едения Жанны,
которая всегда была так  рассудительна до  этого рокового момента.  Наконец,
Бертран,  собравшись с духом,  спросил ее, почему она упустила такой удобный
случай и не сообщила королю о своем деле.
     - Кто прислал их сюда? - в свою очередь спросила она.
     - Король.
     - А кто уговорил короля послать их?  Она ждала от нас ответа, но мы все
молчали, начиная угадывать ее мысль. Тогда она ответила сама:
     - Короля убедили его советники.  Кто же они, эти советники? Враги мне и
дофину или друзья?
     - Враги, - ответил за всех Бертран.
     - Если кто-либо хочет,  чтобы его поручение было передано честно и  без
искажений, может ли он довериться обманщикам и изменникам.
     Я еще раз убедился,  как мы были глупы и как она умна. Поняли это и все
остальные, поэтому никто ничего не возразил. Она же продолжала:
     - Но  у  них не хватило ума расставить ловушку похитрее.  Они старались
выведать, что я намерена сказать королю, и в своем донесении извратить смысл
моих слов. Вам известно, что часть моей миссии - убедить дофина предоставить
в  мое  распоряжение большой вооруженный отряд и  послать меня для  оказания
помощи  осажденному  городу.   Если  же   в   этом  деле  посредником  будет
недоброжелатель,  как  бы  точно он  ни  излагал мои  слова,  он  никогда не
передаст  ни  выразительных  взглядов,  ни  жестов,  ни  убедительного тона,
которые одни  придают словам жизнь.  Неискренние доводы не  имеют  действия.
Терпение,   терпение!   -   скоро  дофин  выслушает  меня.  Надейтесь  и  не
отчаивайтесь!
     Сьер де Мец покачал головой и тихо промолвил:
     - Она права и благоразумна, а мы оказались глупцами.
     Я целиком разделял его мнение и мог бы сказать то же самое;  так думали
все  присутствующие.  Нас  охватил благоговейный трепет при  мысли,  что эта
неграмотная,  неискушенная девушка,  очутившись в сложной обстановке, сумела
разгадать  хитрые  козни  опытных  придворных  интриганов  и  разрушить  их.
Удивленные и  восхищенные,  мы умолкли и больше не произносили ни слова.  Мы
уже давно успели убедиться - нет ей равных по мужеству, стойкости, выдержке,
терпению,   убежденности  и  преданности  долгу,  -  словом,  во  всем,  что
необходимо воину в  трудной борьбе;  теперь же  мы  начинали сознавать,  что
качества ее ума не уступают качествам ее сердца.  Это и было предметом наших
размышлений.
     На  другой же  день поступок Жанны дал  желаемый результат.  Король был
вынужден  уступить  настойчивости  молодой  девушки,   добивавшейся  у  него
аудиенции,  и  решил оказать ей уважение на деле,  а не путем обмена пустыми
любезностями. Он переселил Жанну из убогой гостиницы и поместил ее, вместе с
нами, ее соратниками, в замке Кудре, поручив ее заботам почтенной госпожи де
Беллье,  жены старого Рауля де Гокура,  обергофмейстера.  Разумеется,  такое
внимание короля сразу же  возымело действие:  влиятельные придворные дамы  и
господа  стали  стекаться  в  замок,  чтобы  увидеть  и  послушать  чудесную
девушку-воина,  осмелившуюся отвергнуть королевскую депутацию,  девушку, имя
которой было у всех на устах.  Жанна очаровала их своей кротостью, простотой
обращения и  природным красноречием;  лучшие,  умнейшие  представители знати
признали,  что в  ней есть нечто особенное,  что она не такова,  как все,  а
совершенно  иная.   И  слава  ее  росла.   Число  ее  друзей  и  сторонников
увеличивалось.  Ни  вельможа,  ни простолюдин,  услышав ее голос,  увидев ее
лицо, не могли оставаться равнодушными.



Глава VI

     Но  вот опять произошла задержка.  Королевский совет предложил проявить
осторожность и не выносить поспешных решений в нашу пользу. Как будто король
мог  вынести поспешное решение!  На  всякий случай была  послана комиссия из
духовных лиц -  опять эти духовные лица! - в Лотарингию для сбора сведений о
свойствах характера и  образе жизни Жанны,  на  что  потребовалось несколько
недель.  Какое изощренное лицемерие!  Это равносильно тому,  когда в горящем
доме   жильцы,   вместо  того  чтобы  гасить  пожар,   посылают  на   родину
домовладельца запрос, свято ли он соблюдал день субботний.
