в середине и объяснял:
     - Итак, пресса уже внизу - в вестибюле, поэтому давайте рассчитаемся на левый-правый.
     - А мы уже рассчитались! - сказал кто-то из дядек.
     - Очень хорошо. Тогда левые - на левую сторону, правые - на правую. У кого с собой бейсбольные биты, поднимите их так, чтобы я видел...
     Несколько дядек подняли на головой лакированные дубины.
     - Просто отлично. Теперь поднимите, у кого есть, разводные ключи...
     Над головами с легким позвякиванием взметнулись сантехнические орудия.
     - Молодцы. Теперь определимся: "правые" проводят западную линию, они должны быть вооружены бейсбольными битами, "левые" ближе к народу, у них должны быть разводные ключи. Поменяйтесь, пожалуйста...
     Дядьки быстро разобрались с оружием, и самый представительный повел их вниз.
     Тютюнин и Окуркин старались не отставать, им было интересно посмотреть, чем все это кончится.
     В просторном вестибюле действительно толпилось с полсотни человек с фотоаппаратами, видеокамерами и диктофонами наготове.
     Две команды дядек разбежались по сторонам и с криками сошлись стенка на стенку.
     - Даешь отмену призыва в армию! - кричали одни, кроша противника бейсбольными битами.
     - Земля - крестьянам! Фабрики - профкомам! - обороняясь, вопили другие, и все это озарялось частыми вспышками фотоаппаратуры и подсвечивалось прожекторами видеокамер.
     Кто-то из представителей прессы пытался организовать прямое включение и поведать телезрителям-радиослушателям о происходящих событиях. Другие отстраненно пережевывали какие-то листья и рисовали в блокнотах слонов.
     Наконец в фотоаппаратах закончилась пленка, в видеокамерах - батарейки, и вся аккредитованная пресса наперегонки рванула к выходу, сбивая охранников и переворачивая урны.
     - Ну все, побежали зайчики мои. Сожрали, - усмехнулся дядька-руководитель. - Закончили, всем спасибо! Отправляйтесь приводить себя в порядок и постарайтесь не опоздать на заседания комитетов!
     Поправляя галстуки и одергивая пиджаки, бойцы быстро разошлись, оставив Сергея и Леху в полном недоумении.
     - Ты подумай, какое кино! - покачал головой Тютю-нин.
     - Ага. И жрут холодных лягушек, хотя в буфете такие пирожные...
     - Это как кот Артур, которому блюда из кошачьего ресторана привозили, а он все равно жрал из помойки селедочные головы.
     Друзья пересекли вестибюль и под подозрительными взглядами широкоплечих охранников прошли через две пары дверей.
     Оказавшись на парадном крыльце, они, не сговариваясь, повернулись и прочитали над входом название заведения:
     "Государственная дума Российской Федерации".
     Вконец ошалевшие, друзья с минуту смотрели на эту надпись, качая головами, и стали спускаться на улицу - поближе к простому народу.
     Они шли и не видели, как из одного окна за ними наблюдают дядьки в костюмах.
     - Значит, вот эти двое человеческих людей? - спросил один, особенно крупный экземпляр.
     - Именно эти. Я заскочил в "Пункт Питания Лягушками", а там уже все съедено и только ящики перевернутые валяются... Я так расстроился - ужас, даже не обратил внимания, что эти двое не наши. Что они аборигены...
     - Значит, они что-то видели, - произнес крупный экземпляр. - Придется принимать меры. Но нам не впервой.

24

     Наступил понедельник. Леха, уговорив соседа - сталевара Куделина, уехал вместе с ним на его "жигулях" в Го-релково за брошенным в сирени "запорожцем".
     Тютюнин же, как человек служащий, отправился на работу - в родной "Втормехпошив", где трудился четвертый год, не прерывая рабочего стажа.
     Накануне вечером он имел нелегкий разговор с Любой, которая, учуяв запах перегара, врезала Сереге по спине скалкой и даже не зачла ему в актив, что он был почти что работником МЧС. А также лично избавил всех от этой дурацкой дачи, где все равно ничего бы не выросло, кроме какого-нибудь дерева-мутанта.
     Теперь там только кратер и тишина. А трава ничего - она через год снова вырастет.
     Правда, у Любы уже сформировались новые, необыкновенно смелые виды на этот котлован, и Серега был абсолютно уверен, что тут не обошлось без интриг Олимпиады Петровны.
