Один склонился над  ним
с черным сосудом в руках и поднес его  к  губам  Аррена:  это  была  вода.
Мальчик поспешно отхлебнул, закашлялся, затем жадно пил до тех  пор,  пока
не осушил сосуд до дна. Потом Аррен огляделся и, вскочив на ноги, спросил:
     - Где он? - поскольку на  "Ясноглазке"  кроме  него  были  лишь  трое
стройных незнакомцев.
     Они непонимающе посмотрели на него.
     - Другой человек, мой друг, - хрипло спросил мальчик. У него  страшно
болело горло, да и губы плохо слушались его.
     Один из незнакомцев понял если не его слова, то его горе и  осторожно
взял Аррена за руку, указывая куда-то другой рукой.
     - Там, - успокаивающе сказал он.
     Аррен поднял глаза и увидел рядом с лодкой какой-то силуэт,  а  также
еще несколько таких же чуть подальше - плоты,  множество  плотов,  которые
усеяли воду, словно опавшие листья - бассейн.  Они  едва  возвышались  над
волнами, и в центре каждого  из  них  располагались  один-два  домика  или
хижины, а некоторые имели еще и  мачты.  Плоты  плавали  подобно  листьям,
мягко покачиваясь на волнах западного океана и  пропуская  их  под  собой.
Полоски воды между ними отливали серебром, а высоко  в  небе,  на  западе,
темнели фиолетово-золотистые дождевые облака.
     - Там, - повторил  человек,  указывая  на  гигантский  плот  рядом  с
"Ясноглазкой".
     - Живой?
     Они недоуменно уставились на него, затем до одного, наконец, дошло:
     - Живой. Он жив.
     Услышав  это,  Аррен  заплакал,  рыдая  без  слез.  Тогда   один   из
незнакомцев взял его за запястье своей  узкой  длинной  рукой  и  отвел  с
"Ясноглазки" на плот, к которому она  была  надежно  привязана.  Плот  был
настолько велик и устойчив, что даже не покачнулся, когда они  ступили  на
него. Один из мужчин повел Аррена  через  плот,  в  то  время  как  другой
подтянул тяжелым багром с крюком из зуба китовой акулы ближайший  к  этому
плот настолько, что на него можно было перебраться без труда. Затем Аррена
подвели к открытой с одной из сторон хижине с плетеными стенами.
     - Ложись, - сказал ему человек, и Аррен провалился в небытие.
     Он лежал на спине, уставившись в грубую  зеленую  крышу,  испещренную
крохотными светлыми точечками. Ему показалось, что он  в  яблоневых  садах
Семермина в горах близ Берилы, где принцы  Энлада  обычно  проводят  лето.
Будто он лежит там в густой траве, глядя на небо сквозь ветви яблонь.
     Спустя некоторое время до него донесся  плеск  воды  в  пустотах  под
плотом, а также тонкие голоса его обитателей,  говорящих  на  обыкновенном
Хардике Архипелага, но со столь измененными ударениями и интонациями,  что
он с трудом их понимал. И тут Аррен, наконец, понял, где находится - вдали
от Архипелага, вдали от Предела, вдали от всех островов, посреди Открытого
Моря. Но тем не менее, это его нисколько не  беспокоило,  и  он  устроился
здесь столь же удобно, как на траве в садах своей родины.
     Спустя некоторое время он решил, что пора  вставать,  и  поднялся  на
ноги, обнаружив, что сильно исхудал и обгорел  на  солнце.  Ноги  мальчика
дрожали, но все же слушались его. Он откинул  плетеный  занавес,  служащий
хижине стеной, и вышел наружу. Дело шло к вечеру. Пока Аррен спал,  прошел
дождь, и настил плота, состоящий из больших, ровных, плотно подогнанных  и
проконопаченных брусьев блестел от влаги так хне, как  и  волосы  стройных
полуобнаженных людей. Небо на западе, где сияло солнце, уже очистилось,  и
серебристые громады туч неслись на северо-восток.
     Один из  мужчин  осторожно  приблизился  к  Аррену,  остановившись  в
нескольких футах от него. Он был хрупкого телосложения и невысок ростом  -
не  выше  двенадцатилетнего  мальчишки.  У  него  были   большие,   слегка
удлиненные карие глаза. Он держал в руках копье с острым  наконечником  из
слоновой кости.
     Аррен сказал ему:
     - Вам и вашим людям я обязан жизнью.
