и оставили Лену одну.
     - Садись. Конфеток хочешь? Чайку? - предложил Леха.
     - Да нет, не хочу, - отмахнулся Тютюнин. Он тяжело вздохнул. - Ты галерею-то спас?
     - Ну ты спрашиваешь. На землю, что ли, выливать буду? Нет, все спас, до последней трехлитровки. Ты не представляешь, Серега, сколько всего получилось.
     - И сколько?
     - Четыреста шестнадцать с половиной литров...
     - Да ты что?! - Тютюнин даже поднялся с табуретки и почесал затылок, так поразила его эта круглая цифра - четыреста шестнадцать с половиной. - И где же все это находится?
     Окуркин оглянулся на кухонную дверь, затем приблизил лицо к Тютюнину и прошептал:
     - Я в гараже погреб вырыл. А Ленке сказал, что яму расширяю. Сказал, чтобы в полный рост ходить - мосты менять и подвеску...
     - Мосты и подвеску, - как зачарованный повторил Серега.
     От мысли, что все это богатство, вся эта играющая на солнце красота трехлитровых банок может быть использована для мирных целей, у него захватывало дух. Теперь Тютюнин даже не мог себе объяснить, почему он так долго был против новых попыток очистки настоек.
     - А ты, я так понимаю, созрел? - осведомился Леха, и на его лице заиграла плутовская улыбка.
     - Не то что созрел - перезрел уже, - махнул рукой Серега.
     - Случилось, что ли, чего? Заболел?
     - Да нет, это все яйца...
     - Ну, значит, заболел, - настаивал Леха.
     - Да не, яйца фламинговые.
     - Фламинговые? - переспросил Леха. Секунду подумав, он добавил:
     - Это дело политическое.
     - Да какое политическое - мне на них сидеть, на этих яйцах.
     - Это еще зачем? Яйца-то фламинговые - чего тебе-то сидеть?
     - Да потому что у ФЛЕМИНГИ их, наверное, утащили - ну, ты же знаешь Олимпиаду Петровну. У нее руки быстрее головы работают... Зашла в зоопарк, а там фламинга отлучилась на минутку с гнезда, по нужде или еще чего, так эта, блин, заслуженная работница карманной тяги тут же все и устроила. Небось очнулась уже в метро - в авоське корм для пеликана, в карманах яйца фламинги...
     - Да, в этом смысле теща твоя проворная, - согласился Леха. - Если бы она на моем заводе работала, я б, наверно, ни одного мотора не смог бы вынести - все бы ей досталось.
     - И моторы, и станки, и кран-балки повышенной грузоподъемности... - согласился Тютюнин.
     - Ну, и чего вы дальше с фламингой делать будете? Съедите, как гуся?
     - Нет, по задумке моей тещи мы их должны в пруд выпустить.
     - В какой пруд, Останкинский?
     - Нет, Леха, в тот пруд, который наполнится дождевой водой этим летом. В.нашей яме, понимаешь?
     - Вон куда Олимпиада Петровна-то смекнула! - Окур-кин вскочил с табуретки и принялся возбужденно ходить по кухне. Однако, ударившись головой о подвесной шкаф, успокоился и сел на место. - Молодец теща.
     - Чего же молодец? Вдруг дождей не будет, тогда эти фламинги будут у меня в ванной жить.
     - Курятник получится форменный, - заметил Леха.
     - Курятник не то слово - птицефабрика.
     Они помолчали, думая об одном и том же.
     - Значит, переходим к следующему этапу? - серьезно спросил Окуркин.
     - Чего?
     - Я говорю, будем вышибать клин клином, то есть повторно настаивать настойки на других... это... наборах трав!
     - А ты говорить-то здорово насобачился.
     - Ну так - литературу... это... штудирую! Осталось только посоветоваться со старушками по травам. Но это я возьму на себя.
     - И когда мы все это закончим? - сглотнув, словно путник в пустыне, поинтересовался Тютюнин.
     - За неделю управимся. Но если тебе приспичит, можно так бутылку взять. На бутылку у меня есть.
     - Хорошо, я буду знать, - сказал Серега. - Ну, мне пора.
     - Постой, я тебя сейчас кваском угощу.
     Окуркин открыл холодильник и, отодвинув в сторону помойное ведро, достал банку с квасом.
     - А это чего у тебя? - спросил Серега, указывая на ведро.
     - Это? Это помойное ведро.
     - А чего в холодильнике?
