ешь, я знаю, кто это такие?..  не
то  гелонов.  Словом,  мы  тоже были звери, тут гордится нечем.
Когда надо выжить,  в  первую  очередь  спасаешь  детенышей.  О
стариках  начинаешь  заботиться, когда... ну, когда становишься
добрее.
     -- Добрее?  --  воскликнула  Ольха  в  изумлении.  На  нее
оглянулся  Ингвар,  он  замечал  каждое  ее  движение,  и Ольха
понизила голос. -- Это вы-то, русы, добрее?
     -- Княгиня, -- сказал Павка, -- что есть ребенок? У  Бояна
их будет как листьев на дереве. А вот отец у него один. Другого
нет  и  быть  не может. Да и тот скоро уйдет... Я бы тоже, будь
мой отец жив! Это жену можно найти другую, детей наплодить  еще
и  еще,  а отцу даже своих годов добавить не дано богами. А как
бы хотелось!
     Ольха с удивлением учуяла глубокую печаль в голосе  всегда
веселого   и  беспечного  дружинника.  На  миг  он,  сильный  и
уверенный, показался мальчишкой, который жаждет прижаться щекой
к ладони всесильного и все умеющего отца.
     -- Не знаю, -- сказала она  неуверенно.  --  У  нас  детей
спасают в первую очередь.
     -- Это  и  понятно.  Всякий  зверь своего детеныша из огня
тащит. Но, положа руку на сердце, скажи: неужто твои славяне...
ну пусть твои древляне,  неужто  они  такие  звери,  что  убьют
младенца?  Детей никто, как я навидался, не убивает. Даже детей
врага. Самое худшее, что сделают, это продадут в рабство. Но  и
там  останется  жить.  А при удаче убежит обратно. Ежели он сын
Бояна, то еще и  девку  оттуда  прихватит,  а  тестю  подпустит
красного петуха!

     Глава 43

     Ингвар,  не  в  состоянии  заснуть,  выполз из-под одеяла.
Ольха мирно спала рядом, ее лицо  в  свете  догорающего  костра
было  мирным,  совсем  детским.  Пухлые губы чуть приоткрылись,
лицо казалось удивленным и чуть обиженным.
     Он отошел в темноту. Глаза  начали  привыкать  к  темноте,
кое-как  узрел  поваленную  валежину. Сел, в груди была горечь.
Пекло, будто туда налили расплавленного олова. Внезапный распад
Новой Руси, бегство из своего уже города,  вражда  полян...  но
хуже  всего,  что  эта  золотоволосая древлянка исчезнет из его
жизни. Что в сравнении с этим даже распад Новой Руси?
     Глаза  обвыклись  вовсе,   отчетливо   различал   верхушки
кустарника,   деревьев,   даже   валежины,   только  внизу  все
оставалось залитым чернотой. Воздух уже стал холодный,  ночвой,
с  поворотом  на утреннюю свежесть. Немного продрог, плечи сами
по себе передернулись.
     Он совсем собрался уже  подняться,  мышцы  напряглись  для
движения, как вдруг ухо уловило едва слышный скрип. Он за. мер,
потому  что  такой скрип слышал не единожды. Напрягся, чувствуя
смертный страх, через несколько мгновений  обостренный  в  ночи
слух  уловил  слабый  щелчок, с которым тетива бьется о кожаную
рукавичку лучника, и тут же  качнулся  в  сторону.  Возле  щеки
словно  взмахнули  невидимым крылом, больно дернуло за чуб, что
свесился на эту сторону.
     Упал, издал легкий стон,  а  сам  прислушивался  отчаянно,
стараясь  понять  с  какой стороны раздался скрип натягиваемого
лука. В ночном лесу было абсолютно тихо.
     Выждав какое-то время, он начал отползать, уперся ногами в
а ствол дерева. Приподнял  голову,  и  снова  услышал  зловещий
скрип. Днем этот звук не услышал бы, но в ночи с ее обостренной
тишиной,    скрип    сгибаемого   дерева   донесся   отчетливо.
