на  всевозможные уловки,  чтобы заставить Жанну впасть в
противоречие с  собой и добиться хоть какого-нибудь несоответствия ее слов и
действий словам священного писания. Но это была напрасная потеря времени. Он
спрашивал о  ее  видениях,  о  сиянии,  сопровождавшем их,  о  ее встречах с
королем, о чем угодно, лишь бы запутать ее.
     - Был ли ангел над головой короля в первый раз,  когда ты встретилась с
ним?
     - Клянусь пресвятой девой Марией!..  -  начала было она с жаром, но тут
же сдержала себя и спокойно промолвила:  - Если он и был там, то я не видела
его.
     - Было ли сияние?
     - Там было более трехсот солдат и пятьсот факелов,  сияния было много -
в том числе и духовного.
     - Что заставило короля поверить откровениям, которые ты поведала ему?
     - Ему  самому являлись знамения,  кроме того,  он  пользовался советами
духовенства.
     - Какие откровения ты поведала королю?
     - В этом году вы ничего больше не узнаете, - и, помолчав, она добавила:
- На протяжении трех недель меня подробно расспрашивали священники в  Шиноне
и Пуатье.  Королю было знамение еще до того,  как он поверил в мою миссию; а
что касается священников, то, по их мнению, мои поступки хороши, а не дурны.
     Короля на время оставили в покое. Бопер перешел к вопросу о чудотворном
мече  из  Фьербуа,  стараясь выискать здесь  что-нибудь,  уличающее Жанну  в
колдовстве.
     - Как  ты  узнала,  что  существует древний меч,  зарытый в  земле  под
алтарем церкви святой Екатерины в Фьербуа?
     На этот вопрос Жанна ответила откровенно:
     - Я знала,  что меч находится там,  ибо об этом мне сообщили голоса;  я
послала  за  мечом  и  просила  вручить его  мне,  чтобы  пользоваться им  в
сражениях. Я знала, что он зарыт неглубоко. Служители церкви разыскали меч и
извлекли из земли; потом его очистили, и ржавчина легко сошла.
     - Скажи, когда тебя взяли в плен у Компьена, меч был при тебе?
     - Нет.  Но я носила его постоянно до тех пор, пока не покинула Сен-Дени
после боев под Парижем.
     Имелось  подозрение,  что  этот  меч,  обнаруженный так  таинственно  и
неизменно приносивший победу, был заколдован.
     - Был ли сей меч освящен?  От кого исходило благословение и  в  чем его
сущность?
     - Нет,  его  не  освящали.  Он  был мне дорог потому,  что был найден в
церкви святой Екатерины, а я всегда любила и почитала эту церковь.
     Она  любила ее  потому,  что  церковь была  построена в  честь одной из
являвшихся ей святых.
     - Не возлагала ли ты сей меч на алтарь,  испрашивая о даровании победы?
(Бопер имел в виду алтарь церкви Сен-Дени).
     - Нет.
     - Молилась ли ты, чтобы он приносил тебе удачу?
     - А разве это дурно - желать, чтобы мое оружие приносило мне удачу?
     - Так, значит, не этот меч был при тебе в сражении под Компьеном? Какой
же меч ты носила тогда?
     - Меч бургундца Франке из Арраса, захваченного мною в плен в стычке при
Ланьи.  Я  сохранила его,  потому что  это  был  хороший боевой меч,  весьма
удобный для нанесения ударов противнику.
     Она  сказала это  так  естественно,  так  просто,  и  контраст между ее
маленькой хрупкой фигуркой и  суровыми воинскими словами,  которые так легко
слетали с ее уст, был так велик, что многие зрители невольно улыбнулись.
     - Что же стало с прежним мечом? Где он теперь?
     - Разве вопрос об этом включен в обвинительный акт?
     Бопер не ответил. Он спросил:
     - Что тебе дороже:  твое знамя или твой меч?  При упоминании о  знамени
глаза ее радостно заблестели, и она воскликнула:
     - О,  знамя мое мне дороже во сто крат! Иногда я носила его сама, когда
бросалась в атаку,  - мне так не хотелось никого убивать! - Потом она наивно
добавила,  и как-то странно было слышать из уст юной девушки эти слова:  - Я
никогда никого сама не убила.
