я погода стояла в начале
мая,  и сердца человеческие пели.  Как я уже сказал, весь Руан был в веселом
возбуждении  и  готов  был  смеяться  по  малейшему  поводу.  И  вот,  когда
распространился слух,  что  молодая  девушка  в  крепости нанесла  еще  одно
поражение епископу Кошону,  все  жители  города,  приверженцы обеих  партий,
хохотали и злорадствовали.  Епископа ненавидели все.  Правда, поддерживавшее
англичан большинство желало,  чтобы Жанну сожгли, но это нисколько не мешало
ему издеваться над человеком,  которого ненавидел весь город. Жители боялись
критиковать английских военачальников и многих судей - помощников Кошона, но
посмеяться над самим Кошоном,  или д'Эстивэ,  или Луазелером было безопасно:
никто не донесет.
     Фамилия  "Кошон"  ("Cauchon") созвучна слову  "со-chon",  что  означает
"свинья",  - и это давало неограниченную возможность для разных каламбуров и
шуток; созвучием пользовались вовсю.
     Некоторые из острот от частого употребления изрядно поистрепались,  ибо
всякий раз,  когда Кошон затевал новый суд над Жанной,  народ говорил:  "Ну,
свинья опять опоросилась",  и  всякий раз,  когда суд заканчивался провалом,
повторял  то  же  самое,   но  уже  в  другом  смысле:   "Ну,  свинья  опять
насвинячила!"  [Французский глагол  "cochonner"  имеет  несколько  значений:
пороситься, а также - свинячить, гадить]
     3 мая мы с Ноэлем,  слоняясь по городу,  наблюдали,  как то тут, то там
какой-нибудь  весельчак-мастеровой втирался в  толпу  и,  давясь  от  смеха,
распространял очередную шутку;  потом  переходил к  другой  группе,  гордясь
своим остроумием и наслаждаясь возможностью позубоскалить всласть:
     - Ей-же-ей, свинья поросилась раз пять и - осрамилась опять!
     Иногда  попадались удальцы,  этакие  буйные головы,  которые набирались
смелости сказать, хотя и шепотом:
     - Шестьдесят два судьи и все могущество Англии против одной девушки - и
все же она вышла победительницей из пяти сражений.
     Кошон жил  в  роскошном архиепископском дворце,  охраняемом английскими
солдатами;  но,  несмотря на это,  не проходило ни одной темной ночи,  чтобы
наутро  стены  дворца  не  свидетельствовали  о   том,   что  здесь  побывал
неизвестный озорник с кистью и красками.  Да,  художник поработал,  и притом
изрядно,  ибо священные стены дворца были испещрены изображениями свиньи,  в
самых  нелестных  видах;  многие  свиньи  были  в  епископском облачении,  с
епископской митрой на ушах, лихо заломленной набекрень.
     Кошон,  раздраженный своими неудачами и бессилием, бесновался и ругался
семь дней,  после чего у него созрел новый план.  Вы вскоре узнаете, что это
был за  план.  Сами вы  не догадаетесь,  надо иметь слишком жестокое сердце,
чтобы догадаться.
     9  мая должно было состояться заседание;  Маншон и  я захватили с собой
письменные принадлежности и  отправились.  На  этот раз  нам пришлось идти в
другую башню,  а не в ту,  где томилась Жанна.  Башня была круглая,  серая и
мрачная,  сложенная из  грубых  неотесанных камней,  с  толстыми  стенами  -
сооружение  ужасное  и  отвратительное [Нижняя  часть  башни  сохранилась  в
прежнем виде до наших дней,  верхняя половина надстроена позже.  (Примечание
М.Твена.)].
     Мы вошли в круглую комнату первого этажа,  и я увидел то, что заставило
меня содрогнуться:  орудия пыток и  палачей наготове!  Вот  где  черная душа
Кошона  проявилась  во   всей  своей  отвратительной  наготе,   вот  где  он
окончательно доказал,  что в  его душе не было ни капли жалости.  Можно было
усомниться,  была  ли  у  него  когда-нибудь родная мать,  была  ли  у  него
сестра...