Оглянувшись, он увидел, как блеклый лунный свет падает  на  его
ноги.  Даже  пройдя  через листву, свет луны для привыкших глаз
давал четкие указания, где он весь.
     Не дожидаясь щелчка, он откатился в сторону. Рядом  влажно
шлепнуло,  с  таким  звуком  железный наконечник входит в сырое
дерево, и он мотнулся вбок, вломился в кусты, перекатился через
голову, сбежал вниз по широкой дуге.
     Сердце отчаянно  колотилось.  Как  еще  не  поломал  ноги,
прыгая  в полной тьме, натыкаясь на деревья и коряги! Лицо было
расцарапано ветками. Вытирая кровь с глаз, он  внезапно  понял,
что  бежал  не к месту стоянки, где мог бы позвать на помощь, а
сделал круг и снова приблизился к тому месту, но уже  с  другой
стороны.  Неосознанная  жажда  схватки  оказалась сильнее жажды
уцелеть.
     Удача, боги ли помогли, или же сильный сумеет выжить  и  в
чужих  местах,  но он услышал шорох первым, а потом заметил как
шевельнулись ветви куста. Ингвар выждал, пробежал на  цыпочках,
а потом прыгнул в темноту, напрягши тело и выставив руки.
     Он  ударился  о  твердое  тело, услышал сдавленный вскрик.
Кулак из темноты выметнулся неожиданно, Ингвар дернул  головой,
удар  пришелся  по  скуле,  второй  вовсе попал в плечо, и они,
сцепившись, покатились по траве. Ингвар  бил  головой,  пытался
поймать  врага за горло, тот коротко и сильно выбрасывал вперед
кулаки. Несколько минут осыпали друг друга  ударами  молча,  но
кусты  трещали, наконец, Ингвар попал кулаком в мягкое, услышал
вскрик боли.
     Он  воспрянул  духом,  противник  выглядит   слабее,   уже
задыхается,  дышит  часто и хрипло, но вдруг сильный удар в низ
живота заставил Ингвара отпустить руки,  скорчиться.  Противник
рванулся и освободился. Затрещали кусты, сильная боль перегнула
Ингвара  в  поясе,  он  только  смотрел  в  бессильной ярости и
недоумении вслед.
     И тут только понял, почему тот не попытался добить его. От
костра слышались крики, трещали  кусты,  будто  ломилось  целое
войско. В темноте замелькали багровые огоньки. Ингвар, наконец,
вскрикнул слабо:
     -- Ко мне... Сюда!
     Треск усилился, кто-то заорал:
     -- Он там!.. Я слышал голос. Ингвар, отзовись еще!
     -- Сюда, -- крикнул Ингвар.
     Свет факелов пробился между деревьями. Ломая кусты, словно
стадо свиней, к нему продрались Павка, Влад, Боян, а чуть позже
пробился  и  Окунь.  Лицо  его  было  в крови. Плачущим голосом
вскрикнул:
     -- Да что ж ты с нами делаешь! Я чуть без глаз не остался!
     Сердце Ингвара застучало чаще. В красном свете факела  лоб
Окуня  был  перерезан  полоской, с которой капала темная кровь,
нос расквашен сильным ударом, темные струйки сбегали на губу, а
на щеке темнело пятно.
     -- Ладно,  --  бросил  Влад  раздраженно.  --  До  свадьбы
заживет. Что тут было, Ингвар?
     Ингвар  перевел  дыхание.  По  щеке Влада стекала кровь из
рассеченной  брови.  Выглядел  он   запыхавшимся   и   донельзя
рассерженным.  Рядом  с ним хватал воздух широко раскрытым ртом
Боян с расцарапанным лицом, кривил рожу, бережно щупал  колено,
где  портки  были  разорваны,  будто  на  них только что висел,
вцепившись зубами, медведь.
