а, где занял позицию его подопечный.
   Нет, нельзя отрывать глаз от окуляра и маячащей в нем цели.
   Все ведь было оговорено. Все просчитано до мелочей,  согласовано  с  этим
сопляком... Дэвид не мог вспомнить его имени.  Ну  ладно,  в  конце  концов,
сопляк - и есть сопляк. Хороший он парень или плохой,  умный  или  болван  -
Дэвиду нет до  этого  никакого  дела,  особенно  сейчас.  На  данный  момент
ситуация  такова:  Дэвид,  как  опытный  и  проверенный  солдат,  производит
контроль и оценку действий юнца, при необходимости выполняет не  выполненное
сопляком задание, а если дела пойдут совсем худо, то и прикрывает  парня.  И
все. Он обговорил с сопляком малейшие детали плана, вбил их в  его  башку  и
проверил, как усвоена информация.
   Во всей операции три удобных момента для выстрела. Три попытки.  Готовься
Дэвид к делу один, он вполне обошелся бы двумя. Но ради спокойствия  сопляка
проработал и третий вариант, чтобы дать парню своего рода фору.
   Первый удобный момент возник вдох назад. Генералиссимус осматривал  строй
своих ряженых подчиненных. Стоя на одном месте,  он  долго  что-то  говорил,
сбросив с себя  защитный  жилет  и  китель  из  металлической  чешуи.  Стоял
неподвижно, уперев руки в бока. Грудь  в  золотых  цепях  словно  специально
распахнулась навстречу гоблинпатрону,  заготовленному  Дэвидом.  Контрольный
призрак впился взглядом в сердце мишени.
   Вот он!
   Момент  для  выстрела  идеальный  со  всех  точек   зрения.   Баллистика,
поражающий фактор, возможность к  отступлению,  все  мыслимые  и  немыслимые
отклонения  -  все  сошлось  в  одной  секунде,  идеально   подходящей   для
снайперского выстрела.
   Дэвид затаил дыхание и...
   Вот он - удачный момент!
   Едва  заметно  напряглись  мышцы,  сгибающие  указательный  палец.  Сила,
давящая на курок, увеличилась на вес одного волоска. Еще один волос - и дело
будет сделано. Но...
   Он не мог стрелять. Не имел права. Он должен был ждать,  когда  выстрелит
сопляк.
   А  сопляк,  будь  он  неладен,  все  медлил  и  в  конце  концов  упустил
возможность прицельного выстрела.
   - Чтоб тебя!.. Опять сидим без жратвы, -  прошипел  кто-то  из  призраков
смерти.
   Дэвид успокаивал нервы, потирая щекой ребристый приклад и заодно мысленно
подбадривая приунывших бесплотных обитателей оружия.
   Для себя же он негромко повторял:
   - Все нормально, Дэвид Келлс. Скоро все это кончится.  Следующий  удачный
момент подвернется через пару секунд, вот увидишь.
   А если серьезно, то, похоже, возвращение откладывается на два, если не на
три вдоха-выдоха.
   Мысленно   Дэвид   обратился   к   своему   подопечному,   сидевшему    в
замаскированном безопасном укрытии на склоне холма,  с  которого  открывался
прекрасный вид на главный лагерь и штаб основных сил мятежников.
   Каких именно мятежников - Дэвид не знал. Да  плевать  на  них!  Мятежники
есть всегда, и всегда есть тот, кто прикажет  обезглавить  их  армию.  Дэвид
понятия не имел даже о том, на какой планете он находится. Единственное, что
он знал о ней, что скорее всего она принадлежит к лагерю союзников  Америки.
Иначе папаша Зорза не послал бы его на это дело.
   Дэвид моргнул, увидев, как Генералиссимус отошел от своих адъютантов.
   Отхлебнув  из  протянутой  ординарцем  фляги,  генерал  занялся  раздачей
медалей,  сопровождающейся  бурными  объятиями  с   отличившимися   в   боях
собратьями по оружию.
   Момент, когда он стоял с флягой в руках, запрокинув  голову,  был  второй
возможностью для верного выстрела.
   Призраки смерти оживились:
   - Отлично, отлично, ребята. Кажется, есть работа.
   - За дело, парни!
   Дэвид повторял про себя, обращаясь к напарнику:
   "Давай же, давай, сопляк. Нажимай на курок, дави плавно, но твердо.  Духи
смерти заждались, они хотят действовать..."
   И на этот раз - черт бы побрал этого сопляка! - момент для  выстрела  был
упущен.
