вражеских бастилий. Мы сидели молча, поглядывая друг
на  друга,  и  легко было заметить на лице каждого признаки самого скверного
настроения. Чем дольше мы сидели, тем более напряженной и жуткой становилась
тишина; а когда вокруг дома начал завывать ветер, мне стало так страшно, что
я  вот-вот  готов был набраться храбрости и  открыто проявить свою трусость.
Мне  кажется,   совсем  не  стыдно  бояться  привидений,  если  учесть,  как
беспомощен смертный,  оказавшись в их власти. Но хуже всего то, что они были
невидимы.  Кто  знает,  может  быть,  они  сейчас  здесь  вместе с  нами.  Я
чувствовал какие-то странные прикосновения к моим плечам, кто-то легко тащил
меня за волосы,  -  я отшатывался и корчился, потеряв всякий стыд, ибо видел
воочию,  что мои товарищи испытывают такое же  беспокойство и  делают то  же
самое.  Минуты казались вечностью.  Лица  у  всех  стали  восковыми,  и  мне
представилось, будто я нахожусь среди сборища мертвецов.
     Наконец, раздались слабые, медленные, таинственные удары: бом!.. бом!..
бом!..  Колокол  на  башне  возвещал  о  наступлении  полночи.  Когда  замер
последний звук,  снова наступила гнетущая тишина.  Я  по-прежнему пристально
всматривался  в  восковые  лица  и  опять  чувствовал  странные,  неприятные
прикосновения.
     Прошла одна минута,  две,  три,  и вдруг мы услышали глубокий протяжный
стон.  Все вскочили и замерли,  дрожа от ужаса.  Стон доносился из маленькой
темницы.  Снова  тишина  -  и  снова  протяжный  стон,  прерываемый  глухими
рыданиями и  жалобными воплями.  Затем послышался другой,  более низкий и не
такой отчетливый голос,  -  казалось, кого-то пытаются утешить. Наконец, оба
голоса слились в  один.  Рыдания то ослабевали,  то усиливались,  выражая то
скорбную покорность,  то  бурное отчаяние.  Наши сердца болезненно сжались и
готовы были разорваться.
     Однако звуки были так естественны, так человечны и так трогательны, что
мысль о призраках сразу покинула пас. Сьер Жан де Мец нарушил молчание:
     - Давайте-ка,  снесем эту стену и освободим несчастных пленников! А ну,
за топоры!
     Карлик  выскочил  вперед,  размахивая своей  огромной секирой;  другие,
схватив факелы,  бросились за ним.  Бах!.. бах!.. трах!.. Посыпались вековые
кирпичи,  и  в  миг образовалась брешь,  через которую смог бы пролезть даже
бык. Мы ринулись внутрь с факелами.
     И  что же  мы там нашли?  Пустоту.  На полу валялись заржавленный меч и
полуистлевший веер.
     Теперь  вам,  как  и  мне,  известно  все.  Подберите эти  трогательные
реликвии и,  насколько позволит ваша  фантазия,  сочините рыцарский роман  о
давно исчезнувших узниках таинственной темницы.



Глава XX

     На следующий день Жанна вновь хотела напасть на врага,  но был праздник
вознесения,  и  благочестивый  совет  подлецов-генералов  оказался  чересчур
набожным,  чтобы  осквернить  праздник  кровопролитием.  Однако  втайне  они
осквернили его заговорами,  - такое дело было им и по сноровке и по усердию.
Они  решили  начать  операцию,  с  их  точки  зрения,  наиболее выгодную при
сложившихся обстоятельствах,  а  именно:  произвести ложную атаку на главную
крепость противника со стороны Орлеана,  а  затем,  выждав,  когда англичане
ослабят  другие  более  важные  форты  по  ту  сторону реки,  чтобы  оказать
поддержку главной крепости, переправиться всем войском через реку и овладеть
этими фортами.  Это дало бы возможность захватить мост и  очистить дорогу на
городок Солонь,  находящийся на  не  занятой врагом  территории.  Последнюю,
заключительную часть своего плана они решили скрыть от Жанны.
     Но  Жанна вмешалась,  захватив их врасплох.  Она спросила,  к  чему они
готовятся и что намерены предпринять.  Они ответили:  принято решение завтра
утром  атаковать главную  английскую крепость со  стороны Орлеана.  Разговор
оборвался.
     - Хорошо. А что дальше? - спросила Жанна. - Ничего. Это все.
