Если гланды нужно будет вырезать или  там  стул  жидкий
поправить - звони.
   Светлана  подмигнула  Сереге  и  двинулась  по  коридору,   заставляя
скрипеть плохо уложенный паркет.
   - Уф-ф, - выдохнул Тютюнин и огляделся.  Несмотря  на  удачный  исход
дела с молью, на душе у него было тревожно. Событие, которое должно было
изменить его жизнь, неотвратимо приближалось.
 
5 
 
   Обычно приемка работала до шести вечера, но Серега сбежал на  полчаса
раньше. Ему не терпелось похвастаться перед женой двумя сотнями  премии,
а перед другом Ле-хой тяжелым самоваром и горстью пуговиц  -  всем  тем,
что после сдачи на приемный пункт гарантировало им  отличное  проведение
ближайших выходных.
   Возле самого дома Тютюнина остановили двое милиционеров.
   - Что в сумке? - спросили они.
   -  Самовар,  -  честно  ответил  Серега  и,  открыв  сумку,   показал
содержимое.
   - Действительно самовар, - произнес один милиционер  и  разочарованно
добавил:
   - Старый совсем. На медь сдавать будешь?
   - Нет, что вы. Я старину очень обожаю. Отчищу его и буду чай из  него
пить.
   - Ну ладно, иди, - совсем заскучали милиционеры. - Пей свой чай.
   В хорошем  расположении  духа  Тютюнин  вбежал  в  подъезд  и  быстро
поднялся на свой этаж, однако неожиданно столкнулся там  с  пенсионеркой
Живолуповой, в простонародье  -  Гадючихой.  Гадючиха  обладала  тяжелым
характером и болезненной подозрительностью, оставшимися ей в  наследство
с тех времен, когда она служила в НКВД.
   - Привет, Тютюнин! - с ложной доброжелательностью поздоровалась она.
   - Привет, - без особого энтузиазма ответил Серега.
   - Гляжу, опять ты чего-то на работе спер...
   - Я не спер. Я это купил.
   - Купил? - Гадючиха недобро усмехнулась и предложила:
   - Если поделишься, никому не скажу.
   - А не поделюсь?
   - Сообщу в органы, и отправишься по этапу на  десять  лет  без  права
переписки...
   - Как же,  обрадовалась!  -  воскликнул  Серега,  смело  наступая  на
Гадючиху. - Прошли те времена, когда  вы  людей  в  Магадан  отправляли!
Кончилась ваша власть! Кончилась!
   Под напором Тютюнина пенсионерка поспешно отступила, и Серега, открыв
ключом свою дверь, оказался в квартире.
   То, что он увидел в прихожей, его  не  обрадовало.  Это  были  туфли,
которые принадлежали теще Сергея - Олимпиаде Петровне.
   Олимпиада Петровна работала в столовой и каждый  день  уносила  домой
пакеты с продуктами. Оттого и туфли она носила на  низком  каблуке,  что
значительно способствовало ее грузоподъемности.
   Из комнаты доносились голоса, и Серега,  осторожно  опустив  сумку  с
самоваром, стал прислушиваться.
   - Смотри внимательно, Люба, - это же так просто! Полуповорот, а затем
легкое движение кистью и р-раз... Поняла?
   - Ну-ка, мама, давай я попробую. Значит так... Полуповорот,  а  затем
движение...
   - Кистью! - напомнила теща.
   - Да знаю я, мама, не лезь... Кистью р-раз!
   "Да что они там делают -  танцы,  что  ли,  разучивают?"  -  удивился
Тютюнин.
   Он  осторожно  приоткрыл  дверь  и  вошел  в  комнату,  а  увлекшиеся
занятиями женщины поначалу его даже не заметили.
   "И р-раз! Кистью, полуповорот!" - повторяли  они  свои  заклинания  и
размахивали дубовыми скалками.
   - Так вот, значит, чем вы тут занимаетесь! -  воскликнул  возмущенный
Тютюнин. - Бить меня обучаетесь! Да? Вы  за  этим,  Олимпиада  Петровна,
приходите, чтобы жену на мужа натравлять?
