как использовать эти слова. Я понимал
это, понимал и Маншон, и если бы она умела читать, мы, быть может, сумели бы
как-нибудь довести это до ее сведения; единственный способ - сообщить устно,
но  подойти к  ней  на  близкое расстояние,  чтобы сказать что-нибудь,  было
невозможно:  никого не подпускали.  И вот она сидела там, наша прежняя Жанна
д'Арк -  победительница,  сама не сознавая этого.  Она была очень измучена и
истощена болезнью и  продолжительной борьбой,  которую вела в  течение всего
дня,  иначе она непременно заметила бы,  какой эффект произвели ее слова,  и
догадалась бы, в чем дело.
     Много  она  наносила мастерских ударов,  но  этот  был  самым  удачным.
Обращение к Риму было ее неоспоримым правом.  И если бы она настояла на нем,
весь план Кошона рухнул бы,  как карточный домик,  и  он  убрался бы  отсюда
побитым,  опозоренным так, как никто другой в этом столетии. Он был дерзок и
крут,  но не настолько,  чтобы противиться высказанному требованию,  если бы
Жанна настаивала. Но нет, она была несведуща и, бедняжка, не понимала, какой
удар она нанесла в борьбе за свою жизнь и свободу.
     Одна Франция -  это  еще  не  вся церковь!  Рим не  был заинтересован в
уничтожении этой божьей посланницы.  Рим назначил бы  над ней правый суд,  а
это  как  раз  то,  что  было  нужно ее  делу.  Из  такого суда она  ушла бы
свободной, почитаемой и благословляемой.
     Но  ей  было  суждено другое.  Кошон  сразу  же  уклонился в  сторону и
поспешно стал заканчивать допрос.
     Когда Жанна,  шатаясь,  еле побрела,  влача за собой звенящие оковы,  я
чувствовал,  что все во мне окаменело,  разум словно помутился, и неотвязная
мысль  сверлила мой  мозг:  "Вот  только-только она  произнесла спасительные
слова и могла бы выйти на волю,  а теперь она идет отсюда на смерть; да, это
смерть - я это знаю, я это чувствую. Они удвоят стражу, к. ней теперь никого
не допустят,  пока не вынесут приговор,  если ей не сделать намек и если она
снова не заговорит о том же".
     О, это был самый горький для меня день за все это смутное время.



Глава XIII

     Итак,  кончился  и  второй  суд  над  Жанной.  Кончился  и  -  никакого
определенного результата!  Его особенности я  описал вам.  В одном отношении
этот  суд  был  гнуснее предыдущего:  пункты обвинения не  сообщались Жанне,
следовательно,   она  вынуждена  была  бороться  вслепую.   У  нее  не  было
возможности обдумывать что-либо заранее, как и возможности предвидеть, какие
ловушки ей могут расставить впереди,  и приготовиться к ним.  Поистине,  это
было постыдное преимущество над девушкой, лишенной всего.
     Однажды опытному адвокату из Нормандии,  некоему мэтру Лойе,  случилось
быть в  Руане во время суда,  и  я  приведу вам его мнение об этом процессе,
чтобы вы убедились в  честности и  беспристрастности,  моего изложения и что
мои симпатии к  обвиняемой не  оказывали на  меня никакого влияния,  когда я
говорил о  непорядочности и неправомочности этого судилища.  Кошон предъявил
адвокату Лойе обвинительный акт и  спросил,  что он думает о  процессе.  Тот
сказал,  что  вся  процедура суда недействительна и  незаконна по  следующим
причинам: 1) потому что разбирательство дела велось на закрытых заседаниях и
не было обеспечено полной свободы слова и действия всем присутствовавшим; 2)
потому что  процесс касался чести монарха Франции,  а  между тем он  не  был
приглашен в  суд,  чтобы защищать себя,  и  никто другой не  был  назначен в
качестве представителя для защиты его интересов; 3) потому что подсудимой не
были  вручены материалы обвинения;  4)  потому что  обвиняемая,  несмотря на
молодость  и  неопытность,   вынуждена  была  защищаться  сама,  без  помощи
адвоката, хотя на карту была поставлена ее жизнь.