     - А что, Сереж, сколько воды нужно, чтобы эту яму нашу, - она так и сказала нашу, - заполнить водой?
     - Тебе в поллитрах посчитать или в ведерках? - зло спросил Тютюнин.
     - Я, между прочим, серьезно говорю. Ты знаешь, почем в магазинах рыба живая?
     "Вон она куда клонит!" - догадался Тютюнин.
     Запершись в туалете, он представил себе заполненную водой яму - ну прямо настоящее озеро - и плот, на котором он сам стоит и забрасывает в воду удочку.
     Рядом торчит теща и, как это у нее принято, дает ему всякие ценные указания. А озеро глубо-о-окое. И вокруг - никого...
     Дофантазировать дальше Сереге помешала постучавшая в дверь Люба. Она прервала его на самом интересном месте:
     - Ты идешь на работу или как?
     - Или как... - огрызнулся Серега. Спина после вчерашней скалки еще побаливала, и он имел полное право обижаться.
     "Ну и пускай, - размышлял он, когда уже ехал на трамвайчике в свой родной "Втормехпошив". - И пускай бьет. Зато я кофе с пирожным пил в Государственной думе. А Любку с ее мамашей туда ни за что не допустят. Ни за что".
     В трамвае Сереге наступила на ногу тетка с полной авоськой крапивы. Гражданин, которого она нечаянно ожгла через брюки, громко вскрикнул и призвал тетку "смотреть куда прешь".
     На шум явилась кондукторша и потребовала оплатить перевоз авоськи.
     - Да она легкая! Это же трава!
     - Они, может, и легкая, эта трава, но неудобство пассажирам доставляет, - заметила кондукторша. - Лучше оплатите провоз, а то ведь милиция насчет травы нынче строгая.
     Пыхтя от злости, перевозчица крапивы оплатила багаж и уставилась в окно. Сереге такое прилюдное восстановление справедливости пошло на пользу - настроение его улучшилось.

***

     Соскочив на своей остановке, он резво добежал до дверей "Втормехпошива" и таМ) Среди ставших знакомыми постоянных клиентов, увидел совершенно новое испитое лицо.
     - Я первый, начальник! - подняло руку "испитое лино", демонстрируя отсутствие всех передних зубов.
     - Хорошо, - - машинально кивнул Леха и вошел в здание через служебный ход.
     - Привет, Серега, - сказал дизайнер Турбинов, человек талантливый, но до конца не оцененный. - Семь рублей тридцать две копейки не подбросишь?
     - Еще же только утро, Турбинов!
     - Если бы ты знал, Серега, как долго я ждал этого самого утра.
     На лице Турбинова отразилось такое страдание, что Серега дал ему десять рублей. Разумеется, с возвратом. Все, что было меньше пятидесяти рублей, дизайнер отдавал исправно. Большие же суммы иногда забывались им, но не потому, что Турбинов был нечестным, - нет, просто тяжелым похмельным утром его ослабленный мозг отказывался выполнять слишком сложные вычисления.
     - Десять рублей - я помню, - словно напоминая самому себе, произнес дизайнер и, пропустив Тютюнина по коридору, резво выбежал на улицу.
     "Что-то и мне уже выпить хочется", - отметил про себя Тютюнин. Он был не прочь гульнуть, и гульнуть основательно, не страшась Любиной скалки, однако наводку нужны были деньги, а укрывать деньги от жены Сергей не имел привычки.
     Впрочем, это распространялось только на зарплату. В прежние времена, когда Тютюнин и Окуркин имели доход от сбора пивных банок под стадионом, ему хватало на хорошую водку, но теперь на стадионе втихую выстроили жилой комплекс, и дополнительных доходов не стало.
     Еще, правда, оставался огромный запас спиртовых настоек, но пить их было опасно. Именно из-за них все прошлое лето Сергей с Лехой провели в каких-то параллельных мирах, то и дело сталкиваясь с драконами, боевыми свиньями, а также с технологическими гномами, которые почему-то называли себя тыкликами.
     Не успел Сергей открыть дверь в приемку, как в коридор из бухгалтерии выпрыгнул Фригидин, который во "Втор-мехпошиве" занимался сведением дебета с кредитом.
     Весь прошлый год Фригидин воровал из тютюнинской тумбочки сахар, однако после двух сеансов терапии, во время которых несчастному бухгалтеру пришлось съесть три килограмма сахара, набеги на Серегину тумбочку прекратились.