     Кошон был  уже там,  вместе с  ним вице-инквизитор,  он  же  настоятель
монастыря св.  Корнелия; кроме того, там находилось еще шестеро других лиц и
среди них предатель Луазелер.  Стража охраняла вход;  возле дыбы стоял палач
со своими помощниками в  красных трико и  камзолах -  цвет вполне подходящий
для  их  кровавого  ремесла.  Я  мысленно  представил себе  картину:  Жанна,
вздернутая на дыбу;  ее ноги привязаны к нижнему концу, а руки - к верхнему,
и  эти  кровавые  великаны  вертят  колесо  и  вытягивают  ее  конечности из
суставов.  Мне чудилось,  что я  уже слышу,  как лопаются сухожилия,  трещат
кости,   разрывается  на  куски  тело...  И  мне  было  непонятно,  как  эти
благочестивые слуги милосердного Иисуса могли сидеть там и  взирать на  этот
ужас с таким невозмутимым спокойствием.
     Вскоре привели Жанну.  Она увидела дыбу и палачей,  и,  вероятно, та же
самая картина,  что и  у меня,  предстала перед ее мысленным взором.  И,  вы
думаете,   она  оробела,   вздрогнула?  Нет,  ничего  подобного.  Она  гордо
выпрямилась,  и  лишь презрительная улыбка слегка искривила ее губы;  она не
проявляла ни малейшего страха.
     Это было памятное заседание, хотя и самое короткое из всех. Когда Жанна
села,  ей  прочли краткий перечень ее  "преступлений".  Потом Кошон произнес
торжественную  речь.   Он  заявил,   что  в  ходе  суда  и  следствия  Жанна
отказывалась отвечать на некоторые вопросы,  а также давала ложные показания
и  что  теперь  она  обязана сказать ему  всю  правду,  истинно,  подлинно и
безоговорочно.
     На  этот раз он держался самоуверенно:  он был убежден,  что наконец-то
нашел способ сломить упорный дух  этой  девочки и  заставить ее  со  слезами
просить пощады. Теперь он добьется победы и заткнет глотки руанским болтунам
и насмешникам. Как видите, человеческое было ему не чуждо, он, как и все, не
выносил глумления над своей личностью.  Он говорил резко,  почти кричал, его
прыщеватое  лицо   светилось  всеми  оттенками  злорадства  и   предвкушения
торжества:  багровым, желтым, красным, зеленоватым, порой оно принимало даже
темно-фиолетовый и синий цвет,  как у утопленника, - самый зловещий из всех.
Наконец в порыве ярости он воскликнул:
     - Вот дыба,  и  вот мастера-исполнители!  Теперь ты  или признаешься во
всем, или будешь подвергнута пыткам. Говори!
     И ею был дан великий, бессмертный ответ; он был дан спокойно, без гнева
и вызова, но как хорошо, как благородно прозвучали ее слова:
     - Я не скажу вам ничего, кроме того, что уже сказала; не скажу, если бы
вы даже вырывали мне руки и  ноги.  И  даже если бы в  мучениях я  и сказала
что-либо иное, то потом я все равно заявлю, что это говорила пытка, а не я.
     Дух Жанны был несокрушим.  Вы представляете,  что творилось с  Кошоном!
Опять провал,  и  какой неожиданный провал!  На другой день по городу прошел
слух, что у него в кармане лежала заранее заготовленная полная исповедь, под
которой не хватало лишь подписи Жанны. Не знаю, правда ли это, но, вероятно,
правда,  ибо ее знак, поставленный под текстом исповеди, был бы чем-то вроде
доказательства (для публики,  конечно), которое, как вы знаете, Кошону и его
сообщникам было крайне необходимо.
     Нет, нельзя было сокрушить дух Жанны, помрачить ее ясный ум. Учтите всю
глубину, всю мудрость этого ответа, исходившего от неграмотной девушки! Вряд
ли нашлось бы на свете пять-шесть человек, которые когда-либо додумались бы,
что слова, вырванные у человека под пыткой, не могут служить доказательством
истины,  а между тем неученая деревенская девушка сразу же внутренним чутьем
безошибочно попала в  точку.  Я  всегда полагал,  что  пытка  есть  средство
познания истины,  и  таково было мнение всех;  но когда Жанна произнесла эти
простые слова здравого смысла, все вокруг как бы озарилось ярким светом. Так
иногда  вспышка молнии  в  полночь внезапно освещает великолепную долину  со
сверкающими на ней серебристыми ручьями и  мирно спящими селениями,  долину,
над которой прежде висела завеса непроницаемой мглы.  Маншон искоса взглянул
на меня:  на его лице было явное удивление,  точно такое же, как и на многих
других  лицах.  Учтите,  все  они  -  люди  старые,  весьма образованные,  и
оказалось - эта юная крестьянка способна научить их тому, чего они раньше не
знали. Я слышал, как один из них пробормотал:
     - Перед нами -  существо необыкновенное.  Перстами своими ома коснулась
истины бесспорной,  древней как мир, и эта истина рассыпалась в прах, как от
дуновения ветра. Откуда сей дар, эта непостижимая уму прозорливость?