     Человек кивнул.
     - Нс могли бы вы проводить меня к моему спутнику?
     Развернувшись, обитатель  плота  издал  громкий  пронзительный  клич,
похожий а  крик  морской  птицы.  Затем  он  присел  на  корточки,  словно
приготовившись к ожиданию, и Аррен последовал его примеру.
     У всех плотов имелись мачты, хотя на том плоте, где  они  находились,
мачта не была установлена.  На  мачтах  полоскались  парус,  крохотные  по
сравнению с шириной плота, из суровой материи, которая явно  была  прочнее
парусины или льна. Ее, по всей видимости,  не  ткали,  а  сбивали,  словно
войлок. Спустя некоторое время на плоту, что качался на волнах в  четверти
мили от них, был поднят с помощью веревок коричневый парус, и он  медленно
двинулся вперед, осторожно огибая другие  плоты,  пока  не  приблизился  к
тому, на котором находился  мальчик.  Когда  полоска  воды  между  плотами
сократилась до трах футов, человек, сидящий рядом с Арреном, встал  и,  не
колеблясь, пригнул. Аррен последовал за  ним  и  неуклюже  приземлился  на
четвереньки.  Его  суставы  утратили  былую  гибкость.  Поднявшись,  юноша
обнаружил, что человек смотрит на него без усмешки,  а  даже  с  некоторым
уважением. Самообладание Аррена явно произвело на нет впечатление.
     Этот плот был больше и выше, чем все остальные -  он  был  сделан  из
бревен длиной футов в сорок и шириной - футов в пять, которые почернели  и
пообтерлись от возраста и  непогоды.  Странные  резные  деревянные  статуи
стояли возле некоторых хижин или внутри их,  а  по  углам  плота  высились
четыре столба, увенчанные пучками перьев морских птиц.
     Проводник подвел Аррена к самой маленькой хижине,  и  там  он  увидел
спящего Сокола.
     Аррен уселся возле него. Его спутник вернулся на другой плот, и никто
больше не беспокоил мальчика. Примерно через час женщина с  другого  плота
принесла ему еду: холодную копченую рыбу  с  какой-то  прозрачной  зеленой
приправой, соленую, но  вкусную,  и  маленькую  чашечку  несвежей  воды  с
привкусом просмоленного бочонка. Он  увидел,  что  она  подаст  ему  воду,
словно  некое  сокровище,  которое  следует  почитать.  Арен  выпил  ас  с
уважительным выражением лица и не попросил давки, хотя вполне мог  осушить
десяток таких чашечек.
     Плечо Сокола было искусно перебинтовано. Маг спал глубоким  спокойным
сном. Когда Сокол проснулся,  он  взглянул  на  Аррена  ясными  глазами  и
улыбнулся  своей  ласковой  и  радостной   улыбкой,   которая   совершенно
преображала его суровое  лицо.  Аррен  внезапно  почувствовал,  что  снова
плачет. Не сказав ни слова, он положил свою ладонь на руку Сокола.
     Приблизился один из обитателей плотов и присел в  тени  расположенной
неподалеку  большой  хижины,  которая  являлась  чем-то  вроде  храма,   с
квадратной доской  над  дверью,  покрытой  искусной  резьбой,  и  дверными
косяками в форме серых китов с открытыми пастями. Этот человек  был  также
хил и худ, как и остальные, походя телосложением на мальчика, но лицо  его
излучало силу и несло печать прожитых лет. На нем  была  лишь  набедренная
повязка, но носил он ее с поистине королевским достоинством.
     - Ему надо поспать, - сказал он, и Аррен, оставив Сокола,  подошел  к
нему.
     - Ты - вождь этого  народа,  -  сказал  мальчик,  умевший  с  первого
взгляда распознавать сильных мира сего.
     -  Да,   -   подтвердил   человек,   утвердительно   кивнув.   Аррен,
выпрямившись, неподвижно стоял перед ним. Наконец, темные глаза старейшины
ненадолго встретились с глазами юноши.
     - Ты - тоже вождь, - заключил тот.
     - Да, - ответил Аррен. Ему очень хотелось спросить, как тот догадался
об этом, но юноша сохранил бесстрастное выражение лица.
     - Однако здесь я служу моему господину.
     Вождь обитателей плотов сказал что-то, но Аррен его не понял: обычные
слова были искажены до неузнаваемости, а упомянутых имен  юноша  не  знал.