     -- Обыщите полянку, -- велел Ингвар  упавшим  голосом.  --
Кто-то  выпустил  в  меня  две стрелы. Похоже, он и лук бросил,
убежал без оного.
     -- Ты что-нибудь рассмотрел? -- допытывался Влад. --  Хоть
что-то?
     -- Если бы ты держал над нами факел, -- огрызнулся Ингвар.
-- Только  и  заметил,  что  он  послабее...  И, вроде бы, ниже
ростом. Хотя не уверен.
     Влад разочарованно пожал плечами. Мало кто во всем  войске
русов  станет бровь в бровь с Ингваром, да и в борьбе на поясах
выстоит. А уж из славян и вовсе нет равных.
     -- Больше ничего не заметил? -- и,  не  дождавшись  ответа
сказал безнадежно, -- Тогда возвращаемся. Стражу удвоим.

     Утром  нашли лук и даже обе стрелы. На одну намотался клок
волос с его чуба, темнело коричневое пятнышко.  Ингвар  пощупал
саднящее  ухо,  острый,  как бритва, наконечник рассек мочку. У
стрелка глаз был острый, а рука верной.
     Он искоса оглядывал нахмуренные лица. Теперь каждый видит,
что это не киевлянин за ними последовал и  догнал,  не  местный
полянин  наткнулся  случайно, а кто-то из своих. Кому доверяют,
от кого  не  сторожатся.  Он  видел,  как  Влад  переговорил  с
дружинниками,  и  те  разобрались  по  двое. Понятно, теперь по
одному отлучаться -- слишком большая роскошь. Лучше пусть  хоть
и подозревают друг друга, но приглядывают.
     Влад,  подрагивая  плечами  от утреннего холода, подошел к
Ингвару. Ссадина на лбу  еще  пламенела,  но  подвойский  чисто
по-мужски не обращал внимания на такие мелочи.
     -- Добротный  лук, -- сказал он со странным выражением. --
Очень даже. И стрелы.
     -- Ты хоть проверил, -- спросил Ингвар, -- чей?
     -- Да, -- ответил Влад с тем же выражением.
     -- И, конечно, не обнаружил владельца?
     Влад покачал головой:
     -- Как ты мог такое обо мне подумать? Ай-яй-яй!
     -- Обнаружил? -- не поверил Ингвар.
     -- Без труда.
     -- Так чей? Не тяни кота за хвост.
     Влад развел руками:
     -- Будешь обрадован даже больше, чем сам думаешь.
     -- Почему?
     -- Это твой лук. Ты давно его вынимал из чехла?
     Ингвар скрипнул зубами. Он  не  любил  стрелять  из  лука,
потому  возил  чаще на заводном коне. И хотя лук достался очень
хороший, сам князь Олег подарил, но Ингвар больше любил честную
схватку грудь в грудь, когда видишь лицо  врага,  зришь  в  его
глаза.
     -- Черт бы побрал...
     -- Это  вместо  спасибо?  -- обиделся Влад. -- Я такой лук
тебе вернул! Рудый прав, не все возвращать надо.
     Настроение Ингвара испортилось. У кого-то хватило наглости
подкрасться к спящему, вытащить лук из чехла, достать стрелы из
тулы.  Вовремя  проснулся,  пошел  во  тьму,  и  тогда   убийца
отправился  следом.  Судя  по  всему,  кто-то из его дружины. И
очень умелый и хладнокровный стрелок!
     Пока седлали коней, он наклонился к  Ольхе.  Она  все  еще
спала теперь лицо было спокойное, умиротворенное. Чувствуя, что
больше оттягивать нельзя, он тронул ее за плечо:
     -- Пора...
     Она  открыла  глаза,  еще  затуманенные  сном, улыбнулась.
Ингвар не мог  шелохнуться.  Улыбка  была  настолько  чистая  и
светлая  даже  радостная,  что  он  разорвал  бы того, кому она
предназначалась на самом деле. Убил бы  и  напился  его  теплой
крови!
     -- Пора, -- повторил он уже суше, -- надо ехать.
