безукоризненными чертами. Тонкие приподнятые брови, что придают
лицу  удивленное  и  даже  надменное выражение, можно и так это
понять,  тонкий  нос  с  красиво  вырезанными  ноздрями,  гордо
приподнятые  скулы,  пухлые  губы,  странный  подбородок... Да,
странный, если не уродливый вовсе. Красивым у женщин  считается
крохотный подбородок, на щечках милые ямочки, но у этой зверюки
подбородок  вылеплен  четко,  даже  чуть выдвигается, выказывая
характер.
     Ингвар поймал себя на том, что уставился на ее подбородок,
совсем не женственный, не понимая, почему не может оторвать  от
него  глаз.  Кто-то  кашлянул,  он  опомнился,  растянул губы в
надменной усмешке:
     -- Мстиславом?  Пусть  Мстиславом.  А  младший,  если   не
изменяет  память...  а  она  не  изменяет -- веду обидам точный
счет, и уж за мной не пропадет, -- Твердята.  Что  за  имя  для
такого милого нежного ребенка!
     Мальчишка  взглянул  на него исподлобья. В глазах блеснули
злые искорки. Он сказал звонким детским голоском:
     -- Скажи это еще раз и узнаешь, насколько я нежен!
     Его детская ладошка упала на  рукоять  узенького  кинжала,
что  висел  справа  на  поясе.  Ольха  смотрела  спокойно, даже
горделиво. И ее бояре взирали как совы надменно и сонно.  Никто
даже не пытался остановить ребенка.
     Ингвар чувствуя, как гнев бурлит уже близко к поверхности,
выдавил кривую усмешку:
     -- Да,  я  вижу,  насколько доблестны древляне. У них даже
дети вынуждены браться за оружие.
     Это было слабо скрытое оскорбление. Он кипел, глаза  Ольхи
опасно  потемнели.  В  палате запахло грозой. Кто-то с грохотом
отодвинул  лавку,  руки  древлянских   воевод   и   дружинников
потянулись  к  ножам.  В обеденную палату запрещалось входить с
оружием, но без ножа кусок мяса не отрежешь, да и  хлеб  ломать
руками -- богов гневить.
     -- У  нас  даже  стены  могут  быть  оружием, -- выдавила,
наконец. Ольха. -- Отведай нашей трапезы, воевода. Хлеб  можешь
не есть, соль я велела на ваш стол не подавать.
     Ингвар наклонил голову. Он понял. Она не желала, чтобы рус
был связан  узами гостеприимства. Мол, ел ваш хлеб-соль, обязан
быть другом. Они враги,  непримиримые  противники.  И  таковыми
останутся.  Похоже,  в  ней  тоже  поднимается ярость при одном
только виде русов. И так же, как он жаждет сломать ей шею,  так
и  она  в сладких мечтах распинает его над костром Или медленно
сдирает кожу.
     Перед ним  поставили  братину  с  хмельным  медом.  Ингвар
поспешно зачерпнул, выпил полный ковш. Пить он не хотел, но эта
болотная ведьма с серыми глазами заставляет чувствовать себя не
в  своей  тарелке. Он даже тайком проверил, не расстегнулась ли
ширинка, ведь мед развязывает не  только  языки,  но  и  мышцы,
стянутые в тугой узел.
     Он  знал,  что,  как  бы  его  не  напоили, он не сболтнет
лишнего. Ковшик меда показался крепким,  даже  слишком.  Он  не
сразу  понял,  что  здесь  наверняка  добавили  какие-то травы.
Проклятые колдуны,  всех  бы  прибить  клиньями  к  деревьям  и
оставить воронью!
     Голова  кружилась,  он  прилагал  усилия,  чтобы держаться
ровно. Ольха следила за его лицом внимательно. На полных  губах
проскользнула усмешка. Голос был все так же чист и холоден:
     -- Надеюсь, наш мед пришелся по вкусу.
