ритва, лезвие  к  дрожащей
от   напряжения   веревке.   Подул   ветерок,  листья  тревожно
шелестели. Студен застонал  сквозь  зубы,  закрыл  глаза.  Путы
сняли, руки были свободны.
     Павка  сопел,  пилил.  С другой стороны ждал Боян, готовый
перехватить веревку одним движением.  Студен  дышал  все  чаще,
лицо   его   покрылось   крупными  каплями  пота.  Внезапно  он
вскрикнул, широко открыл глаза. Его пальцы судорожно ухватились
за вбитые в землю колья.
     -- Во-во, -- сказал Павка удовлетворенно. -- Посмотрим  на
крепость твоих рук... Мужик ты был здоровый.
     Он  полоснул  по  веревке сильнее, и Боян, уловив движение
друга, перерубил веревку  на  своей  стороне.  Студена  рвануло
вверх  и в стороны. Он успел страшно закричать, туго натянулись
жилы на руках, но пальцы  соскользнули  с  кольев,  и  вершинки
берез освобожденно взметнулись к небу, там был треск, хлопок, и
березки закачались, размахивая окровавленными половинками. Вниз
плеснуло  как из ведра кровью, посыпались внутренности, а кишки
протянулись между вершинками от дерева к дереву.
     Ольха  отвела  взор,  ударила  коня  под  бока  сапожками.
Багдадский  конь прыгнул вперед так резко, что едва не вылетела
из седла. Чудом успела направить в  раскрытые  ворота.  За  пол
версты от корчмы ее догнал Павка, а сзади мчались еще с десяток
дружинников.  Матерых,  отборных,  закаленных. Какие бы не были
богатыри у Студена, но Рудый, похоже, предусмотрел и это.
     Только сейчас Ольха вспомнила,  что  видела  только  троих
раненых из его дружины, а убитых не было вовсе. Коварный Рудый!
Наверняка   ухитрился   и  здесь  одолеть  какой-то  хитростью,
вывертом, обманом!

     Глава 39

     В лицо дул холодный  после  дождя  ветер,  а  спину  грело
солнце.  Ольха  с  благодарностью поблагодарила богов, чувствуя
как возвращаются силы. Любые раны заживают быстрее, если с души
свалится камень.  Она  страшилась  гнева  Ингвара...  нет,  его
недоверия, презрения, а он слова не бросил в упрек!
     Разве  что, подумала внезапно, все еще не считается с нею,
как с человеком. Козу трудно винить, что забралась в огород, на
то и коза, животное неразумное, так же многие русы, как  успела
заметить,   относятся  и  к  женщинам.  Даже  то,  что  гридень
подставил ей колено, или то, что начинают звать княгиней... Все
делают скидку на то, что женщина.
     Не знаю даже, подумала она в сердитом смятении, хорошо это
или плохо. Ладно, сейчас об этом думать некогда.
     Впереди вырастала черная стена  леса,  словно  в  насмешку
названного  Светлолесьем. Может быть, так в древности и было, а
сейчас  надвигались  деревья  с  черной   корой,   корявые,   с
узловатыми  перепутанными  ветвями.  От  него  веяло  за версту
опасностью.
     Павка пригнулся, гикнул, и деревья расступились, помчались
по обе стороны узкой тропки. Даже не  человечьей,  а  звериной.
Звери  по  ней  ходят  ни поля, жрут посевы, пытаются вытеснить
человека. Воздух стал холодным и влажным, с  листьев  сдувались
капли дождя.
     -- Куда мы скачем? -- крикнула Ольха.
     -- Я знаю, где будет охотиться Олег, -- крикнул Павка.
     -- Успеваем?
     -- Не знаю, -- ответил Павка честно.

     Олег  прыгнул  со  скачущего  коня,  длинное  лезвие  ножа
взвилось в воздух. Он упал на спину убегающего кабана,  дыхание
от  удара вылетело со всхлипом. Лезвие вошло в тугую плоть, как
в теплое масло. Он слышал треск разрываемых железом мышц.