     Снова  веселое оживление в  зале,  и  это  немудрено,  -  ее  облик был
воплощением женской невинности.  Трудно было поверить,  что  она  когда-либо
участвовала в кровавых битвах,  - до такой степени она казалась не созданной
для этого.
     - Во  время последней битвы под Орлеаном говорила ли ты своим солдатам,
что  стрелы неприятеля,  равно как  и  камни из  его катапульт,  не  поразят
никого, кроме тебя?
     - Нет. И вот вам доказательство: более сотни моих солдат были поражены.
Я говорила им только,  чтобы они не поддавались ни сомнениям,  ни страху,  а
твердо верили,  что мы снимем осаду города.  Я была ранена стрелой в ключицу
во время штурма бастилии,  господствовавшей над мостом,  но святая Екатерина
поддержала меня:  я выздоровела через полмесяца,  не покинув на это время ни
седла, ни обычных занятий.
     - Ты знала, что будешь ранена?
     - Да,  и я заранее предупредила об этом короля. Мне предсказали это мои
голоса.
     - Когда ты заняла укрепления в  Жаржо,  почему ты не назначила выкуп за
коменданта этой крепости?
     - Я  предложила ему покинуть крепость и уйти невредимым вместе со своим
гарнизоном; в случае его несогласия, я овладела бы ею штурмом.
     - Что ты и сделала, я полагаю?
     - Да.
     - А скажи, твои "голоса" тебе советовали взять крепость штурмом?
     - Я этого не помню.
     Так безрезультатно закончилось это утомительное, долгое заседание. Были
испробованы  все  средства  уличить  Жанну  в  нечестивых  помыслах,  дурных
поступках или неуважении к  церкви и даже в грехах,  совершенных ею в раннем
детстве дома и вне дома,  -  и никакого успеха. Жанна с честью выдержала все
испытания.
     И что же,  суд был обескуражен?  Ничуть. Конечно, он был удивлен, более
того -  поражен, видя, что его задача оказалась столь хлопотливой и трудной,
а  не простой и  легкой,  как это ожидалось;  но у  него были могущественные
сообщники -  голод,  холод, усталость, интриги, ложь и вероломство; и против
всего  этого  полчища  бед  стоял  один-единственный человек -  беспомощная,
неграмотная девушка,  которую  систематически утомляли  телесно  и  духовно,
стараясь во что бы то ни стало загнать в одну из расставленных ловушек.
     Но  неужели все  эти бесконечные заседания оказались столь бесплодными?
Да.  Суд ощупью выискивал путь,  цепляясь то за то,  то за это,  и, наконец,
отыскал один-два еле заметных следа,  которые надеялся постепенно освежить и
впоследствии использовать в  качестве  неоспоримых  доказательств -  мужская
одежда, например, а также таинственные видения и "голоса". Разумеется, никто
не сомневался в том, что Жанне являлись сверхъестественные существа, что они
беседовали с  ней и давали ей советы.  Никто,  конечно,  не сомневался,  что
сверхъестественные силы помогли Жанне сотворить чудеса,  например,  узнать в
толпе короля,  которого она никогда раньше не видела, или найти меч, зарыты"
под  алтарем.  Было бы  нелепо сомневаться в  этом,  ибо всем известно,  что
вселенная наполнена бесами к  ангелами,  которые видимы либо колдунам,  либо
безгрешным праведникам. Но многие - пожалуй, даже большинство- сомневались в
том,  что ее видения,  "голоса" и чудеса исходят от бога.  Полагали,  что со
временем можно будет доказать, что сие есть не что иное, как проявление мощи
дьявола и  его  присных.  Отсюда вы  легко можете заключить:  если  суд  так
настойчиво возвращался к этому основному предмету,  любопытствуя и копаясь в
его мельчайших деталях,  он  не тратил попусту время,  а  преследовал вполне
определенную цель.



Глава IX

     Следующее  заседание  открылось  в  четверг,  1  марта.  Присутствовало
пятьдесят восемь судей, - остальные отдыхали.
     Как обычно,  от  Жанны потребовали принять присягу,  и  опять же -  без
всяких оговорок.  На этот раз она не проявила ни малейшего раздражения.  Она
считала  свою  позицию надежно подкрепленной условием не  выходить за  рамки
обвинительного  акта,   -  компромисс,  от  которого  Кошон  всячески  хотел
отвертеться; на этот раз она решительно и твердо отказалась от присяги.