     -- Не  только,  --  ответил  Ингвар. -- Искоростень так же
хорош, как этот кабанчик.
     Он оторвал жареную ногу, с наслаждением  вонзил  зубы.  Во
рту  стало горячо, потек сладкий пахучий сок. Он обнаружил, что
голоден до спазм в желудке.
     Ольха наблюдала, как он хищно хватает ломти мяса, запивает
брагой, ест рыбу, едва выплевывая  кости,  половинку  кабанчика
ухомякал  он,  а  еще и съел почти всех раков на блюде, подливу
вытер куском хлеба и съел тоже.  Он  не  суеверен,  она  знала.
Сегодня  будет  есть  хлеб-соль,  завтра  скрестит мечи. А то и
ударит в спину.
     Руки его были сильные, жилистые. Пальцы  длинные,  гибкие,
но  в  них  чувствуется  мощь. Да и как ест, как двигается, как
смотрит  --  в   нем   живет   хищный,   зверь,   полный   сил,
стремительный, опасный, но в то же время коварный и хитрый.
     Странно,  ей нравилось, как он ел. Готовила она сама, хотя
ей помогала дюжина женщин. Надо только не проговориться,  а  то
вовсе   запрезирает   княгиню-стряпуху.   Только-только   начал
уважать,   посматривает   зло,   она   замечает    и    моменты
растерянности, а во всех племенах слышали, что Ингвара, воеводу
Вещего Олега, невозможно припереть к стене!
     -- Я  слышал,  -- сказал Ингвар с набитым ртом, -- что ваш
сосед. Великий Войт дулебов, объявил сбор местных вождей?
     Ольха ответила с некоторой заминкой, которую он заметил:
     -- Не... знаю. У древлянских племен свои сборы.
     -- Как вы отличаете одно племя  от  другого,  --  удивился
Ингвар. -- Язык один, лапти на всех одинаковы. А верно говорят,
что   дулебы   готовятся   сбросить   иго   гнусных,   мерзких,
отвратительных пришельцев, которые огнем дышат, младенцев  едят
на  завтрак,  девственниц  --  на обед, а на ужин гложут спелых
женщин? Я говорю о русах, если вы не догадались.
     -- А что тут догадываться? -- удивилась она. -- Хоть вы  и
попытались  облагородить  свое  племя,  умолчав о самых гнусных
привычках, но все же понятно... А дулебы,  думаю,  освободятся.
Там  мужики,  а не тряпки. Вы вскидываете брови? Что-то не так?
Или в вашем племени нет мужиков, чтобы понять наших?
     Он швырнул кость под стол, засмеялся грохочуще:
     -- Нет, конечно! Мужики это здесь,  у  вас.  У  дулебов  и
вообще -- славян.
     -- А  у  вас?  --  спросила  она  язвительно, но несколько
сбитая с толку.
     -- У нас -- мужчины. А быть мужчиной это... словом, это не
просто мужиком. С мужчин спрашивается больше.
     Она выглядела озадаченной, глаза слегка округлились. Шум и
возгласы прервали их разговор. В палату ворвались пестро одетые
скоморохи, ряженые с бубнами и гудками. Баба в тулупе  с  мехом
наверх взобралась на спину толстого мужика, орала благим матом.
Видимо,  это было для веселья, древляне смеялись и что-то орали
одобряющее.
     Перед  Ольхой  поставили  расписное  блюдо  с   крохотными
комочками, покрытыми коричневой корочкой. Запах распространился
такой,  что  даже  Ингвар,  который уже насытился, снова ощутил
желание почувствовать  во  рту  эти  нежнейшие  тушки  дроздов,
зажаренные прямо с косточками.
     Нет,  сказал он себе, ее убивать нельзя. Конечно, вовсе не
из-за доброго сердца. Вместо убитой  древляне  тут  же  изберут
другую.  Точнее,  другого.  Поэтому пленный княжеский род нужно
истреблять целиком. Всю родню со стороны отца  и  матери,  даже
троюродных   братьев   и   племянников.   Пока  Ольха  жива,  в
древлянской земле нового князя не изберут!