     - Могу ли я поверить этому?  Иначе говоря,  могу ли я поверить,  что вы
лишились рассудка? - Затем, обратившись к Дюнуа, она спросила: - Бастард, вы
человек трезвого ума,  скажите:  если атака состоится и форт будет взят, что
мы от этого выиграем?
     Бастард заколебался,  а  потом,  не  отвечая на заданный вопрос,  начал
рассуждать вообще.
     Жанна перебила его:
     - Довольно,  любезный бастард,  ваш ответ мне ясен. Если сам бастард не
может вразумительно объяснить,  для  чего нам  нужна эта  крепость,  что  же
говорить об остальных? Вы теряете драгоценное время. Ваша затея бесполезна и
ничего,  кроме вреда,  не принесет.  Вы что-то скрываете от меня? Бастард, я
убеждена,  у  совета есть  более полный план.  Изложите мне  его  смысл,  не
вдаваясь в подробности.
     - План тот  же,  что и  семь месяцев тому назад,  а  именно:  запастись
провиантом  для  продолжительной  обороны,  надежно  укрепиться  и  истощить
англичан.
     - Видит бог!  Разве семи месяцев было недостаточно?  Неужели вы  хотите
продлить осаду еще на целый год?  Бросьте малодушничать!  Англичане уберутся
отсюда через три дня!
     - Ах,  генерал,  генерал,  будьте  благоразумны!  -  воскликнуло  сразу
несколько человек.
     - Для чего? Чтобы умереть с голоду? И это вы называете войной? А теперь
слушайте,  если  сами  не  знаете.  Новые обстоятельства изменили ход  дела.
Главное направление удара  переместилось.  Теперь оно  по  ту  сторону реки.
Необходимо  захватить  укрепления,   господствующие  над  мостом.  Англичане
понимают,  что если мы не дураки и  не трусы,  то попытаемся сделать это,  и
очень благодарны вам за проявленное благочестие,  из-за которого мы потеряли
день. Зная, что должно случиться завтра, они сегодня же вечером укрепят свои
форты у моста, перебросив силы с этого берега реки. Вы ничего не выиграли, а
лишь упустили время и  осложнили выполнение нашей задачи,  ибо  мы  все-таки
переправимся через реку  и  возьмем укрепления,  прикрывающие моет.  Скажите
правду,  бастард,  разве совет не понимает,  что у нас нет иного пути, кроме
того,  который я предлагаю? Дюнуа признался, что совет действительно считает
такой план весьма желательным,  но, к сожалению, практически невыполнимым. И
он всячески оправдывал совет,  говоря:  поскольку самым реальным и  разумным
является  расчет  на  продолжительную осаду  и  истощение  англичан,  вполне
естественно,  совет  был  до  некоторой степени напуган слишком решительными
намерениями Жанны.
     - Видите ли, - сказал Дюнуа, - мы уверены, что метод выжидания в данном
случае вполне целесообразен, вы же стремитесь все брать штурмом.
     - Да,  я стремлюсь и буду брать штурмом!  Вот вам мой приказ! Завтра на
рассвете мы двинемся на южные форты.
     - И возьмем их штурмом?
     - И возьмем их штурмом!
     В это время вошел Ла Гир,  громыхая доспехами.  Услыхав ее решение,  он
воскликнул:
     - Клянусь моим жезлом! Вот музыка, которую приятно слышать! Великолепно
сказано! Прекрасные слова, генерал! Мы возьмем их штурмом!
     Широким взмахом руки он  отдал Жанне честь,  подошел и  пожал ей  руку.
Один из членов совета заметил:
     - Из вашего приказа вытекает,  что мы должны начать с форта Сен-Жан, но
ведь это даст англичанам возможность...
     Резко обернувшись, Жанна возразила:
     - Пусть вас  не  беспокоит форт Сен-Жан!  Завидев нас,  англичане сразу
поймут,  что  им  нужно  покинуть форт  и  перебросить силы  к  укреплениям,
прикрывающим мост.  -  И  после  короткой паузы она  добавила с  иронией:  -
Полагаю, и военный совет понимает это не хуже англичан.
     Жанна удалилась, а Ла Гир обратился к совету со следующей речью:
     - Вы видите в ней только ребенка.  Что же? У каждого свои предрассудки.
Но поймите,  это дитя разбирается в серьезной военной игре не хуже любого из
вас.  И коль скоро вы хотите знать мое мнение,  не спрашивая меня о нем,  то
извольте, я скажу вам без всяких хитростей и прикрас: клянусь богом, вам еще
нужно долго учиться, а она без промаха попадает в цель.