   - И вовсе не за этим! - спрятав скалку за спину, стала  оправдываться
теща. - Просто навестить дочку зашла, а Люба здесь одна заскучала. Да  и
физкультура ей необходима.
   -  Физкультура  ей  необходима?  Да  она  этой  физкультурой   каждое
воскресенье занимается - у меня вон на спине синяки не  проходят!  -  И,
чтобы доказать свою правоту, Тютюнин стал срывать с себя рубашку.
   - Да ты бы еще штаны  снял,  бездельник!  И  правильно,  что  синяки!
Другой бы уже не пил, раз жене не нравится!
   - Я, к вашему сведению,  Олимпиада  Петровна,  и  не  пью,  а  только
выпиваю. Я ведь меру-то знаю! Я не какой нибудь запойный!
   - Не запойный?! - Теща усмехнулась и уставила руки в боки, не скрывая
своей скалки. - А кто с двадцать третьего февраля по восьмое марта  пил?
Алкоголик!
   Получив такое ясное напоминание, Серега едва не  сник.  Действительно
было. Однако, чтобы не оставлять поле битвы  врагу,  он  сам  перешел  в
наступление:
   - Если я  алкоголик,  то  вы  расхититель  народного  имущества!  Вы,
Олимпиада Петровна, из ресторана ушли,  куда  вас  на  хорошую  зарплату
устроили. А почему? Уж не потому ли, что там воровать нельзя было, а вы,
дорогая теща, без этого не можете?
   - Не смей так говорить с мамой! - вмешалась Люба.
   - Не бойся, доча, я ему сейчас отвечу, - сказала Олимпиада  Петровна,
раздувая ноздри, словно  разъяренный  носорог.  -  Значит,  ты  думаешь,
дорогой зятек, что уел меня этим? Мол, таскаю и все такое? А  вот  и  не
уел! Я вот энтими самыми руками с пятнадцати лет домой  несу!  Я  энтими
самыми руками за тридцать лет работы на автомобиль "москвич" натаскала и
на кооперативную двухкомнатную  квартиру!  А  ты  чего  для  своей  жены
сделал?
   - Да я... Да я сегодня премию получил! Вот! Меня на работе  ценят!  -
закричал Серега и шлепнул на стол двести рублей.
   - Ой, правда, что ли, премия? - воскликнула Люба и, взяв в  руки  две
сотенных, посмотрела  их  на  свет,  словно  ей  не  верилось,  что  они
настоящие. А теща лишь усмехнулась и покачала головой.
   - Двести рублей. С поганой овцы хоть шерсти клок.
   - Да ладно тебе, мама. Может, он еще принесет.
   - Принесет, как же, - потеряв поддержку Любы, Олимпиада Петровна стал
а успокаиваться. - Зашла к дочке на  минутку,  так  он  тут  же  скандал
устроил.
   - А зачем вы в гости со своей  дубовой  скалочкой  ходите,  Олимпиада
Петровна? У вас так принято, что ли?
   - А ну и что же, я, может, женщина одинокая, ко мне на  улице  каждый
раз пристают. Нужно же чем-то обороняться.
   - Пристаю-у-ут? - передразнил  Серега.  -  Размечталась!  Не  то  что
пристают, за километр обегают!
   - Перестань терзать маму, Сергей! - вступилась Люба. - Она все делает
из лучших побуждений.
   - Да, из лучших побуждений. И скалочку тебе дубовую заместо  сосновой
подарила, и обучает, как мужа бить,  чтобы  наверняка  угробить  уже.  Я
поражаюсь, Олимпиада Петровна, как вы еще стальную скалочку  дочурке  не
подарили. Чтобы как удар, так сразу и труп.