   Вторая возможность бездумно, бессмысленно потеряна.
   Дэвид просто кипел от ярости. Надо же, все сходилось  как  нельзя  лучше,
сам он был запрограммирован на выстрел, готов подстраховать новичка,  помочь
ему уйти невредимым - и тут такое! Он был так зол, что даже не  слышал  бури
"восторгов", бушевавшей среди бесплотных обитателей его оружия.
   Но что, что же случилось с этим парнем? Если он  трусливый,  слабовольный
слизняк, то как он сумел дослужиться и  доучиться  до  последних  испытаний?
Какой кретин шаг за шагом, экзамен за экзаменом, тест за тестом вел  его  по
лестнице спецподготовки?
   Ну ладно, сделаем скидку на то, что парень - новобранец. Но что  с  того?
За спиной этого новобранца уже есть  две  засады  и  два  трупа,  к  которым
следовало добавить всего один,  и  тогда  экзамен  остался  бы  позади.  Три
выстрела, три точных попадания, три трупа - и новобранец считается  принятым
в основной состав самого засекреченного элитного подразделения  американских
вооруженных сил, последний резерв страны.
   Называлось это подразделение корпус "Одиссей"  -  по  имени  того  парня,
который сумел выбраться живым из всех передряг и вернулся домой,  когда  все
уже считали его умершим.
   Так вот, если сопляк собирается вступить в  ряды  "Одиссеев",  он  должен
пройти так называемое "Испытание Тремя Убийствами". Чушь  какая-то.  Ну  при
чем здесь испытание? Убивать - не испытание, а  будничная  работа.  Если  ты
солдат, то должен убивать. Впрочем, Дэвид,  не  одно  столетие  прослужив  в
составе  корпуса,  знал,  что  этот  обычай  всего  лишь  отголосок  давнего
прошлого,   эпохи   Моральных   Запретов,   которые   непостижимым   образом
ограничивали свободу даже профессиональных убийц.
   Рудимент, пережиток -  называй  как  хочешь,  но  традиция  есть,  обычай
существует, и отменять  его  никто  не  собирается.  Итак,  Испытание  Тремя
Убийствами. Три точных выстрела - и ты принят  в  корпус  "Одиссей".  Причем
цель тебе укажет начальство, оно же и отдаст приказ о стрельбе на поражение.
Никакой ответственности для исполнителя. Какое же это испытание?
   Не один год потратил этот парень, чтобы получить право сдать экзамен.
   Долгие, подчас мучительные тренировки, огромное количество  теоретических
занятий, упражнения на  тренажерах  и  полигонах  предшествовали  допуску  к
испытаниям. Много месяцев провел кандидат в палате хирургического отделения,
где одна операция  сменялась  другой,  где  вводились  в  его  тело  и  мозг
биоимплантаты,  дающие  таким,  как  Дэвид  и  его  сослуживцы,  невероятные
физические и психические возможности, о которых нормальный человек не  может
даже мечтать.
   Последнее, что оставалось сделать парню, - это самостоятельно  нажать  на
курок. Огонь! Попадание! - и Генералиссимус разжалован в свежие трупы. А нас
ожидает крутая выпивка. Последние формальности - и добро пожаловать в адское
братство, приятель. Скажи "здрасьте" нам, грешным дядям и тетям.
   И не забудь попрощаться с душой.
   Ты,  парень,  получишь  место  за  столом  в  баре  Проклятых,  где   все
посетители, мужчины и женщины, пожертвовали жизнью - сейчас и после смерти -
ради старого, доброго звездно-полосатого флага, ради  его  вечных  цветов  -
красного, белого, синего. Займешь ты свое место и  в  Зале  Покоя,  где  сон
долог, почти бесконечен, а сны, навеваемые заклинаниями,  легки  и  приятны.
Никакие кошмары, никакие ужасы операций, боев, убийств в прошлом, настоящем,
будущем или просто воображаемых не  смогут  проникнуть  под  плотное  одеяло
заклинаний, охраняющих покой солдата.
   Но все это счастье и богатство будет принадлежать тебе, сопляк,  если  ты
вовремя нажмешь на курок. Для тебя уже столько сделано! А за  тебя  -  почти
все!
   Лучшие инструкторы учили тебя и готовы  учить  дальше.  Великие  учителя,
могущественные вершители судеб, те, кто  пробудил  меня,  Дэвида  Келлса,  -
лучшего снайпера корпуса "Одиссей", непревзойденного убийцу, - вызвали  меня
из  небытия,  чтобы  помочь  тебе,  прикрыть  тебя,  быть  с  тобой  в  этот
исторический миг.