     Томительно тянулись дни,  особенно для нас,  молодежи.  И  все же перед
нами открывалась заманчивая перспектива.  Мы никогда еще не видели короля, и
теперь нам  предстояло увидеть редчайшее зрелище,  способное потрясти нас на
всю жизнь.  Мы все с нетерпением ожидали этого события. Но оказалось, другим
суждено было ждать больше,  чем  мне.  Однажды нам  сообщили важную новость:
королеве Иоланте,  орлеанским послам и нашим двум рыцарям удалось,  наконец,
сломить сопротивление придворных вельмож и убедить короля принять Жанну.
     Жанна выслушала это приятное известие с благодарностью, но без малейших
признаков волнения.  Иное дело мы:  предвкушая удачу, никто из нас не мог ни
есть,  ни  спать.  Два дня наши благородные рыцари были полны беспокойства о
Жанне: аудиенция должна была состояться вечером, и они боялись, как бы Жанна
не растерялась при виде пылающих факелов,  торжественной пышности церемонии,
множества знатных лиц в  блестящих одеждах и  всех прочих великолепий двора,
как бы  она,  простая деревенская девушка,  непривычная ко  всему этому,  не
испугалась и не потерпела позорного провала.
     Конечно,  я  бы  легко их  успокоил,  если  бы  мог  говорить обо  всем
свободно.  Неужели Жанна  растеряется при  виде  дворцового блеска,  дешевой
мишуры, окружающей жалкого короля и его многочисленную свиту? Ведь она лицом
к лицу беседовала с владыками неба,  со слугами всемогущего бога,  созерцала
сонмы ангелов,  возносившихся мириадами в бесконечность, в огненной славе, в
неуловимом  сиянии,   излучаемом  ими  и   растворяющемся  во   вселенной  с
пленительным великолепием. Нет, она не растеряется, я это знал!
     Королева Иоланта изъявила желание,  чтобы  Жанна произвела на  короля и
его двор приятное впечатление;  она пыталась уговорить ее облечься в богатые
одежды из наилучших тканей,  равные по своей пышности одеждам придворных дам
и  обильно  украшенные драгоценностями.  В  этом,  однако,  королева глубоко
заблуждалась.   Убедить  Жанну  оказалось  невозможным,   и   она  испросила
позволения предстать  перед  королем  в  простой,  скромной  одежде,  как  и
подобает  служительнице бога,  посланной  всевышним  для  выполнения  весьма
ответственной политической миссии.  Тогда добрая королева придумала для  нее
тот  прелестный,  скромный наряд,  который я  неоднократно описывал вам и  о
котором не могу вспоминать даже теперь,  в глубокой старости,  без умиления.
Вспоминая о  нем,  мне кажется,  что я  слушаю трогательную музыку.  Да,  ее
одежда была чистейшей музыкой,  упоительной для сердца и  очаровательной для
глаз.   Сама  Жанна  была  поэмой,  мечтой,  олицетворением  возвышенного  и
неземного, когда являлась народу в своем наряде.
     Она  бережно хранила при  себе  этот  наряд  и  надевала его  только  в
торжественных случаях;  он  до  сих  пор хранится в  Орлеанском казначействе
вместе  с  двумя  ее  мечами,   знаменем  и  другими  предметами,   ставшими
священными, поскольку они принадлежали ей.
     В  назначенный час  граф  Вандомский,  придворный  вельможа,  явился  в
роскошных одеждах,  со свитою слуг и помощников,  чтобы препроводить Жанну к
королю.  Оба рыцаря и я были удостоены чести сопровождать ее в качестве лиц,
занимавших официальное положение при ее особе.
     Описываю так,  как оно было,  со всеми подробностями.  Когда мы вошли в
большой приемный зал,  мы  заметили прежде всего  ряды  стражи в  сверкающих
латах,  с огромными алебардами в руках;  весь зал пестротой и обилием красок
напоминал цветник;  и  это  великолепие озарял яркий свет двухсот пятидесяти
факелов.  Посредине  зала  оставался  обширный  свободный  проход,  в  конце
которого стоял королевский трон под балдахином,  а на нем восседал человек в
короне, со скипетром, в парадных одеждах, сверкающих бриллиантами.