   - Все, Люба! - обиженным голосом объявила теща. - Этого  я  потерпеть
не могу и сейчас же уезжаю. Ноги моей у  вас  больше  не  будет,  Сергей
Викторович! Ни одной ноги! - С этими словами она направилась в прихожую,
а довольный Тютюнин вышел на  кухню.  Не  часто  ему  случалось  утереть
Олимпиаде Петровне нос, однако сегодня это удалось.
   Скоро в прихожей хлопнула дверь, и Люба пришла на кухню.
   - Сергей, - произнесла она сухим, почти официальным тоном.  -  Нам  с
тобой нужно поговорить.
   - А можно попозже, а то я жрать хочу?
   - Попозже нельзя, Сережа. - Люба присела на табуретку рядом  с  мужем
и, посмотрев ему в глаза, сказала:
   - Мне мама про тебя страшную вещь рассказала.
   - Ну и что? -  не  глядя  на  жену,  отозвался  Сергей,  проверяя  по
кастрюлькам, что привезла теща на этот раз.
   - Мама сказала...
   - Ну?
   - Мама сказала, что...
   - Ну что твоя мама сказала?
   - Что ты, Сережа, возможно, еврей.
 
6 
 
   Не выходя из кухни, Сергей созвонился с Окуркиным Лехой,  который  по
случаю пятницы пораньше сбежал с работы.
   Окуркин работал на ложкоштамповочном  предприятии,  где  зарплату  не
платили месяцами. Поэтому он мог  как  угодно  нарушать  дисциплину,  не
боясь, что его за это попрут с производства.
   До того как стать мастером ложкоштамповки, Леха три года отработал  в
лыжезагибочном цехе. Дело ему нравилась, однако постоянные недоразумения
из-за выяснения места его работы вынудили Окуркина оставить лыжи.
   Происходило это очень просто. Стоило кому-то спросить  Леху,  где  он
работает, следовало вполне нормальное пояснение:
   - На лыжезагибочном станке.
   - Да? И что вы на нем делаете?
   - Лыжи загибаю, - спокойно объяснял Окуркин.
   - Кому? - тут же следовал настороженный вопрос.
   - Кому скажут, тому и загибаю, - честно признавался Леха. - Это же не
я сам решаю. Для  этого  другие  люди  есть,  -  добавлял  он,  повергая
собеседника в замешательство.
   Случалось, что  нервные  граждане  даже  писали  на  Леху  заявления,
обвиняя  его  в  посягательстве  на  их   жизнь.   Устав   от   подобных
недоразумений,  Окуркин   ушел   с   любимой   работой   и   подался   в
ложкоштамповку.
   Перекинувшись по телефону с  Лехой  парой  слов,  Тютюнин  уговорился
встретиться  с  ним  через  полчаса  и  отправиться  на  старый  стадион
"Локомотив". По пятницам  там  проходили  международные  встречи  команд
восьмой лиги. Билеты распространялись по смехотворным ценам, а потому на
трибунах был полный аншлаг.
   Наскоро перекусив ворованными тещей голубцами,  Серега  сказал  Любе,
что идет на футбол, и, подхватив большой полиэтиленовый мешок,  выскочил
из квартиры.
   Возле подъезда он снова встретился  со  старухой  Гадючихой,  которая
плела интриги, нашептывая что-то на ухо другой пенсионерке.
   Когда Тютюнин подошел к остановке, Леха уже стоял в условленном месте
и поплевывал на асфальт.
   - Ну ты меня подставил со своим дихлофосом  американским!  -  с  ходу
начал Тютюнин.
   - А чего не так с дихлофосом? - спросил Леха.
   - Этот дихлофос не от моли, а от людей оказался.
   - Да ты что?
   - Вот и что. Я его против насекомых применил, так чуть  сам  дуба  не
дал и весь "Втормехпошив" не потравил. Меня даже уволить хотели...
   - То-то у Митяя такая рожа  довольная  была,  когда  он  мне  пузырек
дарил, - начал припоминать Окуркин. - Я ведь ему бритву свою отдал.  Вот
сволочь.
   Подошел автобус,  из  которого  вывалила  толпа  усталых  пассажиров.