     Внешне Фригидин старался казаться дружелюбным, однако Серега чувствовал, что бухгалтер только ищет случая, чтобы провести против него настоящую диверсию.
     - Вы слышали, Сергей, на нашего директора наехали... - сияя свой подлой мордочкой, сообщил Фригидин. - И не кто-нибудь, а налоговая инспекция... Я слышал слова угроз и антисемитские выкрики...
     - Какие выкрики? - не понял Тютюнин.
     - Ну, против этих... пархомчиков. - Фригидин пошевелил своими желтыми пальцами, словно это должно было объяснить недостающие детали... - Вы должны быть в курсе, Сергей, вы же простой человек. От сохи, так сказать...
     - Что ты этим хочешь сказать, ты, скрепка ржавая?
     Сергей шагнул к Фригидину, тот спешно отступил к своей двери:
     - Ничего личного, Сергей. Ничего личного. Просто я, если вам интересно, произошел из интеллигентной семьи .потомственных управдомов.
     Дальше по коридору громко хлопнула дверь, и навстречу Тютюнину и Фригидину торопливо зашагал молодой человек в какой-то странной форме - то ли итальянского карабинера, то ли офицера вермахта образца 1942 года. Сергей видел такую в кино.
     Пробежав до выходной двери, офицер вермахта неожиданно повернулся и, ткнув пальцами в Тютюнина и Фри-гидина, крикнул:
     - Ну, жиды, дойдет и до вас очередь! Не хотите платить, значит, придется расплачиваться!
     - Вот! Что я вам говорил! - злорадно произнес Фри-гидин, - Сбежит наш Борис Львович в Израиль. Попомните мои слова.
     - Ты что, придурок, мы же без работы останемся!
     - Ну зачем же так сразу. Борис Львович поставит управлять "Втормехпошивом" опытного менеджера.
     С этими словами Фригидин приосанился и расправил складки на чернильного цвета нарукавниках.
     Бесцеремонно отпихнув бухгалтера, Сергей отправился проведать директора.
     В приемной было пусто. Секретарша Елена Васильевна, разведенная дама после сорока с ребенком четырнадцати лет, приходила на работу ближе к обеду.
     Тютюнин постучал и, не дождавшись ответа, вошел в кабинет.
     Штерн сидел, уставившись в окно.
     - Борис Львович, вы как?
     - А, Сережа! - словно очнулся директор. - Вы, наверно, слышали выкрики этого молокососа?
     - Что ему нужно было?
     - Денег, Сережа. Что им еще нужно? Денег, конечно.
     - И сколько?
     - Пять тысяч долларов... Для начала. - Штерн грустно улыбнулся. - Вы представляете, Сережа, он кричал мне "жид", думая, что этим поможет делу.
     - Вы обиделись?
     - Я обиделся? Я обиделся бы на себя, если б отдал ему деньги. Этому молокососу... И знаете что, Сергей, давайте я подниму вам жалование на двести рублей. Или что там двести - добавим все триста!
     - Ой! Спасибо, Борис Львович! - приятно обрадовался Тютюнин. - Тогда я пошел работать, Борис Львович.
     - Идите, Сергей, работайте.
     Тютюнин выскочил в приемную и, толкнув дверь в коридор, сшиб любопытного Фригидина, который стоял, прижавшись ухом к двери.
     Несчастный бухгалтер упал возле противоположной стены и дико заорал, когда увидел, что Тютюнин двигается на него. Он был уверен, что его будут добивать.
     - Чего орешь, глупый! Мне директор зарплату повысил, представляешь?
     Сергей рывком поднял Фригидина с пола и, поставив на ноги, побежал к себе в приемку - отрабатывать оказанное доверие.
     - Вот так. Одним все, а другим ничего, - горько произнес Фригидин, глядя вслед счастливому Сереге.

25

     Открыв своим ключом дверь приемочного помещения, Сергей с удивлением обнаружил там младшего приемщика Кузьмича.
     Тот сидел на прилавке в позе лотоса, а на полу валялись два пустых баллона из-под дихлофоса.
     Глаза Кузьмича были закрыты. На лице отражалось полное спокойствие и безмятежность.
     - Кузьмич, ты что, не уходил домой? Младший приемщик приоткрыл один глаз:
     - Дом там, где хорошо. Мне хорошо - здесь.