     Кабан всхрапнул на  бегу,  он  все  еще  волочил  на  себе
повисшего  человека. Нож дважды поразил сердце, прежде чем ноги
зверя подогнулись. Олег скатился на миг раньше, его перевернуло
через голову, он ударился спиной о дерево. Несколько  мгновений
лежал недвижимо, вслушивался в хрипы кабана, настоящего лесного
великана, умолкших птиц, легкий шелест листьев...
     Он  не родился князем, и каждый шорох в лесу, мышиный писк
или стрекот сороки для него были наполнены  смыслом.  И  сейчас
поднимался  неспешно, видя и слыша не только то, что перед ним,
но и то, что по бокам и даже сзади.
     Все  же  знакомый  свист  едва  не  застал  врасплох.   Он
мгновенно упал. Волосы дернуло, в трех шагах с сочным чмоканьем
впилась  стрела.  Он  перекатился  в  сторону, поднялся во весь
рост, ибо стоял на поляне, а кусты, откуда вылетела  стрела,  в
двух десятках шагов.
     -- Слабый  выстрел, -- сказал он громко. -- Перо дребезжит
по ветру!
     Над зеленью куста  поднялся  высокий  человек  с  короткой
черной  бородкой. Руки обнажены до плечей, мускулистые, а сам в
кожаной душегрейке, открывавшей широкую грудь.  В  обеих  пуках
был лук с натянутой стрелой. Лицо перекосилось от ярости:
     -- Да? А этот?
     Он  мгновенно натянул лук, держа по-скифски: кончик стрелы
неподвижно возле уха, а древко быстро выбросил  вперед.  Звонко
ударила  тетива,  чернобородый  тут же выхватил из тулы вторую,
молниеносно бросил в Олега, потянулся за третьей.
     Олег быстро качнулся в сторону, пропуская стрелу, а вторую
схватил рукой. Глаза хазарина расширились. Он  задержал  третью
стрелу,  натягивал  и  снова возвращал лук в прежнее положение,
словно в  нерешительности,  на  самом  же  деле  стерег  каждое
движение немолодого уже князя.
     Наконец   отпустил   тетиву,   быстро   выхватил   другую,
выстрелил, выхватил третью, четвертую... Олег неуловимо  быстро
сдвигался  из стороны в сторону, не отрывая ног от земли. Когда
хазарин выпустил четвертую стрелу, Олег коротко взмахнул рукой,
а когда победно вскинул ее, в сжатом кулаке была стрела.
     Глядя насмешливо противнику в  глаза,  небрежно  переломил
одними  пальцами,  выпустил  из  ладони.  Хазарин побагровел от
оскорбления.  Затравленно  оглянулся,  услышал   хруст   веток,
насторожился, затем вскрикнул:
     -- Наконец-то!
     К  нему  проломились  еще  двое,  такие  же  чернобородые,
смуглые, разве что помоложе. Запыхавшиеся, оба,  однако,  сразу
сорвали с плечей луки, разом наложили стрелы. Олег посерьезнел,
отступил  на шаг. Первый из стрелков нехорошо улыбнулся, что-то
негромко сказал своим. Те придержали стрелы, часто  дышали.  Их
затуманенные бегом глаза впились в неподвижного князя.
     Когда  взвились  сразу  три  стрелы, Олег уже был сплошным
комком   нервов.   Рванулся   в   сторону,   выбросил    вперед
растопыренные  пальцы.  Хлопнуло,  он  качнулся и замер с двумя
стрелами в разведенных руках. Посмотрел на хазарина, усмехнулся
и щелкнул зубами, показывая, что третью стрелу мог  бы  поймать
как щука сонного карася.
     Один из новых стрелков зло швырнул лук на землю:
     -- Мечами его!
