ашистским оккупантам... Огонь!
     Весть о том, что во дворе "Втормехпошива" бьют депутатов, быстро облетела всю округу. Люди бросали смотреть телевизор, прерывали обед, выбегали из химчисток и наполовину выбритыми и покрашенными выскакивали из парикмахерских.
     - . Где? Где бьют депутатов? - спрашивали они друг друга.
     - Да вон же, вон там, где дым!
     И люди с просветленными лицами мчались туда, где дым, чтобы врезать палкой, наддать ногой или бросить кирпичом.
     Преследуемые разъяренной толпой, дядьки в изорванных костюмах бежали от подъезда к подъезду и под градом оскорблений и кирпичных обломков надрывно кричали в мобильные телефоны:
     - Немедленно! Немедленно ОМОН сюда! ОМОН и все такое прочее! Мы несем жестокие потери!
     - Да кто же на вас напал?! Кто посмел?!
     - Стремительные старушки!
     - И каким силами?
     - Примерно эскадрон! Эскадрон стремительных старушек!
     Наконец, загнанные разъяренным народом, народные избранники забаррикадировались на крыше пятиэтажки и стали ждать эвакуации вертолетом.
     А во дворе перед "Втормехпошивом" жирным дымным пламенем горели два "БМВ". Они чадили, словно попавшие в ловушку танки, получившие в борт "коктейль Молотова".

27

     Когда в приемке схлынул первый наплыв клиентов, Тютюнин решил передохнуть.
     Он присел на низенький табурет и, проведя рукой по шершавой поверхности побитого молью каракуля, вздохнул. Он снова переплатил за этот воротник старушке с трясущимися руками. Иногда он переплачивал - не дать ничего было выше его сил.
     - Что у тебя за канал открылся, Кузьмич? - спросил он, продолжая ощупывать испорченный каракуль.
     - Не знаю, но такое иногда случается.
     - И чего он тебе сообщает, этот канал?
     - По-разному. Иногда что было, иногда - что будет.
     - И все это из-за дихлофоса?
     - Это тоже по-разному. Бывает, от дихлофоса, а бывает, и от крысиного яда.
     - Ты и яд крысиный потребляешь? поразился Тю-тюнин, всем телом поворачиваясь к Кузьмичу.
     - Дело не в том, что потребляешь, а как на это настраиваешься.
     - А водку что, совсем не пьешь?
     - Да как же ее не пить, водку-то... -Кузьмич вздохнул. - Только зашился я - "торпеда" у меня вшита.
     - Вон оно что, - усмехнулся Тютюнин. - Ты, значит, крысиным ядом "торпеду" обманываешь.
     Кузьмич ничего не ответил, только пригладил грязной рукой всклокоченные волосы.
     - Ладно, давай посмотри в своем канале, что меня ожидает.
     Серега сел ровнее и положил руки на колени.
     Он просидел так с минуту, однако Кузьмич молчал.
     - Эй, ну ты чего? Я же твой начальник как-никак. Говори, чего в канале передают?
     - Что-то связанное с яйцами... - нехотя ответил Кузьмич.
     - С яйцами? С какими? - С твоими.
     - С моими? - подпрыгнул Серега. - А чего с ними такое может случиться? А?
     - Я не знаю.
     - Нет, уж ты, пожалуйста, говори, - поднимаясь с табурета, настаивал Серега. -Яйца это... это тебе не руки-ноги... это же совсем другое. Что с ними, говори!
     - Они... Они большие. Я вижу их большими. Серега тут же проверил рукой - на ощупь. Пока ничто не предвещало обещанных Кузьмичом ужасных событий. Размеры находились в пределах нормы.
     - И какими же большими ты их видишь, Кузьмич? - дрожащим голосом поинтересовался Серега.
     - Примерно вот такими, - показал младший приемщик. Сергей внутренне ужаснулся. Такими большими они быть никак не могли. Такого размера в природе просто не существовало.
     - Таких не бывает, - сдавленно произнес Тютюнин. Почему-то он сразу поверил Кузьмичу и тому, что передавали по его информационному каналу. Этот канал Тютюнин представлял себе в виде новостной программы телевидения с участием симпатичной ведущей.
     Серега отчетливо видел, как она сообщает о надвигающейся беде, а затем прямо на всю страну показывает руками, словно рыбак, - вот, дескать, какие огромные.