Друзья  заскочили  в  салон   и   сейчас   же   нарвались   на   толстую
тетку-кондуктора.
   - Ну? - строго  спросила  она  с  такой  интонацией,  что  сейчас  же
напомнила Сереге его тещу.
   - А мы чернобыльцы, у нас льготы, - не очень убедительно заявил Леха,
показывая какую-то затертую книжку.
   - Или  берете  билеты,  "чернобыльцы",  или  вылетаете  на  следующей
остановке.
   - Берем билеты, - согласно кивнул Серега и отдал тетке деньги.
   Когда друзья заняли место у окошка, Леха толкнул  Тютюнина  в  бок  и
спросил:
   - Ты чего это какой-то не такой? Надо было  поспорить  с  ней,  а  ты
сразу: берем билеты.
   - Ладно, - отмахнулся Серега. - Я сегодня самовар прихватил медный  -
на десять кило чистого металла!
   - Да ты что? Значит, завтра гуляем?
   - Гуляем!
   - Эх... - Леха поморщился. - Не получится завтра. Я  в  деревню  еду.
Кстати, не хочешь мне помочь?
   - А чего делать надо?
   - Да прабабка моя померла. Наследство оставила -  дом  и  два  сарая.
Надо ехать.., это.., во владение вступать.  Моей  Ленке  не  терпится  -
прямо завтра и поедем.
   - А чего, давай, - сразу согласился  Серега,  хотя  внутренний  голос
советовал ему остаться дома. -  Отпуск  у  меня  только  в  сентябре,  а
шашлычка поесть хочется.
   - Шашлычок будет, только с этим делом...  При  жене,  сам  понимаешь,
нельзя. К тому же я за рулем.
   - Понимаю, - согласно кивнул Тютюнин. - Но завтра только  суббота,  а
будет еще и воскресенье.
   - Будет, - согласился Леха. -  Хотя  в  субботу  тоже  можно  чего-то
придумать.
   На остановке "Чатланский завод" друзья вышли и  направились  прямо  к
стадиону. Туда уже стекались толпы подвыпивших граждан, которые несли  с
собой авоськи с баночным пивом, и это радовало  Серегу  с  Лехой  больше
всего, поскольку они ходили на матчи не для спортивного удовольствия,  а
только  корысти  ради.  Окуркин  и   Тютюнин   контролировали   половину
пространства под трибуной Б-4, куда  во  время  матча  обильно  сыпались
пустые алюминиевые банки - бутылки на стадион приносить не  разрешалось,
чтобы их потом не швыряли на поле.
   Время от времени на территорию  под  трибунами  покушались  бомжи  из
соседнего  района,  однако  местная  баночно-алюминиевая  мафия   давала
чужакам достойный отпор.
   - Кто сегодня играет? - спросил Леха у синюшного мужика в обоих левых
ботинках.
   - "Басмач ятаган", Турция, и "Обувщик" из Пескоструйска,  -  довольно
внятно произнес тот. - Принимаются ставки на результат игры.
   - Так ты значит этот.., брокер?
   - Букмекер, - поправил синюшный. - Угадаете исход матча  -  пол-ящика
пива ваши.
   - Нет, мы здесь по работе, - ответил за Леху Тютюнин, видя,  что  тот
при упоминании пива стал доверчиво улыбаться маклеру. - Пойдем, нам  еще
порядок навести нужно.
   - Ты прав, нужно успеть до начала, - согласился Окуркин. Под порядком
подразумевалась уборка того, что накапливалось под трибунами  за  неделю
между матчами.
   На месте они застали своего соседа - пятнадцатилетнего Азамата.
   Тот приветливо помахал им, блеснув черными  глазами.  Прежний  хозяин
этой территории за долги отдал ее брату  Азамата,  который  торговал  на
рынке фруктами.
   По-русски мальчик говорил плохо,  однако  соседи  хорошо  друг  друга
понимали. Азамат вел бизнес честно и  никогда  не  спорил  из-за  банок,
падавших на  демаркационную  линию.  Он  великодушно  отбрасывал  их  на
сторону Сергея и Лехи.