     Он  выхватил  меч  и  ринулся  вперед через кусты. Старший
заорал вдогонку:
     -- Назад! Он таких как ты, пятерых... с закрытыми глазами!
     Второй, он тоже бросил было  лук,  теперь  поднял  и  стал
накладывать  стрелу.  Молодой и горячий нехотя вернулся, буравя
князя русов злобно-удивленным взором, в котором были уже  страх
и почтение.
     Они  накладывали стрелы, когда шагах в пяти сзади в воздух
взвились три дротика. Блестящие острия ударили в спины двух,  а
старший,   уловив  опасность  звериным  чутьем,  упал  навзничь
откатился и вскочил на  ноги  уже  с  коротким  мечом  в  руке,
согнутый, озверелый, готовый дорого продать жизнь.
     Через  кусты проломились трое старших дружинников, за ними
бежали Асмунд и Рудый с запыхавшимся Ингваром. Рудый и Ингвар с
облегчением перевели дух. Великий князь  цел,  Асмунд  укоряюще
голос  ее  стал  прохладнее.  --  Хотя  бы убрать свой тюремный
     -- Все тешишься? Почему не кликнул?
     -- Ну   да,   --   сказал   Олег   сварливо,  --  а  потом
растрезвонишь, что я испужался всего-то троих хазар... Эй, стой
там1
     Хазарин, к которому  Олег  обратился,  вздрогнул,  застыл.
Остановились  и русы, смотрели выжидательно. Олег неспешно снял
с плеча свой лук, попробовал тетиву, вытащил  из  тулы  длинную
толстую стрелу с белым лебяжьим пером.
     -- Эй  ты, -- сказал он хазарину. -- Теперь моя очередь...
Но я  поступлю  по-доброму.  Всего  один  выстрел!  Всего  одна
стрела.  Сумеешь  избежать  -- твое счастье. Уходи живым, никто
тебя пальцем не тронет.
     Рудый слегка кивнул Ингвару, оба отступили и пропали среди
зелени. Асмунд вскрикнул негодующе:
     -- Сдурел? У тебя ж руки трясутся, будто  курей  по  ночам
таскаешь.
     -- А у тебя -- колени, -- отпарировал Олег.
     Он  наложил  стрелу,  начал  оттягивать тетиву. Хазарин, в
лицо которому смотрело блестящее острие, побледнел, затравленно
оглянулся.  В  двух  шагах  справа  высилась  довольно  толстая
неопрятная  сосна.  Внезапно  в  глазах  мелькнула  надежда. Он
сдвинулся на шаг, Асмунд протестующе завопил, но Олег и ухом не
повел.  Хазарин  сделал  еще  шаг,  укрылся  за  деревом.  Ведь
проклятый  князь  русов  сказал,  что  если  не  поразит  одной
стрелой, то отпустит живым, а о том, чтобы  именно  увернуться,
условия  не  ставил... А слово дано -- уже не по-княжески брать
обратно. Да и не в обычаях русов так делать.
     Олег  неспешно   прицелился,   отпустил   тетиву.   Стрела
мелькнула  белым  пером,  исчезла.  Послышался  глухой  стук  в
дерево, затем -- крик страха и боли.
     Асмунд как медведь проломился через кусты. За ним  спешили
дружинники. Глаза воеводы стали огромные, как у филина:
     -- Ни-че-го себе... Ты откуда знал, что там дупло?
     -- Так  отсюда  же видно, -- буркнул Олег, он изо всех сил
скрывал довольство, но рот сам расплывался  в  усмешке.  --  Но
вообще-то деревья знать надо... А ты все еще березу от сосны не
отличишь!
     Дружинники   подхватили  хазарина,  тот  зажимал  рану  на
животе. Кровь обильно  текла  между  пальцами,  обломок  стрелы
торчал  как  расколотый  зуб.  Несчастного  уволокли  за кусты.
Вскоре оттуда послышались дикие крики, душераздирающие стоны.
     Олег повел бровью:
     -- Кто?