     Удовлетворил ли этот отзыв епископа Кошона? Нет, конечно. Он разразился
дикими проклятиями и  пригрозил утопить адвоката.  Лойе  бежал из  Руана,  а
потом поспешно покинул Францию и тем самым спас свою жизнь.  Итак, как я уже
сказал,  и вторичное рассмотрение дела не дало нужного результата.  Но Кошон
не уступал. Он мог выдвигать все новые и новые козыри, если понадобится. Ему
была  полуобещана  великолепная  награда  -  архиепископство  Руанское,  при
условии,  конечно, если ему удастся сжечь на костре тело и послать в ад душу
этой  юной девушки,  никогда не  причинявшей ему  никакого зла;  а  подобная
награда для такого человека, как епископ из Бовэ, стоила того, чтобы сжечь и
заклеймить проклятием не только одну, но и полсотни безобидных девушек.
     И  вот на  другой день он снова взялся за дело с  еще большим рвением и
злорадно хвастался, что на этот раз непременно добьется своего. Ему и другим
его прихвостням потребовалось девять дней,  чтобы из показаний Жанны и своих
собственных измышлений выудить достаточно данных  для  нового  обвинения.  И
действительно,  акт  оказался внушительным:  шестьдесят шесть пунктов!  Этот
объемистый документ был доставлен в крепость 27 марта,  и там, в присутствии
дюжины тщательно подобранных судей, началось новое рассмотрение дела.
     Принимая во  внимание мнения сторон,  суд решил,  что на этот раз Жанна
должна  выслушать  обвинительное заключение  полностью.  Быть  может,  учли,
замечание Лойе или, возможно, рассчитывали, что само чтение утомит узницу до
смерти,  ибо, как потом выяснилось, чтение это заняло несколько дней. Решено
было также, что от Жанны потребуют ясных ответов на каждый пункт, а в случае
отказа она будет признана виновной. Как видите, Кошон умудрялся все теснее и
теснее затягивать петлю, не давая подсудимой ни малейших надежд на опасение.
     Ввели  Жанну,  и  епископ  из  Бовэ  открыл  заседание,  обратившись  к
обвиняемой с речью, за которую даже такой человек, как он, мог покраснеть, -
так  разило от  нее  лицемерием и  ложью.  Он  сказал,  что  суд  состоит из
благочестивых  священников,  сердца  которых  исполнены  доброжелательства и
сострадания к ней, и что они не имеют никакого намерения нанести ей телесный
вред,  а  только горят желанием просветить ее  и  вывести на  путь  истины и
спасения.
     Как вам это нравится:  дьявол в образе человека -  и расписывает себя и
своих послушных рабов в таких хвалебных выражениях!
     Однако худшее было  впереди.  И  вот  теперь,  помня  один  из  намеков
адвоката Лойе, он с неслыханной наглостью сделал Жанне предложение, которое,
мне  думается,  ошеломит вас" когда вы  о  нем  услышите.  Он  сказал,  что,
учитывая ее  неграмотность и  неспособность справиться со сложным и  трудным
делом без защиты, суд из сострадания и милосердия решил позволить ей выбрать
из состава самих судей одного или нескольких человек, которые помогали бы ей
советом и руководством!
     Вы  представляете  -   суд,  состоящий  из  Луазелера  и  подобных  ему
пресмыкающихся. Это то же, что овце просить помощи у волка. Жанна посмотрела
на него, желая убедиться, серьезно ли он это говорит, и, убедившись, что он,
во всяком случае, хочет быть серьезным, разумеется, отказалась.
     Епископ  и  не  ожидал  иного  ответа.  Ему  нужно  было  показать свою
объективность,  тем  более что  этот  его  жест  будет занесен в  протокол -
следовательно, он был вполне удовлетворен.
     Затем  он  потребовал от  Жанны  отвечать  конкретно  на  каждый  пункт
обвинения и пригрозил отлучить ее от церкви, если она не выполнит его приказ
или будет задерживаться с ответами сверх положенного времени.  Да, он шаг за
шагом все более и более ограничивал ее возможности.
     Тома   де   Курсель  приступил  к   чтению  длиннейшего  обвинительного
заключения,  пункт за  пунктом.  Жанна отвечала на  каждый пункт по очереди,
иногда просто отрицая его  правдивость,  иногда указывая,  что  ее  ответ по
существу можно найти в протоколах предыдущих допросов.
