е  Рэ  и  видам  {Прим.  стр.225} Шартрский.  У  нас были все основания для
беспокойства: мы знали, что на помощь Жаржо движется пятитысячное войско под
командованием сэра Джона Фастольфа.  Тем  не  менее мы  не  проявляли особой
тревоги:  неприятель был еще далеко.  Сэр Джон почему-то  не  торопился.  Он
медлил,  теряя драгоценное время:  четыре дня провел в Этампе и еще четыре в
Жанвиле.
     Подойди к Жаржо,  мы сразу же взялись за дело.  Жанна тотчас бросила на
внешние  укрепления  значительные  силы,   которые  прекрасно  справились  с
задачей:  захватили подступы и  старались их  удержать.  Но вскоре противник
предпринял несколько ожесточенных вылазок из города, и наши отряды вынуждены
были  отступить.  Видя  это,  Жанна  выехала  вперед  и,  воодушевляя войска
воинственными криками,  под яростным артиллерийским огнем сама повела их  на
приступ.  Не отстававший ни на шаг от нее Паладин был ранен.  Он упал рядом,
выпустив из  рук  знамя.  Но  Жанна тут же  подхватила знамя и,  подбадривая
людей,  продержала пробиваться вперед под  градом стрел и  ядер.  На  долгое
время  все  смешалось в  диком  хаосе:  воины  сталкивались друг  с  другом,
громыхало железо,  звенели мечи, нельзя было разобрать, где свои, где чужие.
Грому пушек вторило эхо, и густая пелена дыма заволакивала поле битвы. Время
от времени,  когда дым рассеивался,  перед нами обнажалась зловещая пустота.
Оттуда вырывались судорожные и  тусклые вспышки огня  -  вестники чудовищной
трагедии,  которая разыгрывалась там,  за дымовой завесой.  В  эти мгновения
вырисовывались очертания стройной фигуры в  белых доспехах.  Она  была нашим
сердцем,  нашей душой,  надеждой и верой,  - и, видя ее, обращенную спиной к
нам,  а  лицом к врагу,  мы знали,  что все идет хорошо.  Наконец,  раздался
оглушительный крик;  это  был общий взрыв радости,  возвещавший о  том,  что
предместья взяты.
     Да,  мы  их  взяли.  Враг был оттеснен и  укрылся за  стенами крепости.
Надвигалась ночь, и мы разбили лагерь на земле, отвоеванной Жанной.
     Жанна предложила англичанам сдаться,  обещая отпустить их после этого с
миром и  разрешить им  взять с  собой коней.  Никто не предполагал,  что она
сможет овладеть укрепленными предместьями города. Только Жанна знала об этом
в  своем вдохновенном предвидении.  Однако,  выиграв сражение,  она проявила
милосердие,  о  котором в те времена не имели понятия.  Жестокое истребление
пленных солдат и  жителей захваченного города,  в  том  числе ни  в  чем  не
повинных женщин и  детей,  считалось тогда обычным явлением.  Многие из вас,
вероятно,  хорошо помнят о  чудовищных зверствах Карла  Храброго,  когда  он
несколько лет тому назад,  ворвавшись в  Динан  {Прим.  стр.226},  уничтожил
почти все его население.  К  вражескому гарнизону Жанна проявила небывалое в
истории войн благородство.  Ее сердце было полно любви и сострадания.  После
победы над  врагом она  всегда старалась сохранить ему жизнь и  пощадить его
воинскую честь.
     Англичане  попросили  перемирия  на  пятнадцать  дней,  чтобы  обсудить
предложенные условия. Тем временем подошел бы Фастольф со своим пятитысячным
войском.  Жанна  ответила отказом.  Но  при  этом  согласилась еще  на  одну
уступку:  разрешила им взять с собой не только лошадей,  но и личное оружие,
предложив оставить крепость и убраться немедленно.
     Английские  ветераны,   закаленные  в   боях,   оказались  твердолобыми
упрямцами:  они  отклонили и  это  требование Жанны.  Тогда она отдала своим
войскам  приказ  к   девяти  часам  утра  приготовиться  к  штурму.   Герцог
Алансонский предложил начать штурм позже, ссылаясь на усталость солдат после
длительного перехода и жаркой битвы.  Но Жанна сказала, что так будет лучше,
и настояла на своем.  Затем,  как и всегда,  воспылав духом перед неизбежным
сражением,  она обратилась к  воинам с  пламенным призывом:  "За работу,  за
работу,  и да поможет нам бог!" Можно смело утверждать - таков был ее девиз:
всякое начатое дело доводить до конца.  В борьбе она не знала ни праздности,
ни равнодушия.  И  каждый,  кто будет придерживаться этого девиза,  добьется
победы.  Есть много путей к  успеху в  этом мире,  но  дороже всего то,  чго
достигнуто нами ценой упорного, вдохновенного труда.
