даль, где угадывались еще такие же дома.
     Деревня  дрягвы!  Племя, которое живет только среди болот.
Неуязвимое племя, потому что к ним не подобраться незамеченным.
Ни войной, ни даже осадой не взять такую  весь!  Тайные  тропки
ведомы  только жителям, остальных поглотит топь, трясина. Осады
не страшатся, ибо в болоте вдоволь рыбы, к тому  же  необъятное
болото  не  окружить  настолько, чтобы кто-то не выскользнул за
припасами. А еще дряговичи единственные из славян, кто и в  бою
применяет  отравленные  ядом тухлых рыб стрелы. Сердце Ингвара,
как и у большинства русов, взвеселялось при виде блеска  мечей,
но,  как  большинств  сильных  и  здоровых мужчин, он панически
боялся темной силы яда.
     Он в злом бессилии  стиснул  кулаки.  Ему  выпало  идти  в
страшное   болото!   Ему,   у   которого   в   крови   плещется
горько-соленая вода чистого северного моря!
     -- Ингвар, -- сказал Павка предостерегающе, --  не  смотри
туда так.
     -- Как?
     -- Как смотришь. Глаза как у рака при виде дохлой лягушки.
Я туда не полезу! Клянусь всеми богами, не полезу.
     -- А  кто  у  меня  лучший лазутчик? -- спросил Ингвар, не
поворачивая головы
     -- Так лазутчик же, а не плавутчик.  А  то  еще  скажи  --
грязеползалщик. Тут подобраться невозможно!
     -- Ночью?
     -- Ночью и сама дрягва боится своего болота. Смотри, какие
пузыри поднимаются! И кто их пускает?
     Ингвар  посерел,  видя  как  серебристые пузыри размером с
орехи  целой  россыпью  устремились  к  поверхности.  А   когда
лопались,  пошел  гадостный  запах,  словно  огромный подводный
зверь переел дрягвы, теперь мается животом. Или же ему скормили
в жертву старых и больных.
     -- Вартовых не видно, -- сказал он негромко,  держа  голос
ровным,  изгоняя  из него страх. Дружинники бывают чуткими, как
кони и собаки, быстро ощутят его состояние,  сами  перепугаются
до икотки. -- На таком болоте можно жить без стражи.
     -- Да? А как добраться до тех домов?
     -- Как и они, -- сказал Ингвар.
     -- Да они оттуда и не выходят!
     -- Но как-то же селились?
     Павка пробурчал подозрительно:
     -- Думаешь, дно не поменялось за эти годы?
     Но  повеселел,  ибо  болота  --  не моря, с годами мелеют,
высыхают. А Ингвар уже подобрал длинный шест,  словно  нарочито
брошенный в этом месте. Павка с недоверием смотрел, как воевода
двинулся,  раздвигая  камыши,  в  темную страшную воду. Толстые
листья водяных растений, настолько широкие и мясистые, словно и
не листья вовсе, заколыхались,  а  со  дна  потревоженно  пошло
вверх беззвучное и страшное желтое облако. Толстые, как хомяки,
лягушки злобно бросались в тухлую воду, поднимая брызг столько,
будто   падали   бревна.   Впереди  в  десятке  шагов  из  воды
высовывались черные слизкие корни дерева-выворотня, похожие  на
длинные  пальцы  мертвяка. Оттуда тоже что-то следило за ними с
тупой нечеловеческой злобой.
     Павка почувствовал, как волосы на  загривке  зашевелились,
встали  дыбом.  В  одержимости  воеводы  есть нечто не людское.
Разве ж можно даже во имя Новой Руси, пусть своей новой родины,
класть ни за что головы?

