дычного друга - Леху Окуркина, которому часто перепадали всякие неожиданности вроде наследства бабушки или обретения неизвестного прежде дяди.
     Этот новообретенный дядя Карл всю жизнь работал в колхозе конюхом, а когда хозяйство развалилось окончательно, народ избрал его председателем, поскольку Карл-конюх был трезвенником.
     Оказавшись у власти, он, как человек достаточно просвещенный, решил избавить хозяйство от "непрофильных активов" и принялся распродавать "красные уголки", которых в "Заветах Ильича" оказалось больше, чем комбайнов, тракторов, сеялок и веялок вместе взятых.
     Окуркин, по жадности, отхватил себе аж три штуки, решив со временем сделать из них один длинный трейлер. Леха был человеком предприимчивым, и ему в голову частенько приходили гениальные мысли. В полученный трейлер он собирался впрячь свой "запорожец" модели "лупатый" и возить из Рязани в Москву мороженых кур.
     "Запорожец" нагрузки не потянул, и Леха подарил один "уголок" Сереге. Он хотел, подарить все три, но Тютюнин вежливо отказался, опасаясь, что Олимпиада Петровна тут же прикупит ему еще два недостающих участка где-нибудь на полигоне войск химзащиты.
     - Ну чего, Сереж, червей дождевых много? - спросила появившаяся из-за "уголка" жена Люба.
     - Не очень, Люб, - грустно посмотрев на свою благоверную, ответил Сергей. - Ушли они.
     - Куда? - почти испуганно спросила Люба.
     - За нефтебазой своей уползли. Не могут без керосина.
     - Да ты, я вижу, мелко копаешь, Сережа, - заметила Люба и, поковыряв носком слоистые куски слежавшейся глины, добавила:
     - Глубже надо копать, а то здесь ничего не вырастет...
     Заслышав голоса, из "красного уголка" вышла Олимпиада Петровна.
     - Воркуете, голубки, - многообещающе произнесла она, - а работа стоит. Нам ведь, Сергей Викторович, пора уже и картошечку сажать, а у вас, я вижу, ничего не готово.
     - А зачем нам эта картошка? Может, ее купить проще? - попробовал защититься Тютюнин.
     - Может, и проще... тем, у кого денежки водятся, - с многозначительной улыбочкой процедила Олимпиада Петровна. - А вам с вашей кошкоторговой организацией, Сергей Викторович, лучше иметь хоть какое-то подспорье.
     Когда теща хотела плохо отозваться о Серегиной работе, она всегда называла ее "кошкоторговой организацией". Между тем Тютюнин служил старшим приемщиком в фирме "Втормехпошив". И хотя из года в год теща твердила, что, дескать, тут нет никакой перспективы, Тютюнин продвигался по карьерной лестнице.
     Еще прошлым летом он трудился за прилавком один, а теперь в его подчинении находился младший приемщик Кузьмич, пожилой человек неопределенного возраста и национальной принадлежности.
     Кузьмич был молчалив и красен глазами, в его обязанности входило наблюдение за полками с принятыми мехами, чтобы там, чего доброго, не завелась моль. На крайний случай Кузьмич имел на поясном ремне два полных баллона с дихлофосом и вполне четкие инструкции.
     Впрочем, даже не находя моли, Кузьмич каким-то образом умудрялся расходовать запас дихлофоса, и Тютюнин подозревал, что это как-то связано с неестественным цветом глаз младшего приемщика.
     - Куда девается дихлофос, Кузьмич? - спрашивал Серега.
     - Это из-за энтропии, - отвечал тот диковинными словами.
     - Какой энтропии?
     - Которая все растет...
     Впав от жары и керосиновой вони в недолгое беспамятство, Сергей какое-то время молча смотрел на ухмылявшуюся тещу, а затем сказал:
     - Если моих денег будет на все хватать, то ваша помощь, Олимпиада Петровна, нам уже не понадобится. И тогда вам придется бросить воровство. А не воровать вы не можете...
     Это было чистой правдой. Всю свою жизнь Олимпиада Петровна таскала продукты из столовых, в которых работала, и очень этим гордилась. Она отказывалась от хороших предложений и продолжала трудиться в заводских забегаловках, маниакально вынося жареных кур, говяжий фарш, яйца всмятку и плавленые сырки.
     - Ты что, Сережа! - вмешалась жена. - Мама не ворует. Она просто... выносит...