   Так чего ты еще ждешь, дуралей? Почему тянешь время?!
   Неужели сопляк не поверил  в  легенду,  которой  потчуют  новичков  перед
испытанием?
   Вечный яд сомнений  стал  просачиваться  под  броню  Дэвида,  жечь  мозг,
терзать разум.
   Черт, неужели кто-нибудь проболтался? Неужели кто-то  рассказал  сопляку,
что порой в Зал Покоя прорываются призраки совести, которые  словно  молотом
бьют по прозрачным стеклянным саркофагам, где, покоясь в неоновом  свечении,
спят герои? И тогда нарушается привычная череда  снов  дугами  электрических
разрядов, перебегающих по телам спящих от волос на голове до пальцев ног.  И
нет страшней пытки, чем недолгое явление призраков... А потом - снова сон  и
покой. Десятки лет. Сотни лет напролет - сон, Сон, СОН...
   Тишина вокруг, больничная, кладбищенская. Покой. Сон. И вдруг, неожиданно
- крики призраков, ворвавшихся в безмятежность:
   - Смерть, смерть, смерть!
   - Ты убийца, Убийца, УБИЙЦА!
   Словно рев пантеры, раздирают они твои уши, проникают в горло  и  сердце,
голосом сбрасывая тебя к  вратам  Преисподней,  где  ты  оказываешься  между
создателем и его вечным противником. И оба они, покачав головами, говорят:
   - Нет, этот - не мой.
   И ты горишь, даже не в аду... нет, просто тебя выжигает пламя,  рожденное
в собственной душе, несущее боль и нестерпимые муки.
   Господи, помилуй! Часто, слишком часто видел Дэвид этот кошмарный сон.  И
сейчас  каждый  его  нерв,  каждый   мускул,   пропитанный   адреналином   и
тестостероном, жаждали обнаружить того, кто мог рассказать  об  этих  ужасах
новобранцу, чтобы, усомнившись единожды, он не спешил нажимать на курок.
   Дэвида передернуло, когда в памяти  его  щупальцами  спрута  зашевелились
воспоминания о его первой засаде, первом снайперском крещении.  Он  вспомнил
того русского. Этакий бочонок водки, человек из народа.  По  всем  прогнозам
выходило, что ему суждено было стать первым свободно и всенародно  избранным
президентом России. А  кроме  того,  огромной  опасностью  для  безопасности
возлюбленной Америки.  По  крайней  мере,  так  сообщалось  в  досье  Центра
Управления.
   Тогда Дэвид был совсем молодым. Что, черт возьми, он мог понимать во всем
этом?! Ясно ему было только одно: судьба свободного мира висит на волоске. И
во имя восстановления равновесия нужно убрать этого человека.  Что  Дэвид  и
сделал.
   Прямо на Красной площади, во время парада по случаю визита  американского
президента.
   Дэвид всадил пулю в сердце  того  русского.  Звука  выстрела  не  услышал
никто.
   Хлынула кровь, а затем крики,  вопли  и  стрельба  разорвали  воздух  над
площадью и Кремлем. Дэвид побежал. Он бежал, бежал, бежал, слыша  за  спиной
дыхание всех ищеек, борзых, гончих и бойцовых  собак  тогда  еще  Советского
Союза. Ему удалось уйти от них. Как? Он и сам не помнил. Зато на  всю  жизнь
он запомнил, как после нажатия на курок он вдруг  осознал,  что  только  что
перешел ту грань, из-за которой нет возврата никому, ни одной душе  -  живой
или мертвой.
   Он перешел черту, и назад пути не было, ибо дорогу преграждал величайший,
непрощаемый грех - убийство.
   - Твою мать!
   Дэвид действительно разозлился: он видел, что подходит третий момент  для
выстрела, и в то же  время  ясно  осознавал,  что  парень  собирается  вновь
упустить  возможность  поразить   цель.   Сопляк   застыл,   словно   заживо
замороженный. Он, понимаешь ли, остолбенел, зато Дэвид, готовый убивать,  но
не подготовившийся к работе именно по этой цели, чувствовал, как сжимается в
отчаянии его всегда безупречно работавшее сердце.
   Впервые за тысячу лет и сотни убийств, впервые с того самого  раза  Дэвид
почувствовал мучительную боль,  вспарывающую  сердце  в  краткий  миг  между
мыслью и действием.