     Вода в болоте была отвратительно теплая. Павка и Боян  еще
не  забыли чистых волн северного моря, ледяной воды, от которой
кожа вздувается пупырышками, а потом  становится  ярко-красной,
как  у  свежесваренных раков. Та вода бодрила, заставляла кровь
быстрее двигаться по жилам,  на  любой  глубине  видно  на  что
ступают  ноги: круглый камень или спину морского зверя. А здесь
двигаешься через взбаламученную воду, сжимаешься  в  страхе,  а
твои  ноги что-то трогает, ощупывает, под ступнями шевелятся то
ли корни, то ли обитатели дна...
     Не только Павка и Боян,  но  и  остальные  русы  покрылись
холодным  потом,  взмокли  от страха, сотни раз успели умереть,
когда наконец от деревни  раздался  предостерегающий  крик.  Из
домов  на  помост  выбежали  мужчины,  полуголые, разрисованные
цветной глиной. В их руках были зазубренные остроги,  при  виде
которых  застыл  на  месте даже Ингвар. Ими хорошо бить крупную
рыбу,  не  сорвется,  но  в  теле  человека  застрянет,   такую
невозможно  выдернуть  обратно,  и  в  любом  случае  оставляют
гниющие, долго не заживающие раны.
     -- Всем стоять! -- донесся крик.
     Ингвар поднял руку, но дружинники за его спиной и так  уже
остановились.   Ингвар   заставил  себя  шагнуть  дальше.  Вода
доходила до  груди,  а  когда  приходилось  отодвигать  с  пути
мясистые  листья,  он  содрогался от мысли, что лягушки прыгнут
ему на голову.
     Мужчины  выставили  перед  собой  рогатины.  Женские  лица
Ингвар  заметил  в  окнах.  Все  взоры были прикованы к рукояти
исполинского меча, что выглядывала  из-за  плеча,  таких  мечей
дряговичи  не  видели,  но  руки Ингвар держал распростертыми в
стороны. Он даже  пытался  растянуть  губы  в  улыбке,  но  сам
ощутил, что лучше бы этого не делал.
     Когда до помоста оставалось не больше двух десятков шагов,
один из  мужчин  коротко  размахнулся.  Ингвар  остановился как
вкопанный. Острога описала длинную дугу, без  плеска  и  хруста
пронзила  широкий  лист  и  беззвучно  ушла  в  глубину. Ингвар
смотрел исподлобья: отполированный кончик дерева торчал из воды
перед ним в  полушаге.  Если  бы  не  остановился,  зазубренное
острие пропороло бы ему грудь. Или на этого и рассчитывали?
     -- Я  с миром! -- крикнул он. -- Позволено мне будет войти
в вашу деревню?
     -- Кто ты? -- последовал вопрос.
     -- Ингвар, воевода князя киевского, -- ответил  он  зычно,
-- мы едем мимо, с вами ссоры у нас нет.
     -- Тогда почему ты здесь?
     Голос был грозный, недружелюбный. Ингвар ответил несколько
резче:
     -- Возможно,  ты  уже  слышал  о киевском князе. Не мог не
слышать. У нас нет с вами вражды... пока нет. Но у меня сбежала
пленница. Следы ее ведут к вам.
     Его рассматривали настороженно. Ингвар вычленил  из  толпы
лохматых  мужчин  широкого  в  плечах мужика, который вел с ним
разговор. Остальные теснились рядом, трясли грязными  бородами,
люто  скалили  желтые порченые зубы. Вождь, если это был вождь,
выглядел широким, грузным, налитым силой, в глубоких  глазницах
поблескивали маленькие глаза.
     -- Рус, ты умеешь видеть следы на воде?
     Голос  был  насмешливым.  Его  воины услужливо захохотали.
Ингвар ответил серьезно:
     -- Если умеете вы, то почему не научиться нам?
     Вождь сказал резко:
     -- У нас нет твоей пленницы. Уходи!
     -- Но...
     -- Уходи,  --  повторил  вождь.  Мужчины  за  его   спиной
вскинули  над  головами  остроги.  Сердце Ингвара застыло, Если
хоть один швырнет, то ему в воде по плечи не увернуться.  Разве
что  нырнуть,  но уж лучше острием остроги в лоб, чем о головой
под грязную воду.