     -- Боярин Кожедуб, -- ответил Асмунд так же коротко.
     -- Что с ним?
     -- Защищался. А когда увидел, что берем  живьем,  бросился
на меч.
     Олег помрачнел:
     -- Добрый  был  воин...  Что  ему не так? Вместе ходили на
Царьград,  вместе  воевали  тиверцев,  примучивали   берендеев,
тор-ков... А как там Калина?
     Асмунд смотрел подозрительно:
     -- И   это  знаешь?  Или  догадываешься?  Похоже,  тоже  в
заговоре. Как бы не сам направил этих троих.  Без  него  бы  не
пробраться  через цепь наших загонщиков. Рудый там такие засады
устроил... Я думал, пуганая ворона куста боится, а, поди  ж  ты
-- прав!
     -- Где Рудый сейчас?
     Асмунд развел руками:
     -- Караулят  хазарина  на  тропе.  Кто  мог  подумать, что
дерево пробьешь насквозь? Про дупло я смолчу.
     Отрок с расширенными от страха и любопытства глазами бегом
привел храпящего великокняжеского коня. Олег  легко  вскочил  в
седло,  стремени не коснулся, что всегда удивляло Асмунда. Русы
были морским народом,  на  коней  садились  неохотно.  А  Олег,
ухватив поводья, велел благожелательно:
     -- Ладно, не мучь ребят. А то им долгонько придется ждать.
А тут комары аки волки голодные.
     Он  остервенело  шлепнул  себя  по  шее. Ладонь окрасилась
кровью. Отрок и дружинники ломали ветки, отмахивались.  Хазарин
снова вскрикнул. Олег поморщился, ему уже было ясно, кто держал
в  руках все нити, но ладно уж, пусть его воеводы развязывают и
дальше язык проигравшему.  Тот  знал,  на  что  шел.  И  деньгу
получил  наверняка заранее. А кто ходит за чужой шерстью, пусть
не плачется, если стригут его самого.
     Когда Ингвар и Рудый, не глядя друг на друга,  явились  на
зов,  оба  лишь  таращили  глаза на невозмутимого князя. Асмунд
сдерживал усмешку. Теперь ему выпал редкий случай  поиздеваться
над  хитроумным  Рудым.  Пусть  догадается,  как  великий князь
достал стрелой хазарина, если козе было ясно, что тот Юркнет за
дерево!
     Они тронулись с поляны,  когда  раздался  стук  копыт.  Из
чащи,  ломая  кусты,  выметнулись  на  взмыленных конях Ольха и
Павка. Ольха, увидев Олега, закричала:
     -- Берегись! Студен замыслил тебя убить! Кожедуб и  Калина
-- предали тебя!
     Загрохотали  еще  копыта.  На поляну выметнулось с десяток
Дружинников, что были с Ольхой и Павкой.  Они  быстро  окружили
великого князя, мечи в их руках блестели наготове, глаза горели
злостью,  а  щиты поднимали на уровень груди, закрывая Олега от
стрел.
     Олег, окруженный  воинами,  через  их  головы  внимательно
смотрел  на  раскрасневшееся, со следами побоев лицо древлянки.
Она,  видя  что  Олег  в  безопасности,   начала   обеспокоенно
оглядываться,  отыскала  взглядом  Ингвара,  подъехала. Лицо ее
сразу стало акенственным, милым.  Ингвар  высился  над  ней  на
полголовы,  суровый  и  могучий,  похожий на петуха из северных
деревень. В глазах его было всем видимое беспокойство, во  Олег
всматривался  до тех пор, пока не увидел нечто намного большее,
чем беспокойство. Он улыбнулся одними губами, но  голос  держал
нарочито строгим:
     -- Откуда ведаешь?
     -- Студен сознался, -- выдохнула она.
     Ее  глаза  все  еще  с  тревогой обшаривали зеленые кусты,
ветви деревьев. С удивлением оглянулась на невозмутимого князя,
похожего на скалу, покрытую мхом.
