в течение десяти минут. Ограничив себя таким
образом во времени, Дэвид выиграл в  размерах,  маневренности  и  скрытности
серфера-призрака, в котором не пришлось  размещать  полновесный,  достаточно
объемный и тяжелый скафандр. А кроме того, десять  минут  -  это  более  чем
достаточно, чтобы проникнуть внутрь станции. Сложнее будет уполовинить  этот
срок, чтобы иметь возможность выбраться обратно.
   "Если удастся дожить до того, чтобы понадобилось выбираться",  -  подумал
Дэвид. Легкий смешок, вырвавшийся из груди, означал лишь потерю драгоценного
воздуха. Но Дэвид не мог устоять против  искушения  хохотнуть  или  хотя  бы
усмехнуться. Так с ним бывало  всегда:  вместе  с  переходом  в  напряженное
рабочее состояние повышалось и внутреннее напряжение его чувства юмора.
   Запорный механизм не представил  для  Келлса  большой  сложности.  Вскоре
облачко  воздуха,  вырвавшееся  наружу  и   мгновенно   осевшее   на   стене
кристалликами  снега,  возвестило  о  достижении  разгерметизации   шлюзовой
камеры. Дэвид вскрыл люк, проник внутрь и задраил люк за собой. Он  понимал,
что в эту минуту на одном из контрольных пультов вспыхнула красная лампочка,
сигнализирующая об утечке воздуха,  и  если  он  не  хочет  повстречаться  с
ремонтной бригадой, ему следует как можно быстрее удирать отсюда.
   Всего проникновение через несколько шлюзов и  тамбуров  заняло  у  Дэвида
значительно меньше четырех  минут.  Оказавшись  и  помещении  с  полноценной
атмосферой, он разгерметизировал  скафандр  и,  преодолев  несколько  темных
коридоров и вентиляционных шахт, оказался в  одном  из  складских  помещений
станции. Это было  темное  помещение  со  стеллажами-сотами,  уходящими  под
потолок, плотно забитыми разными контейнерами, коробками и ящиками.
   С этого момента дело пошло уже не в столь быстром темпе.  Даже  используя
гремлин-шкатулку, Дэвид потратил добрую четверть часа,  чтобы  обнаружить  у
балки-колонны перед входом на  склад  контрольно-связной  терминал,  который
оказался  загроможден  штабелем  контейнеров.  Еще  минут   тридцать   Келлс
промучился, вскрывая защиту терминала. А затем... затем целый  час  ушел  на
то,  чтобы  крошечные  шпионы-гремлины,  покинув   шкатулку,   освоились   в
оптических сетях русской станции,  избегая  показываться  на  глаза  борзым,
гончим, легавым и  просто  сторожевым  псам,  охраняющим  покой  сети  связи
станции. Дело шло внешне неспешно, но через час с небольшим  Дэвиду  все  же
удалось подключиться к нескольким секторам станции  "Бородино"  -  не  самым
засекреченным,  но  весьма  важным  для  него  сейчас.  Это  были  хранилища
литературы и технической документации, архив строевого  отдела  со  списками
личного  состава,  квартиръегерская  служба   и   еще   несколько   отделов.
Фактически, не опасаясь быть засеченным контрразведкой, Дэвид уже сейчас мог
выяснить многое из того, что ему было нужно.
   Немало он уже  мог  и  сделать,  пользуясь  доступом  к  этим  хранилищам
информации.
   Среди прочего Келлс выяснил местоположение госпиталя.
   Затем - данные о госпитальном медбрате Дмитрии Айзенберге.
   Получил Дэвид и список других имен и фамилий.  Список  этот  начинался  с
Билли Иванова, а заканчивался Игорем Долговым.
   Ах да, последней включена в список находящихся на борту станции полковник
Таня Лоусон.
   Неожиданно за спиной Дэвида отъехала в сторону дверная панель.
   Обернувшись,  Келлс  увидел  в  дверном  проеме  остолбеневшего  русского
мичмана из боцманской команды, уставившегося широко  раскрытыми  глазами  на
незнакомца, устроившего из информационного  терминала  месиво  перепутанных,
беспорядочно оборванных проводов и волоконных кабелей.
   Столбняк сменился праведным гневом. Переведя еще раз взгляд с  Дэвида  на
вскрытый терминал и обратно, мичман побагровел и громогласно прорычал:
   - Да какого черта?!
   С переводом смысла этой  фразы  на  английский  трудностей  у  Дэвида  не
возникло Впрочем, слова эти стали последними, сказанными мичманом при жизни.