     Думаю, в тот день мы лишились бы своего богатыря-знаменосца, если бы не
могучий  Карлик,  вынесший  раненого Паладина из  самой  гущи  боя.  Паладин
потерял сознание и  был бы насмерть раздавлен копытами наших же коней,  если
бы его не подхватил доблестный Карлик и но оттащил в безопасное место. Через
пару часов Паладин пришел в  себя и  встал на  ноги.  Как он  был счастлив и
горд, как носился со своей раной, показывая всем белую повязку! Он напоминал
большого ребенка,  получившего новую игрушку.  Ребенок, сущий ребенок! Нашел
чему радоваться - ране! Я не представляю, как бы он возгордился, если бы ему
оторвало голову!  Впрочем,  тщеславие Паладина было совершенно безвредным, и
на  него  не  обращали внимания.  Сначала он  говорил,  что  его  ударили из
катапульты камнем величиною с  тыкну.  Но тыква продолжала расти.  Вскоре он
утверждал, что неприятель обрушил на него целый дом.
     - Оставьте его в покое, - посоветовал Ноэль Ренгессон. - Не мешайте ему
выдумывать. Увидите, завтра эта тыква превратиться в кафедральный собор.
     Он  сказал  это  в   узком  кругу,   а  назавтра  камень  действительно
превратился в собор. Никогда я еще не встречал человека с таким необузданным
воображением.
     На рассвете Жанна была уже на коне.  Гарцуя,  она появлялась то тут, то
там,  тщательно изучала  местность,  выбирая  наиболее выгодные позиции  для
артиллерии.   Она  расставила  свои  пушки  так  удачно,   что  даже  герцог
Алансонский,  ее заместитель,  восхищенно говорил об этом в своих показаниях
на Процессе реабилитации четверть века спустя.
     Герцог Алансонский показал,  что в Жаржо,  утром двенадцатого июня, она
разместила войска не как новичок,  а  как "испытанный в  боях и знающий свое
дело полководец с двадцати- или тридцатилетним опытом".
     Посвятившие войне всю свою жизнь французские полководцы утверждали, что
она  превосходно  разбиралась  во  всех  военных  делах  и,   прежде  всего,
подчеркивали ее непревзойденное умение разместить артиллерию и  использовать
ее.
     Кто  научил эту  девушку-пастушку творить такие чудеса?  Ведь она  была
неграмотна  и  не  имела  возможности усвоить  теорию  и  практику  военного
искусства.  Все  это  остается  загадкой для  моего  разума,  непостижимой и
таинственной -  история не дает другого подобного примера.  История не знает
ни одного великого полководца,  каким бы одаренным он ни был,  достигнувшего
успеха без точных знаний,  глубокого изучения и некоторого опыта.  Эта тайна
никогда не  будет раскрыта.  Мне думается,  гениальные способности и  редкие
качества  Жанны  были  врожденными,   и   она   применяла  их   безошибочно,
руководствуясь интуицией.
     В  восемь часов всякое движение прекратилось.  Все замерли в безмолвном
ожидании.  Тишина была  зловещей и  многозначительной.  Ни  малейшего звука.
Застыло все,  даже воздух.  Флаги на  башнях и  крепостных стенах беспомощно
повисли.  За  каким бы  занятием ни  застал человека этот час,  человек этот
замирал,  выжидая и прислушиваясь. Мы собрались на командном пункте, окружив
Жанну.  Невдалеке от нас во все стороны тянулись улочки с  убогими домишками
широко раскинувшегося предместья.  Было  видно множество людей:  все  стояли
неподвижно и  настороженно прислушивались.  Вон  какой-то  человек приставил
гвоздь,  пытаясь вбить его в косяк своей лавки, и вдруг остановился. В одной
руке  он  держал  гвоздь,   а  другой  приготовился  ударить  молотком,  но,
забывшись,  тревожно повернул голову и  весь превратился в слух.  Даже дети,
почувствовав опасность,  прекратили свои игры. Я заметил мальчугана, который
катил перед собой обруч и  собирался было уже повернуть с  ним за угол,  как
вдруг  остановился и  начал прислушиваться,  а  обруч катился дальше сам  по
себе.  А  вон  там в  открытом окне,  как в  рамке,  стоит молодая девушка и
поливает из  лейки  горшки с  красными цветами.  Но  вода  перестала литься:
девушка  тоже   прислушивается.   Везде   виднелись  выразительно  застывшие
неподвижные фигуры, движение замерло, кругом воцарилась жуткая тишина.