     Жанна оказалась права:  догадливые англичане сразу же сообразили, что в
тактике французов произошел коренной перелом:  с  проволочками и  выжиданием
покончено,   началось  решительное  наступление.   Поэтому  противник,  учтя
изменившуюся обстановку,  перебросил свои главные силы с северного берега на
южный.
     Великая новость облетела город:  еще раз в своей истории,  после многих
лет  тяжелых  унижений,  Франция  готовится нанести сокрушительный удар.  Та
самая  Франция,  которая  привыкла  отступать,  готовится  к  нападению;  та
Франция,  у  которой давно  вошло в  привычку уклоняться от  ударов,  теперь
решилась встретить англичан лицом к лицу и разгромить их.  Радость народа не
знала пределов. Стены города были черны от людей, собравшихся взглянуть, как
будет выступать утром армия в необычном для нее виде:  фронтом, а не тылом к
стану врага.  Можете себе  представить,  каково было  всеобщее возбуждение и
восторг, когда Жанна с развевающимся знаменем выехала на своем коне во главе
войска.
     Мы  форсировали реку значительными силами.  На  это трудное дело у  нас
ушло много времени, так как лодки были малы, да и тех не хватало. Без всяких
препятствий мы высадились на островке Сент-Эньян.  Наведя через узкий проток
временный мост,  мы,  не  встречая сопротивления,  устремились организованно
дальше,  вдоль южного берега.  И  как  только наши  первые лодки отчалили от
орлеанского берега,  англичане разрушили форт Сен-Жан и  заняли укрепления у
моста. Случилось именно то, что предсказывала Жанна, когда возражала совету.
     Мы двигались вниз по берегу,  и Жанна водрузила свое знамя перед фортом
Августинцев -  первой из грозных бастилий, защищавших мост. Раздался сигнал:
"На приступ!" -  и одна за другой последовали две великолепные атаки.  Но мы
были еще слабы,  так как наши основные силы находились на подходе. Не успели
мы приготовиться к третьей атаке, как из форта Сен-Приве вышел большой отряд
и  бросился на  помощь гарнизону,  засевшему в  главной крепости.  Противник
приближался  стремительно,  и  тогда  из  форта  Августинцев  также  сделали
вылазку.   Оба  гарнизона  ринулись  на   нас,   и   наша  маленькая  армия,
рассыпавшись,  обратилась в  бегство.  Враг преследовал нас,  в  ярости рубя
направо и налево, осыпая оскорблениями и насмешками.
     Жанна  изо  всех  сил  старалась вновь  собрать своих  воинов,  но  они
растерялись,   и  на  некоторое  время  ими  овладел  безумный  страх  перед
разъяренными  англичанами.   Терпение  Жанны  лопнуло,   она   остановилась,
приказала горнистам трубить атаку и, повернувшись, воскликнула:
     - Если  среди  вас  найдется  хоть  десяток  храбрецов,   то  и   этого
достаточно. За мной!
     И  она  помчалась на  врага,  а  за  ней те  несколько десятков воинов,
которые услышали ее призыв и  воодушевляющий клич.  Противник,  гнавшийся за
французами,  был поражен,  увидев скачущую прямо на него Жанну с  горсточкой
храбрецов.  Суеверный страх охватил его. "Вот она, колдунья, исчадие ада!" -
подумали англичане и,  не успев разобраться в обстановке,  повернули назад и
побежали в панике.
     Наши   отступающие  эскадроны,   услышав  звуки   труб,   вздрогнули  и
оглянулись.  Увидев  знамя  Девы  впереди и  группу  отважных,  преследующих
беспорядочно бегущего  неприятеля,  они  воспрянули духом  и  устремились за
нами.
     И  как раз в  это время подоспели войска Ла Гира.  Он нагнал нас в  тот
момент,   когда  мы  вновь  водружали  свое  знамя  перед  крепостным  валом
Августинцев.  Теперь мы  были  достаточно сильны.  Большая и  трудная задача
стояла перед нами, но мы справились с ней до наступления ночи. Жанна увлекла
нас личным примером,  вместе с  Ла Гиром внушая нам,  что мы можем и  должны
взять эту неприступную крепость. Конечно, англичане защищались, дрались, как
умеют драться англичане.  Этим  сказано все.  В  дыму и  пламени,  осыпаемые
градом ядер из пушек,  оглушавших нас своим ревом, мы бросались на приступ с
упорным ожесточением и,  наконец,  к  закату  солнца  штурмом взяли  форт  и
водрузили свое знамя на его стенах.