   Отец  Зорза,  жрец-колдун,  ставший  распорядителем  действий  Дэвида   в
последние десятилетия, когда каждое  следующее  убийство  было  все  труднее
подготовить, организовать, "выносить" и все легче осуществить, называл  этот
миг Мгновением Свободы  Выбора.  Сознательно  принятое  решение.  Осознанное
действие.
   Между ними - последний шанс проявления воли.
   Долгая предзакатная тень между "думать" и "сделать".
   - Мир тебе, друг мой, мир твоей душе, -  успокаивал  его  отец  Зорза.  -
Грех, который ты берешь на душу, - это жертва высшей пробы на  алтарь  бога,
хранящего нашу страну. И этот грех будет отпущен тебе, ибо не есть грех  то,
что совершено во имя справедливого, правого дела.
   Дэвид словно молитву повторил  эти  слова...  и,  не  дожидаясь  сопляка,
всадил заряд в Генералиссимуса,  аккурат  на  полтора  дюйма  левее  золотой
блямбы, болтающейся на груди.
   Выстрел! До слуха  Дэвида  донесся  восторженный  шакалий  вой  призраков
смерти,   уносимых   к   вожделенной   цели    боеголовкой    гоблинпатрона.
Стосковавшиеся по делу и добыче призраки хором скандировали хвалебные  песни
в адрес стрелка.
   А что еще, скажите на милость, он должен был сделать?
   Новобранец "обломался", но задание-то никто не отменял, и  важность  цели
от этого меньше не стала, вот и нажал Дэвид на спусковой крючок - медленно и
плавно, затаив дыхание, - и увидел в следующий миг  сквозь  оптику  прицела,
как обращается в кровавую кашу раззолоченная грудь Генералиссимуса.
   Вот и все: нажал - и готово. Делов-то...  И  адъютантов  зацепил,  упокой
господи их души. Или прокляни их и сбрось в Преисподнюю. В  общем,  господи,
поступай, как  хочешь,  Дэвид  оставляет  тебе  полную  свободу  действий  в
отношении душ погибших. У него и без  тебя  проблем  хватает  в  собственном
департаменте.

Глава 7

   - Рад вас видеть, хозяин. Вот вы  и  снова  дома.  -  Покрытая  морщинами
физиономия старого домового расплылась в милейшей улыбке.
   По крайней мере, таковой считал  свою  ухмылку  сам  домовой.  На  взгляд
любого нормального человека, эта гримаса была не  чем  иным,  как  леденящим
душу отражением зловещей сущности этого персонажа кошмарного сна.
   Впрочем,  Владу  была  хорошо  знакома  и  эта  страшная  физиономия,   и
расползшаяся по ней улыбка.
   - Привет, Броша, - вполне доброжелательно и даже ласково  поприветствовал
Влад домового. - Как тут у нас дела?
   - В целом не так уж и плохо,  хозяин.  Все  на  своих  местах,  в  полной
сохранности и отличном состоянии. Кое-что требует ремонта,  но,  полагаю,  с
такими делами я управлюсь самостоятельно...
   - Чтоб тебя эльфы  побрали,  Броша!  Неужели  так  трудно  сказать:  "Все
о'кей!"
   - и дело с концом?
   Домовой Броша не на шутку обиделся:
   - Да как же можно, хозяин! Разве подобает  нам  употреблять  это  мерзкое
американское выражение? Нет, так дело не пойдет...
   Раньше Броша находился на службе при Управлении  транспорта  Генерального
Штаба Вооруженных Сил Российской Галактической Федерации. Теперь же  он  был
переведен в распоряжение Влада Прожогина, майора российских коммандос - роты
специального назначения "Бурые медведи", в которую принимали  только  лучших
из лучших. Влад несомненно был самым лучшим среди  этих  лучших.  Разведчик,
рейнджер,  диверсант,  имеющий  право  открывать  огонь  на  поражение   без
дополнительного запроса командования.  Очень  немногие  могли  назвать  себя
командирами или начальниками над майором Прожогиным в те дни и  часы,  когда
он находился на задании. Причем все эти  люди  независимо  от  их  званий  и
должностей принадлежали к иерархии таинственной Церкви Меча, адептом которой
был и сам Влад.
   - О'кей, никаких больше о'кеев. О'кей? -  Влад  изводил  своего  денщика,
всячески  склоняя  ненавистное  американское   словечко,   от   которого   у
чувствительного домового уши вяли в самом прямом значении этого слова.
   Беседа, столь мучительная для  патриота  Броши,  происходила  в  прихожей
московской квартиры Влада  Прожогина.  Москва  Белокаменная  -  город  белых
камней.