     - Так завоняло сильно. Я туда вчера рыбьи потроха выбросил, так наутро такая вонь была, что просто держись.
     - Ну и вынес бы ведро, чего в доме держать?
     - А там еще и выбрасывать-то нечего. Там еще и половины не набралось. Ну что, квас-то будешь?
     - Нет, Леха, спасибо. Чего-то расхотелось. Пойду-ка я лучше домой.

31

     Утро следующего дня выдалось солнечное.
     Тютюнин подошел к окну и, распахнув его, вдохнул прохладный воздух и нескольких комаров, уснувших на запотевшем стекле.
     - Тютюнин! - позвала жена.
     Блаженная улыбка сошла с лица Сереги, поскольку он вспомнил, что его сегодня ожидало.
     - Тютюнин! - повторно позвала Люба.
     - Ну? - обернулся Серега.
     - Вот, смотри! - Явно довольная собой, Люба продемонстрировала две зимние варежки, в которых сиротливо болтались фламинговые яйца.
     - Варежки-то зачем? - - недовольно поинтересовался Сергей.
     - Чтобы яйца не мерзли. И это еще не все - там внутри, в варежках, два термометра маленьких, вот посмотри.
     С этими словами Люба потянула за торчащие колечки и показала Тютюнину два купленных в киоске китайских термометра, измерявших китайский Новый год в далекой провинции Кванджу.
     - Смотри, чтобы температура не опускалась ниже двадцати восьми. Понял?
     - Конечно понял. Что я, по-твоему, дурак? Я, между прочим, старший приемщик, если ты еще не в курсе.
     Люба на это ничего не ответила и только усмехнулась, став при этом похожей на свою мамашу.
     "Одно змеиное племя", - отметил Тютюнин. Он снова посмотрел в окно и подумал, что зря женился так рано. Ведь если бы он не женился, сейчас бы мог уже стать...
     Тютюнин напрягся, пытаясь придумать, кем бы он мог стать, если бы не женился так рано, но ничего путного так и не придумал.
     "Ну и ладно, пойду тогда на работу", - обиделся неизвестно на кого Серега и подобрал со смятой постели варежки.
     Позавтракав наскоро остатками заливной рыбы и выпив чаю, Серега буркнул жене "пока" и отправился на работу.
     Несмотря на ранний час, транспортные потоки на улицах быстро набирали силу. Впрочем, трамвай был обособленным транспортным средством - именно за это он Сереге и нравился. Если бы еще не эти стыки на рельсах, которые отдавались в головах страдающих с похмелья граждан.
     - У вас проездной, гражданин? - строго спросила сонная кондукторша.
     - Да, только он у меня в кармане, - ответил Тютюнин.
     - Ну так доставайте, гражданин, доставайте! Я что, еще должна по вашим карманам лазить, что ли? Пооборзевали совсем.
     - Сейчас, он у меня на самом дне кармана. Стараясь удержаться на подпрыгивающем трамвайном полу, Серега достал варежку и только затем извлек из кармана злополучный проездной.
     - Вот посмотрите, - сказал он отвернувшейся к другому пассажиру кондукторше.
     - Ой, да чего же вы мне его в харю-то тыкаете! Вы мне так все глаза повытыкаете своими проездными! Понапокупали!
     Тут взгляд кондукторши упал на варежку, которую держал в руке Тютюнин. Не укрылось от ее внимания и то, что из второго кармана торчала другая варежка.
     - Ты чего, больной, что ли? Может, заразу какую развозишь?
     - С чего вы взяли? - возмутился Серега и перед тем как положить варежку обратно в карман, на всякий случай проверил температуру. Проверил и ужаснулся - термометр показывал двадцать шесть градусов.
     - Замерзло! - невольно воскликнул Серега и, запихав варежку в карман, стал растирать ее прямо через штаны.
     - Чего это у тебя замерзло? - снова спросила подозрительная кондукторша, привлекая к Тютюнину внимание всех пассажиров.
     - Яйцо замерзло!
     Кондукторша запыхтела, как паровоз, и рванула прочь. Придя в себя на средней площадке, она обернулась и проорала:
     - Что за мужики пошли! Яйца у них мерзнут! И это в мае месяце!
     Пассажиры трамвая не вмешивались в разговор, однако один молодой человек протиснулся к Тютюнину поближе и негромко сообщил:
     - Знаете, я могу вам помочь, поскольку являюсь дипломированным терапевтом.