     Жанна д'Арк взмахнула мечом, и по ее сигналу тишина взорвалась грохотом
начавшегося сражения.  Пушки одна за другой изрыгали пламя и  дым,  сотрясая
землю  оглушительными раскатами грома.  Из  башен и  бойниц крепости на  нас
обрушился шквал  ответного огня,  сопровождаемый грозной  музыкой грохочущих
орудий. В одну минуту стены и башни исчезли, а на их месте выросли громадные
облака и застывшие пирамиды белоснежного дыма.  В испуге девушка выронила из
рук лейку,  всплеснула руками -  и  в  тот же миг ее упругое прелестное тело
было разорвано пушечным ядром.
     Артиллерийская дуэль не прекращалась.  Каждая сторона била изо всех сил
с   яростным   ожесточением.   Несчастный  маленький   городок   подвергался
неимоверному разрушению.  Пушечные ядра сыпались на ветхие постройки,  и они
разваливались,  как карточные домики.  Ежеминутно можно было видеть огромные
глыбы,  пролетавшие дугой над  облаками дыма;  они  падали вниз и  пробивали
крыши.  Затем вступал в свои права огонь, языки пламени и столбы дыма высоко
вздымались в небо.
     В  скором времени яростной артиллерийская дуэль отразились и на погоде:
небо  затянуло тучами,  поднялся сильный ветер,  и  дым,  скрывавший от  нас
английские бастионы, развеялся.
     И мы увидели чудную картину:  на фоне хмурого свинцового небо отчетливо
вырисовывались зубчатые серые стены и  башни,  трепещущие на ветру полотнища
ярких  флагов,   багровые  языки  пламени  и  столбы  белого  дыма,   рядами
вздымающиеся ввысь.  Потом  засвистели ядра,  взрыли  землю,  все  окуталось
черной пылью  и  смотреть мне  стало неинтересно.  У  англичан было  орудие,
которое с каждым выстрелом все точнее накрывало наши позиции.  Указав на это
орудие, Жанна предупредила герцога:
     - Любезный герцог, отойдите в сторону, а не то эта махина убьет вас.
     Герцог Алансонский послушался, но его место поспешил занять господин де
Люд, и в одно мгновение ему оторвало голову ядром.
     Наблюдая за  всем,  Жанна  выбирала удобный момент  для  начала штурма.
Наконец, примерно в девять часов, она подала команду:
     - Теперь - на приступ! - и горнисты протрубили атаку.
     Мгновенно   несколько   наших   подразделений   бросились   туда,   где
массированным  артиллерийским  обстрелом   была   разрушена  верхняя   часть
крепостной стены на большом протяжении.  Солдаты спустились в  ров и  начали
приставлять осадные лестницы.  Скоро и мы присоединились к ним.  Заместитель
главнокомандующего считал атаку преждевременной, но Жанна сказала:
     - Милейший герцог,  неужели вы  робеете?  Разве вы  не  помните,  что я
поручилась доставить вас домой целым и невредимым?
     Во рвах закипела работа.  Враг, столпившись на стенах, обрушивал на нас
град камней.  Среди англичан был один верзила, причинявший нам больше вреда,
чем десяток его собратьев вместе взятых.  Появляясь в  самых опасных местах,
он швырял вниз огромные глыбы,  которые давили солдат и  ломали лестницы,  -
после чего, довольный собой, разражался дьявольским хохотом, Но герцог скоро
свел  с  ним  счеты;  разыскав знаменитого канонира Жана из  Лотарингии,  он
сказал ему:
     - А ну-ка, наведи свое орудие, свали мне этого дьявола.
     Жан  первым  же  выстрелом поразил  англичанина прямо  в  грудь,  и  он
кувырком полетел вниз за стену.
     Противник так отчаянно и упорно сопротивлялся,  что наши солдаты начали
проявлять признаки неуверенности и беспокойства.  Видя это,  Жанна повторила
свой  боевой  воодушевляющий клич  и  с  помощью  Карлика спустилась в  ров.
Паладин со знаменем в  руках самоотверженно следовал за ней.  Она начала уже
подыматься по  приставной лестнице,  как  вдруг  огромный камень с  грохотом
ударился об ее шлем и сбил ее с ног;  оглушенная, она упала. Но Жанна быстро
пришла в себя.  Карлик тут же помог ей встать на ноги, и она вновь принялась
взбираться по лестнице, воодушевляя солдат:
     - На приступ, друзья! На приступ! Мы их одолеем! Решающий час настал!