     Она  привстала,  огляделась. Дружинники садились на коней,
только Боян еще хлопотал над  отцом,  поил  его  из  берестяной
кружечки.  Ингвар  видел, как взгляд древлянки прояснился, стал
тверже. Она спросила негромко:
     -- Ты для насмешки дал мне спать так долго?
     Ингвар  в  бессилии  смотрел,  как  она  быстро  вскочила,
поправила смятое платье, исчезла за плотной стеной кустов. Все,
что он делает, оборачивается против него!
     В  путь отправились позже, чем собирались. Молот был слаб,
снова пытался соснуть, а Боян сон отца  готов  был  защищать  с
мечом  в руке. А после скудного завтрака увидели, что даже если
кобыла пойдет шагом, старик долго не удержит повод. Он  уставал
слишком  быстро,  его  клонило  в  сон, начнет раскачиваться на
ходу, упадет под копыта.
     Ингвар поглядывал на Молота с сомнением. Подозвал Влада:
     -- Бери своих людей, скачи впереди.  Проберись  к  терему,
готовься к долгой обороне.
     -- А ты?
     Ингвар оглянулся на Ольху, Бояна:
     -- Мы   будем  пробираться  следом.  Я  боюсь,  что  когда
приедем, наш замок уже будет захвачен.
     -- Я буду спешить, -- пообещал Влад. Оглянулся на  Молота,
тот  едва не падал в пламя костра, все не мог согреть старчески
застывающую кровь. -- Иногда не понимаю вас,  русов.  Многое  у
вас намного лучше, чем у славян, но это...
     -- У нас так принято.
     -- Старый Покон?
     -- Нет, новый. По старому мы тоже стариков убивали.
     Влад  кивнул,  понимая,  но не соглашаясь, свистнул своим,
вскочил на коня. Они унеслись, быстрые и сильные, как волки.
     Боян посадил. отца снова впереди себя, держал в  объятиях,
смягчал тряску. За ними шел заводной конь, оседланный и готовый
принять обоих всадников.

     Ингвар  и  Ольха  ехали бок-о-бок. Оба не смотрели друг на
друга, их взоры были устремлены перед собой, где  узкая  лесная
дорожка  превратилась в тропу, тропку, тропинку, наконец, вовсе
растворилась в низкой лесной траве.
     Ольха чувствовала, как незримая цепь  держит  ее  рядом  с
воеводой  русов.  Скосила  глаза,  в  тот  же миг и он вроде бы
пытался искоса взглянуть в ее сторону, оба тут же вперили взоры
вперед. Сердце Ольхи застучало чаще, она успела увидеть цепь!
     Правда, не всю  цепь,  а  только  Два  главных  кольца,  к
которым   приклепана   цепь.  Блистающая,  скованная  небесными
кузнецами.  Одно  кольцо  поблескивало  на  пальце  Ингвара,  а
другое...  другое тепло и уютно сидело на ее пальце. У него оно
плотно обхватывало безымянный на  правой  руке,  у  нее  --  на
левой,  а  так  как  она  едет  справа,  то  цепь, незримая для
смертных, между ними провисает свободно,  не  натягивается,  не
цепляется за конскую сбрую.
     Павка  часто  выезжал  вперед,  возвращался  расстроенный.
Наконец заявил зло:
     -- Все! Дальше кругом завалы.
     -- Завалы?
     -- Засеки, -- поправился он. -- Похоже, местные на  всякий
случай перекрыли все дороги и даже тропки. Им что, пешие!
     Ингвар хмуро покосился на Ольху, замедленно слез на землю.
Ольха,  сразу  все поняв, покидала седло со слезами. Поцеловала
Жароглазку  в  бархатные  губы,  другую  такую  лошадь  уже  не
отыскать, прошептала:
     -- Прости... Я постараюсь тебя как-то вернуть.
     Кобыла поморгала длинными ресницами. Глаза были печальные,
понимающие.  Ольха  обняла  ее  напоследок,  прижалась к теплой
шелковистой коже. Впервые лес показался чужим, неприветливым.