     - Помочь? - переспросил Тютюнин, размышляя, стоит ли догнать кондукторшу.
     - Ну да! Я могу легко выписать вам таблеточек. Сортов, знаете ли, пятнадцать. Если не поможет, я могу выписать и еще...
     Серега недоуменно уставился на невесть откуда взявшегося терапевта и никак не мог понять, о чем тот говорит.
     Терапевт же, истолковав это молчание по-своему, продолжал:
     - Я могу отправить вас на прогревание. Тоже хорошая процедура. Затем я выпишу вам направление на "гемокод", потом купите билетиков "МММ", акций "Хопер-Инвест", ну и, в конце концов, существует же еще пластическая хирургия...
     - Знаешь что, Айболит, тренируйся лучше на кошечках, - сурово отрезал Тютюнин и сошел на своей остановке.
     Не успел он перебежать через дорогу, как следом за ним рванула старушка, которая перед этим притворно кряхтела и охала.
     Возле тротуара старуху едва не сбил большой "БМВ".
     - Эй ты, уродина! Не видишь, что тачка крутая едет, а? - крикнул из окна водитель.
     Старуха моментально оказалась рядом с ним и, сунув вчетверо сложенный листок, быстро проговорила:
     - Отчет...
     - Чего?
     - Отчет бери, придурок, - зло прошипела Живолупова. - Старшему передашь.
     - А, это вы, мамаша! А я вас и не узнал.
     - Только не ори так. - Живолупова огляделась. - У тебя пожарной машины случайно нету?
     - Нету. А надо?
     - Конечно надо, чтобы весь район знал, что ты на задание едешь, чмо.

32

     Появление Сергея Тютюнина во дворе "Втормехпошива", как всегда, было встречено радостными возгласами страждущих - группы старушек-пенсионерок и бомжа-диггера, который принес очередную добычу.
     Стараясь, чтобы никто не заметил торчавших из карманов варежек, Сергей проскочил в здание и застал Кузьмича на боевом посту.
     Младший приемщик снова пришел на работу первым, однако на этот раз - из дома. Вместо традиционных древних штанов "Левис" и ржавой футболки с надписью "Мо-сква-80" на нем красовались белая турецкая рубашка и желтые парусиновые брюки. Бледные щеки было тщательно выскоблены бритвой.
     - Ух, чем это от тебя пахнет? - с ходу спросил Серега.
     - "Шипром". Но не от внутреннего приема - это снаружи,..
     - Понятно. А с чего ты такой? Праздник, что ли?
     - Ну... - Кузьмич засмущался. - Короче, Серег, я, наверное, женюсь скоро.
     - Да ты чего?
     - Правда. Меня ведь... это... школьная любовь нашла. - Он сказал это таким тоном, каким обычно говорил: меня вчера опять шиза посетила. - Зовут Клава. В смысле Клавдия Федоровна. Дважды разведена, дети уже давно взрослые, ну и решила вдруг меня найти.
     - И где же нашла? - поинтересовался Серега.
     - Ну... это... - Кузьмич вздохнул. - В подвале, я там иногда кирял...
     - Значит, семейная жизнь.
     - Значит, Серега. Она ведь ко мне хотела переехать, еще когда я на льдине три года дрейфовал.
     Тютюнин сделал круглые глаза, Кузьмич удивился:
     - А я разве не рассказывал? - Нет.
     - А чего это у тебя из карманов варежки торчат? С зимы, что ли, остались?
     - Нет, Кузьмич, это они яйца согревают.
     - Ух! - Младший приемщик в ужасе прикрыл рот рукой. - Неужели я накаркал, дурак старый?
     - И да и нет. Яйца эти птичьи, а точнее фламинговые. Вот. - Тютюнин достал варежки с будущими фламингами и положил на прилавок. Затем проверил температуру, и оказалось, что она опять ниже нормы.
     - Что такое? - озабоченно спросил Кузьмич.
     - Температура падает, Кузьмич! Мы их теряем!
     - Не дрейфь, давай их в меха засунем! Хотя...
     - Что хотя?
     - Без серьезной тепловой поддержки ничего не выйдет. Тут женщина нужна.
     - Почему женщина?
     - Ну, наседка куриная - она же женщина?
     - Наверно, - пожал плечами Серега. - У меня по ботанике три было. Где же нам теперь взять женщину?
     Пока они вели эти разговоры, подошло время открывать приемку и в дверь начали стучать.
     - Сейчас откроем! - крикнул Кузьмич.