     От этого видения Тютюнина прошиб пот. Что он скажет Любе? Как объяснит?
     В коридоре послышался шум, и в приемку, едва не сорвав с петель дверь, вломился огромный и радостный Турбинов.
     По его лицу было видно, что взятые у Тютюнина десять рублей пошли ему на пользу.
     - Вы видели, какая там инсталляция, парни?!
     - Чего? - не понял Серега.
     - Два "БМВ" горят во дворе! Самый крутой перфоманс! Это сколько же денег нужно было на ветер выбросить, а? Не знаю, кто маэстро, но заранее его уважаю! Два "бим-мера" - в дым. Убытков на двести тыщ баксов! Уважаю!
     Турбинов на радостях поцеловал Кузьмича и выскочил в коридор, спеша донести эту радость до всех.
     Серега с Кузьмичом вышли во двор.
     Там уже вовсю орудовали пожарные. Они поливали пеной остовы законодательной власти и негромко матерились.
     Над крышами стрекотал вертолет, снимая с антенн каких-то людей.
     Серега сразу вспомнил взрыв на даче и министра МЧС, однако опять запамятовал его фамилию.

28

     Несмотря на общую напряженность, рабочий день закончился хорошо.
     Сергей успел принять еще восемь кроличьих шапок, хвост волка и полтора горных козла в отличном состоянии. Последнее приобретение его особенно порадовало - ведь по новым правилам за приличный мех Тютюнину полагались проценты.
     Потом Серега вспомнил о повышенной зарплате, и это окончательно привело его в безоблачное настроение.
     Добравшись до трамвайной остановки, он встал под прозрачным козырьком и так счастливо улыбался всем прохожим, что те заподозрили в нем беглого сумасшедшего.
     Подошел трамвай, и после некоторой борьбы Сереге досталось отличное стоячее место на задней площадке - прямо перед большим окном.
     Едва вагон тронулся, как к нему сзади пристроились два огромных черных "БМВ" с затемненными стеклами.
     Все еще находясь в хорошем настроении, Тютюнин помахал им рукой, что вызвало их неожиданную реакцию.
     Шедший первым автомобиль резко затормозил, как будто натолкнулся на непреодолимую стену, а второй "члено-воз" врезался в первый, поскольку не ожидал таких маневров от своего коллеги.
     Серега пожал плечами и отвернулся.
     Ему было интереснее смотреть на молоденькую девушку, которая везла в пакете бутылок двадцать водки.
     "Наверное, к выпускному готовятся", - подумал Тютюнин.
     Месяц май заканчивался, а значит, скоро в школах города ожидался Последний звонок.
     Вспоминая свой собственный выпускной бал, Серега едва не проехал остановку. Он даже не заметил, где вышла девушка с водкой.
     Спрыгнув с трамвайной подножки, Серега чуть не наступил на бультерьера Дросселя, на котором прошлым летом они с Лехой испытывали фильтрованную настойку. Тогда Дроссель вместе с Тютюниным и Окуркиным побывал в неведомой стране, где им всем троим пришлось весьма несладко.
     Дроссель из той странной командировки привез кожаный собачий пиджак, который носил до сих пор, поскольку никто не знал, как его снимать.
     Впрочем, вскоре и хозяин, и все, кто знал Дросселя, привыкли к его новому обличью и уже не представляли собаку без этого пиджака.
     Перебежав дорогу, Тютюнин подошел к .киоску и остановился напротив витрины, с тоской глядя на ряды пивных бутылок.
     Выпить хотелось все сильнее, однако можно было запросто схлопотать по лбу скалкой. И было бы за что - за пиво! Тем более в киоске было лишь темное, а его Тютюнин, хоть и случалось ему пить разную гадость, на дух не переносил.
     Люба оказалась дома, и Тютюнин мысленно похвалил себя за то, что не стал пить пиво.
     - Привет, Сереж.
     - Здравствуй. Ты чего так рано?
     - Дел много. Я еще в обед на работе отпросилась и к маме съездила... Она только что, ушла - вы в подъезде не встретились?
     - Обошлось, - усмехнулся Серега.
     В визитах Олимпиады Петровны была своя прелесть, поскольку она с маниакальной настойчивостью воровала в столовой продукты и таскала их Любе. Она бы с удовольствием носила их куда-то еще, однако Люба была ее единственным ребенком.