     Какой это был странный документ, в каком искаженном виде представлял он
сердце и  душу  человека -  единственного существа,  которое по  праву могло
гордиться,  что создано по образу и подобию божьему!  Всякий, кто знал Жанну
д'Арк,  хорошо знал, что она безусловно благородна, чиста, правдива, храбра,
сострадательна, великодушна, благочестива, самоотверженна, скромна, невинна,
как  полевой  цветок,  -  словом,  натура  прекрасная  и  безупречная,  душа
возвышенная и великая. Если же судить о ней по этому документу, то в нем она
представлена   с   прямо   противоположной   стороны.   Чем   она   была   в
действительности -  об  этом  ни  слова,  и  наоборот,  все  чуждое ей  было
расписано во всех подробностях.
     Рассмотрим, в чем же ее обвиняли, и напомним некоторые из пунктов этого
документа. Ее называли колдуньей, лжепророчицей, чародейкой, сообщницей злых
духов,  чернокнижницей,  отступницей от католической веры,  еретичкой; она -
язычница,   идолопоклонница,  хулящая  господа  и  его  святых,  клеветница,
искусительница,   соблазнительница,   сеятельница  мятежа  и  раздоров;  она
подстрекает  людей  к  войне  и  кровопролитию;   она  нарушает  приличия  и
целомудренность,  подобающие  ее  полу,  непристойно  облачившись в  мужскую
одежду и  занимаясь солдатским ремеслом;  она обманывает и  принцев и народ;
она  обкрадывает господа,  присваивая  себе  его  почести,  и,  уподобившись
кумиру,  заставляет боготворить себя,  обожать себя,  целовать свои  руки  и
одежды.
     Здесь каждый факт ее жизни извращен,  искажен,  выворочен наизнанку.  В
детстве она  любила фей и  заступалась за  эти маленькие существа,  когда их
изгоняли из лесного убежища;  она играла под их Волшебным деревом и возле их
родника,  - отсюда обвинение в преступной связи со злыми духами. Она подняла
Францию из  грязи,  призвала ее  бороться за  свободу и  повела от  победы к
победе,  -  отсюда  вывод:  она  мятежница и  нарушительница мира.  Да,  она
нарушила  спокойствие,  спокойствие рабов  и  господ!  Да,  она  сражалась с
врагами родины! И за эти ее подвиги Франция будет гордиться ею, вспоминать о
ней с благодарностью и прославлять ее имя в веках!  Ее боготворили,  - опять
же она,  бедняжка,  виновата!  Виновата в том,  что ее любили.  И закаленные
ветераны, и необстрелянные новобранцы, - все черпали боевое вдохновение в ее
сверкающих  мужеством  глазах;   они  касались  своими  мечами  ее  меча  и,
непобедимые, шли вперед, - отсюда вывод: она ведьма и чародейка.
     Вот так истолковывали все этот документ с первой и до последней строки,
превращая  целительные  источники  жизни  в  отраву,   золото  -   в  уголь,
доказательства жизни благородной и  прекрасной -  в свидетельства нечестия и
мерзости.
     Конечно,  эти шестьдесят шесть пунктов обвинения были не чем иным,  как
перелицовкой старых  вопросов,  уже  обсуждавшихся раньше,  поэтому  я  лишь
вскользь коснусь  этого  нового  разбирательства.  Жанна  не  считала нужным
входить в подробности и обычно отвечала кратко:  "Это неправда, переходите к
следующему",  или  "Я  отвечала на  этот  вопрос раньше,  подымите протокол,
справьтесь", или что-нибудь другое в таком роде.
     Она  отказалась дать  согласие,  чтобы ее  миссия рассматривалась судом
земной церкви. Отказ ее был принят к сведению и записан.
     Она отвергла обвинение в идолопоклонстве,  как и то, что она добивалась
оказания ей каких-либо особых почестей.
     По этому поводу она заявила:
     - Если кто-либо и  целовал мои руки и  мои одежды,  то  это было не  по
моему желанию, и я делала все от меня зависящее, чтобы этого не было.
     Она имела мужество заявить перед этим трибуналом убийц,  что не считает
безобидных фей  духами зла.  Она знала,  что говорить здесь такое смертельно
опасно,  но  раз она уже начала,  не  в  ее натуре было отступать от правды.
Грозящая опасность не  вызывала у  нее страха,  Это ее  заявление было также
принято к сведению.
     Как  и  прежде,  она  ответила отрицательно на  вопрос:  сменит ли  она
мужскую одежду  на  женскую,  если  ей  дадут  разрешение причаститься.  Она
сказала:
     - Когда принимаешь святое причастие, не все ли равно, как человек одет?