     Мужчины сняли с коней самое необходимое, Боян посадил отца
на плечи.  Маленький  отряд  быстро  углубился  в  чащу.  Ольха
старалась не оглядываться на свою Жароглазку. Если та посмотрит
с  укором,  то  не  выдержит,  вернется  бегом, а там будь, что
будет!
     Старик на плечах Бояна постанывал, кряхтел. Ольха на  бегу
расслышала старческий шепот:
     -- Дай мне меч и оставь... Я хочу умереть в бою.
     -- Да  брось,  батя, -- донесся сдавленный голос Бояна. --
Из тебя боец, как из  моего...  гм...  не  при  родителях  будь
сказано.
     -- Зато могу погибнуть с честью...
     -- Ага, честь! А для меня -- бесчестье.
     -- Мужчины не должны умирать в постелях!
     -- Батя,  не  дави  на горло... На горло, говорю, не дави.
Только скажи, в твой смертный час переложу с постели на камни.
     -- Он пришел сейчас...
     -- Дудки! Сперва с внуками повошкаешься. А я им пожалуюсь,
как ты мне горло давил.
     Боян  хрипел,  задыхался,  тяжелая  кольчуга  с  булатными
пластинами  панцыря  и  без  того  тянула  к земле, к тому же с
рукавами, а  еще  и  тяжелый  меч,  два  ножа  на  поясе...  Но
вымученно  улыбался  сквозь  мутные  струйки  пота,  лицо  было
распаренное, глаза выпучивались как у морского окуня.
     Ольха чувствовала неясную симпатию. Боян  сам  изнемог,  а
буде  схватка  --  от комаров не отобьется, но из последних сил
спасает престарелого родителя, шепчет  грубовато-нежные  слова,
утешает,  да  не  просто  утешает,  а  еще и убеждает, что тому
важнее  остаться  живым,  чтобы  внуков  порадовать,  и  пользу
советом  дать, ведь прожил и повидал больше сына, сумеет внуков
научить больше, чем отец.
     Когда Ингвар, запыхавшись, велел остановиться на  короткий
отдых,  перевести  дух, она смутно подивилась слабости воеводы,
не так уж много и прошли, но  когда  версты  через  две  Ингвар
снова велел остановиться, чтобы оглядеться, она вовсе ничего не
могла  понять.  Потом  случайно  перехватила  понимающий взгляд
Павки, в сердце кольнуло жалостью.
     Щадят Бояна! Тот из гордости помрет, но не признается, что
тяжело нести, да и боится быть обузой для них.
     Повинуясь неясному порыву, она оказалась рядом с Бояном:
     -- Какой ты... удивительный! Давай, я понесу твой меч.
     Старик смотрел  сверху  подслеповатыми  глазами.  Высохшие
ладони обхватывали квадратный подбородок сына. Боян просипел:
     -- Еще... чего...
     -- Дай, -- попросила Ольха.
     -- Ни... за... что... Я воин...
     Обеими  руками  он придерживал отца за колени, и Ольха, не
раздумывая, быстро отцепила его меч  в  ножнах.  Боян  зарычал,
попробовал   ухватить,   отпустив   одной   рукой  отца,  Ольха
отпрянула. Боян пошел  на  нее,  дико  вращая  глазами.  Ольха,
отступая,  уперлась  спиной в ствол, сдвинулась вбок... прямо в
руки Ингвара.
     Тот молча  отнял  у  нее  меч,  прицепил  на  пояс  и,  не
оглядываясь, пошел вперед. Павка подмигнул Ольхе за его спиной,
вскинул  кверху  большой палец. Она уже знала, что у русов этот
жест обозначает одобрение,  жизнь,  свободу,  в  то  время  как
палец, обращенный вниз, обрекает на смерть.