Тогда старейшина спросил:
     - Как вы попали на Балатрен?
     - Мы искали...
     Но Аррен не знал, как много он может рассказать и стоит ли ему вообще
это делать. Все, что относилось к их путешествию,  казалось  теперь  таким
далеким, и в мозгу мальчика царила полная неразбериха. Наконец, он сказал:
     - Мы приплыли на Обехол. Когда мы высадились на остров, они атаковали
нас. Мой господин был ранен.
     - А ты?
     - А я - нет, - ответил  Аррен.  Жесткий  самоконтроль,  которому  его
научило проведенное при дворе детство,  здорово  помогал  ему.  -  С  нами
плыл... еще один человек, который был слегка не в  себе.  Он  утопился  от
страха...
     Аррен замолк.
     Вождь смотрел на него своими непроницаемыми черными глазами. Наконец,
он сказал:
     - Значит, вы попали сюда случайно.
     - Да. Мы все еще в Южном Пределе?
     - Предел? Нет. Острова...
     Вождь  провел  своей   тонкой   черной   рукой   дугу,   охватывающую
северо-восточный сектор компаса.
     - Острова - там, - сказал он. - Все острова.
     Затем старейшина указал на темнеющее за его спиной море - с севера на
юг через запад, сказав:
     - Море...
     - С какого ты острова, господин?
     - Ни с какого. Мы - Дети Открытого Моря.
     Аррен взглянул на  его  одухотворенное  лицо,  затем  обвел  взглядом
гигантский плот с храмами и величественными идолами, каждый из которых был
вырезан из отдельного бревна: огромные богоподобные фигуры дельфинов, рыб,
людей и морских птиц; посмотрел на людей,  занятых  своим  делом:  ткущих,
вырезающих,  ловящих  рыбу,  готовящих  еду  на  специальных  возвышениях,
нянчащих детей; на другие плоты, числом не меньше семидесяти, образовавшие
на воде гигантский круг диаметром около мили. Это был целый  город:  дымок
курился над расположенными в отдалении домишками, ветер  разносил  звонкие
голоса детей. Это был город, а под ним зияла бездонная пропасть.
     - Неужели вы никогда не ступаете на землю? - шепотом спросил мальчик.
     - Раз в год. Мы плывем к Длинной Дюне, рубим там лес и  чиним  плоты.
Это происходит осенью, а потом мы следуем за серыми китами на север. Зимой
мы  разделяемся,  и  каждый  плот  плавает  по  одиночке.  Весной  мы  все
встречаемся у Балатрена. Там ходим друг к другу в гости,  играем  свадьбы,
танцуем Долгий Танец. Отсюда берет начало Дорога Балатрена - мощное  южное
течение. Летом  мы  дрейфуем  к  югу,  влекомые  этим  течением,  пока  не
встречаем Великих - серых китов, - мигрирующих на север. Тогда мы  следуем
за ними, в конце концов возвращаясь ненадолго к пляжам  Эмаха  на  Длинной
Дюне.
     - Это крайне захватывающая история,  милорд,  -  сказал  Аррен.  -  Я
никогда не слышал о людях, подобных вам. Мой дом находится  крайне  далеко
отсюда. И все же мы, жители острова Энлад, тоже  танцуем  Долгий  Танец  в
канун середины лета.
     - Вы топчете землю и находитесь в безопасности, - сухо заметил вождь.
- Мы же танцуем на поверхности бездонного моря.
     Помолчав немного, он спросил:
     - Как зовут твоего господина?
     - Сокол, - ответил Аррен. Вождь повторил слово, но оно явно ни о  чем
ему не говорило. И это более, чем что-либо другое, убедило Аррена  в  том,
что услышанная им история правдива, и эти  люди  действительно  всю  жизнь
проводят в Открытом Морс вдали от островов, где землей  и  не  пахнет,  за
пределами полета любой из живущих на островах птиц. Об их существовании не
знают люди, населяющие Архипелаг.
     - Он едва  не  умер,  -  сказал  вождь.  -  Ему  необходимо  поспать.
Возвращайся на плот Стард, я пошлю за тобой.
     Вождь встал. Несмотря на его непоколебимую  уверенность  в  себе,  он
явно не знал, как ему обращаться с Арреном: как с равным или как с юношей.