     Судьи наклонились друг к другу и начали совещаться шепотом. Из немногих
слов,  которые  нам  удалось услышать,  стало  ясно,  что  Луазелер и  Кошон
настаивали на применении пытки, но все остальные упорно возражали.
     Наконец Кошон в  сильнейшем раздражении прекратил дискуссию и  приказал
отвести Жанну обратно в темницу. Для меня это было радостной неожиданностью.
Я не предполагал, что епископ отступит.
     Вернувшись домой  поздно  вечером,  Маншон  сообщил,  что  ему  удалось
выяснить,  почему  не  были  применены пытки.  На  то  имелись две  причины:
во-первых,  из опасения,  что Жанна может умереть под пыткой, а это никак не
входило в расчеты англичан,  и, во-вторых, из тех соображений, что истязания
бесполезны,  поскольку она готова отречься от всякого показания,  данного ею
под воздействием физической боли;  решили также,  что никакая дыба,  никакие
муки не  заставят ее поставить свой знак под заранее заготовленной фальшивой
исповедью.
     И снова весь Руан смеялся - три дня по городу только и слышалось:
     - Свинья опоросилась шестым опоросом и осталась с носом!
     И,  конечно,  стены дворца украсились новой росписью -  свинья в  митре
уносит на  спине станок для пыток,  а  за ней по пятам -  плачущий Луазелер.
Немалая награда была обещана тому, кто поймает этих таинственных живописцев,
но никто не клюнул на приманку.  Даже английская стража не проявляла особого
усердия и смотрела сквозь пальцы на работу ретивых художников.
     Епископ был вне себя от гнева.  Он не мог примириться с тем, что ему не
удалось применить пытку.  Это была его любимая идея, его лучшее изобретение,
мечта,  с  которой он  не  расставался.  12 мая он созвал некоторых из своих
приспешников и  снова  потребовал применения пытки.  И  опять  его  постигла
неудача. На одних оказали воздействие слова Жанны; другие опасались, что она
не выдержит пытки и умрет;  наконец,  третьи вообще не верили, что страдания
смогут   вынудить  ее   поставить  свой   знак   под   ложными  признаниями.
Присутствовало четырнадцать человек,  включая и самого епископа. Одиннадцать
из  них  решительно высказались против  пытки  и  твердо  стояли  на  своем,
несмотря на  брань и  угрозы Кошона.  Только двое голосовали за  предложение
епископа и  настаивали на применении пытки:  Луазелер и оратор -  тот самый,
которому Жанна посоветовала читать свою речь по "книге",  - Тома де Курсель,
известный адвокат и мастер красноречия.
     Жизненный опыт научил меня быть сдержанным в выражениях, но, признаюсь,
я  изменяю этому правилу всякий раз,  когда вспоминаю этих  троих -  Кошона,
Курселя, Луазелера.



Глава XVII

     Еще  десять дней ожидания.  Именитые богословы этой сокровищницы всякой
учености  и  всякой  мудрости,  именуемой Парижским университетом,  все  еще
взвешивали, рассматривали и обсуждали "Двенадцать наветов".