     -- Студен жив? -- поинтересовался Олег.
     -- Нет, -- ответила она, -- но еще  живы  вороны,  которые
его клюют.
     Рудый дернулся:
     -- Я ж велел на палю!
     -- А  потом сесть вокруг и лузгать семечки? -- огрызнулась
она. -- Нашелся полянин! Я велела разметать деревьями.
     Ингвар дергался, ерзал в  седле,  словно  сидел  на  шиле.
Густые  брови  сдвинулись на переносице, а глаза сверкали зло и
растерянно. Ничего себе, стерегут пленницу! Она им, видите  ли,
велела. Послушались, как будто, так и надо. И кто -- русы!
     Пряча усмешку, Олег вскинул руку:
     -- Уходим.  Мы забили оленей больше, чем съедим за неделю.
Асмунд к тому же двух поросят... ну ладно, кабанов зарубил.
     -- Трех, -- сварливо поправил Асмунд. -- Все три -- вепри!
Секачи в половину твоего коня.  А  весом  --  с  тебя.  А  даже
малость схожи... Это не олени, которые сдачи не дают.
     Недовольно  сопя,  он  взобрался  на коня. Тот закряхтел и
пошатнулся, вздохнул обреченно.  Олег  тронул  коня,  остальные
поехали  за  ним.  Только  Рудый  рявкнул  на своих гридней, те
послушно ускакали вперед.
     Асмунд буднично упомянул о том, как хазарин  спрятался  за
толстенное  дерево в два обхвата, но князь и ухом не повел, аль
не  заметил  в  благородной  рассеянности:  просадил   насквозь
хазарина  вместе  с деревом. У Рудого отвисла нижняя челюсть до
луки седла, но лицо Асмунда было абсолютно честным. К  тому  же
для  Асмунда  пошутить, что равно что кабану, полдня не жравши,
порхать  под  облаками,  и  Олег  вскоре  услышал,  как   Рудый
возбужденно   рассказывает   дружинникам,  как  хитрый  хазарин
спрятался за дерево в три обхвата...
     Олег услышал, чуть усмехнулся. Рождается  новая  сказка  о
Вещем Олеге.

     Олег  смеялся,  шутил, конь под ним выгибал шею, порывался
пойти вскачь, но Ольха видела грустные  глаза  великого  князя.
Никто  не замечал, даже Ингвар и Рудый, самые близкие ему люди,
даже  преданный  Асмунд  не  видел   глубокой   печали   Олега,
прозванного Вещим.
     Она  посматривала  искоса, внезапно Олег повернул голову и
чуть улыбнулся ей. Ольха ощутила как кожа  на  ее  руках  пошла
крупными   пупырышками.   Великий  князь  понимал  ее  мысли  и
поблагодарил молча за сочувствие. И  в  то  же  время  наклоном
головы,  полуспущенными  тяжелыми  веками,  изгибом  губ так же
молча сказал, что эту ношу нести ему одному. И одному  отвечать
за обильно пролитую кровь.
     Ольха верно чуяла, что думы великого князя чернее грозовой
тучи с  градом.  И смотрел поверх голов, потому что кому как не
великому князю видеть больше и дальше?
     Кто из этих местных знает, что варяг Роллон, изгнанный  из
Ильменя  и Киева, вскоре снова собрал викингов? На этот раз, не
рискуя скрестить мечи со славянами,  на  драккарах  поднялся  с
моря  по  реке  Сене, разбил наспех собранное ополчение местных
жителей. Его пытались остановить, но он  быстро  закрепился  на
захваченных землях, расширил их еще и еще, пока со всем войском
не выступил против него сам французский король Карл.
     Увы,  яростный  в  бою  Роллон  разбил  и  Карла.  Вынудил
признать право норманнов на захваченные огромные земли, которые
этот отряд разбойников гордо назвал Нормандией. Карлу  пришлось
даже отдать свою дочь за их вожака!