     С  диким  ревом и  криками "ура!"  мы  бросились на  укрепления и,  как
муравьи,  поползли по стенам. Враг дрогнул и побежал, преследуемый отовсюду.
Жаржо стал нашим!
     Граф  Суффольк был  заперт  и  окружен;  герцог  Алансонский и  бастард
Орлеанский предложили ему сдаться.  Но  он был гордым дворянином,  отпрыском
гордого знатного рода. Отказавшись отдать шпагу людям ниже его по чину, граф
Суффольк заявил:
     - Умру,  но  в  плен  не  сдамся.  Я  могу  вручить свою  шпагу  только
Орлеанской Деве.
     Так он и сделал, и Жанна обошлась с ним милостиво и любезно.
     Оба его брата отступили к  мосту,  сражаясь за каждую пядь земли,  а мы
теснили  отчаявшихся,   обезумевших  врагов,  уничтожая  их  пачками.  Резня
продолжалась и на мосту.  Александр де ла Поль то ли сам прыгнул в воду,  то
ли был сброшен с моста и утонул. Более тысячи ста англичан нашли свою смерть
в реке;  Джон де ла Поль отказался от дальнейшего сопротивления. Щепетильный
и гордый,  как и его брат граф Суффольк, он не намерен был сдаваться первому
встречному.  К  нему  приблизился французский офицер Гийом  Рено.  Сэр  Джон
спросил у него:
     - Вы - дворянин?
     - Да.
     - И рыцарь? - Нет.
     И  тут же на мосту,  в центре кровавой сечи,  сэр Джон,  с присушим ему
английским хладнокровием,  произвел над  ним  обряд посвящения в  рыцари.  А
затем,  учтиво поклонившись,  взял  меч  за  острие и  протянул его  офицеру
рукояткой вперед.  Это означало,  что он сдается. Да, что ни говори, гордецы
эти господа де ла Поли!
     То  был  великий день,  незабываемый день,  и  одна из  самых блестящих
побед!  Мы  захватили множество пленных,  но Жанна запретила чинить над ними
расправу.
     Взяв  их   с   собой,   мы  на  следующий  день  вернулись  в   Орлеан,
сопровождаемые, как всегда, бурей восторженных приветствий.
     Народ воздал должное своему вождю. Везде, на всех улицах и площадях, из
толпы  выделялись энтузиасты -  новые  рекруты;  они  протискивались вперед,
чтобы прикоснуться к  мечу  Жанны и  обрести для  себя  хотя бы  частицу той
таинственной силы, которая делала его непобедимым.



Глава XXVIII

     Армия нуждалась в отдыхе, и для этого было выделено два дня.
     Утром, четырнадцатого, я писал под диктовку Жанны в маленькой комнатке,
которой она  иногда пользовалась для  своих  частных занятий,  когда  хотела
избавиться от  слишком назойливых официальных посетителей.  В  комнату вошла
Катерина Буше. Усевшись, она сказала:
     - Жанна, дорогая, я не помешала? Мне хотелось бы поговорить с тобой.
     - О нет, нисколько. Наоборот, я даже рада. О чем же ты хочешь говорить?
     - Вот о  чем.  Вчера я  всю ночь не могла заснуть.  Ты слишком рискуешь
собой, дорогая! Паладин рассказал мне, как ты спасла жизнь герцогу, заставив
его уйти из-под обстрела.
     - Ну, и что же? Разве я неправильно поступила?
     - Ты поступила правильно.  Но ведь ты и сама была там. Это ужасно! Кому
нужна такая бессмысленная отвага!
     - Почему же бессмысленная? Мне ничто не угрожало.
     - Как ты можешь так говорить, когда на тебя со всех сторон сыпались эти
смертоносные штуки?
     Весело  рассмеявшись,  Жанна  попыталась перевести разговор  на  другую
тему, но Катерина не отступала.
     - Ты подвергалась смертельной опасности.  Разве можно стоять на виду? А
потом ты повела войска в атаку. Жанна, не искушай провидение. Дай мне слово,
что больше не будешь ходить в  атаку,  а  если это уж так необходимо,  пусть
идут другие.  Я  трепещу от страха.  Обещай мне,  что ты будешь беречь себя.
Обещаешь?