     Он заставил себя улыбнуться:
     -- Ладно, уйду... Но раз уж я добрался до ваших домов,  то
я хотел бы побывать у вас в гостях. Или вы не чтите Сварога?
     Удар попал в цель. Все боги славян жестоко наказывали тех,
кто пренебрегает   священным   долгом   гостеприимства.  А  кто
отказывался принимать гостей неоднократно, того вообще изгоняли
из общины, чтобы не навлек гнев богов и на них. Гостя следовало
накормить, напоить, в баньку сводить, на чистое ложе уложить, а
уж затем можно было спрашивать  имя  да  каких  кровей,  какого
роду-племени,  откуда  бредет.  Но и тогда, если гость не желал
отвечать, настаивать не полагалось.
     После некоторого колебания старшой махнул рукой:
     -- Будь гостем. Опустите ему лестницу!
     Ингвар  выждал,  когда  с  помоста  плюхнулись   осклизлые
бревна,  скрепленные  черными  перекладинами. Верх придерживали
двое худых, но жилистых мужиков. Ингвар  с  отвращением  взялся
обеими  руками  за  скользкие жерди. Ощущение было таким, будто
раздавил в каждой ладони по жирной пиявке.
     От старшого сильно пахло рыбой, еще сильнее, чем от  стен,
пола и грязного тряпья по углам. Волосы слиплись как на голове,
так   и   в   бороде.  Волосы  на  груди  тоже  были  грязными,
засаленными, в них  запуталась  рыбья  чешуя.  Лохмотья  рубахи
засалились  до такой степени, что прежний цвет уже наверняка не
смог бы вспомнить и сам.
     Когда Ингвар распрямился, мужики помрачнели.  К  этому  он
привык,  никому  из  мужчин  не нравится, когда перед ним стоит
мужчина ростом повыше. А он почти всегда бывал здесь выше почти
на голову, среди местных племен, да и среди  рослых  русов  был
тоже не последним.
     -- Меня  зовут  Карп,  -- сказал вождь кисло, -- я -- войт
нашей веси.
     -- Ингвар, воевода князя киевского.
     -- Будь гостем. -- повторил Карп нехотя, -- тебя  проводят
в дом, где накормят.
     Ингвар  кивнул, его голубые глаза цепко прощупывали стены,
помост, оглядывали лица и одежду дрягвы. Ноздри дрогнули,  вонь
стоит  сильная,  хоть  топор вешай, но не чудится ли ему аромат
свежих лесных цветов? Терновника? Или чары  этой  колдуньи  уже
начинают его преследовать всюду?
     Сквозь редеющий туман видел высокие мостки уводящие вдаль.
Не к таким   же  покрытым  мехом  и  плесенью  избушкам,  а  на
свободное от  жилья  пространство.  Там  среди  толстых  бревен
торчал  столб  с вырезанным жутким ликом. Рот древлянского бога
был вымазан кровью. В воде  вокруг  столба  Ингвар  с  холодком
заметил  движение.  Какие-то мелкие животные что-то терзали под
водой, в то время как верхушку столба облепили тучи мух. Что-то
в облике древлянского покровителя племени показалось  знакомым.
Ингвар  не  успел  додумать  до  конца,  как  войт повторил уже
настойчивее:
     -- Изволь зайти внутрь.

     В самом большом помещении на стенах висели копья с резвыми
рукоятями, остроги, дротики всех видов. Наконечники были  узкие
и широкие, булатные и бронзовые, треть белела рыбьей костью, но
от  чего  плечи  Ингвара  сами  собой  передернулись,  так  это
загнутые назад зазубрины на лезвиях. Такую уже ее  вытащить  из
плоти. Разве что вместе с мясом, кишками.
     -- Это  и  есть  княжеский  дворец?  --  спросил он бодро,
стараясь не выказывать насмешку слишком уж явно.