Арен в данной ситуации предпочел последнее и согласился с тем, что  должен
уйти. Но тут он столкнулся с другой проблемой.  Плоты  вновь  разошлись  в
стороны, и между ними сверкала полоска шелковистой воды  шириной  в  сотню
ярдов.
     Вождь Детей Открытого Моря вновь обратился к нему.
     - Плыви, - сказал он.
     Аррен  осторожно  окунулся  в  воду.  Ее  прохлада  приятно  освежила
обожженную солнцем кожу юноши. Переплыв зазор, он выбрался на другой  плот
и увидел группку  из  пяти-шести  детей  и  подростков,  которые  с  живым
интересом наблюдали за ним. Совсем маленькая девочка пропищала:
     - Ты плаваешь как рыба на крючке.
     - А как я должен плавать? - вежливо спросил слегка уязвленный  Аррен.
Ему не хотелось грубить малышке. Она была похожа на изящную  статуэтку  из
красного дерева, хрупкую и изысканную.
     - Вот  так,  -  крикнула  она  и  нырнула  как  тюлень  в  прозрачную
переливающуюся толщу воды. Только спустя долгое  время  и  на  невероятном
расстоянии Аррен увидел над поверхностью черную гладкую головку и  услышал
ее громкий визг.
     - Поплыли, - сказал мальчик, вероятно, ровесник Аррена, хотя  с  виду
ему можно было дать лет двенадцать: серьезный парень с вытатуированным  на
спине голубым крабом. Он нырнул, и все, даже трехлетние, нырнули вслед  за
ним. Аррен вынужден был последовать их примеру, постаравшись войти в  воду
без всплеска.
     - Как угорь, - сказал паренек, выставляя из воды плечо.
     - Как дельфин, - сказала симпатичная девочка  с  приятной  улыбкой  и
исчезла в пучине.
     - Как я! - взвизгнул трехлетний карапуз, качаясь  на  волнах  подобно
бутылке.
     Так что весь вечер дотемна и весь следующий  долгий  жаркий  день,  и
последующие дни Аррен купался, болтал и трудился вместе  с  подростками  с
плота Стара. Все перипетии его путешествия, начавшегося в  день  весеннего
равноденствия, когда они с Соколом отплыли с Рокка,  казались  ему  теперь
такими далекими! Ибо все, что произошло с ними во время этого путешествия,
да и вся его  предыдущая  жизнь,  не  шло  ни  в  какое  сравнение  с  его
теперешним времяпровождением, а ведь самое интересное  было  еще  впереди.
Ночью, ложась спать при свете звезд вместе с другими, он подумал:  "Словно
я умер, и все это - загробная жизнь: под яркими лучами  солнца,  за  Краем
Мира, среди сынов и дочерей  моря..."  Прежде  чем  уснуть,  Аррен  обычно
бросал взгляд на юг, ища глазами желтую звезду  и  Руну  Конца,  и  всегда
находил Гобардон, а также  больший  или  меньший  треугольник.  Но  сейчас
звезда взошла позднее, и он не сомкнул глаз, пока вся фигура не показалась
над горизонтом. День за днем и ночь за ночью плоты дрейфовали  к  югу,  но
море нисколько не менялось, ибо нельзя уловить перемены на его не  знающем
покоя лике. Майские бури уже прогремели, поэтому ночью ярко сияли  звезды,
а днем вовсю светило солнце.
     Аррен понимал, что вряд ли их жизнь  всегда  настолько  беспечна.  Он
спросил о зиме, и они рассказали ему о проливных дождях и могучих  волнах,
об одиноких плотах, которые долгими неделями дрейфуют вдали друг от  друга
сквозь серую мглу и  кромешную  тьму.  Прошлой  зимой,  во  время  шторма,
длившегося целый месяц, они видели волны, огромные,  по  их  словам,  "как
грозовые тучи", ибо ребята никогда не видели холмов: с гребня одной  можно
было увидеть вдалеке, в нескольких  милях  от  нее,  другую,  стремительно
мчащуюся на них.
     - Выдерживают ли плоты подобные штормы? - спросил он, и они ответили,
что да, но не всегда. Весной, когда все  собираются  у  Дороги  Балатрена,
обычно не досчитываются двух, трех, а иногда и шести плотов...