     Чтобы разорвать неудавшийся, по мнению Олимпиады, брак дочери, она прилагала массу усилий, однако Люба была слишком ленива. К тому же она точно знала, что если Тютюнин и променяет ее на что-то, то это будет только водка.
     - Чего мамаша-то привезла? - спросил Сергей как бы невзначай.
     - Детские творожки и заливную рыбу...
     - Понятно-о, - кисло протянул Серега, заходя на кухню.
     Рыбу он не любил, не говоря уж о творожках. Однако помимо рыбы в холодильнике он приметил и постороннюю сумку типа авоська, которая стояла на табуретке у стены, прикрытая старым пуховым платком.
     Ожидая обнаружить в авоське что-то особенное, Сергей сбросил платок, и... в его голове пронеслись слова Кузьмича, обещавшего аномалию с яйцами.
     - Так вон оно - вот о чем говорилось в информационном канале, - произнес Тютюнин и несмело до них до-тронулся. На ощупь они оказались гладкими и чуть-чуть теплыми.
     - Ну что, уже познакомились? - бодро произнесла Люба, заходя на кухню.
     - Что это?
     - Это яйца.
     - Вижу что яйца. Чьи?
     - Мама принесла.
     - В зоопарке, что ли, сперла? - усмехнулся Тютюнин, испытывая, впрочем, внутреннее ликование. Он с детских лет мечтал попробовать страусиные яйца, а тут - целых два.
     - Не сперла, а достала. Это яйца фламингов.
     - Каких еще фламингов?
     - Ну из песни - помнишь? Розовый фламинга-а-а, дитя заката-а-а... - заголосила Люба.
     Снизу в пол застучали соседи.
     - А зачем нам это самое... фламинги эти?
     - Так у нас же теперь яма своя есть, глупый! Мы же без пяти минут пруд овл ад ельцы.
     - А воду откуда взять, Люба? Из Каменки на Лехином "запорожце" возить будем?
     - А долго надо возить?
     - Всю жизнь! - выкрикнул Сергей. Он понял, что Люба не исключала и этого варианта.
     Снова посмотрев на яйца, он постучал по толстой скорлупе одного из них и покачал головой. Такие яйца внушали уважение.
     - Чего с ними делать-то будем, прудовладелица Люба?
     - Высиживать...
     - Чего? - Тютюнину показалось, что он ослышался.
     - Да-да, высиживать. Если бы сейчас отопительный сезон был, мы бы их к батарее положили, а раз сезона нет, придется самим. Наша человеческая температура им самая нужная.
     - И как ты это себе представляешь, а?
     - По очереди будем носить.
     - Где носить, в карманах?
     - Можно и в карманах, - сразу согласилась Люба. - О! Да ты молодец, Сережа! Если их сначала в шерстяные варежки засунуть, а потом - в карман! Это же как хорошо будет! И тепло, и руки свободные...
     Люба посмотрела на свои руки и добавила:
     - Ты будешь носить первым. Прямо на работу с ними, с яйцами, и пойдешь.
     - Да ты что, меня же люди засмеют!
     - А чего же тут смешного, ты же не утков высиживаешь, а фламингов.
     На кухню зашел домашний кот Афоня. Он внимательно посмотрел сначала на Любу, потом на Серегу и улегся возле двери холодильника, скромно намекая на участие в ужине.
     - Ладно, - обреченно махнул рукой Серега. - Доставай заливную рыбу.
     Довольная, что все так хорошо сладилось, Люба захлопотала с ужином, быстро выметывая из холодильника то, что мама принесла сегодня, вчера, позавчера и еще неделю назад. Олимпиада Петровна обладала рекордной грузоподъемностью, и всю ее добычу Люба с Сергеем не могли съесть. Поэтому то, что хранилось больше двух недель, относилось Окуркиным.
     - Одного я не пойму, Люба, - сказал Сергей, угощая . Афоню щучьим хвостом. - Куда мы твоих фламигов девать будем, если воды в яму не накачаем. А мы ее не накачаем, поскольку неоткуда...
     - Мама говорит, что лето дождливым будет. Вода сама нальется.
     - А если не будет дождливым лето?
     - Тогда перезимуют у нас, а весной снег в яме растает и пруд все равно получится.
     Тютюнин покачал головой и сплюнул косточку. По всему выходило, что ему придется зимовать с двумя фламин-гами.
     "А тогда я их теще сплавлю. Если уж она подбросила мне эти яйца, а она их специально подбросила - тут других мнений нету, пусть воспитывает этих подкидышей. Пернатых друзей, блин".