     - Может, к старушкам обратимся, вон их за дверью - целая орава, - предложил Серега.
     - От старушек толку мало, даже от целой оравы. Беги к Елене Васильевне!
     - Так она поздно приходит!
     - Сегодня рано пришла. Сам видел.
     Тютюнин без лишних слов схватил рукавицы с неродившимися фламингами и выскочил в коридор.
     В приемной директора он действительно застал Елену Васильевну, которая стояла возле пишущей машинки и что-то искала в свой сумочке.
     Заметив взволнованного Серегу, державшего в обеих руках варежки, словно Дед Мороз подарки, Елена Васильевна удивилась.
     - Ой, Сергей Викторович! - воскликнула она и взялась за левую грудь. - Вы меня так напугали!
     - Елена Васильевна, мне срочно нужно ваше женское тепло!
     - Сергей Викторович! - вскрикнула секретарша.
     - В смысле у меня яйца холодные. Я хочу, чтобы вы их погрели!
     Заметив в глазах женщины ужас, Тютюнин торопливо добавил:
     - Поймите, температура близка к критической! Мы можем их потерять!
     - Но как, Сергей? Как? - развела руками Елена Васильевна.
     - Ну, наверное, вы должны к ним как-то прижаться или просто сесть на них. Вы же мягкая, вы им не повредите, правда?
     Глаза Елены Васильевны затуманились, она покачнулась и схватилась за край стола, чтобы не упасть.
     - Правда... Правда, Сереженька...
     Елена Васильевна так волнительно вздохнула, что Тютюнин едва не забыл, зачем он сюда пришел.
     Неожиданно распахнулась дверь директорского кабинета, и на пороге возник Борис Львович Штерн собственной персоной.
     - Что с вами, Елена Васильевна? Вам плохо?
     - Ах, Борис Львович, если бы вы посидели спокойно в вашем кабинете, мне бы сейчас уже было хорошо, - с досадой произнесла секретарша.
     - Я не понимаю, Сергей, в чем тут дело? Вы ко мне? Заходите.
     Слегка оглушенный мощным эмоциональным порывом Елены Васильевны, Тютюнин машинально зашел в кабинет.
     Штерн прикрыл дверь и, взяв у Сереги одну из варежек, заглянул внутрь.
     - Ой, что это?
     - Яйца фламинги, Борис Львович. Мы их теряем...
     - Почему?
     - Они переохлаждаются. Люба узнает - меня убьет.
     - Не стоит паниковать. Температура яиц может быть чуть ниже нормы, это не страшно. Главное, чтобы яйца не перегревались, - это для них действительно опасно.
     - А вы откуда знаете?
     - Я их коллекционировал в детстве, когда еще был верен своей пионерской организации. Знаете что, Сергей, думаю, я смогу вам помочь...
     С этими словами Штерн выдвинул нижний ящик своего стола и после недолгих поисков выудил электрический подогреватель для молочной смеси.
     - Вот, дочери покупал еще в советские времена. Но не пригодилось - слишком большой размер, наши советские бутылочки были значительно уже. Здесь регулятор температуры есть, так что можно выставить любую. Давайте яйца, Сергей. Сейчас мы все организуем.

33

     В приемку Тютюнин вернулся как победитель, неся на вытянутых руках нагреватель для детской смеси. При появлении торжественного Тютюнина все затихли.
     Не обращая внимания на Кузьмича и клиентов, Серега первым делом сунул штепсель в розетку и, облегченно вздохнув, повернулся к прилавку.
     - Ну что тут у нас?
     - А чего это у вас в ведерке, Сергей Викторович? - поинтересовалась самая любопытная старушка.
     - Яйца фламингов, - охотно ответил Серега.
     - Ой, а зачем они? Кушать?
     - Нет, не кушать, - возразил Серега. - Будем восстанавливать подмосковную популяцию. Раньше ведь у нас и на Яузе, и на Москве-реке...
     - И в Серебряном Бору, - подсказал Кузьмич.
     - Да, повсюду водились фламинги.
     - Фламинги! - закричала другая старушка. - А теперь вон мосты разводные понаделали, как в Ленинграде! Если этот "винаносек" немедля не утопить, он вам всех фламингов распугает.
     Сергей понимающе кивнул. Под "винаносеком" старушка подразумевала недостроенный авианосец, выкупленный у военных моряков алюминиевой братвой.
     Новые владельцы чудо-корабля оплатили углубление фарватера Москвы-реки и реконструкцию мостов - теперь все они стали разводными.