   Мгновение спустя Дэвид молниеносным движением воткнул ему пальцы в горло,
сокрушая шейные позвонки и разрывая голосовые связки и артерии.  Бьющееся  в
агонии тело Келлс осторожно опустил на пол.
   "Так, еще один труп, - сообщил сам себе Дэвид.  -  От  этого  парня  тоже
нужно как-то избавиться. Причем поскорее".
   Бескровной и благородно-возвышенной командировка быть  не  обещала.  Ведь
если говорить по большому счету, то к работе Дэвид еще и не приступал, а  на
его счету уже два трупа.

***

   Дмитрий Айзенберг так никогда и не узнал, насколько близок он  был  в  ту
ночь к тому, чтобы стать трупом номер три.
   Спасло его чрезмерное пристрастие к выпивке.
   Страдая от тоски по возлюбленному Алексу, Дмитрий после дежурства изрядно
засиделся  в  унтер-офицерском   клубе.   Приятели   пытались   развеселить,
подбодрить его, но все впустую.  Единственным  лекарством  от  жгучей  тоски
оказался дешевый  синтетический  коньяк,  и,  судя  по  результату,  медбрат
Айзенберг перебрал с дозировкой сильнодействующего снадобья.
   И вот теперь, пробираясь по коридору общежития, он  чувствовал  себя  так
паршиво,  что  едва  держался  на  ногах.  Распахнув  дверь  каюты,  Дмитрий
остановился на пороге, покачиваясь и держась за косяк.
   Не успел он сделать и шага в  темноту  каюты,  как  его  желудок,  полный
спиртного, метнулся  к  горлу,  намереваясь  покинуть  организм  столь  мало
заботящегося о  себе  человека.  Собрав  последние  силы,  мичман  Айзенберг
отчаянным броском пересек каюту и рухнул на колени в туалете, обняв  унитаз.
На собственной шкуре уяснив, что собой  представляет  философская  категория
"излишнего потребления", он провел в маленьком помещении  санузла  несколько
долгих и мучительных минут.  Издавая  омерзительные  звуки,  он  многократно
освободил желудок от "излишне потребленного" напитка.
   Вывернутый наизнанку, Дмитрий Айзенберг сумел-таки подняться  с  пола,  с
тем чтобы, вытерев физиономию рукавом, принять горизонтальное  положение,  а
именно  -  замертво  рухнуть  на  койку.  Спустя  полминуты  каюту   огласил
раскатистый  храп  собрата,  услышав  который   Дэвид,   словно   заправское
привидение, выскользнул из недр стенного  шкафа  и  бесшумно  приблизился  к
спящему.
   Дмитрий захрапел на новый лад, заставив Дэвида улыбнуться.
   - Везет тебе, ублюдок, - сказал Келлс вслух.
   На всякий случай - чтобы обезопасить себя от  случайностей  -  Дэвид  при
помощи инъекционного пистолета ввел  Дмитрию  в  вену  снотворное.  Если  не
считать крепкого, беспробудного сна в  течение  как  минимум  восьми  часов,
единственным эффектом этой инъекции должно  было  стать  весьма  болезненное
пробуждение и мучительное ощущение похмельного синдрома.
   "Не  столь  большая  цена,  -  подумал  Дэвид,  -  за  то,  что  тебя  не
прихлопнули, когда ты на карачках ввалился в собственную каюту".
   Выключив свет, Дэвид  взялся  за  работу.  Для  начала  он  просканировал
наиболее важные  для  идентификации  личности  параметры  организма  мичмана
Айзенберга.  Обследованы  были  отпечатки  пальцев,  радужная   оболочка   и
разветвление оптического нерва, проанализирован состав крови и слюны.
   Скопировав эту информацию, Келлс  мог  беспрепятственно  проходить  через
системы контроля, основанные на физико-химических  параметрах  человеческого
тела.
   Дмитрий захрапел громче. Дэвид усмехнулся.  Если  не  считать  храпа,  то
теперь он, Дэвид Келлс, - точная копия мичмана Айзенберга, по крайней мере в
рамках необходимого.
   Чувствуя  себя  воплощенным  милосердием,  Дэвид  выскользнул  из  каюты,
предоставив спящему Дмитрию и дальше храпеть в свое удовольствие.
   Положительным эмоциям не суждено было долго господствовать в душе Келлса.
   Успев сделать лишь шаг из кабины  гравилифта,  Дэвид  Келлс  почувствовал
опасность.