Разве это имеет значение в очах господа нашего?
     Ее обвиняли в греховной привязанности к мужской одежде,  столь упорной,
что даже в храме,  пред алтарем всевышнего,  она не желает расстаться с ней.
Жанна пылко ответила:
     - Лучше умереть, чем изменить клятве, данной мною богу.
     Ей   бросили  упрек,   что  на  войне  она  выполняла  мужскую  работу,
следовательно,  занималась делами,  несвойственными ее полу.  Она ответила с
легкой ноткой презрения:
     - Что касается женских дел, то и без меня есть кому ими заниматься.
     Мне всегда было приятно видеть,  когда в Жанне пробуждался воинственный
дух.  Пока в  ней  он  живет,  она будет оставаться Жанной д'Арк,  способной
смотреть судьбе и невзгодам прямо в лицо.
     - Оказывается,  эта  твоя миссия,  которую ты  считаешь ниспосланной от
бога, была направлена на разжигание войн и пролитие человеческой крови.
     Жанна кратко и просто разъяснила,  что война была не первым ее ходом, а
вторым - вынужденным:
     - Сначала я предложила заключить мир,  но, ввиду отказа, была вынуждена
сражаться.
     Судья,  говоря  о  противниках Жанны,  смешивал бургундцев и  англичан.
Жанна заявила,  что различала их и в делах своих и в словах; бургундцы - это
французы,  а  следовательно,  и  обращение с  ними должно быть мягче,  чем с
англичанами.
     - Что касается герцога Бургундского,  - сказала она, - я потребовала от
него письменно,  а  также устно через его  послов немедленно заключить мир с
королем.  С англичанами же условия мира были таковы:  покинуть нашу страну и
убираться восвояси.
     Дальше она пояснила,  что даже по  отношению к  англичанам она не  была
настроена враждебно,  ибо всякий раз предупреждала их письменно,  прежде чем
напасть на них.
     - Если бы  они  послушались меня,  -  сказала она,  -  они поступили бы
разумно.  -  И еще раз во всеуслышание она повторила свое пророчество:  - Не
пройдет и семи лет, как они сами в этом убедятся.
     После  этого  судьи снова принялись изводить ее  расспросами о  мужской
одежде,  пытаясь во  что бы  то ни стало добиться добровольного отречения от
нее.   Я   никогда  не   отличался  особой  проницательностью,   поэтому  не
удивительно,  что я  был просто поражен их настойчивостью в таком,  казалось
бы,   маловажном  вопросе:   я   не   мог   понять,   какими   мотивами  они
руководствовались.  Но теперь нам все известно.  Теперь все мы знаем,  какой
это был коварный заговор против нее. Да, если бы только им удалось заставить
ее  формально отречься от  своей мужской одежды,  они бы так повернули игру,
что  Жанна  в  два  счета была  бы  уничтожена.  Итак,  они  продолжали свои
злонамеренные усилия до тех пор, пока ее не взорвало:
     - Довольно!  Без разрешения божьего я  не  сниму ее,  если бы  вы  даже
грозили отрубить мне голову!
     В один из пунктов обвинения она внесла поправку, заявив:
     - Вы  мне приписываете,  будто я  сказала,  что все,  что я  ни делала,
делалось мною по  велению всевышнего.  Я  сказала так:  "Все доброе,  что  я
делала... "
     Под  сомнение  была  поставлена  и  подлинность  ее  миссии,   учитывая
невежество и  простое происхождение избранницы.  Жанна  только улыбнулась на
это. Она могла бы напомнить этим людям, что господь, действуя нелицеприятно,
выбирал для  своих высоких целей людей низкого звания чаще,  чем епископов и
кардиналов; но она облекла свое возражение в более скромную форму:
     - Право господа - избирать своим орудием того, кого он захочет.
     Ее  спросили,  какой  молитвой она  пользовалась,  испрашивая совета  и
помощи свыше.  Она отвечала,  что молитвы ее были просты и кратки; и тут же,
обратив ввысь свое бледное лицо и сложив закованные руки, она произнесла:
     - Милосердный господь,  именем святых страстей твоих молю тебя, если ты
любишь меня, поведай мне, как мне отвечать этим служителям церкви. Что же до
одежд моих,  мне ведомо, по чьей воле я облеклась в них, но я не знаю, каким
образом я должна их оставить. Молю тебя, скажи мне, что делать.