     - А дихлофос? Куда подевались два полных баллона? Я же тебе их только вчера выдал!
     Кузьмич вздохнул, открыл оба глаза и, выйдя из позы лотоса, свесил ноги с прилавка.
     - Что ты об этих мелочах печешься, Серега? Знаешь ли ты, что, если бы моль по-настоящему понимала дихло-фос, она бы от него не дохла, а наоборот?
     - Что наоборот?
     - Она бы чувствовала себя здесь хорошо. То есть как дома.
     - Если моль будет здесь чувствовать себя как дома, мы останемся без сданной продукции. Куда дихлофос подевался? Опять все на энтропию свалишь?
     Тютюнин спихнул Кузьмича с прилавка и пошел открывать павильон.
     Многочисленные клиенты уже скреблись у порога, желая поскорее сдать добытые на свалках меха.
     - Здравствуй, Сережа! Как выходные? - засыпали Тю-тюнина вопросами знакомые старушки.
     - И вам - здравствуйте. Занимайте места в очереди - сейчас начнем работать.
     - Э-э, бабки, я первый! - прохрипел субъект с испитым лицом.
     - Да уж помним-помним! - отозвались старушки, отодвигаясь от неряшливого бомжа.
     Протолкнувшись к самому прилавку, "испитое лицо" обрушило на него какую-то то ли сумку, то ли мешок, в котором, судя по звуку, перекатывались бильярдные шары.
     - Вот, хозяин, принимай товар.
     - Мы сумки не берем, - покачал головой Тютюнин. Ему часто случалось отказывать собирателям картона, природного гипса, веточек чернозадника и огуречной копры, которые почему-то были уверены, что Тютюнин отвалит за эти богатства кучу денег.
     - Мы сумки не берем! - повторил Сергей, поскольку "испитое лицо", казалось, совершенно не понимает, что ему говорят.
     - Это не сумка, хозяин. Это котик. Морской котик.
     - Мы животных не принимаем.
     - О чем ты, хозяин? - На "испитом лице" появилось выражение крайнего удивления. - Это не сумка, а мех морского котика.
     - Мех котика? А чего в этом мехе гремит? Камней насыпал для весу?
     - Камней? - переспросил бомж и, сунув руку в проеденную крысами дыру, вытащил огромный мосол, явно превышавший размерами целого морского котика. - Это не камни, хозяин, это кости котика...
     - То, что ты мне принес, это никакой не морской котик. Это шкура коровы.
     - Да клянусь, хозяин, - затрясло синими губами "испитое лицо", ударяя себя кулаком в грудь. - Я этого котика сам загарпунил на этом... на Байкале.
     - Это не котик, - произнес молчавший дотоле Кузьмич. Он стоял позади Сереги, на лице его была написана все та же безмятежность. - Это не котик, это корова по кличке Клара, которая умерла от ящура в тысяча девятьсот тридцать восьмом году и вчера была извлечена из могильника.
     - Ну что, слышал? - усмехнулся Серега. Он обернулся к Кузьмичу, - А откуда ты это знаешь?
     - Мне открылся информационный канал.., - невозмутимо ответил Кузьмич.
     - Понятно... А ты, друг, забирай свою морскую корову и закопай ее обратно.
     - Ну дай хоть трешку, хозяин! - зашамкало "испитое лицо".
     - Пошел, пошел отсюда, бомжара! - возмутились старушки.
     - А я, между прочим, не бомжара.
     - А кто же ты?
     - Я, между прочим, диггер.

26

     Пока Тютюнин бился на личном трудовом фронте, за ним уже с самого утра велась слежка.
     Двое дядек в дорогих костюмах вели скромного приемщика от дома до трамвайной остановки, а далее продолжили преследование на двух черных "БМВ" с затемненными стеклами.
     Тютюнин находился в середине вагона, и кто там едет за трамваем, ему видно не было, зато другие пассажиры живо обсуждали этот странный кортеж и огромные, похожие на навозных жуков машины.
     Сопроводив Сергея до места его службы, дядьки в костюмах заехали во двор и, оставив машины, подошли к дверям "Втормехпошива", чтобы выяснить, что это за заведение.
     Постояв минут двадцать, они дождались, пока выйдет первый посетитель - им оказался бомж-диггер со шкурой коровы.
     - Гражданин, можно вас на минуточку? - спросил один дядька.