     Мне почти нечего было делать все эти десять дней,  и  мы с Ноэлем часто
бродили по  городу.  Но  эти  прогулки не  доставляли нам  удовольствия;  мы
бродили подавленные,  полные тревожных предчувствий,  ибо тучи, нависшие над
головою  Жанны,   с  каждым  днем  становились  мрачнее,   и  вот-вот  могла
разразиться гроза.  Притом  мы  невольно  сравнивали ее  положение с  нашим;
просторы городских улиц и  весеннее солнце -  с  ее темницей и  цепями;  наш
дружеский союз - с ее одиночеством; наше пользование многими благами жизни -
с ее крайней нуждой и лишениями. Она привыкла к свободе, а теперь ее лишена;
она была существом,  родившимся и выросшим на лоне природы,  а теперь днем и
ночью сидит в железной клетке,  как зверь;  она привыкла к свету,  теперь же
вокруг  нее  мрак,  едва  позволяющий  различать  окружающие  предметы;  она
привыкла слышать вокруг себя тысячи разнообразных звуков - сладостную музыку
бурнокипящей жизни, а теперь она слышит лишь мерные шаги часовых, охраняющих
ее одиночество;  она любила общаться с друзьями и товарищами -  теперь же ей
не  с  кем  перекинуться словом;  она  любила шутить и  смеяться,  а  теперь
пребывает в печали и на скорбных устах ее печать молчания;  она была рождена
для  дружбы,  для  труда,  для  радости и  счастья -  здесь же  для нее лишь
тоскливое прозябание,  томительные часы  бездействия,  гнетущее  безмолвие и
мысли,  бесконечные мысли,  день  и  ночь  вращающиеся по  замкнутому кругу,
иссушающие сердце и мозг. Она была заживо погребена, да, - погребена заживо,
иными  словами  такое  существование назвать нельзя.  Но  была  и  еще  одна
жестокость во  всем  этом.  Молодая  девушка,  попав  в  беду,  нуждается  в
утешении, в поддержке и сочувствии лиц ее пола. Проявить материнскую заботу,
приласкать и утешить ее могли только женщины,  а между тем за все эти месяцы
заточения в  крепости Жанна не  видела ни  одного женского лица.  Можно себе
представить, как бы она обрадовалась, увидев около себя добрую женщину!
     И  еще вам скажу.  Если вы хотите понять величие Жанны д'Арк,  помните,
что  из  такого жуткого места и  при  таких условиях она неделю за  неделей,
месяц за месяцем ходила в суд и выступала перед сборищем наиболее изощренных
умов Франции -  одинокая,  беззащитная -  и  все время разгадывала их  самые
коварные замыслы, самые хитроумные планы, замечала и обходила все их капканы
и ловушки, расстраивала их оборону, отбивала их атаки и после каждой схватки
еще  больше  укрепляла  свои  позиции  на  поле  боя;   всегда  неукротимая,
беззаветно преданная своей вере и  своим идеалам,  не страшась ни пыток,  ни
пламени костра,  она  отвечала на  угрозы  предать ее  смерти и  свергнуть в
преисподнюю на вечные муки простыми словами:  "Будь что будет,  а  я стою на
своем и ни от чего не отступлю".
     Да,   если  вы   хотите  постичь  величие  души,   глубину  мудрости  и
благородство светлого разума Жанны д'Арк,  вы должны изучать ее там, где она
вела свой упорный, длительный поединок, и не только с самыми просвещенными и
выдающимися умами Франции,  но и  с  самым гнусным обманом,  с  самым подлым
вероломством и  с  самыми жестокими сердцами,  какие  только можно  найти на
земле - в странах языческих и христианских.
     Она  была  велика  в  сражениях  -  это  известно  всем;  велика  своей
прозорливостью,  велика  своей  преданностью и  патриотизмом,  велика  своим
умением убеждать недовольных военачальников и  примирять враждующих;  велика
своим умением открывать способности и таланты, где бы они ни таились; велика
своим  чудесным даром  говорить убедительно и  красноречиво;  непревзойденно
велика умением воспламенять сердца разуверившихся,  вселять в  них надежду и
страсть;  умением превращать трусов в  героев,  толпы лентяев и дезертиров в
батальоны  храбрецов,   с  песнями  идущих  на  смерть.   Все  эти  качества
возвышенны:   они  побуждают  к   определенным  действиям,   вдохновляют  на
достижение поставленной цели,  ускоряют движение вперед и приводят к успеху;
душа  переполняется  жизненной  энергией,   все  силы  сливаются  воедино  в
предельном   напряжении;    усталость,   уныние   и   равнодушие   перестают
существовать.
     Да, Жанна д'Арк была велика всегда и во всем, велика везде, но особенно
велика она была на  этом судилище в  Руане.  Тут она превзошла ограничения и
несовершенства  человеческой  природы  и  свершила  в  тяжелых,  гнетущих  и
безнадежных условиях  такое,  что  могла  бы  совершить  во  всеоружии своих
моральных и интеллектуальных сил лишь при поддержке, одобрении и сочувствии,
в присутствии друзей,  в условиях справедливой и равной борьбы, за которой с
восхищением следил бы весь мир.