     - Да! Я просто выношу! - тут же ухватилась за это объяснение Олимпиада Петровна. - Воруют ночью! Ломают двери, замки и сторожей душат! А я днем выношу - в обоих руках!
     И она потрясла перед Тютюниным двумя красными ладонями, натруженными многолетней переноской авосек с продуктами.
     Одно время, еще в молодости, Олимпиада Петровна пыталась поработать на домостроительном комбинате, но, затарив всю квартиру гвоздями, обойным клеем и свежеструганной доской, поняла, что продукты питания - более перспективное направление. И вернулась к своей прежней, любимой и понятной работе.
     - Ладно, - вздохнул Сергей, решив прекратить этот спор. Жара лишила его последних сил, а чтобы сопротивляться теще, их требовалось немало. Ох, немало.
     Схватив лопату, Окуркин с размаху ударил ею о землю, однако она сразу отскочила, оставив на спрессованной глине едва заметный рубчик.
     - Уходите, - серьезно сказал Тютюнин. - Видите, какая земля тяжелая. Мешаете только...
     - Хорошо, Сереж, работай пока, - произнесла Люба. - А мы через час уже обед приготовим. Правда, мам?
     - Правда, - буркнула Олимпиада Петровна и, развернувшись, двинулась к "красному уголку".
     Люба ушла следом за ней, и Сергей остался в одиночестве, уныло долбя будущую грядку.
     Неожиданно послышалось жизнерадостное завывание окуркинского "запорожца". "Лупатый" канареечного цвета выскочил из-за чахлого лесочка и лихо затормозил перед веревкой, которая в отсутствие забора обозначала границы дачи.

2

     Бодрый и предприимчивый, Окуркин хлопнул дверцей и попытался с разбегу перемахнуть через веревку. Зацепившись, упал сам и повалил два кое-как установленных столбика.
     Впрочем, такой пустяк не смог испортить Лехе настроение. Он отряхнул с себя рыжую глину и крепко пожал Тютюнину руку, сказав:
     - Тебе идет лопата, Серег! Ты с ней прям женщина с веслом.
     - Скажу лучше - с кайлом, - невесело усмехнулся Тютюнин.
     - Почему с кайлом? - Окуркин нагнулся и, подобрав кусочек сухой глины, с видом знатока растер его на ладони. Затем плюнул на растертую глину и шевельнул бровями. -
     Понятно, - сказал он, однако в свои выводы друга не посвятил. - И давно ты тут ковыряешься?
     - С утра.
     - Не густо, - покачал головой Окуркин. - Земля как гранит. Ты так будешь до первого снега ее окучивать.
     - Я тоже так думаю... - согласился Тютюнин. - Была бы у меня фреза...
     - Какая фреза?
     - Которой старый асфальт срезают... Два прохода, и дело сделано.
     - Фреза - это да. Без фрезы здесь делать нечего... - повторил за Серегой Окуркин и почесал нос, что было первым признаком очередной окуркинской идеи.
     - Я вот чего подумал, коллега... - Окуркин еще раз почесал нос, и идея в его голове сформировалась полностью. - У меня знакомый метростроевец есть, думаю, он поможет нам с оборудованием.
     - А я потяну по деньгам? - осторожно осведомился Тютюнин.
     - Никаких денег и не нужно. Услуга за услугу. Он нам оборудование, а мы ему поможем из шахты мотор поднять с медной оплеткой. Он себе его давно отложил, только поднять не было возможности.
     - А теперь что же?
     - А теперь возможность будет.
     Из "красного уголка" вышла Люба.
     - Здорово, принцесса! - поздоровался Окуркин.
     - Здравствуй, Леш, - осторожно ответила Люба, подходя ближе и внимательно глядя на карманы гостя - не оттопыриваются ли они не ко времени привезенной пол-литрой.
     Поняв, о чем думает тютюнинская супруга, Леха широко улыбнулся и развел руками.
     - Да ты что, Любаша! Ты же знаешь, с моей Ленкой в такие шутки играть нельзя. Расправа будет короткой.
     Тютюнина кивнула. Ее приятельница, Окуркина Лена, была на полторы головы выше Лехи и имела в своих руках достаточно силы, чтобы свернуть в колечко лом. Не большой конечно, а так - средних размеров.
     Окуркина стеснялась своей силы и не раз признавалась, что сильно пугается, отвесив своему благоверному очередного леща.