   Как ее ни назови, древнюю или новую, столица России - это его дом. Дом!
   Наконец-то он снова здесь, дома! Влад швырнул дорожную сумку в угол,  где
ее тотчас же подхватил хозяйственный Броша.
   - Каждая вещь - на своем месте, каждое место  -  для  нужной  вещи,  -  в
тысячу первый раз повторил Броша свой жизненный и служебный девиз.
   Не обращая на домового внимания, Влад шагнул в гостиную. Но Броша  тотчас
же вихрем закружился вокруг его ног, завывая и причитая:
   - Сапоги, хозяин, сапоги!
   - Тьфу ты, забыл! Извини.
   Еще  одно  священное  правило  Броши.  Никому,  даже  его  господину,  не
позволено пересекать порог хранимой им сокровищницы в уличной обуви.  Скорее
всего Броша не сделал бы исключения из этого правила и для  самого  государя
императора. Влад живо представил себе его величество в  окружении  разодетых
придворных, которых вдруг занесло в квартиру какого-то майора-спецназовца, и
непреклонного домового Брошу,  который,  широко  расставив  руки,  бросается
навстречу входящим с отчаянным воплем:
   - Нет! Нет! Куда?! Сапоги, ваше величество, сапоги! Извольте переобуться.
   Вот вам самые лучшие тапочки. Пожалуйста. Только не в уличной обуви!
   Влад был уверен, что даже  императору  не  хватило  бы  невозмутимости  и
уверенности в себе, чтобы пробить Брошину оборону.
   Да, Броша - это Броша. За долгие годы Влад привык к причудам  домового  и
предпочитал не спорить с ним, а выполнять его требования. В общем-то, никому
другому и в голову не приходило обращаться  к  майору  в  таком  тоне.  Даже
верховному колдуну спецслужб Брэнду  Карвазерину,  которого  Влад  про  себя
иначе как верховным козлом не называл. Кстати, младший брат Брэнда,  Даниэль
Карвазерин, исполнял обязанности главного колдуна на  станции  "Бородино"  в
Пограничной Зоне. Обоих братцев Влад, мягко говоря, недолюбливал.
   А, да ну их к черту, этих поганых колдунов! Главное, что Влад  наконец-то
дома. Сбросив шинель, майор рухнул на диван и тяжело вздохнул. Что ж, вот  и
еще одно возвращение с еще одного задания.
   Вернулся он после полугодичной  командировки.  Командировки,  оказавшейся
едва ли не самой любопытной за все  годы  его  службы.  И  дело  даже  не  в
продолжительности  задания,  хотя  обычно  командировки  специалиста  класса
майора  Прожогина  не  превышали  нескольких  дней.  Специализация  Влада  -
пожалуй, самая зловещая среди прочих боевых искусств - обычно требовала  его
присутствия на месте проведения  операции  буквально  в  течение  нескольких
минут... Другое дело - сколько до этого места добираться.
   Последняя экспедиция была необычна прежде всего местом назначения: майору
предстояло  отправиться  в  населенные  потусторонними   существами   районы
реальности. Действительно, не самое привычное поле боя для смертного,  пусть
даже самого подготовленного.

***

   Генерал, обычно бесстрашный  и  бесстрастный,  явно  нервничал.  Довольно
странно  видеть  нервничающим  боевого  генерала,  полного  кавалера  ордена
Святого Георгия - высшего отличия воинской доблести в Российской армии.  Его
лицо - значительное, величественное, словно вырубленное из камня, - блестело
от пота.
   Верхняя пуговица френча, обычно  плотно  обхватывавшего  воротником  шею,
была расстегнута.
   - Садитесь, майор, - сказал он. - Можете курить, если хотите.
   - Я не курю, господин генерал.
   - Ну тогда, при ваших-то талантах и навыках выживания,  вы  сможете  жить
долго-долго, если не вечно, - пошутил генерал, закуривая  толстую  гаванскую
сигару.
   От внимания Влада не ускользнуло легкое дрожание пальцев начальника.
   - У меня есть для вас задание, - сказал генерал, затянувшись. - Оговорюсь
сразу - абсолютно добровольное. Если согласитесь  -  буду  вам  признателен.
Должен сказать честно:  вы  -  мой  последний  резерв,  последнее  секретное
оружие, моя последняя надежда. - Генерал  помолчал,  рассеянно  улыбаясь,  а
затем вдруг придвинулся поближе к Владу и продолжил доверительным тоном:
   - Дело вот в чем, сынок: один из этих мерзавцев, этих сволочных и поганы