     Войт взглянул остро:
     -- Княжий терем... в стольном граде.  А  тут  малая  весь.
Здесь  старшой  я. Если ты забыл, то я здесь войт, а зовут меня
Карп.
     -- А кто у вас князь? -- спросил Ингвар.
     Он сел за стол, невесело смотрел, как постелили  скатерть,
достаточно чистую, расшитую диковинными цветами. Беглянку могут
тем  временем  увести подальше. Все избушки соединены мостками,
дабы  ножки  не  мочить...  Правда,  Павка  дело  знает.  Людей
расставит  в  нужных  местах  и  за переходами проследит особо.
Только бы их самих в болоте пиявки не пожрали.  Или  что-нибудь
похуже.
     -- Князь? -- удивился войт. -- Да рази с кем воюем?
     -- Прости, -- сказал Ингвар.
     Все  ясно,  сказал  себе  тревожно.  Здесь  князя выбирают
только в случае войны. Это еще хуже,  ибо  так  заведено  не  в
племенах, даже больших и сильных, а в объединении племен. Пусть
даже  самых крохотных. Власть не наследуется. Князя захватишь в
плен, пусть переловишь даже весь род, тут же изберут другого.
     -- Сколько вас? -- спросил он.
     -- Нас? -- переспросил войт. -- Гм... ну,  сколько  капель
воды в болоте.
     Сколько  жаб,  подумал  Ингвар раздраженно, во переспросил
вежливо:
     -- Я говорю о племенах.
     -- А... восемнадцать.
     -- Ваше не самое главное?
     Он надеялся, что войт обидится,  они-де  самые-самые,  что
даст повод пройтись по их мелкости, но войт, показывая, что уже
вышел  из детски драчливого возраста, оскалил зубы в понимающей
усмешке:
     -- А здесь даже не племя. Тут всего один род. Малый  такой
род  из  малого  племени. Мы могем выставить к вечеру не больше
пяти сотен ратников. Правда, к утру уже наберем тыщи  три...  А
дня за два и восемь наскребем.
     Ингвар  ощутил  недобрый холодок. С дрягвой Олегу придется
повозиться. Приступом их не взять -- сверху будут бить бредущих
по горло в воде, измором тоже трудно -- рыбу прямо  под  домами
ловят,  да  и  всего  войска  русов  не  хватит  окружить такие
исполинские болота. Разве что зимой пройти по замерзшему льду?
     Войт звучно хлопнул в  ладони.  Раздался  смачный  шлепок,
словно  ударил  одной  мокрой деревяшкой о другую. Ингвару даже
почудилось, что брызнула мутная болотная вода.

     Глава 11

     В дверях, шаркая подошвами, появились отроки с  блюдами  в
руках.  Сгорбленные, неопрятные, с длинными жирными волосами на
плечах, Ингвар сразу подозрительно уставился одному на  грязные
пальцы.  Худой, в лохмотьях, лицо в крупных, с орех, чирьях, он
указательный палец почти весь погрузил в уху. Животные, подумал
Ингвар с отвращением. Показывают мне, что не обожгусь, остыло в
самый раз. Что за дурные у славян обычаи!
     Он без охоты похлебал, отметил  невольно,  что  варили  из
свежей рыбы, а не снулой. Из снулой уха намного хуже, ее только
собакам  на  корм,  почти  так же плоха, как и замороженная, ту
вовсе есть нельзя.
     Войт сидел напротив, каждое блюдо пробовал, выказывая, что
не отравлено. Но так чавкал,  ронял  куски,  ковырялся  кривыми
ногтями  в  зубах,  рыгал,  что Ингвар лучше рискнул бы в самом
деле отравиться.
     Потом  уху  убрали,  тут  же  из  двери  пошли  гуськом  с
деревянными   плоскими   блюдами.   Комната  сразу  заполнилась
запахами жареного сома, запеченных  в  листьях  карасей.  Перед
Ингваром подержали поднос с крупной зажаренной рыбиной, которую
Ингвар  никогда  не  видел.  Во  рту торчало яблоко, а по бокам
пристроили печеных в духовке  окуньков.  Все  истекало  пахучим
соком, пузырилось.