     Он перевел сумрачный взор на младших братьев. Несмотря  на
свою  детскую  отвагу  и  задор, оба заерзали на своих чересчур
широких стульях, опустили головы. Горящий  мрачным  огнем  взор
руса был полон жестокости и, хуже того, предвещал беду.
     Ингвар  допил  медовуху, откинулся на спинку стула. Взгляд
его был  по-прежнему  острым,  как  у  хищной  птицы,  но  губы
медленно растянул в усмешке:
     -- Ладно.  День  был  нелегким.  Нам  пришлось пробираться
через  болота,  растаскивать  завалы,  которые  какие-то  дурни
навалили  на  дорогах...  Удивляюсь,  зачем?  Прошу  позволения
удалиться со своими людьми.
     Ольха величественно наклонила голову:
     -- Позволяю.
     -- Спасибо, -- поклонился Ингвар так низко, что даже у пса
под столом не было сомнения, что чужак  намеревается  оскорбить
княгиню.
     Пес  оторвался от кости, выказывая неподкупность, зарычал,
а Ольха замедленно кивнула.
     -- На здоровье, -- сказала она ясным голосом,  при  звуках
которого  у него снова зачесались руки от жажды стиснуть пальцы
на ее нежной шее, чтобы услышать хрип.
     Он пошел на другой конец палаты  к  своим  людям.  Те  уже
закончили  трапезу,  неспешно  и  без  охоты отхлебывали кислый
квас, переговаривались тихими голосами. Ингвар ловил на себе их
взгляды. Его малая дружина все  еще  ждала  от  него  условного
знака!
     Рано, напомнил себе Ингвар. Не случайно, он чувствует себя
не по себе. Похоже, опять его переиграли, но хуже всего, что не
может  понять,  где и в чем. Только неясное ощущение поражения,
смутная досада вперемешку с всплесками злости, когда встречался
с ее ясным взглядом.
     Дружинники  с  грохотом  поднялись  при  его  приближении.
Крепкие,  закаленные,  с  конца  копья  вскормленные, в шоломах
взлелеянные. Самых надежных дал ему Олег,  чуял,  что  придется
непросто.  Зря  тогда обиделся на великого князя: я-де сам один
поеду, все сделаю?
     -- Пора посмотреть,  --  сказал  он  громко,  --  что  нам
приготовили  за постели. Сами живут в болотах, так что не знаю,
не знаю...
     Дружинники ответили сдержанными смешками. Ольха и даже  ее
малолетние братья сделали вид, что не услышали.
     Когда  русы  покинули палату, ведомые гриднями, древляне с
явным облегчением закончили трапезу и разошлись. Если для людей
Ингвара был тяжелым день, то для  них  будет  тяжелой  и  ночь.
Стражу  придется  утроить,  людям  Олега доверять нельзя. А его
воеводе  Ингвару,  самому  коварному,  нельзя   доверять   даже
связанному  и брошенному в подвал. Но в подвал бросить пока что
нельзя, однако двери, где ночуют его дружина, можно закрыть  на
засовы и даже подпереть бревнами.
     Ольха  испустила долгий вздох. Только сейчас уловила запах
остывающих блюд, дразнящий аромат запеченных в подливе из  ягод
нежных  куропаток:  Сама  готовила,  но  сейчас  все показалось
пресным. Словно  вся  соль  и  весь  перец  ушли  с  этим  злым
человеком.

     -- Что  теперь? -- спросил Павка, когда они оказались в их
палате.