     Но даже и теперь некоторое время Жанну не допускали к королю; когда же,
наконец,  ей  разрешили приблизиться,  она была принята со  всеми почестями,
какие  оказывались высокопоставленным лицам.  У  входных  дверей  стояло  по
четыре  герольда  в  парадных  плащах  с  серебряными фанфарами наготове,  с
которых свисали квадратные шелковые знамена, расшитые гербами всех провинций
Франции.  Когда  Жанна с  графом проходили мимо,  фанфары звонко и  протяжно
возвестили о нашем прибытии и,  по мере того как мы продвигались по залу под
расписанными  золотом  сводами,   трубные  звуки  повторялись  через  каждые
пятьдесят футов  нашего  следования,  а  всего  повторились шесть  раз.  Они
наполняли сердца  наших  славных  рыцарей  гордостью и  счастьем,  заставляя
каждого выпрямиться и принять воинственный,  строгий вид.  Рыцари не ожидали
таких почестей для нашей юной крестьянской девушки.
     Жанна следовала в  двух шагах позади графа,  а  мы трое -  в двух шагах
позади  Жанны.   В   десяти  шагах  от  короля  наше  торжественное  шествие
закончилось.  Граф  отвесил низкий поклон,  назвал имя  Жанны,  затем  снова
поклонился и  занял свое место у трона,  среди группы придворных.  Я пожирал
глазами коронованную особу,  и  сердце мое  замирало в  груди от  священного
трепета.
     Все взоры были устремлены на  Жанну.  Восхищенные,  полные благоговения
взгляды словно говорили: "Как она мила! Как прелестна! Как божественна!" Все
стояли слегка приоткрыв рот,  и  можно  было  заключить,  что  эти  господа,
привыкшие ко  всему,  теперь  были  поражены и  смотрели только на  предмет,
приковавший их взоры. Они напоминали людей, ослепленных чарами видения.
     Мало-помалу придворные стали приходить в себя, пробуждаясь от глубокого
сна,  стряхивая его,  как  стряхивают усталость или  опьянение.  Теперь  они
заинтересовались  Жанной  с  другой  стороны:  они  сгорали  от  любопытства
увидеть,  что она будет делать. На это были свои причины, и все наблюдали за
ней с неослабным вниманием. И вот что они увидели.
     Жанна не опустилась на колени,  не склонила голову,  а лишь смотрела на
трон и молчала. Вот и все, что можно было увидеть.
     Я взглянул на де Меца и был поражен бледностью его лица.
     - Что это такое? Скажите, что это такое? - шепнул я ему.
     Он ответил так тихо, что я едва мог разобрать его слова:
     - Помните,  она утверждала в письме, что всегда и везде отличит короля?
Зная об этом,  они и хотят сыграть с ней шутку. Жанна совершит ошибку и даст
им повод для насмешек. Ведь это не король сидит на тропе.
     Я взглянул на Жанну.  Она по-прежнему в упор рассматривала трон,  и мне
казалось,  что  даже  ее  плечи и  спина выражали недоумение.  Наконец,  она
медленно повернула голову  и  окинула взглядом ряды  придворных.  Ее  взгляд
остановился на  одном скромно одетом молодом человеке.  И  тогда лицо  Жанны
осветилось радостью,  она подбежала к юноше,  упала к его ногам,  обняла его
колени и произнесла своим нежным певучим голосом, полным глубокого чувства:
     - Да сохранит тебя господь, дорогой, благородный дофин!
     Удивленный и взволнованный, де Мец не мог удержаться от восклицания:
     - Клянусь именем божьим,  это невероятно!  - В благородном порыве он до
боли сжал мою руку и,  гордо вскинув голову,  промолвил: - Ну, что же теперь
скажут эти раскрашенные куклы!
     Между тем скромно одетый молодой человек сказал Жанне:
     - Ты ошибаешься, дитя мое, я не король. Он там! - и он указал на трон.
     Рыцарь нахмурился и пробормотал, полный негодования:
     - Ах, как не стыдно так обманывать ее! Не для этого она подвергала себя
опасностям. Я пойду и объявлю всем...
     - Подождите! - шепнули мы с Бертраном, удерживая его на месте.
     Жанна,  не  вставая с  колен,  подняла вверх озаренное счастьем лицо  и
произнесла:
     - Нет, милостивый государь, король - ты, и никто другой.
     Тревога де Меца миновала, и он сказал:
     - Клянусь, она не угадывала, а знала наверняка. Но как она могла знать?