29

     Когда возвращавшийся с работы Тютюнин вошел в свой подъезд, человек, который читал "СТЫД-инфо", сидя в песочнице на пластмассовом зайце, поднялся, одернул тысячедолларовый пиджак и направился следом за ним.
     Из двух припаркованных на обочине улицы "БМВ" выскочила еще пара субъектов и потрусила мимо куривших косяк школьников - прикрывать основного агента.
     Втроем они втиснулись в узкий лифт и, нажав кнопку седьмого этажа, стали подниматься.
     Совершенно неожиданно лифт остановился на четвертом этаже.
     Двери начали открываться, но старший агент снова нажал цифру "семь", полагая, что лифт слегка испортился. Пока створки закрывались, в лифт успела заглянуть бодрая старуха, которая сказала:
     - Ну-ну, голубчики...
     Кабина закрылась и пошла вверх, но каково же было удивление агентов, когда на площадке седьмого этажа они увидели ту же старуху, которая встретила их радостно, будто старых знакомых.
     - Здорово, служба! Откуда будете? ЦРУ, ФБР, Моссад? Ми-5, Сигуранца, Штази?
     - Мы... народные избранники, - после секундного замешательства ответил старший группы.
     - Ну, тогда будем знакомы -- старуха Изергиль собственной персоной.
     Старший выразительно повел бровями, рука одного из агентов метнулась к внутреннему карману.
     - Забыла предупредить... - буркнула старушка, в руке которой откуда-то взялся парабеллум. - Ну, забыла, что со старухи взять... Стреляю хорошо и... - тут она улыбнулась, - с удовольствием. Можете в этом лифте остаться, а можете со мной поговорить... Что выбираете?
     - Вообще-то... - старший не отрываясь смотрел в черный зрачок парабеллума и судорожно сглатывал, - вообще-то можно и поговорить.
     - Ну, тогда выходите... Только никаких движениев лишних. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте - приравнивается к побегу... Фирштейн, камрады?
     - Я-я, фирштейн их.
     - Ну, тогда выходи по одному и - вниз по лестнице. Там возле мусоропровода и потолкуем.
     Старуха убрала оружие, однако ни у кого из новых знакомых не возникало желания с ней посоревноваться. Слишком уж убедительно она выглядела.
     Возле мусоропровода старушенция остановилась и, улыбаясь трем "народным избранникам", представилась:
     - Живолупова моя фамилия... О вас мне знать ничего не нужно. В органах я с самого их образования, но сейчас осталась без работы, а пенсия - не пенсия, одно название.
     Живолупова вздохнула. Еще только прошлым летом она работала на ЦРУ и получала поддержку в твердой валюте, но затем Сережка Тютюнин с Лешкой Окуркиным извели всю агентуру американов и Живолупова осталась на бобах.
     Почти все снаряжение пришлось продать, в том числе и спутниковый телефон, который хитрые американы отключили, как только удрали к себе за океан.
     Особенно было жалко стреляющие ботинки. Живолупова хотело было оставить их себе, однако ей предложили хорошую цену, и она не устояла.
     - Итак, жду встречных предложений. Вам, насколько я поняла, Сережка Тютюнин нужен и, наверное, его дружок - Окуркин Лешка. Уж если один чего набедокурил, второй завсегда где-то рядом околачивался... Ну, я угадала?
     - Угадали, мамаша, - кивнул старший. - Судя по всему, вы владеете информацией.
     - Владею, милый, владею. И могу вам ее продать, да еще сделать вашу работу тихо и профессионально, не то что вы - трое шкафов ореховых. Деньги-доллары у вас водятся?
     - Деньги водятся. И доллары, и какие угодно, - усмехнулся старший, понемногу приходя в себя. - Только не испугаетесь ли вы с нами работать, мамаша?
     - А чего мне пугаться? Мне пугаться уже поздно, милок, мне самореализоваться надо, пока не поздно.
     - А как вам такое?
     Старший ослабил гипнотическое воздействие и на несколько мгновений превратился в натурального дунтосвин-та - покрытого зеленой шкурой, с кожистым гребнем на голове.
     - Что скажешь, старушка? - прошамкало чудовище, мелькая раздвоенным змеиным языком.