     - Представляешь, Любаш, пульну его несильно, а он отлетит, болезный, к стенке, ударится в нее и сползет на пол да еще глазки закатит. Я тут же в слезы - все, думаю, овдовела... Потом гляжу нет, живой...
     Несмотря на такую тяжелую артиллерию, Окуркин время от времени уходил в загул, как правило, в компании с Серегой, которому тоже в таких случаях доставалось дубовой скалкой.
     - Почему, Лен, они у нас такие непонятливые? - бывало, спрашивала Люба Тютюнина у подруги. - Вот ведь и достается им, а они опять напиваются. Завтра пятница - опять наклюкаются.
     - Наклюкаются, подруга, наклюкаются, - обреченно вздыхала Лена, поводя богатырскими плечами. - Это потому, что они у нас шебутные и отчаянные.
     - Отчаянные, - соглашалась Люба, и они с Леной молча смотрели телик, осознавая, как какие-нибудь декабристки, свою нелегкую женскую долю.
     - Я просто приехал дачу вашу посмотреть, - сказал Леха.
     - Ну и как, нравится? - сразу загорелась Люба.
     - Да, красиво. Такой красной глины я нигде еще не видел. Из нее охру можно делать.
     - Правда? - поразилась Люба. - А зачем?
     Из "красного уголка" выглянула Олимпиада Петровна. Заметив Окуркина, она тотчас выбежала наружу, позабыв снять кухонный фартук с надписью "Аи лав Ю-Эс-Эй".
     - Что, доча, перехватила наркокурьера?! Подскочив к Лехе, Олимпиада с криком замахнулась на него дубовой скалкой.
     - А ну скидывай дозу, дохлик!
     - У него ничего нет, мама, - доложила Люба.
     - А чего тогда приехал? - удивилась тютюнинская теща, нехотя опуская скалку.
     - Я Сергея хотел на речку пригласить, на Каменку, - скромно улыбнувшись, сообщил Окуркин.
     - Да? Купаться захотелось? А кто целину будет возделывать - две слабые женщины?
     - Нет, об этом не беспокойтесь. Мы с Сергеем завтра приспособление привезем и буквально весь ваш участок перекопаем.
     - Весь? - с сомнением уточнила Олимпиада Петровна.
     - Буквально, - уверенно кивнул Окуркин.
     - Ну-ну, маркшейдер.
     - Моя фамилия Окуркин, - обиделся Леха.
     - Ну ладно, раз так, езжайте мыться, - согласилась Люба. - Только никаких выпивок. Ты понял, Сергей?
     - Конечно, - обрадовано закивал Тютюнин. - Поплавать очень хочется. Давно я не плавал.

3

     Неглубокая Каменка подпрыгивала на глинистых порогах и вилась меж песчаных, поросших соснами холмов. Тютюнин и Окуркин высадились из "запорожца" в том месте, где она омывала берег детского лагеря отдыха "Синий ручеек".
     - Хорошо здесь, тихо, - заметил Тютюнин.
     - Это пока у детишек тихий час. В нашем распоряжении... - тут он посмотрел на часы, - сорок пять минут... Уложимся?
     - Уложимся, - ответил Сергей и, забросив брюки в "запорожец", стал спускаться к воде.
     Усевшись на неглубокое дно, друзья, блаженно щурясь на солнце, на мгновение забыли о своих проблемах. А проблемы у них были.
     Во-первых, у них сломался множительный аппарат. Сделанный из старой хлебницы, он запросто копировал алюминиевые банки, которые затем можно было сдавать как лом цветных металлов. Маленькие человечки - тыклики, изготовившие этот чудо-аппарат, давно уже не выходили на связь с Тютюниным, и неизвестно было, собирались ли выйти вообще когда-нибудь.
     Второй проблемой был старый стадион "Локомотив", где прежде у Сереги и Лехи был собственный участок под трибуной, с которого они добывали во время матчей пустые банки из-под пива.
     Пока работала хлебница-множитель, друзья имели стабильный приработок. Они даже продали участок, поскольку были уверены, что хлебница будет работать вечно.
     Однако они ошиблись. Агрегат сломался, стадион же "Локомотив" закрыли на якобы реконструкцию, а потом, нежданно-негаданно, над трибунами начали быстро расти стены сорокаэтажного жилого комплекса "Ассоль".