Это чудо.  Я очень доволен и не стану больше вмешиваться.  Ясно,  что не зря
пал выбор на нее, и ей не нужна помощь моего ограниченного ума.
     Высказанные им  мысли отвлекли мое внимание,  и  я  пропустил несколько
фраз из другого разговора; однако я уловил следующий вопрос короля:
     - Но скажи мне, дитя мое, кто ты такая и чего хочешь?
     - Мое имя Жанна,  а  зовут меня Дева,  и  я послана сообщить тебе,  что
волею божьей ты будешь коронован и  миропомазан в  славном городе Реймсе,  а
затем ты будешь наместником царя небесного на престоле Франции. И еще желает
господь, чтобы ты помог мне исполнить мой долг и предоставил мне вооруженную
силу.
     После непродолжительной паузы она воскликнула, сверкнув глазами:
     - Тогда я сниму осаду Орлеана и покончу с английским владычеством!
     Веселое лицо  молодого монарха приняло свое обычное болезненно-грустное
выражение,  когда он  услышал эту пламенную речь,  от которой веяло воинской
доблестью и  бранным полем;  от его игривой улыбки не осталось и  следа;  он
стал задумчив и сосредоточен.  Немного погодя дофин слегка махнул рукой, все
расступились и  оставили его наедине с  Жанной в  огромном зале.  Рыцари и я
отошли в другой конец зала и застыли в терпеливом ожидании.  Мы видели,  как
Жанна,  по знаку короля,  поднялась с  колен и как они о чем-то доверительно
беседовали.
     Толпе придворных перед этим хотелось поскорее узнать,  как  Жанна будет
себя  вести.  И  теперь они  убедились и  были  весьма удивлены,  что  Жанна
совершила это чудо в полном соответствии с обещанием,  данным ею в письме. А
еще   больше  они   удивлялись  тому,   как   мало   девушка  была   смущена
торжественностью  и   пышностью  приема;   она  казалась  даже  спокойнее  и
непринужденнее в  беседе с  королем,  чем  они  сами,  умудренные длительным
опытом служения трону.
     Что касается обоих наших рыцарей,  они,  воспылав гордостью, онемели от
изумления,  не умея объяснить, как юная Жанна сумела выдержать столь тяжелое
испытание, не допустив ни одного промаха, ни одной неловкости, которые могли
бы омрачить успех ее великого дела.
     Беседа между королем и Жанной была продолжительной,  серьезной и велась
вполголоса.  Мы  не  могли  ее  слышать,  но  внимательно следили за  каждой
подробностью.  И  мы,  и  все  присутствующие в  зале  вскоре подметили одну
деталь,  чрезвычайно памятную  и  поразительную,  занесенную  потом  во  все
хроники,  мемуары  и  в  протокол  судебного Процесса по  реабилитации;  все
понимали значительность этого факта,  хотя никто не мог точно определить,  в
чем  он  заключается.  Мы  увидели,  что  король,  отрешившись от  вялости и
равнодушия,  вдруг неожиданно выпрямился,  как настоящий мужчина,  и на лице
его изобразилось крайнее удивление. Казалось, будто Жанна сообщила ему нечто
невероятное и вместе с тем приятное, ободряющее.
     Этот  разговор  долго  оставался для  нас  тайной,  но  теперь  он  нам
известен, и его знает весь мир. Заключительная часть разговора - о чем можно
прочесть во  всех  исторических трудах -  состояла в  следующем:  изумленный
король попросил у Жанны знамения. Он желал уверовать в нее, в ее призвание и
в  то,  что  "голоса",  которые она  слышала,  сверхъестественны и  обладают
мудростью,  недоступной для простых смертных.  Но мог ли он уверовать в это,
не  убедившись лично  в  пророческой силе  таинственных "голосов"?  Тогда-то
Жанна и сказала ему:
     - Хорошо,  я  дам тебе знамение,  и ты не будешь больше сомневаться.  В
твоем сердце кроется мучительная тревога {Прим.  стр.121}, которую ты никому
не  высказываешь,  -  тревога,  подрывающая твое  мужество и  внушающая тебе
желание все бросить и бежать из своих владений. В это краткое мгновение ты в
глубине души своей молишь всевышнего, чтобы он разрешил твои сомнения, пусть
даже  скорбным известием,  что  у  тебя нет  законного права на  королевский
престол.