     Ингвар покосился на дулебских  гридней.  Те  как  обросшие
плесенью столбы стояли в коридоре, прислонившись к стенам. Даже
голов  не  поворачивают  вслед,  только  глазные яблоки едва не
вылезают  из  орбит,  словно  все  не   могут   надивиться   на
бритоголовых  и безбородых мужчин. Уши их, по словам острого на
язык Павки, за ночь вытянутся на  две  трети.  А  тому,  кто  в
ночном храпе русов выловит что-то важное, княгиня даст пряник.
     Павка  понял взгляд воеводы, протяжно зевнул, потянулся, и
Боян, который тоже понимал с полуслова, тут же захлопнул двери,
очень вежливо пожелав стражам доброй ночи.
     -- Утро вечера  мудренее,  --  повторил  Ингвар  поговорку
русов.  --  Это  мы  здесь.  Малая  часть!  А дружина в лесу. Я
оставил за себя Влада.
     Павка зябко передернул плечами:
     -- Не хотел бы я проснуться с перерезанным горлом.
     -- С перерезанным не проснешься.
     -- Верно! Тогда буду спать спокойно.
     Боян, Окунь, остальные русы неторопливо и деловито снимали
кольчуги, разоблачались, готовясь ко сну. Ничего не спрашивали,
воевода сам скажет, когда придет время.
     Ингвар придирчиво  осмотрел  толстые  дубовые  двери.  Все
сделано  без  единого гвоздика, на шипах да пазах. Как и столы,
лавки, лежанки, стены, крыша, подпол... Все из дерева.  Недаром
же  --  древляне.  Впрочем, в Киеве то же самое. Как и в других
местных племенах. Если сжечь весь Искоростень, а  это  стольный
град древлян, то отстроится за то же лето. Такой же в точности,
а  то и краше. Здесь топоры точат каждый день, топорами играют,
с топорами спать ложатся. И сейчас вон даже в  потемках  топоры
как дятлы стучат!
     Сила  древлян,  подумал  он  сумрачно,  что любой дом, как
сарай,  баню  или  конюшню,  можно  разобрать   по   бревнышку,
перевезти  в  другое  место, а там собрать. Да и легко заменять
сгнившие бревна, подпорченные, погрызенные  жуками  и  красными
муравьями. А если бревна смолистые, проветриваются, скажем, под
крышей, то износу им нет... Но в атом и слабость древлян.
     Тяжело  строить  из  каменных глыб, за лето не управиться,
обычный дом-крепость строят лет по пять, а добротный  замок  --
хорошо,  если  в  десяток  лет  управишься.  Но  каменные стены
надежнее при защите. А в столь смутные времена что есть важнее?
Деревянная  крепость,  сколь  не  велика  доблесть  защитников,
уязвима.  А  он,  Ингвар,  из  тех воевод, которых уже умеет их
брать на копье!
     -- Отдыхайте, -- велел он строго. -- Завтра нам  предстоит
долгий путь.
     Лишь Павка рискнул спросить:
     -- Куда?
     -- Обратно  в  Киев,  -- бросил Ингвар. -- Мы сделали даже
больше, чем хотел князь Олег.

     Ночь опустилась густая, как  смола.  Воздух  был  тяжелый,
настоянный  на  ядовитых испарениях болот, сырой земли, гниющих
стволов и прогнившего мха. Луна еще не взошла,  а  слабый  свет
звезд не мог осветить даже темное небо.
     Ольха,  не  в  состоянии  заснуть,  когда такие гости в ее
крепости, набросила плащ и вышла из светлицы. Постель  осталась
не разобранной, а горстка ягод на блюде нетронутой.
     Постояв,   пока  привыкнут  глаза  к  темноте,  постепенно
уловила движение в двух саженях слева,  гридень  скреб  ногтями
спину,  затем услышала запах старого сала сверху, там явно Вяз,
большой любитель сала, а уже когда решилась сойти с  места,  ее
слуха коснулся шепот:
     -- Княгиня... если что... только шумни.
     -- Спасибо,  --  ответила шепотом, вздрогнув, -- почему не
спишь, Корчак?