     Форт Августинцев стал нашим. Крепость Турель тоже должна была попасть в
наши руки,  если бы  мы  захватили мост и  сняли осаду.  Одно важное дело мы
выполнили,  теперь Жанна принялась за другое: нам было предложено оставаться
на  месте,  отдыхать с  оружием в  руках,  всеми  силами  удерживать занятые
позиции и  быть готовыми к бою на следующее утро.  Жанна не могла позволить,
не допускала и мысли, чтобы солдаты были деморализованы грабежами, пьянством
и разгулом,  а поэтому приказала немедленно сжечь форт Августинцев вместе со
всеми его запасами, кроме артиллерии и боевого снаряжения.
     Все устали после трудного,  горячего дня, не исключая, конечно, и самой
Жанны,  тем не менее, она хотела остаться с армией у стен Туреля, чтобы быть
готовой к завтрашнему штурму. Военачальники воспротивились этому и, наконец,
убедили ее отправиться в город, чтобы хорошенько отдохнуть и набраться сил к
предстоящей битве;  кроме того,  она получила ранение в ногу,  и требовалась
медицинская помощь. Итак, мы переправились через реку и вернулись домой.
     Орлеан  шумел,  охваченный радостью:  звонили  колокола,  все  кричали,
попадались даже пьяные.  Мы  ни  разу не  могли выйти из  города или войти в
него,  не  вызвав всеобщего ликования.  Последние семь  месяцев были слишком
печальны, и теперь впервые народ имел возможность повеселиться от души.



Глава XXI

     Чтобы избавиться от обычной толпы посетителей и отдохнуть, Жанна прошла
с Катериной прямо в комнату,  которую они занимали вдвоем. Там они поужинали
и перевязали рану. И сразу же, вместо того чтобы лечь спать, Жанна, несмотря
на  свою усталость,  протесты и  уговоры Катерины,  послала за мной Карлика,
сказав,  что ей  необходимо направить гонца в  Домреми с  письмом к  матери,
которое  прочтет ей  священник Фронт.  Я  немедленно явился,  и  она  начала
диктовать.  После теплых приветственных слов  к  матери и  семье она  велела
написать:
     "А вынуждена я  обратиться к  вам,  дорогая родительница,  по следующей
причине:  если в  скором времени вы услышите,  что я  ранена,  не придавайте
этому никакого значения и не верьте тому,  кто попытается убедить вас, будто
моя рана серьезна".
     Она хотела продолжать, но тут вмешалась Катерина:
     - Ах, как можно! Ее напугают такие слова. Вычеркни их, Жанна, вычеркни.
Подожди денек, самое большее- два, а потом напишешь, что была ранена в ногу,
но уже все прошло, ведь и в самом деле нога к тому времени заживет или почти
заживет. Не огорчай ее, Жанна, а сделай, как я тебе говорю.
     Жанна  рассмеялась.   И  смех  ее,  неудержимый,  непринужденный,  смех
безмятежной души напоминал собой звон колокольчиков,  -  таков был ее ответ.
Потом она сказала:
     - Это ты о  ноге?  Стоит ли писать о  пустячной царапине?  Я ведь не об
этом, любезная Катерина.
     - А разве у тебя есть другая рана,  более опасная? Ах, бедняжка, что же
ты молчишь? О чем ты думаешь?
     Испуганная  Катерина  вскочила,  чтобы  немедленно вызвать  лекаря,  но
Жанна, взяв ее за руку, усадила на место.
     - Ну,  ну,  успокойся, - сказала она, - пока нет никакой другой раны. Я
пишу о той, которую получу завтра, когда мы будем штурмовать крепость.
     Катерина  посмотрела  на   нее  изумленным,   непонимающим  взглядом  и
огорченно спросила:
     - О  ране,  которую ты получишь завтра?  Но зачем же расстраивать мать,
если этого, быть может, и не случится?
     - Нет, случится. Непременно случится, Загадка оставалась неразгаданной.
Катерина в недоумении воскликнула:
     - Случится?!  Как ты можешь утверждать такое?  Я... я... Это недоступно
моему  разуму.  О  Жанна,  такое  предчувствие ужасно!  Оно  лишает человека
спокойствия и мужества.  Выбрось это из головы!  Забудь об этом!  Иначе ночь
превратится для  тебя  в  кошмар,  и  ты  только измучишь себя.  Лучше будем
надеяться...
     - Это не предчувствие,  а уверенность,  и я совершенно спокойна. Только
неуверенность может быть источником тревоги, а тут совсем другое.