     Леха и Сергей вместе с жителями района ходили митинговать и ложиться под бульдозеры, однако нарвались на контратаку милиции, которой руководил чиновник из городской мэрии.
     - Ты знаешь, меня сегодня на участке мухи кусали, - задумчиво произнес Тютюнин.
     - И чего?
     - А то, что кусачие мухи прилетают только осенью.
     - Наплюй. Меня сейчас другие вещи интересуют. Более важные.
     - Это какие же ?
     - Думаю, мне известен настоящий способ очистки. Последний и окончательный.
     Тютюнин, полоскавший руки в теплых струях Каменки, на мгновение замер, потом медленно повернулся к Окуркину:
     - Ты чего это? Опять?
     Окуркин ничего не ответил. Вот уже несколько месяцев в разговорах приятелей это была запретная тема, потому как у обоих еще не изгладились из памяти приключения прошлого лета.
     А началось все с наследства, которое оставила Лехе его бабушка.
     Наследство как наследство - деревенский домик с трубой. Ничего примечательного, если не считать того, что бабушка при жизни очень расходилась в убеждениях с материализмом.
     В погребе под домом независимой старушки внук Леха обнаружил целый склад спиртовых настоек неизвестного назначения. Однако воспитанный на российских традициях Окуркин назначение всякого спиртосодержащего продукта понимал вполне определенно. Пить - и все тут. Но поскольку в силу все тех же традиций пить один Окуркин не любил, он призвал на помощь друга Серегу.
     Первая же проба едва не закончилась для приятелей трагически - их чуть не съели странные существа, к которым Сергей и Леха попали после принятия одной из настоек.
     По возвращении в родную реальность друзья с перепугу решили напрочь забыть о складе спиртовых настоек, однако держались этого решения недолго.
     Они предпринимали попытки произвести очистку драгоценного продукта, однако снова и снова попадали в неприветливые миры, претерпевая в них лишения и откровенный мордобой.
     - Ты чего, опять за старое? - строго повторил свой вопрос Тютюнин, поскольку Леха сделал вид, что не расслышал.
     - Я не за старое. Я просто хотел с тобой поделиться. Мне же не с кем поговорить. Заведи я эту байду при Ленке, она с меня иероглиф сделает...
     - Ты из-за этого и примчался ко мне на дачу?
     - Почему? Не-э-эт...
     Леха вздохнул. По его лицу было видно, что его просто распирает от нетерпения.
     - Ну ладно, рассказывай, - согласился Тютюнин. - Только сразу говорю - я против.
 Ага, - оживился Леха и плеснул водой на пролетавшую стрекозу. - Я вот подумал, а чего это мы все время настойки фильтровать пытались? Это же не правильно.
     - Почему?
     - Да потому. Надо клин клином, понимаешь? - Нет.
     - Нужно взять специальной травы и настаивать эти настойки по второму разу. Тогда получится - просто настойка от кашля.
     - А какие такие специальные? - Тютюнин поднял над водой ногу и внимательно ее осмотрел.
     - Это мы выясним.
     - Как ты выяснишь?
     - Спрошу у бабушек-знахарок.
     - Где же в городе взять знахарок?
     - Э, да ты чего, газет не читаешь? Они же, эти бабушки, объявления дают.
     - Все равно я опасаюсь, - покачал головой Тютюнин. - А вдруг эти настойки еще злее станут, и не вернемся мы тогда домой никогда...
     - Мы на собаках проверять будем.
     - На собаках? Мы уже проверяли на собаках, и что получилось?
     Окуркин виновато пожал плечами, вспомнив, как они потчевали фильтрованным спиртом бультерьера Дросселя.
     Дроссель отлично себя чувствовал, а потом убежал. Окуркин думал, что все в порядке, и они с Серегой выпили, а потом началось такое, что просто ужас.
     - Фигня все это. Ты лучше мне вот что скажи, Леха... - задумчиво произнес Тютюнин.
     - Ну?
     - Что такое энтропия?
     - Это когда понос.
     - Нет, понос - это диарея.
     - Из какой хоть оперы, намекни.
     - Да я тоже не знаю, - признался Тютюнин. - Знаю только, что она все время растет и от этого дихлофос испаряется.
     Они посидели в воде еще немного, потом откуда-то издалека, будто волнами, стал накатываться странный шум, словно к речке приближалась степная конница.
     - Уходить пора, - сказал Леха и поднялся со дна.