   От лифта в разные  стороны  расходились  лучи  коридоров  и  переходов  -
огромный,  бурлящий  жизнью  организм   медсанчасти   космической   крепости
"Бородино"  со  всеми  положенными  госпиталями,  лазаретами,   изоляторами,
клиниками и лабораториями. В этот час - условной ночи в госпитальном секторе
- пациентам предписывалось спать. Освещены были  лишь  полупрозрачные  двери
кабинетов и комнат дежурного медперсонала. Эти матовые двери  отбрасывали  в
коридоры редкие пятна теплого желтоватого  света.  Судя  по  их  количеству,
госпиталь станции не был перегружен. Самих врачей нигде не было видно,  лишь
время от времени медсестры или санитары пересекали коридоры, чтобы выполнить
назначенные пациентам процедуры.
   В общем, панорама госпиталя с центральной лифтовой площадки  представляла
собой предельно мирное, даже тоскливое зрелище. И  вдруг  сквозь  слой  этой
умиротворяющей  ваты  мозг  Дэвида  пронзило,   словно   стрелой,   ощущение
опасности.
   Келлс напрягся, как собака,  учуявшая  запах  близкой  дичи.  Сходство  с
охотничьим  псом  усиливалось   дрожанием   напряженно   принюхивающихся   к
окружающим запахам ноздрей. Точно так же были напряжены и  остальные  органы
чувств Дэвида. Словно огненная нить  зажглась  в  позвоночнике,  воспламеняя
снопами искр нервные  окончания.  Взгляд  Дэвида  стремительно  переходил  с
одного сектора на другой.
   Более всего Келлс походил сейчас на сжатую биопружину, которой достаточно
тревожного сигнала одного-единственного нейрона, чтобы сорваться с  курка  и
перейти от ожидания к действию.
   Развитые  веками  тренировок  охотничьи   и   боевые   инстинкты   Дэвида
обострились  до  предела,  пытаясь  определить,  откуда  исходит  опасность.
Перво-наперво Дэвид убедился, что никто  не  следит  за  ним  сквозь  оптику
прицела   из   какого-нибудь   темного   закоулка.    Шепотом    активировав
гремлин-шкатулку и проконсультировавшись с ее  обитателями,  Келлс  отбросил
также и версию, согласно которой он мог  не  заметить  особо  засекреченного
рубежа контроля и стать объектом внимания тех,  кто  находился  за  пультами
служб безопасности и наблюдения.
   И все же,  несмотря  на  успокаивающую  информацию,  ощущение  опасности,
напоминающее непрерывно звучащее шипение растревоженной кобры, не исчезало.
   Постепенно неясное ощущение переросло во вполне конкретное предположение,
а затем и в уверенность, что незадолго до Дэвида  неподалеку  отсюда  прошел
кто-то очень опасный. В сознании  Келлса  этот  незнакомец  предстал  чем-то
вроде смерти с косой, алчущей скорбной жатвы. Но более всего поразился Дэвид
тому, что этот след, этот аромат смерти был ему смутно знаком. Не встречался
ли он с опасным незнакомцем когда-то раньше?
   Мысленно дав себе хорошего  пинка,  Дэвид  заставил  себя  отбросить  эти
мысли.
   Не будь болваном, Келлс! Никогда в жизни ты не встречался с этим  сукиным
сыном.
   Доведись вам оказаться в одном и том же месте в одно и то же  время  -  и
либо ты убил бы его, либо он - тебя. Другого не дано.
   В этой ситуации у Дэвида было три варианта дальнейших действий,  учитывая
изменение обстановки в связи  с  появлением  на  сцене  столь  значительного
персонажа, не  заявленного  в  предварительной  программе.  Первый  вариант:
сваливать  отсюда  подобру-поздорову,  пока  этот  тип  не   учуял   Дэвида,
вторгшегося в его логово. Разумеется, при таком развитии событий  выполнение
задания катилось, мягко говоря, к чертям собачьим, зато был  шанс  сохранить
секретность миссии бойца "Одиссея". Второй вариант, если говорить  о  личном
отношении, устраивал Дэвида больше.  Заключался  он  в  том,  чтобы,  бросив
порученное дело, начать  охоту  за  опасным  противником,  выследить  его  и
попытаться, пусть даже ценой собственной жизни, отправить этого  ублюдка  на
тот свет. Не одно поколение  бойцов  корпуса  "Одиссей"  будет  признательно
Келлсу за доброе дело. Что касается полученного  задания,  то  при  варианте
номер два оно катилось к чертям собачьим ровно с тем же ускорением, что и  в
варианте номер один.