   Несколько раз  после  футбола  за  Азаматом  приходили  бритоголовые,
однако Леха, хотя и был невысок ростом, умело  действовал  "пальцем"  от
танковой гусеницы, который он всегда держал под трибуной.
   Подчистив территорию и приготовив  камни  -  "прессовалки",  которыми
плющили банки, Тютюнин  и  Окуркин  стали  прислушиваться  к  тому,  что
происходило наверху.
   Болельщики беззлобно ругались матом, обещая туркам нелегкую жизнь,  и
открывали банки с шипящим теплым пивом.
   Скоро началась игра, и первая тара полетела под трибуны.
   Серега работал на подборе банок, а Леха прессовал  их  в  алюминиевые
пятачки. За хорошую игру друзья набирали до трех тысяч банок и, если  бы
не плющили их, могли бы увезти урожай только на самосвале.
   Вскоре турки забили гол.
   - Басмачей на мыло!  -  стали  кричать  с  трибун,  и  вниз  полетели
недопитые банки - признак неудовольствия.
   Пришлось Сереге выливать пиво на землю, что вызывало у  Лехи  тяжелые
вздохи. Вылитое пиво было очень жалко.
   Игра  стала  выравниваться,  и  банки  падали  с  равными  временными
интервалами по всей площади трибуны.
   Азамат быстро собирал их на своей половине  и  лишь  слегка  приминал
ногами, прежде чем бросить в мешок, - за  ним  заезжал  брат,  а  потому
проблем с транспортировкой у него не было.
   Скоро начало темнеть, однако банки сыпались исправно.
   - Я уже пятнадцать сотен  насчитал...  -  сообщил  Окуркин,  который,
словно ложкоштамповочная машина, без устали плющил алюминий.
   - Хорошо... - сказал Тютюнин.
   Под конец матча "Обувщик" начал отыгрываться. Пиво полилось рекой,  и
Серега почувствовал, что ему  становится  жарко.  Леха  застучал  камнем
чаще, а сосед Азамат даже стал что-то напевать.
   - Две пятьсот! - крикнул Окуркин, утирая со лба пот. "Обувщик"  снова
атаковал, и трибуны гудели от дружного рева.
   "Сегодня будет рекорд, - подсказал Сереге внутренний голос.  А  затем
добавил:
   - А в деревню ты бы лучше не ездил".
   Наконец "Обувщик" сравнял счет, и банки обрушились настоящим  цунами.
У Сереги от напряжения стали подрагивать коленки, а Леха выдыхал  воздух
с каким-то хрипом, однако не сдавался и лишь  время  от  времени  нервно
похохатывал.
   - Три семьсот двадцать семь! - торжественно объявил он, когда марафон
наконец закончился и болельщики стали покидать трибуны.
   Серега помог другу уложить  все  заготовки  и  попробовал  приподнять
раздувшийся мешок. Это оказалось не так легко.
   Мимо, словно стая волков, прошли бритоголовые. Они недобро покосились
на Азамата, однако раскрасневшееся лицо Лехи Окуркина отпугнуло их.
   - А вон и Сайд!  -  заметил  бежевую  "шестерку"  Тютюнин,  и  Азамат
приветливо помахал брату рукой.
   В последнее время Сайд подвозил Леху с Сергеем, вместе с их  товаром.
Алюминий они тоже сдавали вместе, в подпольном пункте какого-то  земляка
Сайда и по более высоким ценам.
   Пока грузили добычу, неподалеку происходила драка. Точнее, не  драка,
а избиение. Били букмекера, который за время  матча  успел  пропить  все
доверенные ему ставки.
   Неподалеку стоял  милицейский  сержант  и  со  скучающей  физиономией
наблюдал за процессом. Его тоже угораздило  поставить  на  результат,  и
теперь он мстил букмекеру чужими руками и ногами.