     Слова Жанны поразили короля;  она  точно определила состояние его души.
Его  молитвы,  его  терзания  были  тайной  для  всех,  кроме  бога.  Король
воскликнул:
     - Этого знамения вполне достаточно. Теперь я убежден, что твои "голоса"
от  бога.  Они  говорили правду о  нашем  деле,  по  если  они  сообщили еще
что-нибудь, поведай мне - и я поверю им.
     - Они избавляют тебя от тягостных сомнений,  и  вот их подлинные слова:
"Ты  достойный  сын  короля,  отца  твоего,  и  законный  наследник престола
Франции".  Так возвестил господь. Подыми же голову и не сомневайся более, но
дай мне войско и разреши мне приступить к делу.
     Именно  это  подтверждение законности его  рождения и  ободрило короля,
вдохнув в него на мгновение мужество,  рассеяв сомнения, утвердив в сознании
своих королевских прав.  Если бы можно было избавить его от дурных и вредных
советников,  перевешать их  всех,  он немедленно исполнил бы просьбу Жанны и
послал ее на поле брани.  Но,  к сожалению, эти интриганы были избиты, но не
повержены в прах; они могли изобрести еще немало козней.
     Мы  гордились  вниманием,  которого  удостоилась  Жанна  при  посещении
королевской резиденции,  -  такого внимания редко кто  удостаивался даже  из
высокопоставленных, знатных особ, - но эта гордость была ничем в сравнении с
почестями,  оказанными ей  на  прощанье.  Торжественная встреча  Жанны  была
обычной церемонией приема высокопоставленных лиц,  но почести,  оказанные ей
во   время  прощанья,   предусматривались  этикетом  исключительно  для  лиц
королевского происхождения. Сам король провел Жанну за руку по всему залу до
дверей,  при этом блестящая толпа подымалась и  кланялась по пути следования
короля,  а серебряные трубы издавали протяжные, приятные звуки. Затем король
отпустил Жанну с  милостивыми словами и,  поклонившись,  поцеловал ей  руку.
Всегда и везде, в верхах и в низах, ее провожали лучше, чем встречали.
     И еще одна большая почесть была оказана Жанне королем:  он отправил нас
в  замок  Кудре  под  эскортом всей  своей  гвардии,  своих  телохранителей,
освещавших нам дорогу красным пламенем факелов,  молодцов в парадной форме и
во  всеоружии,   хотя  крайне  немощных  телом  и,  должно  быть,  ожидавших
королевского жалованья с самого детства.  Тем временем весть о встрече Жанны
с королем разнеслась повсюду. Дорога так была забита толпами людей, желавших
увидеть ее,  что мы едва смогли пробиться.  Говорить же о своих впечатлениях
мы не могли,  наши голоса тонули,  как в бурном море,  в реве и восторженных
криках, сопровождавших нас до самого замка.



Глава VII

     Нам оставалось только терпеть,  ждать и надеяться.  Мы покорились своей
судьбе и переносили невзгоды безропотно, отсчитывая томительно текущие дни и
часы в  надежде,  что  когда-нибудь и  нам  пошлет бог  удачу.  Единственным
исключением был Паладин;  только он чувствовал себя счастливым и  не скучал.
Отчасти это  объяснялось удовольствием,  которое доставлял ему  новый наряд,
приобретенный им  сразу же по прибытии.  Купленный из вторых рук,  он все же
еще  имел  приличный вид  и  напоминал полное  снаряжение испанского рыцаря:
широкополая шляпа с  развевающимися перьями,  кружевной воротник и  манжеты,
короткий камзол из полинявшего бархата и панталоны в обтяжку, короткий плащ,
накинутый на плечи,  высокие сапоги с раструбами, длинная рапира и прочее, -
все   это   в   общей   сложности  имело   весьма  живописный  вид,   вполне
соответствующий статной  фигуре  Паладина.  Освободившись от  дежурства,  он
немедленно облекался в  свой  наряд и,  когда проходил мимо,  опираясь одной
рукой на  эфес  рапиры,  а  другой молодцевато покручивая едва пробивающиеся
усы, все останавливались и любовались им. И это вполне понятно: его высокая,
могучая фигура резко  выделялась среди  низкорослых французских дворянчиков,
затянутых в  пошлые  французские курточки,  считавшиеся весьма модными в  то
время.
     Щеголь  Паладин  сразу  же  стал  общим  любимцем  маленькой дер