     - Что касается пунктов,  включенных в обвинительный акт, - добавила она
со  всей  искренностью и  прямотой,  -  я  готова говорить правду,  говорить
откровенно и исчерпывающе, как бы я говорила перед самим папой.
     Наконец-то им представился случай!  В то время у нас было несколько пап
- два  или  три  -  и,  конечно,  только один  из  них  мог  быть настоящим.
Рассуждать на эту тему было очень опасно,  и благоразумные люди помалкивали.
Теперь представилась возможность столкнуть неопытную девушку в  пропасть,  и
недостойный  судья   незамедлительно  воспользовался  этим,   С   притворным
равнодушием он, как бы мимоходом, спросил:
     - Которого из,  пап ты  считаешь настоящим?  Весь зал замер в  ожидании
ответа,   предвидя,  что  тут-то  Жанна  неминуемо  попадет  в  ловушку.  Но
последовавший ответ  поверг  судью  в  замешательство,  а  в  публике многие
рассмеялись,  ибо Жанна спросила с такой беспредельной наивностью, что почти
обманула меня, - ребенок, сущий ребенок!
     - А разве их два?
     Один   из   членов  суда,   сочетавший  в   себе  ученость  и   крайнюю
невоздержанность в божбе, заметил так громко, что услышала половина зала:
     - Клянусь богом, - это мастерский удар!
     Оправившись  от   этого  мастерского  удара,   судья  снова  перешел  в
наступление, но был уже более осторожен и пропустил вопрос Жанны мимо ушей.
     - Правда  ли,  -  продолжал он,  -  что  ты  получила письмо  от  графа
д'Арманьяка {Прим.  стр.343} с просьбой дать указание,  которому из трех пап
он должен подчиняться?
     - Да, получила и ответила на пего.
     Были зачтены копии писем.  Жанна сказала,  что ее письмо скопировано не
совсем точно.  Она утверждала, что получила письмо графа как раз в то время,
когда садилась на коня, и добавила:
     - Я  успела продиктовать лишь несколько слов в ответ -  я сказала,  что
постараюсь  написать  ему  из   Парижа  или  из  другого  места  при  первой
возможности.
     Ее снова спросили, которого из пап она считает настоящим.
     - Я  не  имею  права  вмешиваться в  дела  церкви  и  не  давала  графу
д'Арманьяку никаких указаний о папах.  -  Потом без всякого страха, что было
так необычно в этом вертепе казуистов и приспособленцев,  она сказала: - Что
касается меня,  я  считаю,  мы  обязаны  подчиняться его  святейшеству папе,
пребывающему в Риме.
     С  этим вопросом пришлось покончить.  Затем была зачитана копия первого
официального документа Жанны -  ее обращение к англичанам, призывающее снять
осаду Орлеана и покинуть Францию,  -  творение великое и поистине прекрасное
для неопытной девушки в семнадцать лет.
     - Ты признаешь подлинность документа, оглашенного судом?
     - Да, за исключением тех ошибок, которые в нем имеются, - а именно: тех
слов,  которые преувеличивают мое значение.  - Я понял, о чем пойдет речь, и
сгорал от стыда.  -  Например,  я  не говорила:  "сдайте Деве" (rendez a  la
Pucelle) -  я говорила:  "сдайте королю" (rendez au Roi);  кроме того,  я не
называла себя  "главнокомандующим" (chef de  guerre).  Все  эти  слова были,
наверное,  вставлены моим секретарем;  возможно,  он  не  расслышал меня или
забыл, о чем я говорила.
     Отвечая суду,  Жанна не смотрела на меня;  она чувствовала,  в  каком я
затруднении.  Я  вовсе не  ослышался и  ничего тогда не забыл.  Я  умышленно
изменил   отдельные   выражения,    так    как    она   действительно   была
главнокомандующим и  имела право так  называться,  -  это  было  правильно и
уместно;  и.  кто бы сдал крепость ничтожному королю, который в то время был
не более как пешкой?  Капитуляция была возможна лишь перед благородной Девой
из Вокулера,  уже знаменитой и могущественной,  хотя она еще и не нанесла по
врагу ни одного удара.
     Ах,  какой трагический случай произошел бы  тогда со мной,  если бы эти
безжалостные  судьи  узнали,  что  писец,  которому  было  продиктовано  это
воззвание,  личный секретарь Жанны д'Арк,  присутствует здесь,  и  не только
присутствует,  но и помогает составлять протокол;  более того, - ему суждено
через  много-много  лет  дать  показания,  изобличающие  искажения  и  ложь,
занесенные в судебный протокол по воле Кошона, и предать их действия вечному
позору!