   Оставался еще один вариант. Номер три.
   Дэвид чуть снизил напряжение нервной системы и проследовал в госпитальный
сектор.
   Он двигался небрежной походкой, словно по давно знакомым помещениям.
   Миновав открытую дверь ординаторской, Дэвид не  привлек  к  себе  особого
внимания.
   Никто не заметил ничего необычного в высоком, подтянутом медбрате, идущем
по коридору с подносом, заставленным склянками с медикаментами, в одной руке
и видеопапкой с историями болезней - в другой. Да и спроси  его  кто-нибудь,
чем он  занимается  в  столь  поздний  час,  Дэвид  не  дал  бы  повода  для
подозрения. При помощи гремлин-шкатулки он заранее внес небольшие  изменения
в компьютерный список дежурств и процедур. Теперь любой терминал, отвечая на
запрос, выдал бы информацию, что медбрат Дмитрий должен  выполнить  один  из
ежедневных физических и фармакологических контрольных осмотров  пациента  по
имени Билли Иванов. Ночной осмотр полагалось произвести  ровно  в  два  часа
пополуночи.
   Дэвид был хорошим актером. Иначе в его деле и не выживешь. Но что  и  как
он играл в ту ночь, по его мнению, было вполне достойно Драматической Премии
Галактики. Труднее всего было сохранять облик, перевоплотившись  в  русского
прапорщика медицинской  службы,  ощущая  присутствие  поблизости  смертельно
опасного врага. Далеко не сразу Дэвид убедился, что коварный  незнакомец  не
только прошел перед ним тем же маршрутом, но и крадучись  вернулся  обратно,
ступая по своим следам, словно возвращающийся с охоты тигр.
   Наконец Дэвид подошел к палате  Билли  Иванова.  Несколько  мгновений  он
колебался, прежде чем войти. Внутреннее  чутье  безошибочно  указывало,  что
невидимый противник тоже заходил в эту дверь. Нет, сейчас его  в  палате  не
было, но Дэвид не мог быть уверенным, что тому не придет в голову  вернуться
сюда еще раз. Сознание Дэвида раздвоилось. С одной стороны,  воин,  охотник,
бесстрашный мастер боевого искусства, он жаждал  встречи  с  противником.  С
другой - исполнительный, дисциплинированный офицер корпуса "Одиссей" не  мог
позволить себе роскоши щекочущего нервы поединка в ущерб выполнению задания.
   Как же хочется уничтожить этого незнакомца, даже от  следов  которого  за
версту воняет смертью. Нет, убить подобное  исчадие  -  не  грех.  Скорее  -
искупление других грехов. Многих грехов, из тех, что тяжким бременем  лежали
на душе Дэвида Келлса.
   И все же чувство  долга  -  донельзя  обостренное  в  сознании  Келлса  -
пересилило соблазн. Дэвид заставил себя отвлечься от  кошмарного  невидимого
следа и зайти в палату Билли.

Глава 20

   Комната для допросов на станции "Бородино" ничем не отличалась от  других
помещений, предназначенных для этой цели где бы то ни  было.  Как  заведено,
она выглядела угрюмой, холодной, неуютной. Те же  три  голые  стены,  то  же
зеркало вместо четвертой, тот  же  стального  цвета  длинный  стол  с  двумя
стульями по противоположным сторонам.
   Танина жертва застыла по стойке "смирно" у одного из стульев. Как и любой
человек, ожидающий допроса магистра расследований, этот русский  офицер  был
изрядно напуган. Но помимо  страха  в  нем  было  и  нечто  противоположное:
уязвленное, но все еще живое достоинство обреченного гладиатора.
   - Можете садиться, Игорь Долгов, - скомандовала  Таня,  намеренно  говоря
по-английски, а не по-русски.
   При упоминании его имени, Игорь Долгов дрогнул, но с места не сдвинулся.
   "Отлично, - подумала Таня. - По-английски он не понимает".
   Жестом она указала ему на стул. Игорь тотчас сел. Затем Таня обратилась к
своему спутнику - Крайгворму:
   - Кажется, у вас были какие-то срочные дела? Крайгворм ошалело  уставился
на нее; по крайней мере, так она истолковала гримасу, обозначившуюся на  его
омерзительной физиономии.
   - Но, мадам, - возразил огр, - я полагал,  что  мое  участие  в  допросах
предусмотрено регламентом работы.