     - Я, что ли? - не понял бомж.
     - Да-да, вы.
     - А вы меня это... не заарестуете?
     - Нет, мы только хотели у вас спросить - что это там написано?
     - Где? - Бомж завертел головой.
     - Подойдите, пожалуйста, ближе. - Дядьки начали терять терпение. - Вы вообще-то выпить хотите?
     - Я не вообще-то... - Бомж дернул кадыком. - Я всегда хочу выпить.
     - Ну вот и хорошо, ответите на вопрос, получите на водку или что вы там пьете...
     - Все пью, - поспешил заверить владелец коровьей шкуры и, соблазненный скорой опохмелкой, подошел ближе.
     - На двери написано "Втормехпошив", что это означает? - спросил один дядька, держа перед носом бомжа сто рублей.
     - Что означает? - Владелец шкуры шмыгнул носом. - Означает, что морских котиков не принимают. Мех не тот. Лысый мех.
     Дядьки переглянулись. Второй, тот, что помордастее, сказал:
     - Вы должны доверять нам, любезнейший. Вы должны доверять нам, ведь мы слуги народа. Ваши слуги, ведь вы, судя по одежде, - бомж?
     - Нет, судя по одежде, я диггер. От меня и пахнет, как от диггера.
     - Ну хорошо, мы дадим тебе целых двести рублей за информацию! - стал выходить из себя мордастый. - Что означает это слово - "Втормехпошив"?! Отвечать, свинья!
     - Прощения прошу, гражданин начальник, но я не знаю... Падлой буду!
     Дядьки снова переглянулись. Мордастый пожал плечами и махнул рукой, а первый сунул сто рублей в распахнутый рот бомжа-диггера и коротко бросил:
     - Вали отсюда.
     Бомж моментально исчез.
     Дядьки вздохнули и, опершись о сытые бока черных "БМВ", стали ждать.
     Вскоре из дверей приемки вышла пенсионерка. Она радостно пересчитала десятирублевки и бережно уложила их в потертый ридикюль.
     - Порезче с ней. По-простому, - порекомендовал мордастый.
     - Эй, бабулька! Хочешь заработать на водку?
     - Что? - спросила пенсионерка, скользя взглядом по лицам дядек, затем по их костюмам и лакированным авто.
     - Бабок на водяру срубить не желаешь? Бабки для бабки! По-моему, звучит неплохо, а? - Первый дядька повернулся к более мордастому, тот одобрительно хмыкнул.
     - А за что платите? - осторожно спросила старушка, ощупывая в нагрудном кармане пиджачка старый партбилет.
     - За информацию, бабуля. За информацию.
     - Сколько денег?
     - Пятьсот рублей.
     - Годится, - согласилась пенсионерка и оглянулась на дверь приемки. - Спрашивайте...
     - Что такое "Втормехпошив"?
     - Там старье принимают.
     - Чего принимают?
     - Старый мех. Кролик, бобрик, пыжик, шиншилла...
     - Постой, не гони.
     Первый дядька достал блокнот с крышками из тисненой кожи и, сверкнув золоченым "паркером", стал записывать названия.
     - А вы, простите, кто такие будете? Не из органов? - поинтересовалась старушка.
     - Бери выше, бабулька, - с усмешкой сказал первый дядька, пряча блокнот. - Мы власть законодательная. Слуги народа и его полномочные представители.
     - То есть... депутаты? - не веря своей удаче, уточнила пенсионерка.
     - Ну дык, ептыть, не видно, что ли? Видишь какие машины? А номера с флагом?
     Старушка кивнула, чему-то улыбаясь.
     - А какие-нибудь документы у вас есть? Ну... - Старушка наморщила лоб, вспоминая нужное слово. - Ксивняк депутатский.
     - Во, протащись, старая, - хохотнул первый дядька, показывая удостоверение.
     В этот момент дверь приемки распахнулась и во двор высыпало еще штук семнадцать пенсионерок.
     - Отряд - ко мне! - неожиданно резко крикнула старушка, которую расспрашивали дядьки.
     Они даже вздрогнули от такого ее странного поведения.
     Пенсионерки с громким топотом прибежали на зов и молча окружили дядек.
     - Это депутаты, - произнесла пенсионерка таким тоном, будто говорила: приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
     Старушки как по команде достали из котомок веревочки с привязанными к ним гайками на пятьдесят шесть.
     - Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики... По немецко-ф