     -- Потому же, что и ты, княгиня.
     -- Спасибо. А на воротах как?
     -- Стража утроена. Но кроме явных, в потайных местах еще я
поставил с самострелами. Ингвар носит  кольчугу  под  рубашкой.
Пусть только попробует что-нибудь.
     -- Хорошо  бы  попробовал,  --  сказала она с надеждой. --
Боги нам не простят вероломства, а вот если бы он сам нарушил!
     Глаза уже хорошо различали узкий проход. Верхушки  дальних
деревьев  озарились  слабым  лунным  светом.  Скоро луна выйдет
из-за леса и осветит гигантское поле с их крепостью. Это скорее
поможет людям Ингвара, потому что  древляне  и  в  полной  тьме
знают каждую ямку и каждое бревнышко в ограде.
     -- Пусть  особо  следят  за полем, -- предупредила она. --
Чтобы елочки не подошли слишком близко!
     Два года назад одно из древлянских племен попалось на этот
крючок Ингвара. Ночью дозорные следили за  лесом,  высматривали
конников   русов,  или  хотя  бы  множество  ползущих  людей  с
лестницами, но не обратили внимания на  множество  елочек,  что
отделились  от леса, медленно переползали по вырубленному полю.
Теперь это кажется диким, почему не заметили, все же  ясно,  но
тогда,  как  выяснилось, многие видели эти елочки, дивились как
быстро выросли, некоторые даже намеревались днем срубить.
     Та крепость была взята почти без боя. Ингвар сам пробрался
под прикрытием елочки  прямо  к  воротам,  перелез,  убил  трех
дозорных, открыл ворота, пока другие кололи как кабанов стражей
на стенах. Ворвавшаяся дружина зарезала князей в постелях.
     -- Ни  елочки,  ни  кочки,  --  услышала  она голос, -- ни
летучая мышь! Их в лесу еще сотни две, а то и больше.
     -- Кто-нибудь их видел?
     -- Нет. Я посылал людей, но ни один не вернулся.
     Неслышным шагом она пошла прочь. Старого воеводы так и  не
увидела, а его голос доносился то справа, то слева, то вроде бы
даже  сверху.  Он умел выбирать места для стражей, умел строить
оборону.
     Обойдя  терем,  она  поднялась  по  узким  ступенькам   на
сторожевую  башню.  Сейчас там пусто, лучшие дозорные выдвинуты
за стены крепости. Кто затаился, прижавшись  к  земле,  слушает
шумы,  шорохи,  в  такую  тихую  ночь  можно  зачуять ползущего
человека за сотни саженей, другие  пробрались  к  самому  лесу,
издали  следят  за  дружиной. Ежели что, они первыми заспешат в
крепость, упредят о нападении.
     С  башни  было  видно  далеко,  луна  уже  поднялась   над
вершинками  дальнего  леса.  На  вырубленных  местах  все тихо,
чисто. Пней не больше, чем было. Дружина Ингвара еще в лесу,  а
что он затевает на самом деле, пока неясно.
     Она  перебирала  в  памяти  все,  что  слышала  про  этого
легендарного воеводу. Лет двадцать тому в земли полян,  соседей
древлян,  вторглись  неведомые  русы.  Они походили на варягов,
которые тоже военной рукой однажды захватили власть в  Киеве  и
соседних  племенах, но русы были ближе по языку, хотя в отличие
от привычно длинноволосых варягов брили головы,  оставляя  клок
на  макушке  --  знак  тайного союза с их богом. Мол, когда мир
будет погибать, бог вытащит их из огня  и  пламени.  Для  этого
родяне,  так они звали себя, оставляют на головах длинные чубы.
Чтобы Роду было за что ухватить.
     Варягов  удалось  побить  и  прогнать  за  море.  Но  русы
оказались  крепче  варягов,  удержались  на  захваченном клочке
земли. Это было вблизи Ладоги, за Новгородом. Русы  назвали  ее
Новой  Русью,  в  память  о  старой,  оставшейся  на  неведомых
островах.