     На проход "Мишана Поперечного" через разводные мосты - именно это гордое имя носил теперь авианосец - собиралось большое количество горожан и гостей столицы. Иностранные туристы были в восторге и изводили на "Мишана Поперечного" всю фотопленку.
     Соперничать с этим зрелищем мог только еженедельный старт шаттла "Вася Житомирский", на котором летала в Ханты-Мансийск нефтяная братва.
     Год назад американская НАСА поставила этот шаттл в обмен на летающую тарелку, которой единолично владел господин Житомирский.
     - Ну ладно, давайте к делу, - напомнил Сергей. - Что-нибудь уже принял, Кузьмич?
     Оказалось, что Кузьмич принял только те вещи, в качестве которых не сомневался. Спорные артефакты, те, что не подходили по описанию ни под одну из известных форм жизни, он отложил для экспертной оценки Сергея.
     - Так, это обычная мочалка - мочалки мы не принимаем, - начал разбираться Тютюнин. - А это... Судя по запаху гуталина - обувная щетка.
     - А моего зайчика! Примите моего зайчика! - кричала худая старушка с сумасшедшими глазами.
     - Это не зайчик, мадам, это вывернутая наизнанку калоша.
     - Какая же это калоша, если еще вчера я с ним разговаривала, с моим зайчиком...
     Тютюнин вернул калошу и дал сумасшедшей пять рублей.
     - Большое спасибо! - обрадовалась та. - Ну, пойдем, мой зайчик, я куплю тебе капустки.
     - Следующий! - крикнул Сергей.
     Следующим оказался вчерашний бомж-диггер. На этот раз он притащил огромный, завернутый в черную пленку тюк.
     - Опять лысые коровы, парень? - спросил Сергей.
     - Нет, на этот раз лохматость на высоте.
     С этими словами диггер распахнул свой тюк и забросил на прилавок один край шкуры, поскольку она была поистине огромной.
     Тютюнин ощупал необычайно длинный ворс, проверил мездру и сказал про себя: "Ни хрена себе!" Этот мех не был похож ни на что виденное прежде.
     - Откуда у тебя это? - спросил Сергей, надеясь исподволь выяснить хоть что-то.
     - А чего, не нравится?
     - Да нет; хороший мех. Только я никак не могу его идентифицировать. Фото зверя имеется?
     - Да, - неожиданно ответил диггер и, порывшись в своей засаленной куртке, вытащил растрескавшийся от старости снимок.
     Сергей взял фото, потом показал его Кузьмичу.
     - Мама родная, так это же мамонт! - воскликнул тот. - Это же мамонт, ты где его взял?
     - Какой такой мамонт? - развел руками диггер.
     - Ну, у Пушкина помнишь: "...Мамонт в сумерках крадется вдоль дороги столбовой..."?
     - Мне никогда не нравился Пушкин.
     - Постойте, - прервал разговор Тютюнин. - Надо же что-то придумать. Я же не могу писать в накладной - мамонт. Их же нет давно.
     - Напиши - медведь, - подсказал Кузьмич.
     - Да великоват он даже для медведя.
     - Тогда пещерный медведь. Тот будет в самую пору.
     - Точно?
     - Точно.
     Сергей пожал плечами, и они с Кузьмичом перетащили за прилавок всю шкуру.
     - Держи - две тысячи рублей! - торжественно объявил Серега.
     Диггер так обрадовался, будто выиграл джек-пот.
     Остававшиеся в приемке старушки тоже поразились такой огромной сумме и стали смотреть на бомжа с некоторым уважением.
     - Внимание! Всем оставаться на своих местах! Это ограбление! - воскликнул какой-то человек, заскочив в помещение приемки.
     Стоявшая к нему ближе других старушка с разворота ударила его кулаком в живот, грабитель согнулся, судорожно ловя ртом воздух.
     - Не бейте его больше! - успел предупредить Тютюнин. - Это мой друг Окуркин. Просто у него шутки дурацкие.
     Вскоре все клиенты получили свои деньги и разошлись. Остался лишь Леха, который постепенно приходил в себя.
     - Что за день такой, - произнес он сдавленно. - Вот и в магазине то же самое было... Никто уже не понимает шуток... Никто...
     - Познакомься, это мой помощник - Кузьмич. Он скоро женится.
     Окуркин, все еще держась за живот, подошел ближе и протянул Кузьмичу руку.
     - Поздравляю...
     - Спа