     Лес    поредел,    пахнуло   влагой.   Деревья   набежали,
расступились, впереди была вода.  Речка  несла  щепки,  бревна,
обломки  заборов,  даже  ворота  с калиткой. Два дня в верховье
прошли ливни, и мутная  вода  стремительно  неслась  вровень  с
берегами.
     -- Нам  только перебраться на ту сторону, -- сказал Ингвар
с облегчением. -- А там уже рукой подать.
     -- Верст пять, -- определил Павка. -- Длинные у тебя руки!
     Ольха укоризненно покачала  головой.  Рядом  хрипло  дышал
Боян,  старик сидел на его плечах как гигантский гриб, поросший
белым мхом.
     Ингвар теперь двигался едва ли не на цыпочках.  Где  вода,
там   и   люди.   Они  селятся  только  на  берегах  рек.  Если
заблудишься, то надо  только  выйти  к  реке.  А  там  вниз  по
течению, обязательно наткнешься на хатки.
     Вдоль  берега шли две тропки, а чуть погодя Ольха услышала
пронзительное  блеянье.  Осторожно  выглянули,  по  ту  сторону
кустов  паслось целое стадо коз. Двое мальчишек бросали ножик в
дерево, азартно спорили.
     -- Обойдем, -- шепнул Ингвар.
     -- Назад?
     -- Нет, попробуем за кустами.
     Однако через десяток шагов  в  стене  кустов  была  брешь.
Когда  перебегали,  пригнувшись,  мальчишки  заметили,  подняли
крик. Ольха не думала, что так быстро соберется  толпа  народа.
Похоже,  поляне  соседних  деревень уже шли грабить или громить
киян, и в это время пастушки указали на беглецов.
     Дальше скрываться не было смысла. Побежали  вдоль  берега,
Ингвар  хрипло кричал что-то про мост. Ольха не думала, что при
таком ливне мост уцелеет, но бежала послушно рядом с  Ингваром,
Павка отстал, держался с Бояном.
     Преследователи  гнались  с  дикими  радостными воплями. Их
было не меньше двух десятков, но от чего кровь застыла у  Ольхи
в жилах, так это то, что и спереди наперерез им бежала огромная
толпа  вооруженного  народа.  Во  главе  был  на коне настоящий
дружинник, огромный и вооруженный до зубов. В руке был меч,  он
указывал в сторону беглецов. За ним, как успела Ольха заметить,
было  не  меньше  дюжины пеших, одетых в доспехи дружинников, а
уже за ними неслась озверелая  толпа,  ощетиненная  рогатинами,
плотницкими топорами, ножами для разделки рыбы.
     -- К мостику! -- крикнул Ингвар отчаянно.
     В  двух десятках шагов ниже по течению через Почайну Ольха
разглядела мост: высокий, узкий, на длинных столбах,  вбитых  в
дно,  две  телеги не разойдутся, да он, похоже, и служил только
людям,  а  телеги  переправлялись  где-нибудь   по   настоящему
мосту...
     Задыхаясь от бега, падая на камнях и ямах, они неслись как
олени.  Был  жуткий  миг, когда Ольха уже решила, что не успеют
преследователи тоже поняли их намерение и помчались к  мостику,
спеша перехватить раньше, но Павка добежал первым, остановился,
подняв   щит,  и  первая  волна  брошенных  дротиков  застучала
железными клювами о щит, шлем, железные поножи.  Ингвар  рывком
швырнул Ольху на дощатый настил:
     -- Беги!
     Она пробежала два шага, развернулась:
     -- А ты?
     Но  Ингвар  уже  рубился  рядом с Павкой. Они перегородили
путь к мостику. Со спины зайти не  давали,  их  два  меча  били
страшно.  Сквозь звон и грохот железа о железо раздались первые
крики  раненых.  Ольха  выхватила  узкий  кинжал,  сделала  шаг
обратно. Ингвар, не оборачиваясь, закричал:
     -- Уходи!.. Прошу те... бя...
     Он содрогнулся от удара палицей по шолому, но Павка тут же
проткнул  врага  мечом,  сам  отшатнулся от бле