     Ингвар  кивнул, одобряя, блюдо опустили перед ним на стол,
и только тогда увидел,  что  изъеденный  чирьями  отрок  держит
указательный  палец  в  пышущем  паром боку рыбины. Вогнал туда
весь, терпит, аж перекосился...
     Он скрипнул зубами, едва не врезал в лоб  так,  чтобы  все
чирьи  ссыпались,  но сдержался. Он в гостях, в чужое капище со
своими богами не ходят. Правда, рыбу ковырял  уже  без  прежней
охоты.
     Рыба  речная,  не  озерная,  судя  по  мясу. Тем более, не
болотная. Но, наверное, и ее сюда заносит, иначе бы  не  подали
на стол. Ведь все, что подано здесь, все неспроста}
     С  особым  торжеством внесли и поставили перед ним широкое
блюдо с  парующей  горкой  мелких  черных  штучек,  похожих  на
изъеденные  черной гнилью корешки дуба. Ингвар стиснул челюсти,
удерживая тошноту. Жареные пиявки! Толстые, насосавшиеся крови,
откормленные, жирные.
     -- Благодарствую, -- кивнул он, силясь улыбнуться. --  Вот
на что ваши жертвы идут?
     Войт  оскалил  зубы.  Взгляд  его  оценивающе  пробежал по
крупной фигуре руса. На таком можно откормить пиявок на хорошую
пьянку всем племенем. Если  те  не  обломают  зубы  о  дубленую
ветрами,  зноем  и стужей шкуру. И не отравятся соленой кровью.
Говорят, что у русов за место крови течет морская вода  пополам
с огнем.
     Ингвар  бросал  пиявок  в рот горстью. Он представил себе,
что это мелкие кровяные колбаски, такие едал у  полян,  и  даже
ощутил  удовольствие  от  их  хруста,  запаха  спекшейся крови,
дразнящего необычного сока.
     Хороши были раки: их  подали  горячими,  пышущими  вкусным
паром,   все   крупные,   как  кони,  жирные,  раздобревшие  на
мертвечине. Кровь пленных  идет  пиявкам,  понял  Ингвар,  мясо
объедают   раки,   но   хозяйственная   дрягва   явно  и  кости
приспособила хотя  бы  для  свистулек.  Да  и  рыболовные  сети
сплетены, отсюда видно, из женских волос.
     Он  придирчиво  просмотрел раков, боялся недоваренных. Это
дрягва жрет  все,  как  скот,  но  шейки  раков,  слава  богам,
поджаты.  Поджаты  плотно,  значит  отобрали  лучших. К тому же
раков сварили черноватых, самых вкусных,  хотя  Ингвар,  честно
говоря, на вкус их не отличал от зеленоватых.
     Ел  он  торопливо, хватая с каждого блюда по горсти. Чтобы
выказать внимание, мычал от удовольствия, похваливал, блюда  по
его  знаку  уносили,  но  на смену появлялись новые, и он начал
стервенеть, вспоминая рассказы о  гостеприимстве  славян.  Даже
простые  бояре, когда кичились богатством и достатком, подавали
к столу по сотне  перемен,  а  у  князей  гостю  предлагали  по
две-три  сотни.  У  Аскольда,  как  он  слышал, перемен знатным
гостям бывало по семьсот-восемьсот блюд!
     Запить принесли какую-то бурду, мутную и липкую. Похоже на
смесь давленых пиявок с рыбьим соком. А то и жабьим.
     Он старался не представлять, как да из чего делали  питье.
Воинская  жизни  приучила,  что  можно есть все, что двигается,
ползает, летает или плавает. Кто перебирал  едой,  тот  уже  не
топчет зеленый ряст.