Глава XVIII

     К  концу  десятидневного перерыва Парижский университет представил свое
заключение по "Двенадцати пунктам". По всем этим пунктам Жанна была признана
виновной: она должна отречься от своих заблуждений и полностью искупить свою
вину,  в  противном случае ее передадут в  руки светских властей и  приговор
церковного суда будет приведен в исполнение.
     Мнение Университета, вероятно, было сформулировано и согласовано еще до
того,  как им был получен текст обвинительного акта; однако прошло время с 5
по  18  мая,  пока он  вынес свое решение.  Мне думается,  что задержка была
вызвана временными затруднениями при рассмотрении следующих вопросов:
     1. Какие именно дьяволы являлись Жанне под видом "голосов"?
     2. Действительно ли святые беседовали с Жанной только по-французски?
     Университет единодушно признал,  и это вполне понятно, что таинственные
"голоса",  с которыми она общалась,  были голосами дьяволов; требовалось это
доказать,  и  он  доказал.  Он даже установил конкретно имена этих дьяволов,
отметив в своем решении, что таковыми являлись Велиал, Сатана и Бегемот. Мне
лично это всегда казалось сомнительным и  не  заслуживающим доверия,  и  вот
почему:  уж  если Университет действительно установил,  что  она  общалась с
этими тремя врагами рода человеческого,  то  по логике вещей необходимо было
указать,   каким  образом  ему  удалось  узнать  это,  а  не  ограничиваться
голословным утверждением, ибо тот же Университет, через своих представителей
в суде, настойчиво добивался от Жанны объяснения, как она смогла определить,
что общалась с ангелами, а не с дьяволами. Довод, мне кажется, обоснованный.
По-моему,   позиция  Университета  была  очень  шаткой,  и  вот  почему:  он
утверждал, что ангелы, являвшиеся Жанне, были переодетыми дьяволами. Каждому
известно,  что дьяволы обычно являются в  образе ангелов,  и тут Университет
был совершенно прав.  Но дальше,  как вы сами убедитесь, он впадает в грубое
противоречие,  претендуя на то,  что лишь он один может объяснить характер и
сущность  этих  призраков  и  никто  другой,   даже  более  умный,  чем  эти
университетские головы, не может и не имеет на это права.
     Докторам из  Университета надо  было видеть эти  таинственные существа,
чтобы распознать их;  и если ими была обманута Жанна, то это доказывает, что
и  они,  в  свою очередь,  могли быть обмануты,  ибо  их  проницательность и
суждения ни в коей мере не были глубже, чем у нее.
     На  втором пункте,  который,  как  мне думается,  вызывал затруднения и
задерживал ответ Университета,  я долго останавливаться не буду. Университет
признал,  что со стороны Жанны было кощунством утверждать,  будто являвшиеся
ей  святые  говорили  по-французски,  а  не  по-английски и  в  политическом
отношении питали  симпатии  к  французам.  Я  полагаю,  докторов  богословия
тревожила следующая предпосылка:  они  постановили,  что "голосами" являются
Сатана и два других дьявола,  но в то же время ими также было признано,  что
эти самые "голоса" не могли поддерживать французскую сторону, следовательно,
они должны были стоять за  англичан.  А  раз они за  англичан,  то  их  надо
считать ангелами,  а не дьяволами.  Получается путаница. А ведь Университет,
считающий себя  умнейшим и  эрудированнейшим органом  в  мире,  в  интересах
собственной  репутации  должен  был  рассуждать,  по  возможности,  логично;
поэтому он и  бился изо дня в  день над разрешением неразрешимого,  стремясь
отыскать хотя  бы  видимость здравого смысла своим  доказательствам,  что  в
пункте первом речь идет о голосах дьяволов,  а в пункте десятом -  о голосах
ангелов.  Но,  в  конце концов,  он  вынужден был  отказаться от  дальнейших
поисков.  Таким образом,  и  по  сей день решение Университета двусмысленно:
пункт первый трактует о дьяволах,  а пункт десятый -  об ангелах;  примирить
эти противоречия невозможно.
     Посланцы университета доставили это решение в  Руан,  а  вместе с ним и
письмо к  Кошону,  полное самых щедрых похвал.  Университет с благодарностью
отмечал его исключительное усердие в  преследовании женщины,  "