   - Предусмотрена его возможность, но не обязательность, - отрезала Таня. -
Особенно с учетом полной бесполезности  вышеназванного  участия.  Ладно,  не
обижайтесь, будут у нас еще допросы в этой  командировке,  наприсутствуетесь
вволю.
   Крайгворм хотел заявить о своем несогласии с такой  постановкой  вопроса,
но под строгим взглядом Тани сник и, буркнув:  "Слушаюсь,  мадам",  поспешил
скрыться за дверью.
   Таня проводила его взглядом и  выложила  на  стол  свой  любимый  прибор,
ассистировавший ей во многих делах, включая допросы, устройство, которое она
называла "Ангелом". Одно движение - и прибор заработал.
   - Адмирал Амириани, - произнесла Таня, глядя в потолок.
   Голос адмирала тотчас же раздался в  динамиках,  установленных  по  углам
комнаты:
   - Я вас слушаю, госпожа полковник. Чем могу быть полезен?
   - Вплоть до отдельного распоряжения я хотела бы, чтобы все контакты между
нами осуществлялись только  посредством  моего  персонального  переговорного
устройства.  -  Таня  приподняла  "Ангела",  чтобы  продемонстрировать   его
адмиралу.
   - У меня нет возражений, - с готовностью согласился адмирал.
   Послышались приглушенные  распоряжения,  и  вскоре  штатное  переговорное
устройство комнаты, издав поросячий визг, затихло.
   - Готово, -  голос  адмирала  доносился  теперь  из  маленького  динамика
"Ангела", - могу ли я еще чем-нибудь помочь?
   - Благодарю вас, адмирал, и если вы уж так любезны, то могу я  обратиться
к вам с еще одной просьбой?
   - Безусловно, полковник Лоусон.
   - Тогда будьте так добры, отключите все "жучки" в  этой  комнате.  -  Для
большей убедительности она обвела помещение рукой.
   Ответное молчание более чем красноречиво свидетельствовало, что она опять
застала Амириани и его подчиненных врасплох. На самом деле ей даже не  нужно
было смотреть на горящую на  панели  "Ангела"  лампочку,  чтобы  предугадать
наличие в той комнате целой кучи подсматривающих и подслушивающих устройств.
Как раз это было вполне объяснимо и естественно.
   Наконец адмирал нашелся:
   - Прошу  прощения,  полковник.  Видимо,  кто-то  не  допонял  мои  четкие
указания на недопустимость использования средств  слежения.  Все  устройства
скрытого наблюдения будут немедленно отключены.
   Действительно, мигнув раз-другой, индикатор на панели "Ангела" погас.
   Зажегся зеленый свет. Все чисто.
   Таня повернулась к Игорю и, намеренно используя старый полицейский  трюк,
излишне долго и  пристально  стала  рассматривать  его.  Обычно  этот  прием
изрядно нервировал и сбивал с толку допрашиваемых.
   Особых проблем с этим молодым человеком ожидать не приходилось. Он и  так
уже был сломлен, напуган и сейчас боролся скорее за сохранение хорошей  мины
при плохой игре, чем за реальный выигрыш.
   Игорь Долгов был офицером до мозга костей.
   Сложен как греческий бог,  облачен  в  безукоризненно  подогнанную  форму
(сшитую  из  более  дорогого  материала  по  сравнению  с  тем,  что  обычно
использовался офицерами его ранга, что не ускользнуло от внимания Тани).
   Лицо лейтенанта достойно несло печать благородного  происхождения  -  как
его черты, так и выражение вполне соответствовали представлениям  русских  о
том, как должен выглядеть офицер, чьи предки служили стране, что называется,
"еще при старом режиме".
   Таня откинулась на спинку  стула.  Игорь  вздрогнул  от  ее  неожиданного
движения Затем Таня достала из портфеля какие-то  бумаги  и  предметы  жутко
официального вида. На стол лег антикварного вида блокнот и старинная ручка.
   Наконец Таня взяла в руки  "Ангела",  нажала  кнопку  "запись",  поднесла
аппарат  к  губам  и  произнесла  по-английски:  "Полковник   Таня   Лоусон,
Межпланетная  полиция,  нахожусь  на  борту  русской   космической   станции
"Бородино", продолжаю расследование инцидента с "Холидеем Первым"".
   Она повертела прибором перед  лицом  Игоря,  который  ошарашено  облизнул
пересохшие губы, решив, что сейчас ему прикажут говорить. Вместо этого  Таня
перешла на русский язык (к удивлению Игоря, акцента  у