     Последним  пришел  отрок  с унылой харей, принес пойло, от
которого шел едва уловимый запах кваса.  И  снова  указательный
палец был по репицу погружен в темную жидкость.
     Ингвар процедил сдержанно:
     -- Это было не обязательно.
     Отрок  не  понял,  Ингвар  кивнул  на палец. Тот вытаращил
глаза, вынул палец: распухший, красный, истекающий желтым гноем
из лопнувшего нарыва:
     -- Как не обязательно? Мне легче, когда держу в теплом!
     Едва сдерживая тошноту, Ингвар предложил:
     -- Так засунь себе в задницу! Там тоже тепло.
     -- А я так и делал, -- удивился отрок.  --  Между  ухой  и
сомом.
     Войт  кивал  понимающе, удивлялся тупости руса. А еще стал
воеводой. Наверное, в родстве с великим князем.
     Чувствуя, что  роняет  себя,  Ингвар  хмуро  доел  пиявок,
раков,  вареные  листья  кувшинок  в  жабьем  соку  и месиво из
лягушачьей икры, рыбьих плавников и молодой ряски.
     Могли бы и жареного кабанчика  подать,  подумал  он,  ведь
ходят  же  в  леса!  Но все подается с намеком, во всем скрытый
смысл. Мол, даже не выходя в лес,  мы  обеспечены  всем.  Любую
осаду выдержим. Правы, сволочи. Окружить такое болото не хватит
всех  войск.  Будут  выходить  тайными  тропами,  бить  зверей,
покупать или выменивать муку и зерно. Война с ними затянется...
ежели не придумать что-то хлесткое, быстрое, неожиданное.
     Когда  подкатили  к  столу  бочонок  с  брагой,  Ингвар  с
облегчением поднялся:
     -- Благодарствую. Но я в походе.
     -- Князь не велит? -- хмыкнул войт.
     -- Перун,  -- развел руками Ингвар с сокрушенным видом. --
Да и не выберусь из болота пьяным.
     Войт самодовольно улыбался.  Ингвар  вышел  из  помещения,
изображая  осоловелого от еды гостя, затем свернул не вправо, а
влево, побрел под стеной под шаткому помосту. На  встревоженные
возгласы позади не обращал внимания.
     Наконец войт догнал, ухватил за плечо:
     -- Не сюда!
     -- Да?  --  удивился Ингвар, он шумно потянул ноздрями. --
То-то вроде бы я здесь не бывал.
     Войт усмехнулся презрительно, а Ингвар снова шумно  втянул
воздух, обернулся, внезапно вломился в низенькую дверцу. Войт с
криком бросился следом.
     В  полумраке  Ингвар увидел в каморке застывшую под стеной
женскую фигуру. Женщина вздрогнула от треска сорванной с петель
двери, выпрямилась. Ингвар быстро шагнул к ней, крепко  ухватил
за  руку.  Ольха попыталась выдернуть, но он с такой силой сжал
ее кисть, что слышал, как хрустнули косточки.
     Войт закричал:
     -- Что... Почему..?
     -- Вот моя беглянка, -- заявил Ингвар. -- Это моя женщина.
Я беру ее обратно.
     Войт отступил, дверной проем закрыли  низкорослые  мужики,
но  остроги  в  их руках были острые и с нехорошими зубьями. По
знаку войта местная стража вдвинулась в комнату,  острия  почти
касались груди воеводы.
     -- Берешь? -- переспросил войт.
     -- Беру, -- ответил Ингвар с торжеством. -- Даже, несмотря
на эти  копья.  Меня  зовут  Ингвар,  я  воевода великого князя
Олега. И стою я намного дороже этой женщины. Подумай, стоит  ли
из-за нее драться с великим князем?
     В  напряжении  ждал  ответа.  Войт  стар, из-за женщины не
станет ссориться даже с тем, кого не страшиться. Однако войт  к
его изумлению и страху лишь пожал плечами:
     --