     Ее  просьба  осталась без  ответа.  Огорченная Катерина некоторое время
сидела молча, а потом спросила:
     - Жанна,  дорогая,  скажи, ты всегда будешь солдатом? Боже, как надоели
эти войны! Воюем, воюем... Когда же конец?
     Сверкнув глазами, Жанна промолвила:
     - Самое трудное в этой кампании будет завершено в ближайшие четыре дня,
потом все  пойдет легче,  без  особого кровопролития.  Да,  через четыре дня
Франция одержит такую же победу, как и под Орлеаном. Это будет второй важный
шаг на пути к свободе.
     Катерина вздрогнула,  и  я  тоже.  Как зачарованная,  она уставилась на
Жанну,  повторяя про  себя:  "Четыре дня,  четыре  дня".  Наконец,  тихо,  с
благоговением спросила:
     - Жанна, скажи мне, откуда ты это знаешь? Я чувствую - ты действительно
знаешь.
     - Да,  -  ответила Жанна задумчиво. - Да, я знаю. Я нанесу два удара. А
на  исходе четвертого дня  еще один удар.  -  Она замолкла.  Удивленные,  мы
сидели окаменей. С минуту Жанна смотрела на пол и беззвучно шевелила губами,
потом  чуть  внятно произнесла:  -  И  от  этого  удара английская власть во
Франции так пошатнется, что им не восстановить ее и через тысячу лет.
     Мурашки пробежали у меня по спине.  Мне стало жутко. Я видел: она опять
была  в  экстазе,  как  некогда  на  лугу  в  Домреми,  когда  предсказывала
деревенским ребятам их судьбы в войне,  а затем забыла о своем предсказании.
Я  видел:  она была вне себя.  Но Катерина,  ничего не подозревая,  радостно
воскликнула:
     - О,  я верю,  верю!  Как я счастлива! Ты вернешься к нам и проживешь с
нами всю жизнь. Ты будешь в почете. Мы будем тебя так любить, так любить!..
     Лицо Жанны передернулось судорогой,  и отрешенно,  скорбным голосом она
промолвила:
     - Не пройдет и двух лет, как я умру мучительной смертью.
     Я  вскочил  с  места  и  предостерегающе поднял  руку.  Только  поэтому
Катерина и не вскрикнула, хотя я хорошо видел, что она готова была закричать
от  ужаса.  Я  шепотом попросил ее  выйти из комнаты и  никому не говорить о
случившемся.  Я сказал,  что Жанна заснула и бредит во сне. Катерина шепотом
ответила:
     - О,  как  я  рада,  что  это  только  бред!  Ее  слова  прозвучали как
пророчество.
     И она вышла.
     Как  пророчество!  Да,  это  было пророчеством -  я-то  знал.  Я  сел и
горестно заплакал,  предчувствуя,  что нам суждено ее  потерять.  Очнувшись,
Жанна вздрогнула,  осмотрелась и,  увидев меня в слезах, вскочила со стула и
бросилась ко мне,  полная жалости и сострадания. Положив руку мне на голову,
она проговорила:
     - Бедный мой мальчик! Что с тобой? Ну, подними голову и скажи мне.
     Я  вынужден был ей солгать.  Хотя это и претило мне,  но иного выхода у
меня не  было.  Я  схватил со  стола какое-то старое письмо,  написанное бог
знает кем и бог знает о чем,  и сказал,  что оно только что получено от отца
Фронта,  который сообщает, что наше Волшебное дерево срубил какой-то негодяй
и что...
     Я  не закончил.  Она выхватила у  меня письмо и принялась тщательно его
рассматривать,  вертя перед глазами и так и этак.  Крупные слезы катились по
ее щекам, и, громко всхлипывая, она проговорила:
     - Какая жестокость,  какая жестокость! Почему люди так бессердечны? Нет
больше нашего милого Волшебного Бурлемонского бука!  Как  мы,  дети,  любили
его! Покажи мне то место, где это написано.
     И я,  продолжая лгать, показал ей наугад мнимые роковые слова на мнимой
роковой странице.  А  она,  глядя на  них  сквозь слезы,  говорила,  что это
противные, гадкие слова, написанные противными, гадкими буквами.
     В это время чей-то громкий голос в коридоре возвестил:
     - Гонец от  его величества к  ее  превосходительству главнокомандующему
французской армией с донесением!



Глава XXIX

     Я знал,  что ей было видение Волшебного дерева. Но когда? Сказать точно
не  могу.  Несомненно,  до  того,  как она просила короля воспользоваться ее
услугами,  утверждая,  что ей осталось жить немного - всего лишь один год. В
то  время