     Ее  обвиняли в  том,  что  она,  вопреки  заповедям господним и  словам
апостольским,  в гордыне своей решилась принять на себя предводительство над
людьми и  стать главнокомандующим.  Это оскорбило ее  как воина.  Она питала
глубокое уважение к  священникам,  но,  как воин,  мало считалась с  мнением
церковников в делах войны.  Она не извинялась,  не оправдывалась, равнодушно
взглянула на судей и ответила по-военному, вежливо и кратко:
     - Я стала во главе войск лишь для того, чтобы разбить англичан!
     Смерть пристально глядела ей в лицо,  но что ей до этого! Ей доставляло
удовольствие заставлять  извиваться этих  французских червей  с  английскими
душонками, и она не пропускала ни одного удобного случая задеть их за живое.
Эти  небольшие эпизоды действовали на  нее  освежающе.  Дни  ее  жизни  были
пустыней, а эти стычки - оазисами.
     Ее пребывание на войне в  обществе мужчин вменялось ей в  вину,  -  она
забыла женскую скромность! Она ответила:
     - Везде и всюду,  где только можно,  - в городах и на квартирах - возле
меня была женщина. В поле я всегда спала в доспехах.
     Ей   также  вменялось  в   вину  ее   дворянское  звание.   Привилегии,
пожалованные королем ей и  ее родным,  рассматривались как доказательство ее
корыстолюбия и  алчности.  Она  ответила,  что  никогда  не  добивалась этой
награды, но такова была воля французского короля.
     Наконец завершился и  этот  третий  этап.  И  снова  без  определенного
результата.
     Быть может в  четвертый раз  удастся сломить эту  все  еще  непобедимую
девушку? И зловредный епископ энергично взялся за дело.
     Он  назначил комиссию с  целью  извлечь  из  шестидесяти шести  пунктов
обвинения самые  главные  и,  сократив  их  до  двенадцати,  представить эти
сгустки лжи суду как основу для нового разбирательства.  Так и  сделали.  На
это ушло несколько дней.
     Тем временем Кошон вместе с Маншоном и двумя судьями -  Изамбаром де ла
Пьером и  Мартином Ладвеню явился к Жанне в темницу с намерением обмануть ее
и  уговорить дать согласие на  то,  чтобы вопрос о  божественности ее миссии
решался  церковью воинствующей-  то  есть  той  ее  частью,  представителями
которой был он сам и его послушные ставленники.
     Жанна еще  раз  наотрез отказалась.  Изамбар де  ла  Пьер не  был лишен
сострадания;  ему  до  такой степени стало жаль этой бедной гонимой девушки,
что он отважился на весьма рискованный шаг: он спросил, не согласится ли она
передать  свое  дело  на  рассмотрение Базельского совета  {Прим.  стр.376},
пояснив при этом,  что в  совете столько же священников,  преданных Франции,
как и сторонников англичан.
     Жанна воскликнула, что с радостью предстала бы перед столь справедливым
трибуналом,  но,  прежде  чем  Изамбар  успел  ей  ответить,  Кошон  яростно
набросился на него:
     - Заткните глотку, черт вас дери!
     Тогда Маншон, в свою очередь, решился на смелый поступок, хотя и дрожал
за свою жизнь.  Он спросил Кошона,  должен ли он внести в  протокол согласие
Жанны предстать перед Базельским советом.
     - Нет! Незачем! - заорал епископ.
     - Ах,  вот как!  -  промолвила бедная Жанна.  - Вы записываете все, что
против меня, и пропускаете все, что говорит в мою пользу.
     Эти слова,  полные горькой обиды, тронули бы сердце зверя, но Кошон был
хуже зверя.



Глава XIV

     Наступили первые дни апреля. Жанна была больна. Она слегла 29 марта, на
другой день после окончания третьего этапа процесса,  и  ей  стало еще хуже,
когда разыгралась описанная мною  сцена в  тюрьме.  Как  это  было похоже на
Кошона: отправиться туда и попытаться воспользоваться болезнью узницы!
     Укажем на некоторые особенности нового обвинительного заключения,  этих
коварных "Двенадцати наветов".
     В  первом пункте утверждалось,  якобы Жанна говорила,  что  обрела себе
спасение  души.   Никогда  она