     - Признаешь ли ты, что сама диктовала это воззвание?
     - Признаю.
     - Раскаиваешься ли  ты?  Отрекаешься  ли  от  него?  Она  воскликнула с
негодованием:
     - Нет!  Даже эти цепи, - она потрясла цепями, - даже эти цепи не смогут
охладить надежд, выраженных мною в воззвании. Более того!..
     Она встала и  гордо выпрямилась;  лицо ее сияло дивным светом,  и слова
потоком полились из ее уст:
     - Предупреждаю вас,  не пройдет и  семи лет,  как на англичан обрушится
бедствие, - да, бедствие во много раз ужаснее, чем падение Орлеана! и...
     - Молчать! Садись!
     - ...  и  наступит время,  когда они лишатся,  всех своих завоеваний во
Франции!
     Учтите  следующее.   Французской  армии  уже  не   существовало.   Дело
освобождения Франции заглохло,  король бездействовал, не было даже намека на
то,  что со временем коннетабль Ришмон выступит в поход,  чтобы продолжить и
довести  до  конца  великое дело  Жанны  д'Арк.  И  несмотря на  это,  Жанна
предсказывала с полной уверенностью, и ее предсказание сбылось!
     Через пять лет, в 1436 году, Париж пал, и наш король вступил в него под
развевающимися знаменами победы.  Итак, первая половина пророчества сбылась;
в  сущности,  сбылась и вторая половина,  ибо,  когда Париж оказался в наших
руках, все остальное было уже обеспечено.
     Двадцать лет спустя вся Франция стала нашей, за исключением одного лишь
города - Кале.
     Вспоминается более раннее предсказание Жанны. Собираясь взять Париж - и
она легко могла это сделать,  если бы король согласился,  - она сказала, что
теперь самая золотая пора;  что, захватив Париж, мы овладеем всей Францией в
шесть месяцев.  Но если эта золотая пора будет упущена, понадобится двадцать
лет, чтобы освободить Францию.
     И  она  была  права.  После того  как  в  1436  году  пал  Париж,  дело
подвигалось  медленно;  приходилось брать  город  за  городом,  крепость  за
крепостью, и на все это ушло ровно двадцать лет.
     Да,  именно в первый день марта 1431 года здесь, на суде, публично, она
произнесла   свои   знаменитые  пророческие  слова.   Иногда   бывает,   что
предсказания сбываются,  но если всмотреться и разобраться поглубже,  всегда
возникает подозрение -  а не записаны ли они задним числом.  Здесь же совсем
другое. Предсказание Жанны было занесено в официальный протокол в тот же час
и  в  ту  же  минуту,  то есть за много лет до его исполнения,  и  вы можете
прочесть его  там  и  сегодня.  Спустя двадцать пять лет  после смерти Жанны
протокол этот был оглашен на  Великом процессе по  реабилитации и  клятвенно
удостоверен Маншоном и мною; оставшиеся в живых члены суда также подтвердили
подлинность данного документа.
     Поразительное пророчество Жанны  в  этот  столь  знаменательный день  1
марта  вызвало  большое  волнение,   и  прошло  немало  времени,   пока  все
успокоились.  Волнение вполне естественное,  ибо всякое пророчество вызывает
суеверный страх, независимо от того, считают ли его исходящим из преисподней
или от духа святого.  Во всяком случае, эти люди были твердо убеждены в том,
что  вдохновение невозможно без  вмешательства могущественных,  таинственных
сил, и готовы были пойти на все, чтобы узнать, из какого источника оно берет
свое начало.
     Допрос возобновился.
     - Откуда ты знаешь, что все это так и будет?
     - Мне было откровение. Я знаю это так же точно, как и то, что вы сидите
здесь передо мной.
     Такого  рода  ответ  не  смягчил накала страстей.  Поэтому,  задав  еще
несколько  незначительных вопросов,  судья  оставил  эту  скользкую  тему  и
перешел к другой, которая была ему более по вкусу.
     - На каком языке говорят твои "голоса"?
     - На французском.
     - И святая Маргарита тоже?
     - Конечно, а почему бы нет? Она стоит за нас, а не за англичан.