     - А чего это? спросил Сергей, тоже становясь на ноги.
     - Дети. В лагере тихий час закончился. Сейчас прибегут и будут динамитом рыбу глушить...
     - Да ладно тебе, - не поверил Тютюнин, однако вслед за Окуркиным пошел вверх по обрывистому бережку.
     Когда Окуркин и Тютюнин, наскоро одевшись, отъезжали от Каменки, на реке прогремел взрыв и столб грязной воды поднялся до макушек деревьев.
     - Вот это да! - воскликнул Сергей.
     - А ты думал, - усмехнулся Леха. - Я же говорил - лагерь, дети. А ты не верил.

4

     В новый городской микрорайон Восточное Наглово Сергей и Леха добрались на "запорожце" уже к вечеру.
     С трудом пробившись через запруженные автомобилями улицы и чудом избежав внимания сотрудников ГИБДД, Окуркин остановил "лупатого" возле большой, огороженной забором ямы. На плакате, который венчал въезд на территорию строительства, сообщалось, что пуск новой станции метро "Наглово" намечен на Праздник Долгожданной Независимости, где-то во второй половине дня.
     Рядом на заборе какой-то хулиган написал мелом "После дождичка в четверг". И нарисовал неприличную картинку.
     Все это Тютюнин окинул одним взглядом, а потом засмотрелся на бетонный узел, который серым памятником нависал над огороженной территорией.
     - Это здесь работает твой знакомый? - спросил Сергей.
     - А то, - неопределенно ответил Окуркин и, выйдя из машины, включил в "запорожце" противоугонку.
     - Боишься, украдут? - поинтересовался Тютюнин.
     - Конечно. Это ж теперь... забыл, как называется. Во - раритет!
     Обойдя машину несколько раз, Леха многократно подергал дверцы и только после этого направился к воротам.
     Они оказались закрыты и охранялись огромным лохматым псом, который крепко спал возле голубого вагончика.
     - Мех четвертой категории, - привычно определил Тютюнин спящего пса.
     - И много у вас за такой дают ?
     - Ну, шкура с такой большой собаки потянет на пятьсот рублей.
     - Да ты что? - поразился Окуркин и, схватившись за прутья решетки, уже другими глазами посмотрел на сторожевого пса. - Только ведь просто так он не дастся... На лекарства потом больше истратишь...
     - Так что, здесь уже никого нет? - напомнил Тютюнин о деле.
     - Сейчас узнаем.
     Леха несильно потряс решетку, и ворота заколыхались, издавая слабое бренчание.
     - Алмаз, стеречь! - донеслось из открытой двери вагончика, а затем на крыльцо вышел сторож с бутербродом в руке.
     - Алмаз, место!
     Видимо, эти команды были обращены к спящей собаке, которая даже не повела ухом.
     - Эй, товарищ! А что, все уже ушли? - спросил Окуркин.
     Сторож строительного участка укусил свой бутерброд и невнятно произнес:
     - А кто тебе нужен?
     - Прораб...
     - Он у себя на среднем уровне.
     Окуркин не понял, что значит "на среднем уровне", однако поинтересовался:
     - А нам можно к нему попасть?
     - Можно. Только тишину соблюдайте. Если Алмаз проснется, пощады не будет никому.
     - А он вас не слушается? - спросил Леха, не торопясь заходить на территорию стройки.
     - Дык когда слушается, а когда нет. Это ж собака - поди разбери, чего у него на уме. Вон там, возле шахты - клеть, это и есть "средний уровень". Вы же к прорабу?
     - К нему самому.
     - Ну заходите.

5

     В воротах щелкнул электрический замок, но едва только Окуркин с Тютюниным прошли на территорию участка, как закрывавшиеся створки перехватила чья-то рука и строгий голос отчетливо произнес:
     - Внимание, контрольная закупка! Всем оставаться на своих местах!
     Голос показался Тютюнину знакомым, и он, чуть скосив глаза, опознал мужественный профиль майора милиции Шароемова.
     Шароемов был весел и крепко сжимал в руках большой черный пистолет.
     - Опа-на! Что я вижу? Васька Хвощ и Густав Шкафт! Как говорится в народной мудрости • - гоп-стоп! Руки вверх, иначе - что? - категорически открываю огонь.
     Леха и Сергей послушно подняли руки.
     - Так, а ты кто? Скупщик краденого? - спросил Шароемов у сторожа и навел на него свою а