   Видимо, решив,  что  тому  уже  хватит,  он  вяло  разогнал  народных
мстителей и, махнув рукой, подозвал машину с клеткой.
   - Хорошо денек прошел, - сказал довольный Леха, когда они погрузились
в "шестерку" Сайда.
   - Да, неплохо, - согласился Серега. - Очень неплохо.
 
7 
 
   Домой Тютюнин пришел в одиннадцатом часу. Не очень поздно, да к  тому
же трезвый.
   Каково же было  его  удивление,  когда  жена  встретила  его  потоком
бранных слов и своей любимой скалкой.
   Натренированный Серега увернулся от пары  ударов,  опрокинул  стул  и
журнальный столик, однако в лоб все же получил.
   - Ты что! - завопил он. - Я же трезвый!
   - Не важно! -  наступала  Люба,  на  практике  отрабатывая  выпады  и
развороты.
   Пробегая мимо софы, Тютюнин подхватил подушку и что есть силы швырнул
ее в жену. От неожиданности
   Люба потеряла равновесие и со всего маху грохнулась задом об пол.
   В шкафу зазвенели рюмки, а снизу шваброй в потолок застучали соседи.
   - Сволочь ты, Тютюнин! -  крикнула  Люба  и  поползла  за  оброненной
скалкой.
   - Да ты объясни, в чем дело?!
   - В чем? Еще спрашиваешь, харя твоя бесстыжая?! А любовницу себе  кто
завел?
   - Какую еще любовницу? - опешил Сергей.
   - Такую... - Люба шмыгнула носом и достала из кармана кусочек  серого
картона с телефоном. - Вот, у тебя в кармане нашла...
   - А где тут написано, что это любовница?
   - Не написано, зато духами пахнет... Ты нюхай, нюхай!
   Тютюнин понюхал. Действительно, врачиха Света злоупотребила духами.
   - А ты звонить по этому телефону пробовала?
   - Это зачем еще?
   Люба поднялась с  пола,  однако  Серега  на  всякий  случай  все  еще
держался от нее на безопасном расстоянии.
   - Затем, что проверить бы следовало, прежде чем на человека с дубиной
бросаться. Тебе это в голову не приходило?
   - Не-а, - призналась Люба. - Я маме позвонила, а она сразу сказала  -
бей его...
   Решив не откладывать проверку в долгий ящик, Люба сейчас  же  набрала
указанный номер и, когда ей ответили, переспросила:
   - Куда, вы говорите, я попала? В морг?!
   В  испуге  бросив  трубку,  она  отскочила  не  середину  комнаты   и
уставилась на Сергея широко раскрытыми глазами.
   - Говорят - морг, Сереж. Откуда у тебя в брюках морг?
   - Да в чьей-то шубе в кармане валялся. Я выбросить хотел, да, видать,
забыл.
   Чувствуя за собой вину, Люба собрала мужу поздний ужин и, глядя,  как
он ест, тяжело вздыхала.
   - Я завтра с Лешкой и Ленкой его в деревню  еду,  -  сообщил  Тютюнин
между пирожком и киселем.
   - Я знаю, - снова вздохнула Люба. - Лена мне звонила. Говорит, они  с
Лешкой наследство получили.
   -  Ничего,  и  мы  когда-нибудь  получим,  -  усмехнулся  Тютюнин.  -
Двухкомнатную  квартиру,  бывшую  кооперативную,  и  старый  проржавелый
автомобиль "москвич".
 
8 
 
   Наутро пришедшего на кухню Серегу ожидал небольшой сюрприз. На  столе
стоял начищенный до блеска самовар.  Тот  самый,  который  он  притащил,
чтобы сдать на цветной лом.
   - Удивился, да, Сереж? - лучась радостью, спросила Люба. - Это  я  до
двух ночи драила медяшку, чтобы тебе приятное сделать.
   - Ну чего... - Сергей пожал плечами, не зная, что  сказать.  Самовар,
хотя одна ручка у него отсутствовала, а на корпусе красовали