     Итак,  святые и  ангелы -  и те не желают говорить по-английски!  Какое
оскорбление!  Их  нельзя было  привлечь к  суду и  покарать за  неуважение к
властям,  но  трибунал мог молчаливо принять во  внимание замечание Жанны и,
запомнив его,  использовать против обвиняемой, что он впоследствии и сделал.
Судьи не брезговали ничем.
     - Скажи,  носят ли твои святые ангелы драгоценности - диадемы, перстни,
серьги?
     Жанна  считала  подобные  вопросы  глупыми,   вздорными,   недостойными
внимания;  она отвечала на них с полным безразличием. Но в данном случае это
ей нечто напомнило, и она обратилась к Кошону:
     - У меня было два перстня.  Их отняли у меня при взятии в плен. Один из
них я  вижу у вас.  Это подарок моего брата.  Возвратите его мне.  А если не
мне, то прошу вас пожертвовать его церкви.
     У  судей  возникло  подозрение,  что  эти  перстни  предназначались для
волшебства и чародейства, и они сразу же ухватились за эту мысль.
     - Где второе кольцо?
     - Его отобрали бургундцы.
     - Откуда ты его получила?
     - Мне подарили его родители.
     - Расскажи, какое оно.
     - Оно простое и гладкое, на нем вырезана надпись: "Иисус и Мария".
     Каждому было ясно,  что  это  совсем неподходящее орудие для  свершения
дьявольских дел.  След оказался ложным.  Однако,  чтобы еще  раз убедиться в
этом, кто-то из судей спросил Жанну, не лечила ли она больных прикосновением
перстня. Она ответила: "Нет".
     - Теперь расскажи нам о  феях,  обитавших возле Домреми,  существование
которых подтверждается многочисленными слухами.  Говорят,  однажды в  летнюю
ночь твоя крестная мать застала этих духов пляшущими под деревом,  именуемым
"Волшебным Бурлемонским буком".  Скажи,  быть  может,  твои  мнимые святые и
ангелы и есть те самые феи?
     - А это включено в обвинительный акт? - спросила Жанна и умолкла.
     - Ты не беседовала со святой Маргаритой и  святой Екатериной именно под
этим деревом?
     - Не помню.
     - Или у родника около дерева?
     - Да, временами.
     - Какие обещания они тебе давали?
     - Только те, которые исходили от бога.
     - Какие же именно?
     - Этого нет в  акте,  но  я  вам отвечу:  они сообщили мне,  что король
обретет власть в своем королевстве вопреки всем врагам своим.
     - А еще что?
     Никакого ответа. Потом она смиренно сказала:
     - Они обещали ввести меня в рай.
     Если лица действительно выражают то,  что у людей на душе,  то на лицах
многих в эту минуту мелькнуло подобие раскаяния и страха: а не занимаются ли
они здесь преступной травлей избранницы и вестницы божьей? Интерес еще более
усилился. Движение и шепот прекратились; напряженная тишина почти угнетала.
     Вы,  вероятно,  заметили,  что почти с самого начала характер вопросов,
задаваемых Жанне, показывал, что в значительной степени спрашивающий заранее
знал то,  о чем спрашивал.  Вы также,  должно быть, заметили, что они обычно
знали,  как и  где именно выискивать ее секреты,  что она в сущности так или
иначе знали ее  главные тайны -  чего  она  никак не  подозревала -  и  лишь
стремились разными коварными методами заставить ее публично выдать их.
     Вы  помните Луазелера,  этого лицемера,  священника-предателя,  пешку в
руках Кошона? Помните, что на исповеди Жанна свободно и доверчиво призналась
ему  во  всем,  кроме лишь тех немногих божественных откровений,  о  которых
"голоса" запретили ей  сообщать кому бы то ни было,  и  что бесчестный судья
Кошон, спрятавшись, все время подслушивал ее исповедь?
     Вам понятно теперь,  что эти инквизиторы могли придумывать бесчисленное
множество мелочных,  каверзных вопросов,  -  вопросов,  тонкость, точность и
изощренность которых были бы просто необъяснимы,  если бы не был известен их
источник - подлая проделка Луазелера.
     Ах,  епископ города Бовэ,  как ты  проклинаешь теперь свою жестокость и
вероломство,  пробыв столько лет в аду!  Кто поможет тебе? Кто заступится за
те