     После гибели Рюрика, князя пришлых захватчиков,  его  русы
служили  верой  и  правдой  Олегу, который пришел ниоткуда, чье
прошлое овеяно тайной. Олег огнем и мечом начал расширять новое
государство,  убивая  племенных  князей,  сжигая   и   разрушая
крепости, сгоняя племена с насиженных земель. По слухам, у него
были  два  верные  помощники,  Асмунд  и  Рудый, воеводы самого
Рюрика, которым князь доверял целиком и  полностью.  Отлучаясь,
Олег  оставлял  за  себя  Асмунда.  Значит,  доверял ему больше
Рудого, но в последние годы вырос новый воевода,  чья  кровавая
слава  почти  заставила  замолчать  о  других воителях русов --
Ингвар! Похоже, князь Олег не доверяет Ингвару, если все  время
держит  его  в  походах  вдали  от  Киева? Впрочем, Ингвар, как
верный пес, по-прежнему предан великому князю.
     Его именем пугали детей, а сильнейшие богатыри бледнели  и
прятались  за спины, когда перед началом любого сражение Ингвар
выезжал вперед и предлагал поединок. Он не просто побеждал,  он
еще   и  глумился  над  противником  во  время  боя,  настолько
превосходил в воинском деле. А лишь натешившись, сбивал  наземь
опозоренного, вязал и отдавал на продажу рахдонитам.
     Даже  Олег,  говорят,  чему  Ольха  не очень-то верила, не
одобрял  той  жестокости,  с  которой  Ингвар  жег  и   побивал
противников,   разрушал,   изгонял,  казнил  племенных  князей,
вождей, старейшин.
     Она ощутила тепло рядом с собой.  Рука  сама  дернулась  к
кинжалу  на  поясе,  но  сильные пальцы перехватили за кисть, а
Другая ладонь зажала ей рот.

     Глава 4

     Ольха попыталась сопротивляться, однако человек был силен,
как дикий зверь. Она с ужасом поняла, что ее  схватил  как  раз
тот, о котором думала, которого боялась больше всего.
     -- Тихо,  княгиня,  --  прошептал  голос над ухом, -- я не
замыслил  ничего   дурного.   Просто   не   хотел,   чтобы   от
неожиданности... ну, крик подняла. Или пустила лужу.
     Его   пальцы  начали  медленно  разжиматься.  Она  сказала
негромко, чувствуя твердые,  покрытые  мозолями  пальцы  6а  ее
губах:
     -- Я не буду кричать.
     -- Быстрое решение, -- сказал он уважительно.
     Его  пальцы  уже  не  зажимали  ей  рот, как и вторая рука
отпустила ее кинжал. Сердце  Ольхи  стучало,  как  у  скачущего
зайца,  мысли  роились  в  голове,  но держаться себя заставила
спокойно.
     -- Почему ты здесь?
     -- Я привык к запахам моря, -- донеслось из темноты тихое.
-- В Киеве не сразу  свыкся  с  рекой,  пусть  даже  громадной,
лесом.  А  здесь  мне  душно,  тяжко.  Поднялся на башню, чтобы
подальше от сырой земли...
     -- А заодно рассмотреть всю крепость сверху, -- в тон  ему
добавила она.
     -- О, княжна...
     -- Княгиня.
     -- Разве ты замужем? -- удивился Ингвар.
     -- Нет, но я правлю племенем. Пока братья не подрастут.
     -- Ольха  Древлянская,  --  сказал  он  отчетливо, -- дочь
князя Мирослава, внучка Вязогоста, сестра Ключеслава.
     Урожденная княгиня, добавил про себя  с  мрачной  иронией.
Как  объяснял  ему  Олег,  у  славян,  даже самых диких лесных,
существует строжайшая  иерархия  имен.