     - Что сказать? - Живолупова пожала плечами. - Не страшнее крокодила Гены. Хотя за столом, конечно, лучше так не показываться. Неприлично это, да и на улице - мальчишки могут запросто из рогатки в глаз закатать. Не советую я тебе на улице такие фокусы показывать - пострадать можешь. Народ-то у нас ужас какой дикий. Дикий и необразованный.
     Старший был несколько озадачен такими советами. Вернув себе человеческий облик, он спросил:
     - А как насчет того, что мы хотим сделать из вашей планеты пастбище для лягушек, а? Поработить человечество и избавиться от большей его части, а? Будешь ты помогать нам после этого?
     - А чего ж не помочь "крокодилам генам", тем более если жалованье исправно платить будете.
     - Но мы ведь поработим человечество, понимаешь, старушка?! - не сдавался старший.
     - Ой, милый, да я на своем веку таких уже не одного повидала. Тоже кричали: поработим, уничтожим... Ладно болтать-то, берете меня на службу иль нет?
     - Берем, - после недолгого раздумья согласился старший.
     - Тогда авансик будьте добры.
     - Сто долларов вас устроит?
     - Ой, милый, да меня и триста устроит.
     Старший не говоря ни слова отдал деньги и уже собрался было уводить своих людей, однако старуха Живолупова снова их остановила:
     - Эй, а задание дать? Задачу поставить?
     - Ах да, - вспомнил старший. - Ну, одним словом... - Выяснить связи, знакомства...
     - Да...
     - Распорядок дня, место работы, любимые телепередачи...
     - Да-да, пожалуйста, - обрадованно закивал старший.
     - Может, привычки, вкусы, наклонности?
     - Было бы очень здорово.
     - Политические пристрастия, половая ориентация?
     - Вы и это знаете? - поразился старший группы, а двое его агентов просто рты поразевали и смотрели на Живо-лупову, как на заезжую кинозвезду.
     - Поразительно, такая дряхлая стару... простите... я хотел сказать... Одним словом, мы пошли домой.
     - Домой они пошли! - сплюнула на пол вышедшая из себя Живолупова. - Отчет, наверное, потребовать нужно с агента и указать способ связи! Я не понимаю, вас с какой деревни сюда присылают?! Смотрите там во дворе, чтобы вас шпана не побила.

30

     Наевшись заливной рыбы, Сергей посидел минут двадцать перед телевизором, а потом сказал Любе, что хочет сходить к Окуркину.
     - Это для чего же? - подозрительно спросила та.
     - Хочу узнать, как у него дела с "запорожцем". Мы ведь его откапывали, ты же знаешь.
     - Вон телефон, звони и спрашивайг Яйца нужно высиживать, а не по приятелям шастать.
     - Вот ты пока и высиживай, а я их завтра на работу заберу, - скороговоркой пообещал Серегауже из прихожей.
     - Точно заберешь? - спросила Люба, бросая рукоделие и вскакивая с кресла.
     - Слово Тютюнина - кремень! - пообещал Серега и хлопнул дверью.
     Выскочив на лестничную площадку, он спугнул неизвестное существо, очень напоминавшее старуху Живолу-пову.
     В событиях прошлого лета она играла не последнюю роль и даже наблюдала за окнами Тютюниных с башенного крана соседней стройки.
     Спустившись на лифте, Серега вышел во двор и вдохнул воздух свободы. Жена Люба осталась в квартире, и это было уже немало.
     Серега поздоровался во дворе с соседями, прытко добежал до Лехиного подъезда и через минуту уже давил на кнопку звонка окуркинской квартиры.
     Дверь открыл вечно бодрый Леха:
     - О! Здорово! Долго жить будешь!
     - Чего, вспоминал меня?
     - Да нет, просто так. Заходи. Тютюнин вошел.
     Супруга Окуркина Лена сидела на диване, уткнувшись во вторую книгу своей жизни, роман Факунина "Бесстыжая Марфа".
     "Тимур и его команда", которой Лена отдала лучшие годы, пылился на книжной полкой вместе с остальными двумя книжками семейной библиотеки.
     - А-а, Серега? - отвлеклась Лена и кивнула. - На разведку пришел?
     - На какую разведку? - Серега сделал вид, что не понимает.
     - Да ладно, расслабься, но помни, что я все слышу и вижу... - С этими словами Лена снова погрузилась в чтение.
     - Пошли на кухню, - подтолкнул приятеля Леха. Стараясь не шуметь, он