     - Жанна, и ты знаешь, что это должно случиться?
     - Да, знаю. Мои голоса сообщили мне.
     - Ах, - промолвила Катерина, смиряясь, - если они тебе сообщили... А ты
уверена, что это были они? Ты убеждена?
     - Да, убеждена. Так будет - в этом нет сомнения.
     - Какой ужас!  А когда ты узнала об этом?  - Когда? Да вот уж несколько
недель.  - Жанна обратилась ко мне: - Луи, ты, должно быть, помнишь, сколько
времени прошло?
     - Впервые  вы,  ваше  превосходительство,  говорили об  этом  королю  в
Шиноне,  -  ответил я.  -  С  тех пор прошло семь недель.  Вы  опять об этом
упоминали двадцатого и двадцать второго апреля, две недели тому назад, о чем
есть обстоятельная запись в моем дневнике.
     Эти  чудеса глубоко взволновали Катерину,  но  лично  я  давно перестал
удивляться. Ко всему на свете можно привыкнуть.
     - И это должно случиться завтра? Непременно завтра? Именно в этот день?
- спросила Катерина. - А ты не ошиблась, не перепутала чисел?
     - Нет, - ответила Жанна. - Дата точная: седьмого мая.
     - В  таком случае,  сиди дома,  пока не пройдет этот страшный день.  Ни
шагу отсюда, слышишь! Я прошу тебя, Жанна. Обещай, что останешься с нами.
     Но Жанну нельзя было убедить. Она возразила:
     - Теперь уже  ничем делу не  поможешь,  любезная Катерина.  Все равно я
буду ранена,  и непременно завтра.  От судьбы не спрячешься.  Мой долг велит
мне  завтра быть в  строю.  И  я  должна идти,  если бы  даже там ждала меня
смерть.  Могу ли я остаться из-за боязни, что буду ранена? О, нет, мы должны
быть выше всего этого.
     - Значит, ты твердо решила идти?
     - Да,  твердо.  Единственное,  что я  могу сделать для Франции,  -  это
воодушевить ее воинов на бой,  внушить им волю к победе.  - Она на мгновение
задумалась,  потом добавила:  -  Но  не следует поступать безрассудно,  и  я
готова удовлетворить твое желание,  ведь ты  так  добра ко  мне.  Скажи,  ты
любишь Францию?
     Я пытался сообразить,  к чему она клонит,  но так и не смог догадаться.
Катерина воскликнула с упреком:
     - Как  можно  задавать  мне  такой  вопрос?   Разве  я   в   чем-нибудь
провинилась?
     - Итак,  ты  любишь Францию.  Я  в  этом не  сомневалась,  дорогая.  Не
обижайся, а скажи: ты когда-нибудь лгала?
     - Никогда в жизни не лгала преднамеренно.  Выдумывать -  выдумывала, но
лгать - никогда.
     - Хорошо.  Ты любишь Францию и не умеешь лгать.  Следовательно,  я могу
тебе довериться. Так вот: уйду я или останусь - зависит от твоего решения.
     - Ах, Жанна, благодарю от всего сердца! Как это мило с твоей стороны! -
Конечно, ты останешься и никуда не пойдешь!
     В порыве радости она бросилась на шею Жанне и так пылко ее ласкала, что
я  в  смущении опустил  глаза,  мечтая  о  несбыточном счастье.  Как  тяжело
чувствовать себя  обойденным,  сознавать себя  лишенным того,  что  считаешь
самым драгоценным в этом мире!
     Жанна сказала:
     - В таком случае, сообщи в мою главную квартиру: завтра я не явлюсь.
     - С удовольствием выполню поручение.
     - Спасибо!  Ты очень любезна.  Но как ты это сделаешь? Донесение должно
иметь официальную форму. Может, я сама составлю?
     - Да,  да.  Тебе известны и обороты речи и правила приличий, а я в этом
деле ничего не смыслю.
     - Тогда  пиши  вот  так:  "Начальнику штаба  предписывается довести  до
сведения всех королевских войск,  охраняющих город и  действующих на фронте,
что главнокомандующий французской армии завтра не  примет участия в  битве с
англичанами  из  боязни  получить  ранение".  Подпись:  Жанна  д'Арк,  рукою
Катерины Буше, любящей Францию.
     Наступила та особая, мучительная тишина, когда человек невольно бросает
взгляд на окружающее,  запоминая каждую мелочь.  Жанна ласково улыбалась,  а
лицо  Катерины  залилось густым  румянцем,  ее  губы  задрожали,  на