     Женились они рано. Голубой Краб -  мальчик,  на  спине  которого  был
вытатуирован  его  символ,  и  симпатичная  девочка  по  имени   Альбатрос
считались мужем и женой, хотя ему было лишь семнадцать, а ей - на два года
меньше. На плотах было  полно  таких  пар.  Множество  детишек  ползало  и
ковыляло по плотам, привязанные к четырем столбам центральной хижины,  под
крышей которой они спасались  от  дневного  зноя  и  где  спали  по  ночам
вповалку. Старшие дети нянчили младших, а  мужчины  и  женщины  на  равных
занимались  повседневной  работой.  Они  по  очереди  собирали  коричневые
морские водоросли нилгу, похожие на папоротник длиной в сто  футов.  Потом
все вместе ткали из нилгу одежду, а также плели грубые нити для канатов  и
сетей.  Они  рыбачили  и  сушили  рыбу,  вытачивали   из   китовой   кости
инструменты, занимались разной другой работой. Но у них всегда  находилось
время,  чтобы  поплавать  и  поболтать  друг  с  другом,  поскольку  сроки
выполнения той или иной работы никогда не бывали жесткими. Здесь время  не
делили на часы: различали лишь полный день и  полную  ночь.  После  череды
таких дней и ночей Аррену  стало  казаться,  что  он  живет  на  плотах  с
незапамятных времен, а Обехол и все, что было перед ним - всего лишь  сон,
и в какой-то иной вселенной он жил на острове и был принцем Энлада.
     Когда его, наконец, вызвали на плот вождя, Сокол поглядел на  него  и
сказал:
     - Вот теперь ты похож на того Аррена, которого я  увидел  во  дворике
фонтана: гладкий, как золотистый тюлень. Пребывание здесь явно пошло  тебе
на пользу, парень.
     - Да, милорд.
     - Но где это "здесь"?  Мы  миновали  знакомые  места.  Мы  уплыли  за
пределы карт... Давным-давно мне  приходилось  слышать  истории  о  Народе
Плотов, но я тогда решил, что это просто еще одна  байка  Южного  Предела,
досужий вымысел. Тем не менее, данная фантазия спасла нас,  и  мы  обязаны
своими жизнями мифу.
     Он произносил слова с оттенком иронии, как будто от души  наслаждался
этим бесконечным праздником жизни солнечного лета, но лицо его  оставалось
мрачным, а глаза - непроницаемо черными. Аррен заметил это и решился.
     - Я предал... - сказал он и запнулся. - Я предал ваше доверие ко мне.
     - Как так, Аррен?
     - Там... на Обехоле. Где вы впервые нуждались во мне.  Вас  ранили  и
вам нужна была моя помощь. А я и пальцем не пошевелил. Лодка дрейфовала, и
я не пытался управлять ею. Вам было больно, а я ничем не  помог.  Я  видел
остров... Я видел остров, но даже не попытался развернуть лодку...
     - Успокойся, парень, - произнес маг таким  повелительным  тоном,  что
Аррен подчинился. - Скажи мне, о чем ты думал в те минуты.
     - Ни о чем, милорд... ни о чем! Мне казалось, что бесполезно что-либо
предпринимать. Я думал, что вы утратили магическую силу... нет,  этому  не
бывать... что вы обманули меня.
     Пот струился по лицу Аррена, он с трудом выдавливал из себя слова, но
все же не умолкал.
     - Я боялся мс. Я боялся смерти. Я так испугался, что не в  силах  был
даже смотреть на вас, потому что вы могли уже умереть. Я мог думать лишь о
том, что существует... существует путь к бессмертию, и если я смогу  найти
его... Но жизнь все время утекала, словно где-то  была  огромная  рана,  и
кровь сочилась из нее... совсем как у вас. Ну, вот и все. Я бездействовал,
пытаясь спастись от ужаса смерти.
     Он  умолк,  ибо  было  нестерпимо  больно   произносить   правду   во
всеуслышание. Его остановил не стыд, а страх, все  тот  же  страх.  Теперь
Аррен понимал, почему вся эта беспечная  жизнь  на  плотах  среди  моря  и
солнечного света показалась ему  жизнью  после  смерти  или  чем-то  вроде
несбыточной мечты. Все дело в том, что в глубине души он считал реальность
пустотой без жизни, без тепла, без цвета или звука,  не  имеющей  никакого
значения. В ней не было вершин или глубин.  Вся  эта  прелестная  мешанина
света и цвета в море и в глазах людей являлась лишь  игрой  воображения  в
абсолютной пустоте вакуума.
     Она прох