     А со стороны Ла-Манша во Францию ворвался другой викинг --
Оттар.  Его  тоже  помнят  новгородцы за те бесчинства и резню,
которую учинил на Ловати. Оттар, подобно Роллону, тоже захватил
огромные земли, а все его викинги до единого, включая.  дураков
и   слабоумных,   стали   знатными   сеньорами   и  получили  в
собственность десятки деревень с  населением.  Но  и  там,  это
видно  каждому,  кто  знаком  с  дорогами  людей, через два-три
поколения перестанет звучать речь викингов, а их  правнуки  уже
будут  считать  себя французами. Только и останутся в названиях
владений норманские названия на "виль", "кур"  или  "бо"...  Но
все утратят язык, имена, и вольются в покоренный народ, добавив
струю горячей крови в дряблые жилы.
     И  что  же?  Ему,  как  Вещему,  зримо,  как  эти свирепые
норманны, уже став французами, забыв родной язык и разговаривая
только на французском, через поколения вторгнутся через Ла-Манш
в Британию, разобьют, победят, захватят, заставят склониться...
Более того, захватив всю Британию, сами станут королями, от них
пойдет новая династия. Но и  они  через  поколения  растворятся
среди  местных  саксов,  забудут уже и французский язык, примут
новые имена и новый для них язык... Уже  англицкий!  Так  стоит
ли,  глядя  на то, что творится на свете, ополчаться на пришлых
русов? Они уже -- стоит посмотреть хотя бы на Ингвара и  Ольху!
-- растворяются среди славян. Только и того, что имя останется,
как  у  болгар,  к  примеру.  А  то  и  того  не останется, как
случилось с троянцами, что во  главе  с  великим  героем  Энеем
высадились   на   берегу   Тибра,  победили  латинян,  основали
династию, но даже имени их там не осталось!
     Но зримо только ему, который прозревает внутренним  взором
грядущее.  Остальной народ не зрит дальше своего носа. Ослеплен
ненавистью к русам. Неважно, что те принесли мир и  спокойствие
в  здешние  земли.  Увы,  люди  живут  не  умом, а чувствами. А
чувства сильнее, чем самый мощный  ум.  Любой  ум  в  услужении
чувств,   он   выполняет  их  повеления,  даже  самые  дикие  и
неразумные!
     Как поступить? А поступить  надо  как-то  необычно.  Иначе
славянские  племена  не  успокоятся,  пока  и русов, как раньше
варягов, не изгонят  из  своих  земель.  Сами  изойдут  кровью,
половину  народа  покладут  под  дерновое одеяльце, жен и детей
заморят или продадут в рабство, но сбросят русов в их  северное
море!

     Ольха  придержала коня, подождала пока приблизится Асмунд.
Поехали рядом, впереди маячили спины великого князя, Ингвара  и
Рудого.  Воеводы,  редкие  богатыри  даже  среди русов, рядом с
великим князем выглядели мальчиками. Но  их  спины  были  гордо
выпрямлены,  а  великий князь горбился, словно держал на плечах
незримую тяжесть.
     Ольха кивнула в его сторону:
     -- Я слышала, как он сумел. Но  это  просто  чудо!  Ловить
стрелы на лету... я о таком даже не слыхивала.
     -- Он умеет многое, -- ответил Асмунд.
     Их  кони  шли  легким  шагом.  Копыта  почти не стучали по
земле. Ольха сказала, понизив голос:
     -- Но пробить дерево в пять обхватов... разве не чудо?
     Асмунд странно посмотрел на нее, вздохнул:
     -- Олег сам был величайшим воином. Я  сам  видел,  как  он
прошел в неприступную крепость, где выкрал карты, подслушал все
секреты,  зарезал  старшего воеводу, заглянул в спальню к женам
местного князя... гм... ну, это не  главный  подвиг,  хотя,  по
чести  сказать,  жен  бы